ГЛАВА ПЕРВАЯ

Онлайн чтение книги 45° В ТЕНИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ

Стюард три или четыре раза постучал согнутым пальцем в дверь каюты, прижался к ней ухом и, подождав несколько секунд, тихо проговорил:

— Уже половина пятого.

В каюте доктора Донадьё мурлыкал вентилятор, иллюминатор был открыт, и всё-таки доктора, голышом лежавшего на простынях, с ног до головы покрывала испарина.

Он лениво поднялся и прошёл в узенькую, как стенной шкаф, каморку, где помещался его душ.

Он был спокоен, равнодушен. Движения его были размеренны, как у человека, который каждый день, в одни и те же часы, выполняет один и тот же повторяющийся ритуал. Сейчас он завершил самую священную часть этого ритуала — послеполуденный сон; затем следовал душ и растирание рукавицей из конского волоса, потом серия мелких забот, неизменно продолжавшихся до пяти часов.

Сегодня он, как и ежедневно, посмотрел на термометр, который показывал 48° по Цельсию. Все остальные на корабле — офицеры, пассажиры, впрочем привыкшие к экваториальной жаре, — хныкали, протестовали, обливаясь потом. Донадьё же, напротив, даже с некоторым удовлетворением смотрел, как поднимается столбик розового спирта.

«Аквитания», вышедшая из Бордо, находилась сейчас на конечном пункте своего рейса, в Матади, расположенном в устье Конго, среди её бурных вод нездорово-жёлтого цвета.

В тот момент, когда Донадьё надевал белые хлопчатобумажные носки, над его головой заревела сирена, и шаги на палубе, пересекавшие её взад и вперёд, стали быстрее и громче. Стоянка в Матади уже кончилась. Она продолжалась двадцать часов, и Донадьё не полюбопытствовал сойти на берег. С палубы парохода он видел опоры набережных, доки, бараки, ангары, сплетение рельсов, вагонетки — целый мир, раздавленный тяжёлым солнцем, где кряхтели под грузом бригады негров и где иногда появлялся европеец в белом, с каской на голове, с бумагами в руках и карандашом за ухом.

За этим хаосом, должно быть, существовал город с вокзалом, с шестиэтажным отелем, незаконченный силуэт которого виднелся вдали, с домиками, разбросанными по холмам.

Одеваясь, Донадьё прислушивался, и потому что в его коридоре было не очень шумно, он решил, что в каюты первого класса садилось немного пассажиров.

Иллюминатор его каюты выходил не на город, а на другую сторону реки, где не было ничего, кроме облезлой горы, у подножия которой виднелось несколько хижин туземцев и лежавшие на песке пирóги.

Раздались свистки. Донадьё смочил волосы одеколоном, тщательно причесался, достал из шкафа китель, сияющий чистотой и жёсткий от крахмала.

Начиналось возвращение, с теми же остановками во всех африканских портах, как и на пути сюда. Самая заметная разница между обоими рейсами состояла в том, что при отходе из Бордо на корабле было изобилие свежих продуктов, тогда как на обратном пути холодильники пустели, пища становилась скуднее и однообразнее.

Канаты отцепили, якоря подняли, и тут же заработал винт, а наверху, как всегда, люди махали руками, посылая прощальные приветы друзьям, оставшимся на берегу.

Было без пяти минут пять. Донадьё переставил на столе несколько мелких предметов, переложил с места на место бумаги, взял свой шлем, наконец, и вышел. Он заранее знал, что встретит в коридоре стюардов с чемоданами, увидит отворённые двери, новых пассажиров, которые пытаются найти свою каюту, расспрашивают о чём-то или добиваются, чтобы им переменили место. У каюты помощника капитана ожидали трое, и Донадьё прошёл, не останавливаясь, бросил взгляд на пустой салон, не торопясь поднялся по большой лестнице. Ему послышался слабый крик, крик ребёнка, но он не обратил на это внимания и вышел на яркое солнце, на прогулочную палубу.

Порт Матади был ещё виден, так же как и европейцы в белом, ждавшие на молу, пока корабль не скроется из вида. «Аквитания» вошла в водовороты Конго, в место, называемое «котёл». Чтобы понять это, не надо было смотреть на воду. Корабль водоизмещением в двадцать пять тысяч тонн с его мощными машинами встряхивало так неожиданно резко, что это было неприятнее сильной качки во время бури.

Конго, ширина которой в низовьях достигала двадцати километров, внезапно суживалась между двумя горами, лишёнными всякой растительности, и, казалось, возвращалась вспять; обратное течение рисовало на её поверхности очертания коварных водоворотов.

Несколько пирог быстро плыли по воде, как будто не придерживаясь какого-либо направления, словно устремляясь в небытие, и всё-таки вёсла обнажённых негров направляли их от одной пропасти к другой, используя каждый водоворот, чтобы продвинуться вверх по течению.

У левого борта на палубе никого не было. Донадьё ходил большими шагами, не останавливаясь, держась совершенно прямо. Проходя мимо бара, он удивился и, что с ним случалось редко, обернулся, чтобы взглянуть на человека, присутствие которого здесь было для него неожиданно. Нахмурившись, он продолжал свою прогулку по палубе.

В воздухе не ощущалось никакого движения. Переборки были горячие. Однако же Донадьё возле бара увидел врача в форме колониальной пехоты, одетого в тяжёлую походную шинель. Один вид толстого сукна цвета хаки уже поразил доктора, и когда Донадьё проходил мимо бара во второй раз, то заметил, что на ногах у его коллеги были чёрные войлочные туфли, а на голове — не тропический шлем, а тёмное кепи с золотым галуном.

Незнакомец разговаривал с барменом. Он смеялся. Заметно было, что он очень возбуждён. Другие пассажиры, вероятно, устраивались в своих каютах и пока не появлялись на палубе. Лишь иногда мимо пробегал кто-нибудь из матросов, направляясь к командному мостику.

Внезапно произошло нечто необычное. Корабль словно приподнялся. Толчок был едва заметный, но у Донадьё возникло ясное ощущение, что в течение нескольких секунд судно оставалось неподвижным.

В рупор прокричали команды. Дважды раздались свистки. У кормы водовороты усилились, и секунду спустя пароход, как обычно, продолжал свой путь через «котёл».

Донадьё никогда не поднимался на командный мостик, за исключением тех случаев, когда ему нужно было отдать рапорт. Он поступал так из принципа, потому что любил, чтобы каждый оставался на своём месте. Он видел, как старший помощник капитана спустился с мостика и направился в машинное отделение. Потом отворилась дверь какой-то каюты. Пассажир высунул голову и окликнул доктора.

— Мы что, наскочили на камень, да?

Донадьё узнал его, потому что этот человек раньше уже путешествовал на «Аквитании». Это был Лашо, старый колониальный землевладелец, обладатель целой провинции на берегах Конго. У него были мешки под глазами, жирная кожа, нездоровый взгляд.

— Не знаю, — ответил врач.

— Ну а я-то знаю!

И Лашо, таща сильно распухшую правую ногу, полез на мостик, чтобы расспросить капитана.

На палубе третьего класса почти никого не было. На переднем полубаке человек десять негров, которые должны были сойти на следующей стоянке, сидели прямо на листовом железе палубы. Негритянка, завёрнутая в ярко-голубую ткань, намыливала совершенно голого мальчишку.

Донадьё всё ходил. Четыре раза в день он ровными шагами упрямо совершал одну и ту же прогулку, но на этот раз его остановил помощник капитана по пассажирской части юный Эдгар де Невиль:

— Вы его видали?

— Кого?

Невиль показал подбородком на террасу бара, где вырисовывался силуэт человека в шинели цвета хаки.

— Это врач Бассо, его везут на родину. Целый месяц он ждал, запертый в подвале, в Браззавиле. Его жена сейчас вышла от меня. — На губах Невиля блуждала лёгкая улыбка, — он всегда улыбался, когда говорил о женщинах. — Он совершенно спятил. Его жена беспокоится. Она спросила меня, есть ли на пароходе тюремная камера, и я указал ей каюту, где стены обиты матрацами. Она, конечно, захочет поговорить с вами. — Помощник капитана отошёл на несколько шагов, потом обернулся: — Кстати, вы ощутили толчок?

— По-моему, мы наскочили на камень.

Они расстались. В баре сидели три новых пассажира. Донадьё обратил внимание только на молодого человека, который, как он заметил, был чем-то озабочен. Врач в шинели цвета хаки всё ещё был здесь; он словно плавал от одного столика к другому, с любопытством наблюдал за людьми, усмехаясь, говорил сам с собой.

Молодой, худой, белокурый, он беспрерывно курил, но когда появилась его жена, он испуганно бросил за борт сигарету.

Донадьё спустился к лазарету, находившемуся на палубе второго класса. Матиас, санитар, был занят тем, что чистил чьи-то большие жёлтые башмаки.

— Вы знаете, что с нами происходит? — проворчал он, потому что он всегда ворчал.

Лоб его был неизменно наморщен, у рта горькая складка, и это, вероятно, потому, что, хотя санитар и плавал на теплоходах уже семь лет, он всё ещё страдал морской болезнью.

— А что с нами происходит?

— Завтра в Пуэнт-Нуаре к нам посадят триста аннамитов.

Донадьё привык узнавать все новости от своего санитара. Конечно, его должны были предупредить первого. Но… в конце концов…

— Опять начнут помирать! — проворчал Матиас.

— А у тебя есть ещё сыворотка?

Уже не в первый раз на корабль сажали жёлтых. Их привозили тысячами в Пуэнт-Нуар работать на железнодорожной линии, потому что негры там не выдерживали. Время от времени аннамитов отправляли на родину через Бордо, где их пересаживали на корабль, идущий па Дальний Восток.

Донадьё закурил, по привычке сделал несколько шагов по своему кабинету, где он принимал больных, — там же находилась койка Матиаса — и снова вышел на палубу первого класса. Ему показалось, что корабль накренился на левый борт, но он не удивился, так как это случалось часто: в зависимости от груза крен был то на левый, то на правый борт.

Пароход миновал «котёл», он был уже в устье Конго. Ночь спустилась в шесть часов, стемнело сразу, как всегда на экваторе. Жара стала ещё более влажной и неприятной.

К фальшборту прислонились два силуэта: главный механик и юный Невиль. Они разговаривали вполголоса. Доктор подошёл к ним.

— Я уверен, что Лашо будет скандалить, — сказал Невиль.

— А что происходит? — спросил Донадьё.

— Мы сейчас просто-напросто наскочили на камень, и пробит один из балластов с водой. Вот почему мы и накренились. Но это неважно. Может быть, только придётся ограничить подачу пресной воды для умывальников. Однако же Лашо поднялся наверх и потребовал объяснений. Он заявляет, что аварии происходят во время каждого рейса, и собирается взбаламутить всех пассажиров.

Донадьё, стоя в полумраке, смотрел на главного механика, который курил короткую трубку.

— Да ведь один из валов у нас уже повреждён? — спросил он.

— Совсем немного!

Дело в том, что при выходе из Дакара они уже почувствовали первый толчок.

— А почему насосы работают по несколько часов в день?

Механик пожал плечами, немного смутившись.

— Вал всё-таки слегка сдвинулся. Судно набивает немного воды.

Это не внушало тревоги ни тому, ни другому. Невиль смотрел в сторону кормы, где, облокотившись на перила, стояли врач и его жена…

Это была повседневная жизнь, обычные происшествия.

— Вы нашли себе партнёров для бриджа? — спросил доктор у помощника капитана.

— Нет ещё. У нас на борту два молоденьких лейтенанта и капитан, они хотят танцевать.

Эти трое сидели на террасе бара, перед ними на столике стояли рюмки с перно. Донадьё их ещё не заметил. Ведь все так похожи друг на друга во время каждого рейса!.. Они ехали в отпуск, прослужив три года в Экваториальной Африке. У капитана на белом кителе красовались все его ордена. Он говорил с бордоским акцентом. Обоим лейтенантам не было и по двадцати пяти лет, и они, осматриваясь вокруг, искали глазами, нет ли поблизости женщин.

Донадьё не торопился: не пройдёт и трёх дней, как он познакомится со всеми.

Прошёл стюард, ударяя в гонг.

— Кто сидит за столом у капитана корабля?

— Ну ясно, Лашо.

— А вы с кем?

— С офицерами и с мадам Бассо.

— Жена сумасшедшего врача?

Невиль, немного смутившись, утвердительно кивнул головой.

— А её муж?

— Он будет есть у себя в каюте.

— Значит, за столом я буду один?

— В настоящий момент да. Мы примем пассажиров в Пуэнт-Нуаре, в Порт-Жантиле, а главное — в Либревиле.

Так было всегда, на всех линиях: капитан парохода возглавлял стол, где сидели важные пассажиры; помощник по пассажирской части выбирал хорошеньких женщин, а доктор в первые дни сидел за столом с главным механиком. А потом, когда на пароходе появлялись новые пассажиры, если это были не особенно важные лица, их сажали к доктору.

Мимо прошёл молодой человек, который прежде с озабоченным видом сидел в баре; он искал дорогу в каюты.

— Кто это? — осведомился Донадьё.

— Мелкий служащий из Бразза. У него билет второго класса, но так как у него болен ребёнок, мы с капитаном решили устроить их в каюте первого класса.

— Он едет с женой?

— Да. Она всё время в каюте с малышом, каюта седьмая, самая просторная. Их фамилия, кажется, Гюре.

Донадьё и Невиль молча докуривали сигареты в ожидании второго удара гонга. Прошёл врач под руку с женой, которая мило улыбнулась помощнику капитана. Она с трудом тащила за собой мужа. В тот момент, когда супруги входили в коридор, Бассо было заупрямился, но жена тихо сказала ему что-то и он покорно продолжал путь.

— На стоянках ожидаются новые пассажиры?

— В Дакаре всё будет заполнено.

Они разошлись, чтобы освежиться перед тем как пойти в ресторан. Когда Донадьё вошёл туда, капитан теплохода уже сидел один за своим столом. Он всегда приходил первым. У него была чёрная борода, и он был больше похож на преподавателя из Латинского квартала, чем на моряка.

В другом углу, тоже один, за столиком сидел Гюре; ему уже подали бульон, который он пил, устремив взгляд в одну точку.

Появился Лашо. Отдуваясь, хромая, он подошёл к столику и сел возле капитана, широко развернул свою салфетку, снова запыхтел и позвал метрдотеля.

Воздух в ресторане был тяжёлый, вентиляторы беспрерывно утомительно жужжали. Так как корабль выходил из устья реки, начала ощущаться лёгкая бортовая качка.

— Рис и овощи, — заказал главный механик, сидевший напротив доктора.

По вечерам он не ел ничего другого и с брезгливой гримасой следил, как разносили традиционные блюда.

Вошли три офицера. Сначала они колебались, какой столик выбрать, потом последовали за метрдотелем, разговаривая громче других посетителей ресторана.

— Есть на корабле хороший повар? — спросил капитан с орденами.

— Великолепный.

— Посмотрим. Дайте-ка мне меню!

Наконец появился и помощник капитана по пассажирской части, который сопровождал мадам Бассо, одетую в чёрное шёлковое платье. Это было не настоящее вечернее платье, но и не такое, какие носят днём. Вероятно, она сшила его сама в Браззавиле, по картинке из модного журнала.

Донадьё ел молча, и, хотя он не старался рассматривать пассажиров, рассеянных по залу, который мог вместить в десять раз большее число сотрапезников, он тем не менее предвидел ритм будущего путешествия.

Через каждые три-четыре дня на стоянках будут появляться новые пассажиры, но первоначальная группа, горсточка присутствующих здесь людей, останется основным ядром.

Уже определились группы: стол, занятый шумной молодёжью, стол офицеров и мадам Бассо. Был также торжественный стол капитана с ворчливым Лашо, который наверное до самого Бордо будет вести себя невыносимо. Был Гюре, который, конечно, так и останется в одиночестве, и была его жена, не выходившая из каюты, где она ухаживала за умирающим ребёнком. Был врач — сумасшедший, на время завтрака, обеда и ужина сидевший под присмотром Матиаса.

Негров на судне словно и не существовало. Но с завтрашнего дня начнут принимать жёлтых, которые каждую ночь будут играть в кости и к которым на третий или четвёртый день вызовут Донадьё, так как обнаружится какая-нибудь заразная болезнь.

Слышалось только жужжание вентиляторов, стук вилок, низкий голос Лашо и смех мадам Бассо. Это была упитанная брюнетка, из тех женщин, у которых платье кажется надетым на голое тело.

— Как только мы придём в Бордо, нужно будет поставить корабль в сухой док, — послышался равнодушный голос главного механика. — Вы уже были в отпуске в этом году?

— Да.

— Не знаю, что они будут делать. Вот уже два судна вышли из строя.

— Меня, конечно, назначат на Сайгонскую линию. Да это и лучше.

— Я ходил туда только один раз. Пожалуй, там не так жарко.

— Там вообще иначе, — просто сказал Донадьё. — Вы курили?

— Нет. Не хотелось.

— Вот как?..

Все знали, что доктор, впрочем умеренно, курит каждый день по две или три трубки. Может быть, опиум и был причиной его флегмы. Он ни во что не вмешивался, всегда был спокойным и безмятежным, но держался слегка натянуто. Это приписывали тому, что он принадлежал к старинной протестантской семье. Например, другие офицеры носили форменные пиджаки с отворотами, так, что видна была рубашка и чёрный шёлковый галстук. Он же всегда был в кителе с высоким воротом, и это придавало ему некоторое сходство с протестантским священником.

Юный Гюре был одет плохо. Он смущённо отвечал метрдотелю, который говорил с ним чуть- чуть снисходительно.

Капитан и лейтенанты колониальной пехоты съели все пять или шесть блюд, обозначенных в меню, и уже с середины трапезы их голоса стали звучать громче из-за выпитого вина.

Лашо, сидевший возле капитана корабля, был похож на большую жабу; он шумно зевал, обвязав салфетку вокруг шеи. Впрочем, он делал это нарочно. Когда Лашо приехал в Африку, он был всего лишь молодым рабочим из Иври, у него не было даже второй пары носков на смену. Теперь он — один из самых богатых колонизаторов в Экваториальной Африке.

И всё-таки он всегда жил на реке и на речках в старых лодках, где ему прислуживали только негры. В течение долгих месяцев он объезжал таким образом все принадлежащие ему конторы и проверял их работу, то оставаясь на борту своей барки, то переправляясь в контору на пирогах с помощью туземцев.

О нём рассказывали много всякой всячины. Говорили, что в начале своей карьеры он убивал негров десятками, а может быть и сотнями, и что даже теперь он, не колеблясь, стрелял в тех, кто в чём-нибудь перед ним провинился. Его белые служащие оплачивались хуже всех в колонии и в связи с этим он постоянно вёл с дюжину судебных процессов.

Ему было шестьдесят пять лет, и Донадьё, глядя на него и угадывая его физические недуги, удивлялся тому, как он мог выдерживать такое существование.

— Ну и донимает же он капитана! — сказал главный механик.

Ясное дело! Капитан Клод, мелочный, пунктуальный, строго выполнявший все правила, терпеть не мог баламутов вроде Лашо. Но тем не менее ему пришлось пригласить Лашо к своему столу. Капитан говорил мало, ел мало, ни на кого не смотрел. Как только трапеза окончилась, он встал, молча поклонился и ушёл — на капитанский мостик или к себе в каюту.

Донадьё задержался в ресторане с главным механиком. Когда он поднялся на палубу, корабль уже вышел в открытое море. Волны с шелковистым шелестом обволакивали его корпус. Низко нависшее небо затянуло не облаками, а сплошной дымкой.

На корме слышалась музыка.

В этот час Донадьё всегда гулял по палубе, крупными шагами, то по освещённой её части, то по затемнённой. Через каждые три минуты он проходил мимо бара.

Когда он поравнялся с баром в первый раз, с проигрывателя лилось танго, но никто не танцевал. На террасе помощник капитана, три офицера и мадам Бассо только что заказали шампанское. В углу, один за столиком, сидел человек, лица которого доктор не различил.

Проходя мимо бара во второй раз, Донадьё заметил, что шампанское уже было налито в бокалы. Оказалось, что одинокий силуэт принадлежал Гюре; он пил кофе, на который имел право согласно своему билету.

Когда доктор шёл мимо бара в третий раз, помощник капитана танцевал с мадам Бассо, а лейтенанты говорили что-то, подбадривая их…

Ему не пришлось пройти свои обычные десять кругов: когда он обходил палубу в девятый раз, а мадам Бассо танцевала с капитаном колониальных войск, к доктору подошёл стюард.

— Вас просит дама из седьмой каюты! Она испугалась, потому что её малыш как будто перестал дышать. Я ищу её мужа.

— Скажите ей, что я сейчас спущусь вместе с ним.

И Донадьё подошёл к Гюре, поклонился и прошептал:

— Не пройдёте ли вы со мной? Кажется, ребёнок не очень хорошо себя чувствует.

Молоденькие лейтенанты хохотали до упаду, потому что их капитан, на двадцать лет их старше, пытался танцевать бигин[1]Бигин — танец жителей Антильских островов, был в моде во Франции в 30-50-е годы XX в. ( Здесь и дальше примечания переводчика) .. Что касается помощника по пассажирской части, то он, улыбаясь, не спускал глаз с мадам Бассо, фигура которой чётко вырисовывалась в каждом па этого танца.


Читать далее

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть