Онлайн чтение книги 7 дней в июне
День пятый. 30.10.2011/ 26.06.1941

Дмитрий Медведев. Президент. Москва.

"Вот и всё. Первый Указ "О награждении государственными наградами Российской Федерации военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации" подписан. Почти полсотни фамилий, из них восемь — посмертно. К вечеру обещали подготовить проекты по министерству внутренних дел и ФСБ. А ведь кто-то пытался возразить, мол, рано ещё! Вот закончим войну, тогда и будем награждать… Хорошо, что я этого не слышал. Как и то, что Анатолий Эдуардович ему ответил. Говорят, за Сердюковым даже записывали некоторые выражения, особо впечатляющие. — Глава государства грустно усмехнулся. Постоянные попытки подкопаться под наводящего порядок в коррумпированном и спаянном круговой порукой военном ведомстве "варяга-мебельщика" уже не удивляли и не раздражали. Скорее, они служили самым ярким показателем эффективности работы управленца, разгребавшего эти "авгиевы конюшни". — Ну, значит, скоро жаловаться прибегут, как месяц назад. После Сельцовского разгона. Пусть жалуются. Другого министра для них у меня ещё долго не будет".

Занимая себя мыслями о рутинных, в общем-то, мероприятиях, президент старался оттянуть решение вопроса, который постепенно становился всё более и более насущным: "Что делать с теми, кто останется в живых в Белостокском выступе?"

"Сколько их? Полмиллиона? Больше? Советских людей сорок первого года, за спиной которых внезапно не оказалось Родины? Положим, страна-то осталась. Пусть и раздробленная, она никуда не делась. Территория, люди, города. Природа, наконец! А Родины — нет. Вместо первого в мире государства рабочих и крестьян — несколько непонятных республик разной степени буржуазности. Вместо пролетарского интернационализма… А что, кстати, вместо него? — Попытка поставить себя на место тех, кто бьёт сейчас фашистов, как может, и умирает, как умеет, на подступах к Гродно, не удавалась. — Хоть ты тресни!

Изменилось всё. Даже наградить тех, кто сейчас там… и то — практически нечем. Старая советская система государственных наград ушла в прошлое, оставив после себя только медаль "За отвагу". И вот ведь гримаса судьбы, полутора месяцев не прошло, как указ об этом сам подписал. Ну, не знак же отличия — Георгиевский крест им давать? Угу, четвёртой степени, в серебре… И так, каждый день докладывают, что периодически чуть до стрельбы "по своим" дело не доходит. Каким "своим"? Мы для многих из них — чужие, непонятные, едва ли не предатели. Зря, что ли, сообщают, что кое-кого из тамошних командиров, а особенно — политработников, даже пришлось под стражу взять, во избежание, так сказать…"

Помочь президенту в его размышлениях не могли ни данные разведки, ни аналитические записки с соображениями лучших психологов, профессоров и докторов, специалистов по посттравматическим и иным связанным с чрезвычайными ситуациями расстройствам. Они не были способны дать ответ на самый простой вопрос: "Куда возвращаться этим людям?"

"А я тем более не знаю! И нет никакой генетической памяти, и пресловутые "рассказы дедов" тут ни при чём. И, пытаясь адаптировать этих людей к новой, непонятной, а может быть — и попросту враждебной им по духу жизни, мы взваливаем на себя неподъёмную ношу. Пусть так. Потому что мы им задолжали. Погибшим в бою и умершим в концлагерях, выжившим в нечеловеческих условиях оккупации и немногим лучших — в тылу. Всем. Всё равно должны. А долги надо отдавать. Всегда. — Немного подумав, президент нажал на селекторе кнопку вызова секретаря. — Пригласите ко мне Вячеслава Юрьевича, пожалуйста. Скажите, что будем работать над текстом нового выступления. Нет, из пресс-службы никого не надо".

Сергиив Виталий Александрович. Глава Тамбаровской районной администрации. Оренбургская область.

Само совещание прошло в целом буднично, только четкость вопросов и ответов, да краткий доклад генерала вначале говорили о том, что мы теперь не просто глухая провинция, а глубокий тыл воюющей державы. Обстановка на фронтах в целом радовала. Гитлеровцев удалось остановить. Ядерные станции в зоне оккупации вермахту тоже оказались не по зубам. Люфтваффе практически уничтожено. Бункеры Гитлера, центр Берлина, остров Пенемюнде, крупнейшие военно-морские базы и транспортные узлы немцев превращены в щебень нашей дальней авиацией. Но то, что немцы, захватив образцы нашей боевой техники, уже начали её применять, беспокоило не только военных. На западеньщине и Литве явно нашлось немало желающих повоевать на стороне фашистов. Ещё более печально, что остановить гитлеровцев удалось только большой кровью, мужеством наших солдат и гражданских русинов, молдаван, белорусов. Как всегда.

Согласно реляциям генерала, генштаб ОДКБ планирует до конца лета разгромить силы Вермахт, а к декабрю освободить всю Европу, взяв Берлин не позднее 9 августа. Опять под даты норовят победы подогнать! Нет, что б о людях думать! Торопиться то нам сейчас некуда!

До конца года предполагалось сохранить и "особый порядок управления". Руководителям местных администраций передавалось право назначать в случае выбытия глав сельских и поселковых муниципалитетов, прерогатива назначения городских чиновников оставалась за областью. Теперь я смогу законно решить вопрос с райцентром.

Но, похоже, наша власть уже стала глядеться в зеркало истории. Выборы отменены не были. Просто, было решено, что они пройдут в определенные законом сроки: в единый день голосования 8 марта 1942 года…

Основными вопросами совещания были все же гражданские: запуск импортозамещающей промышленности, обеспечение населения, недопущения в ближайшую зиму продовольственного кризиса. По последнему вопросу специалисты будут ещё говорить завтра, но пока дано указание мобилизовать все ресурсы на обработку земли, сохранение и прирост поголовья скота… Сделаем, но природу не обманешь, год похоже будет трудный.

После совещания я зашел в отдел кадров обладминстрации, а затем в областной минфин. В 17 часов, после краткого разговора с шефом отправился в обратный путь. Хотел ещё заскочить к другу моему Лехе, но созвонившись с ним, узнал, что он мобилизован. Причем не его навыки мотострелка полученные в ЗГВ, ни инструкторство по полетам на дельта- и парапланах не были востребованы. Его призвали валторнистом в наш гарнизонный оркестр. Военные уже вовсю готовились к парадам!

Так, без больших задержек, обгоняя грозовой фронт, мы, с порывами ветра и дождем влетели в свой райцентр, уложившись в аккурат за десять минут до комендантского часа. Вымотанный хмурой дорогой, придя домой, я заснул, даже не ужиная.

Эмигрант Пётр Михайлов. Где-то в окрестностях Кёнигсберга.

Я никогда раньше не летал на аэропланах, и с интересом разглядывал окружающую меня обстановку. В кабине очень сильно сквозило. За стеклом кабины чернела непроглядная тьма.

— Скажите, а как мы долетим до цели, ведь ничего не видно — обратился я к пилоту, пытаясь перекричать шум мотора.

— Не беспокойтесь, я иду по приборам, к утру мы будем на месте — прокричал мне лётчик.

Оскара не волновали такие тонкости полёта, он уже спал, привалившись к стенке кабины.

Солнце встретило нас в воздухе, его лучи осветили проплывающую под нами землю.

Пилот озабоченно стал вертеть головой из одной стороны в другую, затем начал поднимать аэроплан вверх.

— Я не могу определить, где мы летим, здесь должна быть железная дорога, но я её не вижу. Попробую подняться выше, хотя это опасно, — прокричал нам пилот.

Увидев справа береговую линию, он кивнул нам, и, повернув аппарат на восток, крикнув:

— Вижу Халигенбайль! Но близко подходить не будем, иначе русская авиация и зенитки не оставят нам шансов!

С этими словами он бросил самолетик вниз и стал выписывать круги в поисках подходящей площадки.

Сели мы через двадцать минут на поле у небольшой рощицы, едва перелетев узенькую речушку. Когда аэроплан уже катился по земле, двигатель чихнул пару раз и заглох.

— Долетели, — пилот улыбнулся. — Это был рейс в один конец.

Мы забросали аппарат ветками, и пошли к видневшейся вдали дороге, оказавшейся обычным проселком. Идти вдоль дороги пришлось довольно долго. Наконец, мы увидели выстроившиеся в ряд старые деревья, и, как и надеялись, вышли к неширокому асфальтированному шоссе. Когда дорога за очередным поворотом открыла нам вид на железнодорожные пути, за которыми высились городские строения, у переезда показалось странное сооружение, напоминающее редут, собранный из бетонных блоков. Над укреплением был поднят трёхцветный российский флаг. Мы вышли на дорогу и, подняв руки над головой, пошли вперёд.

— Не стреляйте, у нас нет оружия — закричал я.

Бетонное укрепление не подавало признаков жизни.

Подойдя на пятьдесят метров, мы услышали: — Стоять!

Мы остановились.

— Лицом на землю, руки в стороны.

Я с неохотой лег на пыльный асфальт. К нам приближались четверо военных в зеленоватой пятнистой форме. В руках они держали автоматические карабины с длинными, закруглёнными магазинами, уже виденные мной в Боргсдорфе. Один из подошедших грубым ударом ноги, заставил меня шире раскинуть ноги. Всё это время они держали нас под прицелом своего оружия.

— Не стреляйте, мы представители руководства Германии и просим встречи с вашим командованием, — сказал я, поднимая голову над асфальтом.

— Смотри, русский, — произнёс один из солдат. — Ты что, власовец?

— Нет, я не власовец, я не знаю что такое власовец, — ответил я его ботинкам.

Пока длилась эта беседа, нас очень профессионально обыскали.

— Димон, они чистые

Нас подняли на ноги, и я смог вблизи рассмотреть своих пленителей.

Здоровенные парни в свободных зеленовато-расплывчатых блузах, они были все увешаны какими-то сумочками и коробочками, прикреплёнными к странного вида жилетам.

Я повторил своё сообщение:

— Мы требуем встречи с вашим командованием, это важно!

— Оппа, а это что? — солдат ловко выхватил из кармана моего пиджака контейнер.

— Не открывайте его, там камуфлет, он может взорваться, — закричал я.

— Бомба! — закричал солдат и отпрыгнул от меня.

На нас уставились четыре карабина. Я понимал, что любое движение может вызвать стрельбу. Необходимо было срочно найти слова, понятные российским солдатам.

Вдруг я осознал, что мне надо сказать, чтобы меня поняли.

— Мы как Макс фон Штирлиц, из разведки, — я не стал уточнять из какой. — У нас секретное сообщение для премьер-министра Путина.

Солдаты продолжали внимательно смотреть на нас, но карабины опустили.

— Вы что, из Берлина? — спросил один из них.

— Да, вчера мы были в Берлине.

— И как там?

— Плохо, — вздохнул я.

— Это — хорошо, — ухмыльнулся один из русских.

Оскар понимал наш разговор и сохранял спокойствие. Крепости нервной системы лётчика мне оставалось только завидовать.

Мы подошли к редуту.

— Лейтенант, это разведчики из Берлина, их надо срочно доставить в штаб.

Приглядевшись к форме гостей из будущего, я заметил у всех маленькие тряпичные погончики. У лейтенанта погоны отличались наличием двух неприметных звёздочек.

По-видимому, в будущем, маскировке придают очень большое значение.

Подошедший офицер поднёс руку к кепи:

— Здравия желаю, лейтенант Звягинцев.

— Доброе утро, меня зовут Пётр Михайлов, рядом со мной, — я, запнувшись, продолжил. — Оберштурмбанфюрер Оскар Штайн, а это пилот самолёта, на котором мы прилетели, Пауль Ленски.

— Хорошо, господа, присаживайтесь здесь, сейчас я свяжусь со штабом.

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, — к нам подошёл мешковато одетый молоденький солдат.

— Разрешаю, рядовой Олейник — улыбаясь, сказал офицер.

Солдаты вокруг нас замерли, внимательно глядя на Олейника.

— Товарищ лейтенант, а вдруг это ниндзя. Мы их впустили, а они на стенки заскочат, и нам всем горло перережут?

Окружившие нас солдаты захохотали, это был настолько заразительный смех, что засмеялись и мы с Оскаром, а затем к всеобщему хохоту присоединился, ничего не понимающий, Ленски.

Первым смеяться прекратил офицер.

— Сейчас мы их накормим, а сытые, по стенам скакать не смогут.

Я смотрел на окружающих меня весёлых молодых мужчин и пытался понять их.

Для людей, употребляющих слова "господин" и "товарищ" одновременно, гражданская война всего лишь несколько строчек в учебнике истории.

Распотрошив большим охотничьим ножом зелёную целлулоидную упаковку, обыскивавший меня солдат, как оказалось мой тёзка, выложил перед нами кучу консервных банок и упаковок. Как и всё в армии, продукты оказались сытными, но невкусными.

Сев рядом с нами, местный Пётр спросил:

— Оскар, а ты Гиммлера видел?

Штайн выловив из каши кусок тушёнки, невозмутимо ответил:

— Я не только Гиммлера, я и Гитлера видел, правда, всё больше сзади. Меня всё время в оцепление ставили.

Я мог гордиться своим учеником, его русский был практически идеален.

— Сейчас за вами приедут, — сообщил лейтенант.

— У вас больше нет таких контейнеров? — обратился он ко мне.

— Нет, — соврал я.

Второй контейнер мы закопали недалеко от места приземления.

Присланный за нами конвой впечатлял. Танк с заострённой носовой частью и маленькой приплюснутой башней, две восьмиколёсные бронированные машины с такими же башнями как у танка. Нас посадили в небольшой фургон синего цвета. Больше всего в нём меня удивила сдвигающаяся вбок дверь. Приехавшие за нами были одеты тоже в пятнистую форму, но других оттенков. У них были ещё более короткоствольные версии карабинов, смотревшиеся несколько несерьёзно. В этих ребятах за версту чувствовался дух спецслужбы. Внимательно осмотрев и ещё раз, тщательно обыскав, нас вежливо засунули в фургон. Фургон был закрыт, и определить с какой скоростью мы едем, было невозможно. Через час машина начала тормозить, затем, судя по участившимся поворотам, мы въехали в город. Остановились мы в крытом гараже, из которого, нас по одному, начали выводить наверх.

Происходящее со мной очень напоминало то, что я видел два дня назад. Стол, стоящий в центре большого кабинета и стоящий перед ним стул с арестантом. К чести потомков, сковывать руки они мне не стали.

— Итак, вы утверждаете, что Гейдрих послал вас для ведения сепаратных переговоров?

— Да, обергруппенфюрер хочет начать переговоры с Москвой о капитуляции — в четвёртый раз повторил я, на вновь и вновь задаваемый вопрос.

— В июне 1941года у Гейдриха было звание группенфюрер, зачем вы нас обманываете?

— Звание обергруппенфюрера Гейдрих получил во вторник, на совещании у Гитлера, когда ему удалось добиться отставки Гиммлера.

— Мы не имеем сведений об отставке Гиммлера.

— Официально об этом не объявлено, он вышел в отставку по состоянию здоровья. После провала налёта на Кёнигсберг, Геринг тоже в отставке, сейчас он под домашним арестом в "Каринхалле"

— Где сейчас Гиммлер?

— Я не знаю.

— Кто сейчас командует войсками СС?

— Руководство СС взял на себя Гитлер.

— Вы сказали, что адмирал Канарис арестован. За что его арестовали?

— Канариса арестовали за покушение на Гитлера в 1944 году.

— Кто сейчас руководит Абвером?

На секунду мне пришла в голову мысль, что я поменялся местами с господином Караваевым.

управлению РСХА Вальтера Шелленберга.

— Вы снова пытаетесь нас обмануть, в июне Шелленберг ещё не руководил шестым управлением.

— Его назначил Гейдрих, когда началась реорганизация, после уничтожения штаба СД.

— Какую должность вы занимали в СД?

— С двадцать третьего по двадцать четвёртое июня я работал переводчиком в непосредственном подчинении руководителя шестого управления РСХА Вальтера Шелленберга.

— Вы сказали, что у вас была встреча с генерал-полковником Людвигом Беком. Зачем отставному генералу встречаться с простым эмигрантом.

— Встречу организовал Гейдрих. Я лишь передал подготовленную для Бека информацию — я взорвался: — Вы же сами растрезвонили по радио все подробности покушения.

— Ну, сейчас информационная политика каналов несколько корректируется, но мы с вами говорим не об этом.

— Какую ещё информацию просил передать Гейдрих?

— Беку я сказал, что требование безоговорочной капитуляции не является катастрофой, а прецедент ННА ГДР, гарантирует будущее германской армии.

— Почему Гейдрих использовал вас, мелкую сошку для таких важных переговоров?

— Он использовал меня, именно потому что я мелкая сошка, при малейшей опасности он мог меня уничтожить. К тому же никаких переговоров не было, я лишь повторял заранее подготовленную информацию.

— Всё что вы нам рассказали очень неправдоподобно. Заговор не мог созреть в течение одного дня. Особенное недоверие у нас вызывает фигура Гейдриха, все факты говорят, что он поддерживает власть Гитлера.

— Больше всего Гейдрих хочет поддержать собственную жизнь. Он узнал о том, кто будет покушаться на него и кому он обязан своей смертью. Ради жизни и маленького кусочка власти он готов сотрудничать с кем угодно и делать всё что угодно. Не скажу, лжёт он или нет, я не специалист по психологии вождей рейха.

Я рассказал всё, что знаю, правдивость моих слов вы могли проверить микроплёнками с оперативной картой фронта в Восточной Пруссии и графиком движения резервов.

— Пётр Алексеевич, успокойтесь. Мы проверили ваши данные и если бы они не подтвердились, с вами разговаривали другие люди в другом месте.

Следователь откинулся на мягкую спинку кресла: — наша беседа, а это именно беседа, важна для нас, так же как и для вас. Информация, переданная вами, имеет огромное значение, и от того, насколько она правдива, будет зависеть жизнь сотен тысяч людей.

— Пётр Алексеевич, а как вы лично рассматриваете произошедшее с вами — снова обратился ко мне следователь.

— Я просто жертва непредвиденного стечения обстоятельств. Конечно, визит Штайна не был случайностью, но вряд ли он вспомнил бы про меня, не наткнись на мою фамилию в сводке гестапо. А в беседе с Шелленбергом мне стало страшно, сообразив, что меня не оставят в живых, я от отчаянья предложил ему вариант действий.

— Какой вариант? — с интересом спросил следователь?

— Я предложил ему работать на вас, на Федеральную Россию.

Интересно — задумчиво произнёс он: — А как отнёсся к этой идее Шелленберг?

— Как видите, я здесь — пожав плечами, ответил я.

— Хорошо, а Гейдрих, как он воспринял это предложение?

— Я не знаю, о чём говорили Гейдрих с Шелленбергом, но днём он дал понять, что воспользовался нашими данными для организации отставки Канариса. О своей готовности к сепаратным переговорам он мне сказал только вечером. Возможно, во вторник он хотел использовать меня как провокатора в кругах оппозиции, но в среду вечером что-то изменилось, и операция была форсирована. Данные о войсках передал мне Шелленберг перед вылетом, скорее всего, без санкции Гейдриха.

— А вот это интересно. Как вы думаете, чем вызваны его действия?

— Из допросов Караваева, о них я уже рассказывал, Шелленберг понял, что благодаря игровым фильмам у вас в Федеральной России он не считается нацистским преступником. Сейчас англичане имеют к нему гораздо больше претензий, чем вы.

— Спасибо, сейчас вы пообедаете, а затем я попрошу вас изложить на бумаге всё происходившее с вами за эти четыре дня — сказал он и нажал неприметную кнопку на столе. Я встал и в сопровождении охранника вышел из кабинета.

Обед был очень неплохим, борщ напомнил мне эмигрантский ресторан в Берлине, а огромное хорошо прожаренное куриное бедро было просто великолепно. Но всё это не могло сравниться с чаем, настоящим чёрным чаем, таким же вкусным как тот, что заваривала моя мама.

Со вторым номером программы всё обстояло намного хуже. После часа мучений над бумагой, я понял, что во мне нет таланта прозаика. Корявые, косноязычные строки чередовались со стишками: "Попался Петька на крючок, пусть будет всем другим урок". Радовало только то, что ручка из будущего стойко вынесла все выпавшие на её долю испытания. Это удивительное изделие напоминало карандаш, но было настолько гибким, что я завязал его в узел. Удивительно, но после этого, ручка продолжила писать.

От мучительных занятий литературой меня оторвал звук открывающейся двери.

В комнату вошёл беседовавший со мной следователь.

— Пётр Алексеевич, вы летите в Москву.

Когда я спустился в уже знакомый мне гараж, нас ждал не синий, а белый фургон с большими прозрачными окнами. Через минуту ко мне присоединились Штайн с Ленски, и мы вместе с охранниками сели в фургон. На этот раз салон не был отделён от кабины, и я увидел приборную доску автомобиля. По своей сложности она превосходила виденную мной в аэроплане. Особенно меня поразил небольшой прямоугольный прибор, установленный в середине кабины. Он весь был усыпан кнопками различной формы, а на экране появлялись надписи и цифры, сменявшиеся странными цветовыми комбинациями. Пока я разгадывал назначение таинственного прибора, наш фургон уже выехал в город. Если это был Кенигсберг, то я не узнавал его, с обеих сторон улиц стояли однообразные пятиэтажные дома. Впрочем, через некоторое время я стал замечать отдельные дома явно нашей постройки, а потом мы миновали старые городские ворота, украшенные какими-то яркими вывесками. Затем мы снова въехали на широкий проспект со стандартными домами. Все улицы, по которым мы ехали, были буквально забиты автомобилями самых фантастических цветов и форм. Мои спутники, как и я, с удивлением смотрели на это буйство технической мысли.

Только сейчас я окончательно поверил в реальность переноса из будущего.

Аэропорт встретил нас непривычным гулом и суетой. Фургон миновал проволочное заграждение и остановился рядом с большим самолётом. Я не любил это искусственное слово, но стоящий нависший над нами аппарат нельзя было назвать иначе. Рядом с остеклением кабины пилотов было написано Як 40. То, что этот самолёт большой я думал ровно до того момента, когда мимо нас проехал огромный аппарат. Когда он остановился, в хвостовой части раскрылись дверцы и начал опускаться пандус.

— А где у них двигатели? — спросил у меня Ленски.

Я перевёл вопрос сопровождающему.

— У этих самолётов нет винтов, они реактивные — снисходительно ответил он.

Я хотел перевести ответ Ленски, но он не слушал меня, он смотрел, как из чрева самолёта выходили взвод за взводом, обвешанные оружием солдаты.

— Господа, прошу проходить — произнёс сопровождающий, указав на лестницу-пандус в хвосте нашего самолёта, подобную трапу виденного нами гиганта. Поднявшись, я увидел небольшой салон с восьмью креслами, нас посадили с одной стороны прохода, с другой сели охранники. Сопровождающий ожесточенно спорил с кем-то у трапа. Наконец он зашёл в салон. Закрылся трап, загудели двигатели, и наша машина стала медленно двигаться по бетонной полосе. Вдруг скорость начала возрастать и незаметно для меня самолёт поднялся в воздух. В течение всего полёта я не мог оторваться от иллюминатора.

Москва встретила нас хмурым небом и мелким моросящим дождём.

Нас встретили прямо у трапа самолёта и проводили к странному аппарату с огромным воздушным винтом над фюзеляжем. Я слышал о геликоптерах, но вживую такое чудо видел впервые. В полёте геликоптер был гораздо шумнее самолёта, но пытка новой техникой продолжалась недолго.

Наше путешествие закончилось в расположенном среди леса, уютном двухэтажном особняке. Не успел я осмотреть отведённую мне комнату, как в дверь постучали.

— Добрый вечер! Меня зовут Нелюбин Анатолий Иванович — представительный седой мужчина протянул мне руку.

— Очень приятно. Михайлов Петр Алексеевич — отвечая на рукопожатие, произнёс я.

— Пётр Алексеевич, собирайтесь, нам надо срочно ехать.

— А как же Оскар?

— Не беспокойтесь, господин Штайн сейчас будет беседовать с нашими техническими специалистами.

Я надел пиджак и вышел в коридор вслед за Нелюбиным.

Пожалуй, сегодня у меня был самый безумный день в моей жизни. В час ночи я вылетел из окрестностей Берлина сорок первого года, а в девять вечера шел на встречу с премьер-министром Российской Федерации две тысячи десятого года.

Премьер встал из-за стола и пошёл мне на встречу. Мы поздоровались, и он предложил мне присесть.

— Господин Михайлов, я хочу извиниться перед вами за то, что не смог принять вас сразу, но у нас возникла небольшая дискуссия о морально-этических принципах.

Он немного помолчал, а затем продолжил: — Почему Гейдрих настаивает, чтобы посредником на переговорах были именно вы?

— Мне кажется, он считает, что по моему поведению сможет определить, не обманываете ли вы его — ответил я: — он хочет иметь твёрдые гарантии жизни и безопасности. И считает, что только вы можете их обеспечить.

Премьер продолжил: — Наше условие это полная и безоговорочная капитуляция Германии с последующей денацификацией, и это обсуждению не подлежит.

— Господин премьер-министр, он согласен на полную капитуляцию.

— Пётр Алексеевич, я верю вам, но могу ли я верить Гейдриху?

Всю оставшуюся ночь я отвечал на вопросы экспертов. И только к утру, ошалевший от огромного количества выпитого кофе, я вернулся в свою комнату.

Сержант Александр Любцов. Вильнюс.

Сегодня я впервые в жизни поучаствовал в настоящем бою. И хотя внешне это весьма напоминало учения — тот же дым повсюду, тот же грохот, тот же мат комроты, привычная тяжесть АК в руках — кое-что серьезно отличалось.

Это было по-настоящему.

Черт, несмотря на то, что я в стоящей столбом пылище и этом жутком дыму и не видел-то толком никого, стреляя "куда-то туда", было страшно. Вот так вот — и в армии отслужил, и в хардбол играл уже лет пять, а все равно первый бой — он первый. То бишь руки трясутся, голову из укрытия не высунуть… но я справился.

В этот городок размером с Центральный район моего родного Волгограда мы влетели рано утром после многочасового марша. Влетели — и едва ли не нос к носу столкнулись с немчурой. Даже не знаю, кто был сильнее удивлен — мы или они. Ибо нам сказали, что наци здесь нет и нам как раз до их подхода надо успеть закрепиться. А те, походу, нас тоже как-то не ждали.

Результатом этого неожиданного знакомства стала пальба. И как все-таки хорошо, что впереди у нас была рота, в которую набрали парней с реальным опытом. Они быстро среагировали и угостили фашистов отличным блюдом из свинца и стали.

Для меня бой начался через несколько минут после этой первой стычки. Спешившись с "моего" бэтээра (вытащенный со склада БТР-70, оказавшийся, на удивление, в неплохом состоянии), я со своим отделением занял позицию в небольшом кирпичном домике, одной стеной выходящим на площадь, образованную пересечением трех улиц.

Я как раз поднимался на третий этаж, когда моих ушей достигли тарахтящие звуки немецких танков. Т-3, мать его за ногу. Думается мне, это урчание будет мне еще сниться.

— Леха, вали жестянки! — танк-то этот не фонтан, особенно в сравнении с нашими Т-90 или даже Т-62, но если вдарит своими пятьюдесятью "мэмэ" — мало не покажется.

Вслед за коробочками "панцеров" на площади показались и грузовики, из которых сноровисто выпрыгивали фигурки пехотинцев в серой форме.

— Ну, предки, постараемся вас не посрамить, — честно говоря, этот шепот вырвался сам собой, словно ушедшие уже в лучший мир деды и бабушки, все как один воевавшие против гитлеровцев много лет назад, грозно спросили: "Сдюжишь?"

Запихав гранату в подствольник, я с коротким напутствием (в виде не слишком-то и цензурного пожелания) отправил ее в сторону разбегающихся фашистов. Грузовик — к сожалению, уже почти пустой — рванул.

Самого взрыва я не видел — к моменту, когда ваш покорный слуга соизволил открыть огонь, один из немецких танков уже горел, а второй замер искореженной грудой железа. Кроме того, кто-то из соседнего отделения явно использовал "Шмель" — стекла вылетели капитально, чудом не зацепив меня осколками. Поэтому, моя граната исчезла в дыму и пыли, известив о попадании лишь грохотом взлетевшего на воздух грузовика.

После этого все слилось в какой-то калейдоскоп картинок. Вот я, прижимая к плечу АКМ, короткими очередями стреляю по противоположной стороне площади, ориентируясь по мелькающим в окнах силуэтам.

Вот я судорожно набиваю магазин после очередной атаки этих сволочей и молюсь, чтобы подмога уже, наконец, подошла.

Вот я и какой-то незнакомый солдат тащим раненого Витьку Соломахина — моего земляка, весельчака и остряка, протащившего на борт самолета фляжку с коньяком и раненного куда-то в грудь одним из расторопных ублюдков в "фельдграу". Черт, стоит опустить веки, как я начинаю видеть его залитое кровью лицо и слышать жуткий посвистывающий хрип. И глаза… выражение его глаз, молящих о помощи.

Потом мы оборонялись в каком-то парке, где я с остервенением садил опять же в дым из подобранного РПК, поддерживаемый грохочущим где-то сбоку АГС, не дающим нацистам прорвать эту маленькую "линию фронта".

Помню сгоревший БТР — мой БТР, прикрывший наш отход и из КПВТ срезавший три немецких танка, прежде чем его накрыли чем-то артиллерийским.

Помню вой самолетов, бомбящих кого-то на окраинах и помню вызванную этим надежду, что продержимся, что навешаем еще люлей ненавистным выродкам.

Помню жуткий вой падающих мин — привет от фашистских минометов. Помню, как в обороняемый дом — то ли третий, то ли четвертый уже (ибо фашистов оказалось не просто много — а охренительно много, и нас просто не хватало, а они все лезли и лезли, и лезли), влетела граната и наш взводный — которого, кстати, Иваном кличут — в невероятном прыжке подхватывает ее и швыряет обратно.

И последняя картинка. У меня кончились патроны, и я наклоняюсь за магазином убитого осколком снаряда бойца. В этот момент в дверь влетает оскаленный немец, с перекошенной каской и ненавистным "Маузером". И я, на каких-то рефлексах, бью его в голову прикладом. А потом еще раз. И еще. И еще. Остановил меня какой-то офицер, блин, не помню, как его зовут. Мужик из прибывшей нам на подмогу бригады, вынесшей немцев из городка к чертовой матери. И к тому моменту вместо головы у нациста была уже кровавая каша, месиво из крови, костей и мозгов. И эту картину я не смогу забыть никогда.

Долбанная война.

Алексей Кулагин, заместитель командира роты. Калининградская область.

Желая как можно скорее завершить бездарное убиение времени в госпитале, я с самого утра, вместе еще с несколькими такими же нетерпеливыми "ранбольными" осаждал заведующего отделением с требованием немедленной выписки. Тот свирепо отбивался, но еще до полудня некоторым из нас все же удалось добиться своего, и я оказался в числе этих счастливчиков. Кроме меня, еще двое выписанных оказались из нашего батальона. Среди них был башенный стрелок БТР, получивший ожоги в самой первой стычке под Мамоново, к счастью, не слишком серьезные, которые, конечно, еще не зажили, но ему удалось добиться разрешения делать перевязки в своем батальонном медпункте. Вторым был лейтенант, командир взвода из 1-й (можно сказать, насквозь "кадровой") роты, которого при штурме Мамоново слегка привалило обломками стены, и пока он пытался из-под них выбраться, надышался газа из перебитой газовой магистрали. По счастливой случайности, бойцы успели вытащить своего командира из-под завала буквально за минуту до того, как газ полыхнул. Помимо отравления газом, у него были многочисленные ушибы, но в целом он еще легко отделался.

Само собой, мы тут же скооперировались, и все вместе рванули в ППД нашего 7-го омсп, на улицу Емельянова. На Герцена, где стоял госпиталь, движение было довольно редкое, поэтому мы пробежали до улицы Тельмана, где и сумели поймать машину. Несмотря на войну, рубли были вполне себе в ходу, и даже цены подскочили еще не слишком заметно.

В расположении полка нас ждало разочарование — колонна машин ушла на юг, к месту дислокации 1-го мсб, еще с утра, а ради троих доходяг, как заявил дежурный офицер, никто транспорт специально гонять не будет. "И встали мы под стягом, и думаем — как быть…" (с)

Первая мысль была — снова поймать машину, заплатить, сколько скажет, и прорываться в родной батальон. Автобусы-то наверняка в Мамоново не ходят, а электрички, может быть, до какой-нибудь промежуточной станции и пускают, но даже до Мамоново — это вряд ли. А нам-то надо было еще дальше!

— Э-э, мужики, погодите, — мне в голову пришел вполне логичный вопрос. — Там же наверняка патрули. Как через них проходить будем? Наверняка какие-то пропуска нужны.

Лейтенант тут же подхватил эту мысль:

— Верно! Вот пусть дежурный нам пропуска и выпишет. Пошли!

И мы пошли. После недолгих препирательств и хождений по кабинетам мы обзавелись бумагами с печатью войсковой части и подписью зам. нач. штаба. Но на улице, где мы пытались поймать машину, нас ждал облом — никто из водил не соглашался не то, что ехать на польскую территорию, или хотя бы до Мамоново, но они не горели желанием даже выезжать за окраины Калининграда. Что же делать? Никто из нас не был калининградцем — башнер был родом из Гусева, лейтенант — вообще из Смоленска, а я покинул родной город, перебравшись в Москву почти сорок лет назад. Соответственно, ни родни, ни хороших друзей, которые могли бы подсобить с транспортом, ни у кого из нас не было. Не было? И тут я вспомнил, что с одним из бывших моих одноклассников я все-таки время от времени перезванивался. Раз-другой в год, не чаще. Работал он коммерческим директором крупной фирмы, объединявшей несколько фабрик — мебельных, по производству строительной столярки и еще что-то в этом роде, плюс сеть из собственных магазинов и дистрибьюторских фирм, этим добром торговавших. Кроме того, у него была доля в нескольких бензозаправках и автосервисах, да и другая какая-то мелочь. В общем, человек не бедный. Как-то раз он даже выручал меня с машиной. Может, и на этот раз?

— Так, мужики, — я решил немного успокоить товарищей. — Не впадаем в отчаяние. Я тут одну мысль собираюсь проверить… — и с этими словами я достал свой мобильник.

Записной книжки у меня с собой не было, на память я этот телефон не помнил, но я же звонил ему после приезда сюда. Значит, в памяти моего мобильника он должен быть. Открыв позицию "Список звонков", и откинув хорошо знакомые мне номера — так, это Москва, это тоже, это… это фирма по прокату велосипедов, а вот это, кажется то, что надо.

Набрав номер, и слушая длинные гудки, я заметно нервничал. Ну вот, дожил, можно сказать, до седых волос, а все равно — как нестандартная ситуация, так меня в жар кидает, и спина мокрая. Лишь бы он ответил… Но мои опасения оказались напрасны, и в трубке раздался знакомый голос.

— Привет, Жорик! — радостно произнес я. Вообще-то он уже давным-давно как Георгий Львович, но для меня как был, так и остался Жориком. — Это Лёха Кулагин тебя беспокоит.

— Ты куда пропал? — заволновался он.

— А куда я мог пропасть? — ответом на ответ удивился я. — Служу. В седьмой омсп записался.

— Ты чё? — изумился Жорик. — Я думал, в твои годы ты уже поумнее стал. Это ж надо придумать — самому на фронт лезть!

— Я свой выбор сделал! — немного жесткости в голосе не помешает. — Ты скажи лучше, ты мне поможешь или нет?

— А чем помочь-то? — немного прогнулся под моим напором Жорик.

— Да мы тут с мужиками застряли в городе, а нам надо срочно хотя бы до Мамоново добраться, в свои подразделения, — повесил я него наши проблемы.

Жорик замолчал. Надолго. Секунд 30 молчал. Потом проговорил неуверенно:

— Машину вам дать — не проблема. Только вот туда без пропуска не пустят…

— Пропуска у нас есть! — обрадовано воскликнул я.

— Ладно, — Жорик опять задумался на несколько секунд, затем спросил. — Вы сейчас где?

— На Емельянова, у ворот части торчим.

— Тогда так, — принял решение Жора. — Ждите. Самое позднее, через полчаса, к вам подъедет моя служебная машина — черная Шкода Октавия. Водителя зовут Мишей. Если патрули не тормознут, то до Мамоново он вас довезет, но никак не дальше.

— Спасибо, Жорик, — почти заорал я в трубку. — С меня причитается!

— Ладно, ладно! Ты хотя бы живой вернись!

На том мы и распрощались.

Примерно через двадцать пять минут к тротуару рядом с нами подрулила черная машина. Через опущенное стекло передней двери был виден молодой парень, сидящий за рулем.

— Миша? — полувопросительно-полуутвердительно произнес я.

— Ага! — с готовностью откликнулся парень.

— Мужики, загружаемся! — и я широким жестом пригласил своих товарищей занимать места.

Когда Миша, толкнув ручку АКПП, тронул машину с места, я поинтересовался:

— Слушай, Миша, а тебе не внапряг в Мамоново пилить?

— Нее… — он мотнул головой. — Самому интересно, что там делается. А то сидишь тут, начальство из офиса в офис, из офиса на дачу, с дачи в офис возишь…Скука!

Машина быстро вырулила на окружное шоссе, проехала над железнодорожными путями, набрала скорость, затем, через несколько минут, свернула на развязке под путепровод, и покатила по трассе, по которой раньше шел основной поток машин, направлявшихся в Польшу и в Германию. Сейчас автомагистраль тоже не выглядела пустынной, но прежней интенсивности движения явно не наблюдалось. Туристические, да и рейсовые автобусы совершенно не показывались, а большущих трейлеров стало в разы меньше. Впрочем, и легковушек, и легких грузовичков тоже стало не так много, как бывало прежде.

Проезжая Прибрежное, Миша вынужден был резко сбавить скорость — шоссе было изрыто ямами, засыпанными наскоро утрамбованным щебнем. С трудом лавируя между воронками, наш водитель удивился:

— Когда это успели так дорогу раздолбать?

— А два дня назад всего, — охотно пояснил я. — Фрицы тут десант рядом высадили, хотели дорогу перерезать. Хорошо, они в поселок не полезли, окопались у самого шоссе. Тут по ним с БДК "Минск" и долбанули из РСЗО несколько раз, а по оставшимся целям отстрелялись с эсминца и сторожевиков. Потом только разрозненные группы зачищать пришлось — с этим даже "вованы" сумели справиться. Вот только шоссе попортили.

Не успел я разъяснить Мише происхождение воронок на шоссе, как нас первый раз тормознул патруль — как раз те самые "вованы". После недолгого выяснения отношений и проверки наших бумажек нас все же пропустили, но напутствовали со словами:

— Вас ведь даже в Мамоново не пустят. А, скорее всего, уже в Ладушкине тормознут. Дальше штатские машины не пропускают.

— И что, даже продукты по магазинам военные теперь развозят? — удивился я.

— На машины с продуктами, ремонтные летучки и на скорую помощь спецпропуска выдают, — внес ясность тормознувший нас сержант.

Ладушкин (в девичестве — Ludwigsort) нам таки удалось проскочить, хотя пререкались мы с патрулем не меньше получаса. Этот патруль был не вованский, тут пост держала военная автоинспекция.

Сначала взводный, ехавший с нами, пытался договориться с ВАИ так, как обычно договариваются с любой автоинспекцией. Но эти на взаимовыгодное соглашение не пошли:

— Мы вас пропустим, а нам за это начальство звиздюлей отвесит, — отнекивались патрульные.

Отвязаться от них удалось только тогда, тогда, когда я, не выдержав — обычно у меня просто не получается давить на людей — наехал на них на повышенных тонах:

— Мы что, в тыл бежим? Нам в свою часть попасть надо! — начал распаляться я, злясь на упертых патрульных. — Вы нас, что ли, транспортом обеспечивать будете? Нет? Так не мешайте хотя бы людям выполнять свой воинский долг!!

— Ладно, вали! — озлясь, буркнул возглавлявший патруль летёха. — Посмотрим, что будет, когда вас у Мамонова тормознут. Как бы вам не загреметь тогда по-крупному…

— А это уже не твоя беда будет. Скажем — ничего не знаем, ничего не видели, проселками ехали! — отрезал я, когда машина уже брала с места.

Естественно, перед Мамоново нас тоже тормознули. Не патруль, а целый заградотряд: две тройки у шоссе, каждая контролировавшая свое направление, немного поодаль, с обеих сторон от дороги, — по БТРу с пулеметами, нацеленными в разные стороны, рядом с ними и за ними — еще несколько солдат, метрах в двухстах просматривалась башня БМП с пушкой, выглядывавшей из-за кустов.

— Куда прете! — с ходу заорала на нас фигура в камуфляже с РПК наперевес, метнувшаяся к притормозившей машине.

— Не "прем", а едем, и не "куда", а возвращаемся в свой батальон из госпиталя, — подал голос с заднего сиденья взводный, постаравшись перевести ситуацию в более спокойное русло.

Фигура в камуфляже немного сбавила тон:

— Машину, по любому, заворачивайте обратно!

— А нам как быть? — с просительными интонациями в голосе поинтересовался взводный, протягивая патрульному свой пропуск. Вслед за ним вынули свои бумажки и остальные.

Фигура в камуфляже, внимательно рассмотрев наши документы, пожала плечами:

— Как хотите.

— Слушай, браток, — вмешался я, — Войсковые колонны в сторону Эльблонга ведь ходят?

— Ну, ходят, — отозвался он. — Только, если думаете подсесть, то не выйдет ничего — запрещено.

Мы вылезли из машины, поблагодарили водителя Мишу. Я отзвонился Жорику, обрадовал его, что и с нами, и с машиной все в порядке. Мы же пристроились на обочине возле поста и принялись ждать. И действительно, как и предупредил нас патрульный, когда через этот пост через два часа прошла колонна, пристроиться к ней не удалось. На нашу беду, в этой колонне были сплошь морячки — какие-то связисты со своей мудреной техникой, несколько бензозаправщиков и грузовиков, судя по форме водителей, взятых опять-таки из каких-то флотских частей, и сопровождавшая колонну рота охраны с флотской же базы снабжения.

Между тем взводный куда отлучился и вернулся к нам только минут через сорок.

— Так, мужики, поднимаемся и топаем отсюда! — безапелляционно заявил он. — Во-первых, жрать охота, надо пойти поискать, где тут чего-нибудь перехватить можно. А во-вторых, я разузнал, что если из нашего батальона здесь до вечера кто и появится, то в любом случае не на этом посту. Шанс перехватить наших будет только на южном выезде из города.

Да, и к тому, и к другому соображению стоило прислушаться. Мы потопали через Мамоново на южную окраину, попутно осматриваясь — нет ли поблизости какого ни на есть работающего кафе, закусочной или хотя бы магазинчика с продуктами. Несмотря на то, что в Мамоново примерно сутки хозяйничали немцы и, несмотря на бои, которые сначала велись за удержание города, а потом за его освобождение, в целом он пострадал несильно. Конечно, дома на главной улице были с практически полностью выбитыми стеклами на фасаде и с выщербинами от пуль. Временами попадались здания с явственными следами пожаров или с разбитыми артиллерией стенами. Все магазины и киоски стояли с разбитыми витринами, и были полностью выпотрошены. Однако город не вымер — на улицах встречались горожане, и среди разбитых или кое-как заколоченных досками или фанерой витрин мелькнул все же в переулке магазинчик, двери которого не были заперты — туда входили и оттуда выходили люди, причем не с пустыми руками.

Не сговариваясь, мы все втроем рванули в этот переулок, нырнули в заветную дверь и через несколько секунд уже созерцали витрину с сыром, колбасой, маслом, пакетами молока, и полки с консервами, печеньем, конфетами, крупами и макаронами. Ну, макароны нам были без надобности, а вот молоко, сыр, колбасу и даже хлеб для сэндвичей в красивых пакетах, который мог храниться довольно долго, мы тут же приобрели, даже несмотря на подскочившие больше, чем вдвое против обычного, цены.

Задерживаться мы не стали, и, лишь выйдя через полчаса к посту на южной окраине города, остановились и расположились перекусить.

Мы со взводным после трапезы прилегли прямо на пожухлую траву передохнуть, а наш стрелок, как молодой, отправился осмотреться вокруг. Но не успел он удалиться от нас и на два десятка шагов, как мы услыхали его голос:

— Э! Смотрите-ка! Что это здесь?

Мы нехотя поднялись и принялись крутить головами, не сразу поняв, что так взволновало молодого. Его закрывала от нас группа кустов, росших у обочины, поэтому волей-неволей нам пришлось встать и тоже сделать несколько шагов. Обогнув кусты, мы практически сразу поняли, в чем дело — в полусотне метров, не так далеко от дороги, возвышалось несколько свеженасыпанных земляных холмиков с водруженным над ними грубо сколоченным большим крестом.

Прояснить ситуацию можно было только у маячивших на шоссе патрульных, и мы дружно потопали к ним. На наш вопрос — "Это что тут, братская могила, что ли?" — один из патрульных, сняв с головы каску и взлохматив мокрые от пота коротко стриженые волосы, ответил:

— Можно и так сказать. Только это не военное захоронение, тут местных схоронили. Наши в другом месте лежат, — и пояснил. — Тут эсэсманы, в основном, порезвились. Кого за еврея приняли, кого за косой взгляд… Да и вермахт тоже отметился — нескольких девчонок местных изнасиловали, а потом застрелили. Правда, говорят, это не пехота постаралась, а люфты. Пехота в основном грабежом магазинов ограничивалась.

Мы, не сговариваясь, сдернули с головы кепи и, повернувшись к могиле, с минуту постояли молча.

Вот же засада! Когда же мы доберемся, наконец, до своих, чтобы вломить этим гадам и вбить им в черепушки правила хорошего поведения раз и навсегда?

После долгого бесполезного ожидания нам все-таки повезло. На дороге со стороны Польши показались два тентованных "Урала" в сопровождении БТР-70. Я тут же сорвался с места и бросился к посту. Когда там тормознули колонну для проверки документов, я заорал издали (ближе не подпустил один из шибко бдительных патрульных) — "Братки, в первый мотострелковый батальон не подбросите? Мы с госпиталя возвращаемся!"

Из головного "Урала" выпрыгнул сопровождающий в рабочем комбинезоне и направился ко мне. На подходе он лихо козырнул и представился:

— Лейтенант Магницкий, двести двадцать четвертая артиллерийская бригада.

— Старший лейтенант Кулагин, первый батальон седьмого омсп, — представился в ответ я. — Вот наши документы. Весь день не можем поймать попутный транспорт до своего батальона.

Внимательно рассмотрев мою бумажку с полковой печатью, лейтенант сразу взял быка за рога:

— Так, сейчас шестнадцать пятнадцать… Запчасти получить… Туда-сюда… Не позднее семнадцати тридцати мы пойдем обратно через этот пост. Можем подобрать вас с собой — мы как раз вместе с вашим батальоном стоим".

— Вот спасибо! — искренне обрадовался я.

— Ладно, — бросил лейтенант. — Некогда нам сейчас.

И с этими словами он поспешил к своему грузовику.

Конечно, в назначенное время никто не появился. И лишь через несколько минут после шести вечера, когда мы стали уже чуть ли не подпрыгивать от беспокойства, показались долгожданные "Уралы". Пройдя КПП, грузовики тормознули, и лейтенант Магницкий призывно замахал нам рукой. Когда мы по очереди лезли через задний борт в кузов его грузовика, я поинтересовался на всякий случай:

— А не влетит тебе, что ты нас подсаживаешь? Запрещено ведь.

— Да плевать только! — беспечно махнул он рукой. — Там дальше только наши посты. Не съедят. Только вы в кузове заныкайтесь и не высовывайтесь. А лучше вообще на пол лечь. И на постах не разглядят, да и вам спокойней будет — тут, бывает, по нашим машинам постреливают.

Но нам счастливо удалось разминуться с чересчур храбрыми фрицами, и никто нас не обстрелял. Через час мы уже представлялись нашему комбату. Вскоре я обнимался с Баскаковым, а потом и со своим комвзвода Тюриным (бывшим своим, конечно, поскольку теперь я числился в управлении роты — но как-то так сложилось, что предпочитал отираться именно у него во взводе). Получил автомат, каску и прочие причандалы, и снова стал бойцом.

Наш батальон, не дойдя до Эльблонга километров 7–8 (чтобы особо не подставляться под огонь фрицевской артиллерии), пока зарывался в землю и оборудовал позиции, рассылая вокруг разведывательно-диверсионные группы. Местное немецкое население вовсе не было радо нашему приходу, так что надо было держать ухо востро. Радовало то, что батальон был серьезно усилен — помимо всяких сборных флотских частей нас поддерживал вся 224-я артиллерийская бригада. Гвардейская бригада морпехов, прошедшая по Вислинской косе, подтянула средства усиления, развернулась, форсировала два боковых рукава Вислы и теперь нависала над Эльблонгом с северо-запада. Сам батальон был серьезно пополнен: на замену выбывшим сегодня утром прибыли две роты, состоявшие из призванных "запасников", и пришли аж два танка и четыре самоходных гаубицы с базы хранения военной техники в Мамоново (сильно раскатать губу не получилось — база, хотя и не была занята фрицами, сильно пострадала от артиллерийского обстрела). Новобранцев пока оставляли в ППД.

На резонный вопрос — "Зачем усиливается наша группировка — ведь все равно с этими силами дальше идти стремно?" — Тюрин не ответил, а только отнекивался. Я, мол, и сам ничего не понимаю. Тогда я пошел доставать своими вопросами Баскакова.

— Сил, конечно, мало, — признал тот. — Но, судя по намекам командования батальона, вперед все-таки пойти придется. Возможно, даже завтра. Я так подозреваю, высокие чины хотят воспользоваться тем, что у фрицев здесь, в тылу, войск — кот наплакал, и здорово их попугать хотя бы и нашими невеликими силами. А потому крепко я опасаюсь, как бы нам для исполнения этого стратегического замысла не пришлось Эльблонг штурмовать! Так что, ко всему надо быть готовым.

Ну что же, штурмовать, так штурмовать. По любому, фрицам спуску давать нельзя, а с матерью Кузьмы их познакомить очень даже нужно. Ладно, не съедим, так хоть понадкусаем.

И, в довершение всех радостей, удалось, наконец, вкусить на ужин нормальной горячей пищи из походной кухни. А вот заснуть спокойно мне не удалось. Где-то около девяти вечера Баскакова вызвали в батальон, а когда он через полтора часа вернулся, стал собирать взводных. Ну, и я решил присоединиться к совещанию, исповедуя суворовский принцип — "каждый солдат должен знать свой маневр". А лучше — и не только свой.

Как и предполагал накануне Баскаков, был получен приказ штурмовать Эльблонг. Наша "партизанская" рота должна была оседлать шоссейную и железную дорогу, отходящие на юго-восток от города и демонстрировать противнику жиденькое прикрытие этого направления. Замысел командования состоял в том, чтобы не увлекаться уличными боями, а соблазнить немцев возможностью прорвать кольцо и уйти на юго-восток, чтобы выманить их на открытое пространство и там без помех накрыть огнем артиллерии. Во всяком случае, я так понял, когда на нашу роту отвели участок аж в 3 километра, из средств усиления не дали практически ничего, а позиции указали примерно в двух километрах от городских окраин.

В батальон из полка пригнали всего одну БТМ, к тому же оказавшуюся неисправной. Впрочем, наш батальонный разыскал и конфисковал два небольших гражданских экскаватора, но нам на них рассчитывать не приходилось — нельзя было демонстрировать фрицам подготовку солидных оборонительных рубежей. В 4 часа утра нам предстояло сняться с занимаемых сейчас позиций и занять указанные в боевом приказе, к 8.00 оборудовать их и быть готовыми встретить противника. Да, выспаться нам явно не удастся.

Майор Анатолий Логунов, начальник технического отряда…

Если вам скажут, что война — это подвиги, не верьте. Война — это, прежде всего, грязь, пот и кровь и очень много непрерывной работы. Правда, крови кто-то проливает больше, а кто-то вообще ее почти не видит, а вот работы хватает на всех — от простого рытья окопов до ремонтов электронных блоков. И еще война — это один сплошной невыразимый нервный стресс. Не зря ветераны так много пьют и не зря они не любят вспоминать прошлое.

Да, технический состав авиации крови проливает, наверное, не больше всех остальных служб, зато нервов — непредставимо больше. Не зря в песне технарей, придуманной в семьдесят третьем гвардейском истребительном полку, поется:

— А мы их ждем в начале полосы,

Как нас в роддоме ждали наши мамы.

Лишь бы вернулись эти сорванцы,

Да и бетонку слишком не помяли.

Вот и мы сейчас ждем. Сидим среди каких-то рощ или в лесу каком-то, насколько я рассмотрел, и ждем вылетевшие на задания пары.

Вначале вообще "сапоги" хотели все вертолеты поодиночке на задание посылать, но тут уж и я, и командир звена встали на дыбы — ну, а случись что? Техника есть техника, да и немцы не такие уж недоумки. И что? Кто будет эвакуировать экипаж неисправного (тьфу, тьфу, тьфу, через левое плечо) или подбитого вертолета? Да и, не дай бог, машина немцам достанется. Оно нам надо? Короче, уговорили. Теперь борта будут уходить на дело парами, в каждом всего треть от возможного десанта, чтобы в случае чего можно было со второго всех в один вертолет пересадить. И обязательно на каждом полная подвеска из четырех блоков "эс-восьмых". Вместе с двумя ПКТ, смонтированными по бортам по афганскому образцу, и ПК у борттехника — нехилая такая огневая мощь получается. Хотя, конечно, главная задача наших летунов абсолютно другая — тихо и незаметно, прикрываясь темнотой, долететь в тыл и высадить группу спецназовцев в заданном квадрате, а потом также незаметно вернуться, не оставив у немцев никаких подозрений, что здесь кто-то был. Тихо, как говориться "на кошачьих лапках", благо вертолеты у нас для этого оборудованы, всякие там эжекторы, "глушилки", глушители и тому подобное, даже РЛС "Арбалет", который вроде бы на новые Ка-60 должны ставить, есть.

Это меня от волнения на всякие технические подробности тянет, точно. Все-таки первый боевой выход, не каждый день такое случается. А немцы, они, млять, противник серьезный, палец в рот не клади, руку откусят. Не хотелось бы терять сослуживцев, к которым за эти несколько дней уже сжился. И вообще, задача нормального военного не погибнуть самому, а заставить погибать врага. Так вот посидишь и точно начнешь подумывать, что уж лучше бы "эйч-бамб" по немцам долбанули. Потому что иначе кровь проливать этим вот восемнадцатилетним пацанам, что сейчас на посту стоят вокруг площадки…

Стоят и курят, б… гадство такое. Огонек сигареты явно вижу. Развиздяи, сейчас я вам покажу!

Пока иду, сигарета гаснет. И так, кто это у меня тут такой умный? Как я и думал, рядовой Бабинов.

Обмениваемся ритуальными фразами и паролем, сегодня, кстати, мое любимое число, чертова дюжина, а потом, подменив его разводящим, я отвожу его в сторону и спрашиваю в лоб:

— Ростислав, а тебе жить хочется?

— Не понял, тарщ майор, это вы о чем? Кому же не хочется жить, интересно?

— Знаешь, товарищ боец, откуда поверье появилось, что третьим прикуривать нельзя, а то помрешь?

— Как-то не интересовался товарищ майор, а что?

— Так вот, дорогой ты мой развиздяй, курящий на посту. Огонек спички ночью на три километра виден, знаешь ли. А в начале прошлого, тьфу, опять уже нынешнего века англичане в Южной Африке независимые республики буров решили завоевать. Больно уж им местные алмазы и золото понравились. А буры в основном охотниками были и стреляли, я тебе скажу, не хуже наших снайперов. И вот сидит ночью бур в засаде, огонек на позициях заметит, приготовиться. Тут второй курильщик прикуривать начнет — бур дистанцию до цели прикинет. И только третий раскуривать начнет, ему пуля из темноты прямо в лоб и прилетает. Понял?

— Так, тарщ майор, мы же у себя в тылу. Да и один я.

— В тылу? — от злости даже не сразу нахожу, что сказать и лишь показываю рукой в сторону недалеких вспышек и гула, в который сливаются звуки недалекого фронта, доносящиеся до нашей поляны. — Охренел, товарищ солдат? Думать разучился? Голова у тебя для того чтобы в нее есть? Сколько тут до фронта, прикинуть, бляха, можешь? Ты думаешь, немцы хуже нашего спецназа в тылу воевать умеют? Про "Бранденбург-восемьсот" не читал?

— Нет, тарщ майор.

— Ну, а про Скорцени?

— А-а-а, слышал что-то. Это такой знаменитый у фрицев спецназовец был, со шрамом на роже. Главный диверсант Гитлера, точно. Он еще кого в Италии прямо из тюрьмы украл и американцам в тылу такой тарарам устроил, что они чуть назад из Франции не побежали.

— Хоть что-то знаешь, "студент прохладной жизни". Хотя и переврано, но и так ладно. И как ты думаешь, где сейчас Скорцени со своими диверсами бродит, если война только на нашем фронте?

— Неужели у нас в тылу, тарщ майор?

— Может у нас, а может у соседей. Но вполне может и у нас оказаться, а мне, как ни странно, тоже жить охота. Так что оружие разрядить, в землянку. С сегодняшнего дня — постоянный дневальный по кухне в МПД. Буду ходатайствовать о переводе тебя в пехоту. Там тебя мигом научат Родину и автомат Калашникова любить. Понял, боец?

— Так точно, тарщ майор! Разрешите вопрос?

— Разрешаю. Крайний.

— Разрешите остаться в части? Осознал я, товарищ майор, больше такого не повториться.

— Прямо сейчас и осознал? Что-то быстро. Ладно, подумаю. А сейчас марш к рации, вместе с радистом дежурить будешь, а то он что-то засыпает на ходу. Днем, похоже, не выспался. А вместо тебя придется Артюхину на посту стоять. Понял?

Бабенко заметно приуныл, Артюхин, немолодой, призванный из запаса бывший мотострелок, по сравнению с ним выглядит настоящим геркулесом и по моим сведениям не стесняется "воспитывать" молодежь даже с помощью мер, хм, не предусмотренных уставом. До дедовщины не доходит, тут я сразу предупредил, что приму все меры. Но пара затрещин, пока я не вижу, вполне может Ростиславу прилететь. И пусть найдутся штатские "правоотщипники", которые меня за это осудят. Да, армия иногда требует крайних мер воспитания. Некогда тут всех и каждого уговаривать, воевать надо. А есть, увы, люди, до которых все доходит только после трепки. А для "тех, кто в танке", напомню, что ветераны и дедовщина еще в армии Рима процветали вовсю. Что не мешало этой самой армии быть первой в мире. Просто нельзя доводить до крайностей и вовремя давить все криминальные проявления, типа "молодые работают, а деды отдыхают", избиения и издевательства, и все. Сложно, но можно. Главное, чтобы и сержанты и офицеры заодно действовали.

Опять я от волнения не о том задумался. Блин, а ведь точно, пора бы нашим и появиться. Впрочем, что-то такое слышно на фоне фронтового гула. Точно, вот он характерный посвист вращающихся винтов и чуть слышный рокот турбин. Летят, бляха, оба летят!

Борта заходят на посадку и осторожно один за другим приземляются почти в центре поляны. Черт, показалось или действительно в борту "тридцать третьего" какие-то дыры? Ну-ка, бегом.

Точно, как минимум, три или четыре пробоины вижу. Похоже на мелкие осколки. А вон и бортач вылазит, рука перевязана, блин. Наткнулись на истребители или зенитки поработали?

— Серега, ты что?

— Да, иху мать, никакого взаимодействия, блин, нету. Понимаешь, на обратном пути как раз за пару минут перед нами по немцам ночной БШУ белорусы нанесли. Вот эти гады и стреляли по любому силуэту в небе, мля! Мой борт, видишь, мля, осколками посекло. Хорошо зенитка слабая, вроде нашей ЗУ-23, только и этого хватило. "Арбалет" в жопу, ПВД посекло, ДИСС, млять, не работает. Хорошо за ведущим дотянулись. Так что вашим парням работы, млять, привалило. Да и оружейников зови срочно, один НАР не вышел, млять, когда мы эту зенитку и все вокруг обрабатывали.

— Понял, Серега. Ты вон к медикам давай, а мы сейчас все сделаем. Так, всем от машины! Тягач убрать! Питание выключить! Смирнов, Васильев со своими, сюда! С правого пилона — невыход ракеты. Работайте!

Быстро оттаскиваем и маскируем первый вертолет. На нем почти никаких повреждений, осколки немного в районе хвоста обшивку посекли и все. Хм. Интересно, насколько я помню, у немецких зениток малокалиберные снаряды только контактные, а тут осколочки. Интересно, самоликвидаторы сработали? Впрочем, я не оружейник, всего-то любитель, могу и ошибаться.

Ладно, будем делать ремонт. Черт, а ведь на следующее задание мне лететь, "тридцать третий" точно на сутки, а то и больше выбыл. Н-да, чего-то я не учел. Замучаюсь ведь, не спамши. Днем ремонт и обслуживание, ночью — полеты. Надолго меня хватит?

Эх, уже светает скоро, на МПД лететь, а оружейники все возятся. Ага, наконец-то.

— Тарщ майор, все. Блок придется заново проверять, а НАР мы местным саперам отдали, они ее разоружат.

— Понял, Андрей. Молодцы. Так, все грузимся, сейчас на МПД эвакуируемся, а сюда белорусы прилетят. Так что не задерживаем, срочно, в темпе!

Улетаем, в иллюминатор успеваю заметить подлетающие белорусские "крокодилы", увешанные блоками и ракетами "по самое немогу", заходящие на посадку. Днем они отсюда работать будут, а мы сейчас домой, на место постоянной дислокации, ремонтироваться и отдыхать. Две группы заброшены, судя по довольному виду "бати" — успешно. Не завидую немцам, ха! Впрочем, и мне мало кто позавидует — впереди после практически бессонной ночи такой же день. Надо готовиться к завтрашнему "делу".

Да, забыл совсем сказать, что война — это когда очень хочется спать…

Александр Маслов, старший лейтенант Российской армии. Где-то под Бродами.

Выехали мы рано утром. Народ Истомин отобрал тщательно. Старшим в головной машине должен был идти прапорщик Прокопенко, мой соокопник по вчерашнему бою. В средней машине будет командовать сам Истомин, мне досталась замыкающая. Каждый солдат получил полный боекомплект, помимо штатных РПГ в каждую машину загрузили по несколько "мух", в каждый грузовик выдали по два ручных пулемета. Всего нас набралось человек сорок. Прокопенко даже пристегнул мне на автомат подствольник. Где он его взял ― я не представляю, но на его калаше висел такой же. Я попробовал было отказаться, мотивируя тем, что видел такой девайс только издалека и не умею с ним обращаться, но прапорщик резонно возразил:

― А кому дать? Пацанам? Они тоже из него не стреляли. Бери, лейтенант, надеюсь, что не пригодится, ― и провел со мной небольшой ликбез по пользованию подствольником.

Сами машины техники "оттюнинговали". Кузова и кабины прикрыли дополнительными листами металла. Пулю крупняка они, конечно, не удержат, но от Калашникова спасут. Бронетехники у нас не было, поэтому и пришлось придумать такой эрзац. Вчера эти недоброневики сопровождали бензовозы, гонявшие за топливом и грузовики с новой порцией боеприпасов. Вертолеты тратили и то и другое с ужасающей скоростью. Зато, теперь нашим летчикам будет попроще. Нам подвезли запас ПТУР-ов. Правда, не новые "Атака-В", которыми обычно загружались современные вертолеты, а более традиционные для нашей армии "Штурмы". По всей видимости, с украинских складов. Слава богу, что на новых машинах сохранилась обратная унификация со старыми боеприпасами. Теперь управляемые ракеты можно расходовать куда активнее.

Поначалу шли на приличной скорости, километров под сорок. Высылать вперед дозор смысла не было, маловато нас для этого. Поэтому просто шли с увеличенными интервалами на расстоянии прямой видимости.

На этот раз я устроился в кузове. Одно дело ехать в большой колонне в сопровождении бронетехники, а другое ― когда от тебя и твоих солдат зависит, кто в колонне останется жив, а кто нет. Тут уж лучше не в кабине с комфортом сидеть, а там, где обзор получше.

Ехали на юго-восток. Новый аэродром, по замыслу командования, должен был быть не только удаленней от линии фронта, но и находиться в стороне от направления удара Клейста. Благодаря туману, вчера упрямый немец сумел продвинуться достаточно сильно. Теперь наш старый аэродром оказался слишком близко к переднему краю. Сегодня, синоптики, поколдовав в своих миллибарах-изобарах, обещали погоду миллион на миллион, так что темпы продвижения Клейста должны снизиться. Да и долгожданные резервы, как нам сказали в штабе, уже подтягиваются. Даже свежая танковая дивизия идет. Большая война вынудила наших генералов частично вернуться к дивизионным структурам.

Дороги вокруг словно вымерли. Нам не встретилось ни одной машины. Два дня назад, когда мы колонной шли на нынешний аэродром, движение было куда активней. Безлюдными выглядели и те деревни, через которые мы проезжали. Жители то ли эвакуировались, то ли попрятались. Ни одного человека в населенных пунктах мы так и не увидели.

Встречались нам только посты украинской армии. Обычно один или два БТР и кучка настороженных солдат. Службу они сейчас несли не чисто формально, а четко по уставу. Каждый подходящий к посту немедленно оказывался под прицелом нескольких автоматов и до окончания проверки документов стволы не опускались. Правда, постов было немного, военных с трудом хватало, чтобы удержать фронт, поэтому в тылу организовать нормальную комендантскую службу еще не успели.

"Дорога хорошая, едем быстро, врага не видно. Так бы всегда воевать!" ― только мелькнула эта мысль, а головная машина начала плавно притормаживать.

Наш водитель тоже начал сбрасывать скорость. Он не должен был допускать слишком сильного сокращения дистанции. Это резко увеличит уязвимость нашего маленького отряда. Передние машины остановились. Средняя, на которой ехал Истомин, припарковалась у стоящего на обочине автобуса. Что интересного мог увидеть майор в обычном автобусе, я не представлял. Над средней машиной замотали по кругу флажками. Обычный сигнал: "командиры ко мне".

― Бейбулатов, за старшего! ― скомандовал я сержанту-контрактнику и помчался к командирской машине. Да, бегать в бронежилете и полном снаряжении ― дело непростое.

Майор стоял у двери автобуса. Абсолютно обычный междугородный Икарус поначалу меня не заинтересовал. Потом я увидел в его бортах пулевые отверстия, а потом… Можно я не буду описывать всего, что я увидел?

Скажу лишь, что в этом автобусе ехало человек двадцать молодых девушек. Откуда и куда, мы не знали. Кто их убивал и за что над ними измывался, рассказать было некому. Но этой картины мне не забыть никогда. Это было самое страшное из всего, что я видел на войне. Если бы мне в тот момент попался хоть кто-нибудь из участвовавших в этом, я убил бы его без раздумий.

Но стоявший вокруг лес надежно хранил свои тайны. Кто совершил это страшное преступление мы так и не узнали. Немцев, по идее, в этом районе быть еще не должно, поэтому нападение, скорее, дело рук местных бандитов: либо националистов, либо обычных уголовников.

Автобус мы оставили в том виде, в котором нашли. Лишь убедились, что живых не осталось.

― Товарищ майор, а может похороним? ― спросил сержант у Истомина.

― Во-первых, товарищ сержант, нам поставлена боевая задача, а во-вторых, улики на месте преступления надо сохранить до прибытия следователей, а не уничтожать.

― Каких следователей?

― Ты что, Будаков, с Луны свалился?

― Так ведь война, товарищ майор, какие следователи?

― Сержант, запомни! Если во время войны убивают мирных жителей это преступление и виновного выявляют! На первом же посту сообщим, пусть вызывают милиционеров. Нам же надо нагонять график, аэродром вместо нас никто не выберет!

Он повернулся к автобусу:

― Простите нас, девчонки! ― и, обращаясь уже к нам, добавил: ― По машинам!

На первом же посту мы действительно сообщили о страшной находке. Постовые пообещали выслать туда местную милицию.

Позже, вспоминая этот эпизод, я удивлялся. Во всех фильмах, виденных мной ранее, в подобной ситуации героя должно было, как минимум, стошнить. У меня даже мысли такой не мелькнуло. Только злость, даже ярость, на тех, кто это сделал.

С такими мыслями я и въехал на поле, которое должно было стать нашим новым аэродромом. Истомину предстояло оценить, подойдет ли это поле для наших вертолетов. Мы с Прокопенко должны были обеспечить наблюдение и прикрытие с флангов. Взяв по паре бойцов с пулеметом, мы двинулись в разные стороны вдоль опушек. Поле, на первый взгляд, было не хуже нашего нынешнего аэродрома. По крайней мере, размерами не уступало. Другое дело, нет ли здесь ям или необозначенного на карте болота? Это можно выяснить, только обойдя выбранный участок. Этим и должен был заняться Истомин.

Я с двумя бойцами отбежал метров на триста и занял позицию в кустах, плавно переходящих в настоящий лес.

Не успели мы отдышаться, а события понеслись с бешеной скоростью. Над полем вдруг пронеслась длинная пулеметная очередь. Я стал осматриваться и увидел, что с запада из леса выползает колонна танков. Даже отсюда были видны их прямоугольные приземистые формы, совершенно не похожие на округлые черты поздних советских танков.

― Немцы!

Стрелял Прокопенко, стрелял неприцельно, до немцев было слишком далеко, просто хотел предупредить остальных. Бойцы, увидев опасность, быстро запрыгивали в машины, Истомина я увидел в кузове одного из ЗИЛов. Он командовал и подгонял солдат. Машинам нужно было срочно уходить, это из автомата немцев не достать, а танковые пушки могут и накрыть машины.

Ушли машины благополучно. Немцы их обстрелять не успели.

Теперь пришел и наш черед. Нам бежать к машинам не было никакого смысла. Мужикам нужно было срочно рвать когти, ждать нас означало угробить весь отряд. Нам же непосредственная опасность не угрожала. Немцы нас не видели, да и других забот у них хватит, одиночек вылавливать начнут, только когда займут территорию. Так что надо по-тихому уходить, не привлекая к себе внимание.

― Уходим тихо через кусты. Пригибайтесь ниже, не высовываться!

За нашими спинами стеной стоял дремучий лес. Тут можно спрятать не то, что трех человек, а целую дивизию. Еще повоюем!

Военный корреспондент Алексей Иванцов. Латвия.

Полковник нас заставил утром вести политинформацию.

Хотя, к чему тут политинформация? То, что видели бойцы вчера, лучше любых слов. Однако приказ есть приказ.

Я практически к ней не готовился. Но я же по первой специальности историк. Вот и рассказал, что знаю. Рассказал об эстонских эсэсманах, о латвийских. О литовских шуцманшафтбатальонах. О том, что они творили в Белоруссии и в России. В памяти вдруг всплывали страницы из книги Саши Дюкова "За что сражались русские люди?". Конечно, кое-что я просто не вспомнил. Надо было еще рассказать о том, что немцы сами порой ужасались действиям прибалтов на оккупированной территории. Потом плавно перешел к их недавней современной политике.

Однако, бойцы были впечатлены. Многие из них просто не знали об этом раньше. В школах у нас об этом не рассказывают, почему-то. В конце моей пламенной лекции встал какой-то сержант:

— Товарищ лейтенант, можно вопрос?

— Конечно, сержант, спрашивайте!

— Так что, получается, что у прибалтов это в крови — нас, русских, резать и унижать?

— Как фамилия, сержант?

Тот, почему-то, смутился:

— Сержант Штайнер!

— Немец, что ли? — улыбнулся я.

Тот набычился:

— Русский я по маме!

— Да я тоже ни разу не славянин, — улыбнулся я ему. — Хотя фамилия русская. Говорим мы с тобой по-русски, думаем по-русски, сны смотрим по-русски — значит, мы с тобой русские. Раньше нас советскими называли. А на вопрос я твой отвечу так. Национальная традиция у прибалтов — резать тех, кто слабее. Заметь, кроме той бестолковой очереди по колонне, они нам никакого сопротивления не оказали. Боятся они силы. Они, конечно, будут потом оправдываться. Месть за советскую оккупацию и все такое. Вот только скажи мне, сержант Штайнер, за какую такую оккупацию они армию генерала Юденича в концлагерях уничтожили? Да ты садись, садись…

Сержант сел на траву, но вопрос все же задал:

— А кто это, генерал Юденич? Немец тоже?

— Тоже немец. Русский, только. Герой Первой Мировой войны. Турок по всему Кавказу гонял. А когда Гражданская война была, то попытался начать наступление на Петроград. Нет, товарищи! Не с Кавказа. Он в Прибалтику попал. Так вот… Когда получил по сусалам от Красной Армии — отступил в Эстонию. Они тогда уже независимость объявили. И интернировали остатки армии генерала Юденича. И уничтожили их в концлагерях, заморив голодом. Вот так вот. Лично я бы тогда выступил на стороне Красной власти вместе с народом. Вместе с генералом Брусиловым, полковником Шапошниковым и многими другими царскими офицерами. Но я уважаю и тех белых, кто остался верен своим идеалам. История — сложная штука. Особенно история России. А эстонцы… Они обещали Юденичу помощь. И обманули. И тех, кто заморил голодом русских офицеров, Сталин сослал в Сибирь в сороковом году. Вот такая вот штука — история. Справедливая она.

Хорошая у нас беседа получилась. Правильная.

А потом мы снова тронулись в путь. В Ригу не заходили, спешным маршем двигаясь уже к латвийско-литовской границе.

Хорошо, что больше мы не сталкивались с подобными эксцессами. Оно и немудрено. Латыши быстрее эстонцев сообразили, что все попытки сопротивления будут подавлены с максимальной жестокостью.

Речь премьера Латвии транслировали без остановки. Каждые пятнадцать минут местное радио верещало на двух языках:

"Российские войска вступили на территорию нашего государства для защиты! Прошу вас граждане Латвии! Оказывать всяческую помощь миротворческим войскам!" И где обещанная война? Ни хрена не понимаю!

Внезапно наша колонна резко приняла вправо и сбросила ход.

Вот же!

Мне показалось, что я попал на съемки фильма.

Мимо нас, вяло шаркая ногами, шли пленные.

В форме мышиного цвета. С орлами над левым карманом. А в начале колонны гордо вышагивали офицеры в фуражках с вертикально задранными тульями и крестами на шеях.

Немцы! Самые настоящие! Самые, что ни на есть, фашистские немцы!

И что же получается? Правы были Лунтик, Сашка Калинин, телевизор и солдатская молва? А я круглый дурак, что всему этому не верил?

Млять…

А где-то после полудня произошла нечаянная радость.

Наша колонна подползла к Бауске. Это такой "мегаполис" на границе Латвии с Литвой. Может быть, вы спросите, почему мы так медленно шли? Между прочим, от Риги до границы всего час на машине. Легковой. Если пробок нет.

Но, с другой стороны, машинки-то наши — ни разу не легковые — кормить надо. И бензин с автозаправок им не очень-то подходит.

Наливщики шли за нами. Время от времени мы останавливались и заправлялись нормальным таким дизелем.

И под этим самым Бауске нас встретил плотный и мощный огонь…

Гордые, и от того гребаные, латыши захватили под шумок местный пивзавод. То ли с перепою, то ли от бестолковости, увидав нашу колонну — открыли огонь. Этого, честно говоря, мы не ожидали. Привыкли, блин, к тишине и покою. За что и поплатились.

Когда пули цвиркнули по нашей броне, я обнаружил в себе невероятные акробатические способности — кувырок башкой вперед с несущегося БМП-2 в кювет чреват провалом этой самой башки в трусы. Однако вот обошлось же!

Потом откуда-то чего-то шваркнуло и где-то грохнуло. Честное слово, я испугался. Рядом свалилось в канаву несколько человек. И, в отличие от меня, немедленно открыли огонь по зданию пивзавода.

А наша техника, взревев моторами, немедленно развернулась, веером охватывая здание, обнесенное бетонным забором. Это я разглядел, когда набрался храбрости и высунулся из кювета. За что немедленно получил по каске от солдатика, лежавшего рядом:

— Лежи, лейтенант, не твое это дело!

— Пшел нах, — огрызнулся я. Этот шлепок мне почему-то придал смелости. Хотя, все еще казалось, что все пули — в меня. Интересно, штаны мне надо будет менять? Или никто не заметит?

А потом загрохотало. Особо усердствовал головной Т-80. Его снаряды просто рвали в клочья и сам забор, и здания за ним. Замыкающий танк рывком дернулся вперед и, не спеша, расстрелял верхний этаж, с которого бил какой-то безумный пулеметчик.

Огонь стал затихать. Бронетехника медленно стала приближаться к опорному пункту противника, беспощадно подавляя любые попытки сопротивления.

Одна БМПха немного выдернулась вперед и тут же в ее бочину вмазало гранатометом. Млять!

Кто-то где-то чего-то заорал. Внезапно бойцы дернулись вперед и побежали. А я? А я — чо, рыжий, что ли? Куда все, туда и я…

Почему-то БМП и танки тормознули, а пехота вырвалась вперед. Это я уже только после боя узнаю, что такой порядок называется "елочка". Это когда впереди идет пехота, а два танка за ними на разных сторонах улицы. Пехота прикрывает танки от гранатометчиков, танки давят снайперов и пулеметчиков. Но это я потом узнаю. А пока бегу, ору и матерюсь. И стреляю куда-то. Ладно, блин, автомат не первый раз в руках держу. Короткими очередями луплю. Этому меня еще в школе военрук научил. Что-то мелькнуло в развалинах. Очередь туда. Внезапно падает тот самый боец, который мне по каске шлепал. Между каской и бронежилетом пуля вошла. Так он и упал — развороченным лицом в небо. А я нырком плюхнулся на пузо в какую-то лужу. Точно штаны менять придется. Магазин сменить! Да, быстрее! Ух, как руки-то трясутся! Приподнялся на локте. Куда-то херачу. Прямо над головой чего-то бахнуло куда-то. Опять все побежали.

Потом все слилось в сумасшедший калейдоскоп. Ничего толком вспомнить не могу. Отрывки только.

Куда-то прыгаю. Выстрел. Кто-то упал. Кто-то корчится и орет, зажимая сизо-красные кишки, змеями вылезающие из разорванного живота.

Какие-то фигурки в прицеле. Еще рожок! Толчок горячим воздухом. Лечу куда-то. Грохот сменяется однотонным гулом…

Обнаружил я себя сидящим на каком-то бетонном обломке. Одной рукой держусь за торчащие арматурины. Другой рукой стираю чью-то кровь с лица. Чью? Мою, кажется. Из носа кровища хлещет Ниагарой. И гул в башке. Чье-то лицо перед глазами. Чего-то говорит, раззявляя рот. Не слышу ни хрена. О! Это же Фил! Я ему робко улыбаюсь. И вдруг начинает трясти. В губы тыкается что-то холодное. Потом это холодное обжигает губы, язык, глотку.

Я хватаю за ремень автомат, валяющийся под ногами. Встаю. Иду куда-то, волоча оружие за собой.

Потом падаю и теряю сознание…

Пришел в себя я быстро. Фил вколол какую-то хрень в бедро, потом облил пивом из ведра. Холодным. Извращенец. А чем еще можно обливать контуженного на территории пивзавода? Рядом с Филом сидел на корточках… Шеф! С фингалом под глазом.

— Марлен Ильич? — прошептал я.

— Не ори! — заорал мне Фил, сквозь ватную тишину в ушах.

Я попытался подняться, но меня вдруг резко затошнило. Я встал на четвереньки. Постоял, мотая башкой из стороны в сторону. Из носа свисали кровавые сопли. Чета мне даже смешно стало. Только вместо смеха меня вырвало, зачем-то.

Потом меня куда-то понесли, небо закачалось, потом вдруг оно закрылось чем-то темным, и меня понесло сквозь время и пространство…

Алекс Кшетуский. Первый сержант. Бортстрелок. "Медэвак".

Последующие сутки вертолеты носились по воздуху как оголтелые. "Такого не было даже в Ираке… Господи, сколько же раненых…" — думал Кшетуский, когда у него было время на мысли. Когда через пару вылетов он шлангом смывал кровь из десантного отсека — то авиатехников, которые обхаживали "птички", выворачивало наизнанку.

Можно сколь угодно смеяться над американцами, но одно достойно уважения — они умеют работать быстро, хорошо и много.

Линия фронта менялась стремительно. Русский Медведь проснулся и впал в бешенство. Теперь его не сдерживали НАТО, США и Китай. Натовцам не хотелось думать о том, что теперь Россия — это единственная сверхдержава в мире.

Хотя если подумать…

— Кшетуски! — из дрёмы Алекса выдернул пилот, только что вернувшийся с брифинга. — Взводи курок — нас придали русским!

Шёл пятый день.

"Медеваки" носились по фронту как угорелые — дырок прибавилось, но самое обидное, что это были дырки от своих — и русские, и белорусы, видя "птички", пару раз обстреляли с земли. На одном из бортов из-за этого был тяжело ранен пилот и стрелок, после этого командование американцев подало официальный протест и хотело отозвать борта, но удалось договориться. Теперь днём впереди натовецв шёл Ми-8 или Ми-24, а на бортах янкесы нарисовали красные звёзды — рядом с белыми, разумеется.

Внизу, словно ожившая кинохроника Великой Отечественной, перепаханные воронками поля, горящие и уже выгоревшие деревеньки, городки и посёлки. На шоссе по обочинам видны остовы сгоревшей техники и не всегда военной… Куда ни глянь — на горизонте столбы чёрного дыма от пожаров… Кажется что даже здесь, на высоте этот запах гари, крови и пороха… Даже здесь чувствуешь себя по колено в грязи. А в голове творится ад.

Буквально три часа назад на руках Кшетуского умер мальчик… Его, тяжелораненого нашли русские солдаты — он четыре дня был зажат в расплющенной танком машине. Его родители были на переднем сидении, и…

Вокруг шёл бой, и солдаты укрылись за машиной. Их здорово теснили немцы, которые прорывались из котла, но когда они увидели, что мальчик ещё жив — смогли контратаковать и обезопасить место.

А затем вызвали вертушки — борт Алекса был ближе всех и сел прямо на шоссе. Бой шёл в двухстах метрах от вертолета. Медик сделал всё что мог…

— Алекс! — второй пилот вышел на сержанта. — Сейчас смотри по своей стороне площадку — русские передали, что она где-то в центре городка, там зелёная зона, но сам знаешь — что эти под этим подразумевают.

Это был какой-то уютный городок где-то в Литве.

Был… Пока по нему не прошлись "Фенсеры" с ковровой бомбёжкой. Но даже после этого по окрестностям работали миномёты…

Вертушка промчалась над русскими позициями и залетела на край немецких — по ней немедленно заработали МГ, пилотам пришлось набирать высоту, а Кшетускому стрелять куда-то вниз и одновременно материться по рации с русским — вот мат они хорошо понимают.

Выяснилось, что их оттеснили из центра, они окапываются на окраинах и ждут танки.

— Можете садиться на резервной!

— Где (цензура) эта ваша резервная! По нам лупят.

— Ух ты, русский что ли?

— Да! Где посадочная площадка! Она прикрыта?

— Да, сейчас обозначим зеленым дымом!

Ну, слава богу — над придорожной поляной вздымается дымок, "медевак" с виража падает на неё как коршун.

Бегут солдаты с ранеными на руках и носилках. Алекс выскочил из вертушки и начал показывать жестами, чтобы те пригнули головы и помогли разместить раненых. Их много — вертушка набита до отказа.

— У меня ещё трое, — русский офицер, в помятой стальной каске и разбитой скулой запихивает всех своих.

— Сэр! У нас перегруз, — пилот через Кшетуского пытается объяснить что-то ему, но тот срывается на мат:

— Б… вы ни хрена не можете, что ли? Пиндосы вы гребаные!

— Иди нах, факенщит тебе за пазуху! — внезапно сорвало первого сержанта. — Мы в этой заднице с самого начала, в отличие от вас!

Внезапно Алекса осенило и он повернулся к пилоту:

— Сэр, я остаюсь. Вернётесь за мной. Берите вместо меня раненых.

— Кшетуски, ты с ума сошёл!

— Нет, сэр. Я знаю что говорю — тут раненых ещё на пару рейсов и опытный наводчик с земли вам потребуется.

— Чёрт… Долбанный ты поляк. Ладно. Твоя рация в порядке?

— Да, сэр. Я русский поляк, сэр!

На место стрелка тут же посадили легкораненого. Кшетуский немедленно замахал ему кулаком, что бы тот не лез руками куда не надо. Потом первый сержант задвинул дверь отсека:

— ОК! Сэр, можете взлетать!

Вертушка отрывается от земли, а Кшетуский побежал за русским офицером.

Почему он с русскими оказался в гуще боя? У колбасников надо спрашивать — они контратаковали: русские завели в город танки, и получилось как в одну Новогоднюю ночь — один танк подорвался на фугасе, а загнанные в дома "колотушки" успели перед накрытием подбить две БМП. Затем последовала контратака пехоты с танками — танков было немного — штук пять, зато пехоты было до двух рот с миномётами и прочей поддержкой — в городе русские не могли реализовать своё преимущество в вооружении. Выручала тактика.

Но соседей с правого и левого фланга они успешно оттеснили.

Кстати — джерри быстро освоили современное вооружение — часто встречались гранатомёты, автоматы и, увы — ПТРК и снайперы. Причём последние, как Кшетусский понял со слов русских солдат, не всегда носили фельдграу.

— Астра — Три! Астра — Три! — офицер, командир роты, безуспешно пытался выйти на своего соседа. — Это Гиацинт — Три! Ваши позиции!!! Обозначьте ваши позиции!!!

В этот момент из-за угла выкатился танк — его окурок уже был повёрнут в сторону "гиацинта". Алекс рывком сбил офицера и связиста с ног. Вовремя, но вот только "Пригнись!" проорал-то на английском.

Звон в ушах, из соседней комнаты первого этажа, где офицеры организовали свой НП, тянуло дымом и пороховой гарью. Надо уходить…

— Сваливаем!

Жуткое дело городские бои — могут выстрелить сзади, сверху, сбоку. Приходится постоянно крутиться волчком на все стороны.

Красная точка прицела следует за взглядом. Перебежка к БМП — та тоже выскочила из-за угла и сейчас длинной очередью из автоматической пушки разобриарет танк колбасников на запчасти. Офицер трассирующими пулями указывает гранатометчикам и оператору орудия куда стрелять.

Немцы вызывают миномёты и приходится сваливать под укрытия стен и крыш зданий.

Снова немецкая контратака — две самоходки и орудие в конце улицы. На этот раз эти дети собаки ещё и везучей — приходится оттаскивать раненных и убитых! Гранатометчика на глазах Алекса срубил снайпер — вот парень на миг выглянул из-за угла и тут же упал как от удара на спину — пуля попала прямо в глаз.

Постепенно русских вытеснили, но тут в контратаку пошли соседи.

Грамотно! Заманили немцев в мешок! Танки и самоходки горят, расчёты орудий разнёс вместе с половиной здания "Хинд"… Кажется, ракеты двухсот сорока миллиметровые! Всех в фарш покрошило! Город перепахан — пожары, обвалы, трупы…. На земле это выглядит ещё грязней чем с неба.

У немцев появляется меткий гранатомётчик, и уже чадит БМП — граната попала прямо в башню. Кшетуский потащил в укрытие раненного мехвода.

— Сейчас брат… Сейчас! — парнишка теряет сознание от боли. "Так… срезать бушлат, жгут, промедол…"

Многие боятся крови… Особенно своей. Впадают в ступор или просто не могут смотреть. Кшетуский спокойно переносил вид развороченных ребер. Поэтому и справился. Это потом будет сниться по ночам. Потом… А сейчас — некогда.

Передав парня на руки товарищам, он побежал обратно. Русский офицер куда-то исчез — команды слышно, а его самого нет.

Другой гранатометчик колбасников не успел освоить гранатомёт — двое контуженных, но целых. Это отдельная тема — современное трофейное вооружение… Его немцы быстро и довольно умело пустили в дело. Трофейщики они талантливые… Да и местные ублюдки им помогают! Немыслимо…

— Эй, условный противник! Жив? — кто-то хлопнул Кшетуского по шлему. Первый сержант обернулся. Русский офицер радостно щерился белыми зубами, ярко выделяющимися на закопченном лице.

— Жив, сэр!

Очередь вышибает кирпичную крошку из стен. Офицер и первый сержант немедленно пригнулись.

— Сэр? — заорал Кшетуский.

— Чего тебе, янкес? Тебя как звать, кстати?

— Алекс, сэр!

— Леха, значит? Тезки будем! Леха, на хрена вы этих уродов в НАТО приняли?

— Это не мы, сэр, это уроды из Сената! Они только и умеют Сонгми устраивать и драпать!

— Потом, Леха! А ну… За мной!

Перебежав улицу, Кшетуский жестами притормозил офицера — видно было, что у русского это первый бой. Но молодец… Держится хорошо. Первый сержант присел на коленки и выглянул за угол… Вроде чисто. Знаками показал, что можно двигаться.

Вперёд пробежало одно отделение, следующее. Теперь Алекс, офицер и два радиста.

Перебегая от укрытия, американец запнулся о чью-то ногу. Упал на руку, а чтобы подняться и свалить с "килл зоны", опёрся рукой на чей-то труп- в этот миг по ним заработал пулемёт, Кшетуского обдало каменной крошкой, а шедшего рядом со мной радиста отбросило к стенке.

Как назло, кроме как прыгать в разбитое окно не было выхода. Но тут офицеру перебило ноги… Пришлось спасать своё начальство, пусть и временное.

Кто американца хранил в ту минуту, что он тащил за шкирку раненного? Матка боска, Казанская Божья Матерь или статуя Свободы?. Но за угол он вссе же завернул под интенсивным обстрелом.

Вколоть обезболивающее, наложить последние два оставшихся жгута и перевязать раны. Затем снять рюкзак, отцепить от него разборные носилки, собрать и найдя себе помощника — тащить раненного офицера в тыл.

А там куча раненых сложенных прямо на тротуаре под стеной. Суетящиеся вокруг них медики. И по времени — должна уже вернуться вертушка.

— Медик! Комин! — русские смотрят, как негры на белого, зашедшего на их улицу — с недоумением. — Да (цензура) мать вашу! Помогите мне!

Подбегает какой-то майор. Пприходится объяснять, что первй сержант Алекс Кшетуский обеспечивает посадку "медэваков". В смысле вертушек! Здесь есть площадка таких-то размеров?

Тот кивает и показывает рукой — спортплощадка. Нужна взрывчатка — снести мешающие предметы.

Тот кивает и говорит, чтобы первый сержант подождал.

Постепенно прибывает техника с тыла, прибывают раненые с линии огня. Кшетусский вдруг понял, что очень хочет пить. Но в "горбе" пусто…

— Эй, парень! Есть вода? — солдат качает головой. Потом снимает флягу с пояса и показывает что у него тоже пусто.

— Пошли, поищем в зданиях. Себе и раненым, — всё равно сапёров нет ещё.

Однако тут над головами пронеслись две "птички" и ожила рация — сквозь треск помех пробился Первый. Пришлось бежать к площадке — организовывать посадку.

Первый оказался мастером — снова, как коршун, ювелирно спикировал на пятачок. Оставалось только помогать затаскивать в его отсек раненых. Тезку-офицера американнец осторожно занёс сам. Тот что-то говорил, но не было слышно.

Второй борт наворачивал круги, контролирую зону высадки. Когда он сел, привезли ещё раненных на БМП — продырявленная башня, разбитый и волочащийся фальшборт, а пол десантного отсека буквально залит кровью.

— Подхватывай! — Алекс вытащил носилки. За ручки берутся сразу двое.

— Ты, идиот! Следующие!

"Боже, сколько с ними сутолоки, сколько у них лишних движений и метаний. Почему их не учат этому в мирное время, ведь это же так просто!"

Второй борт поднимается в небо.

Алекс махнул рукой на прощание и развернулся.

Снял очки. Вытер лоб.

"И тут снова как тогда… Как в Ираке…" — последнее, что успел подумать Алекс Кшетуский, первый сержант, русский поляк из Америки.

Удар.

Всё.

Гаснущее сознание уловило затухающий крик:

— Снайпер!

Александр Суров. Разведчик. Кяхта.

— Подъём! — так громко и пронизывающе, может орать только дядька. — Встаём, обуваемся и наряжаемся по полной! Три минутыыы, время пошло!

Вот и всё, теперь утренний кросс без скидок — девять километров в полной выкладке. С переправой через речку и обратно.

Старшина, таково звание дяди Серёжи, бежит как лось — у него это фамильное — громкий голос и железная дыхалка. В остальном — тот же второй день, просто ещё больше препятствий, которые надо преодолеть.

А потом всё закрутилось и завертелось… Видимо, командиры решили, что нас довели-таки до нужных физических кондиций, и загнали в учебные классы. Там уже началось вбивание в наши головы информации по местному — восточному — и западному ТВД. Запоминали сколько и где, какие дивизии, полки и батальоны, сколько танков, орудий, самолётов. Запоминали организацию и структуру всего — от отделения до армии, сколько пистолет-пулемётов в роте вермахта и мечей в "кокутае" императорской армии Японии… Зубрили штаты и численность, разбирали задачи и карты.

После обеда — на стрельбище. Своё оружие приказали оставить и повезли на грузовиках.

Там уже организовали учебные места: откуда-то притащили форму вермахта и японской императорской армии, настоящее оружие и боеприпасы к нему: МГ-34, МГ-42, МП-38/40, маузеры — от самой винтовки до карабина, самозарядки, гранаты — "толкушки" и "яйца", форму — от рядового до офицера. Сначала показали, как разобрать, собрать, затем как зарядить и разрядить. После чего, если видели что усвоил — допускали и пострелять.

Мне, как связисту, дали пострелять из парабеллума и "МП". Из винтовки расстрелял одну обойму, но как-то средне — хоть и точно бьёт, но уж больно она громоздка и перезаряжать надо. "МП" не плох. Только за магазин не надо держаться, как в кино показывают. Патроны, оказывается, от этого перекашивает. Держать его надо за ствол и в перчатке. А еще "МГ" удалось подержать… Тяжёлый. Ощутимо. Но скорострельный. Надо сказать, что пулемётчики его осваивали довольно плотно — патронов не жалели.

Затем нас учили, как правильно искать у немцев документы, все эти жетоны, корочки и прочее. Для офицеров рядом какой-то пожилой дядечка рассказывал, как правильно надеть форму унтер-офицера, офицера и особенности ношения. Нам же просто показали, как одеты военнослужащие противника, и дали примерить форму.

Разумеется, всё это мы снимали на камеры сотовых. Я вот в форме ефрейтора, с закатанными по локоть рукавами и "парабеллумом". Дядька же в форме оберста вышел прямо как "белокурая бестия". Мда… Причём так, что с оригиналом можно было перепутать. Инструктор даже попросил разрешения сфотографировать его. Особист, поправив портупею с кобурой от "Вальтера" и одернув чёрный китель с рунами "электрика" в петлице, разрешил.

После примерки формы, мы вернулись обратно к учебным местам. Там уже были разложены мины используемые вермахтом — противопехотные, противотанковые, сигнальные, и разнообразные детонаторы к ним.

Вновь пошла зубрёжка и наработка навыков. Немецкие наставления по минно-взрывному делу, уставы и инструкции, и прочее — как в вермахте организовывали охранение стоянки, колонны, сигналы и так далее и тому подобное.

С оружием и всем тем, чем к нам припёрлись немцы, мы провозились до вечера. А после ужина на наши гудящие головы вывалили уже японцев.

Японский городовой!!!

— Какая сволочь узкоглазая придумала этот механизм подачи патронов! Мне чуть палец не отрубило!

— Цыц! Доорёшься сейчас у меня! — инструктор показывает рукой на станковый Тип 92. — Будешь его таскать в одно рыло.

Когда совсем стемнело, нас завели в классы. Там уже у каждого спрашивали про всё то, что показывали и вбивали в голову утром, днём и вечером.

Если была ошибка — я вот, например, запамятовал звания унтер-офицерского состава, то мне вручили томик, с закладкой на нужных страничках, и показали на часы — тридцать минут. Все звания вермахта и как их различить.

Неудивительно, что ночью во сне, я шёл во главе роты японских камикадзе в "банзай-атаку" по снежному полю. Причём матерился по-немецки и каждый раз, когда оглядывался назад, то за нашими спинами видел заградотряд с пулемётами, где одним из пулемётчиков был Женька, а командовал ими бравый гауптман, похожий на моего дядю.

Причем, снилось мне все это уже в самолете. Почему в самолете? Да потому как перед отбоем нас опять построили.

— Товарищи офицеры, старшины, сержанты и рядовые, — полковник кратко обрисовал ситуацию на Западе. — В двух словах — всё держится на соплях и нитках. Кто поедет добровольно — выйти из строя!

Мда. Словить пулю где-то в Польше или Белоруссии… Жаль, хоть в жизни я ещё много чего не сделал, но, может быть, я и живу ради этого?

Касаюсь рукой плеча сержанта, чтобы тот посторонился, но тот уже сам выходит из строя… И сзади кто-то начинает двигаться.

Шаг вперёд сделало всё отделение, весь взвод, вся рота, весь отряд.

В сводный отряд наша группа попала. Кто не попал, тот особо не расстраивался — уже началась переброска на границу с Китаем и Монголией. Нас ждали вертушки, нас ждал фронт.

В голове всё ещё вертелось напутствие полковника, чтобы мы достойно показали себя в боях с врагом, как наши предки сибиряки. А вот перед глазами была та самая фотография, сделанная дедушкой в Харькове — где он навещал воинское захоронение. Там были и две наши фамилии.

Так что я вышел из строя ещё и по личным мотивам.

Сергей Акимов. Военный пенсионер. Одесса.

Утром поехал на работу. Полчаса ждал маршрутку, потом еле влез в нее и ехал в неестественной позе еще час. Пассажиры пытались высказывать свое недовольство водителю. В ответ услыхали, что часть шоферов призвана в армию, да и с горючим проблемы, так что пусть радуются, что хоть так едут. Правда, высказано это было не в такой вежливой форме, как я пересказываю…

Добрался. У начальника оперативка начинается в девять — успел заглянуть к нему и дал согласие. На оперативке был представлен начальникам отделов — сколько новых лиц! За семь лет, которые я был на пенсии, поменялись практически все — кто тоже уже на пенсии, кто на повышение пошел в другие учреждения. Всего три-четыре знакомых осталось.

Обсуждалась, как всегда, текучка — усиленный вариант несения службы в условиях некомплекта кадров, возможности производства продукции военного ассортимента из перечня, предложенного городской властью.

Обрадовало, что, по информации из управления, руководители России и Украины договорились о поставках РФ газа и нефти в увеличенных объемах с расчетом после окончания боевых действий. Значит, и транспорт горючим обеспечат, и свет в домах будет. Это легко объяснимо — нефть и газ теперь кроме как в страны бывшего СССР качать некуда и еще долго после войны тоже — пока разберутся с послевоенным переустройством Европы и мира, построят трубопроводы и т. д. и т. п.

По окончании оперативки заскочил в отдел, объявил девчатам, что я опять у них начальник, и пошел в кадры. Подняли мое личное дело из архива и готовили приказ о принятии на службу.

В отделе, как и во всех других постоянно включен телевизор. Количество развлекательных программ резко сократилось, замененное выпусками новостей. Занимаясь текущей работой, все жадно ловят свежую информацию.

Российские войска заняли территорию Прибалтики. Правительства Эстонии, Латвии и Литвы относятся с пониманием к военной необходимости, призывают своих граждан не оказывать сопротивления, и выражают надежду, что после разгрома фашистской коалиции будет восстановлен статус-кво. Что-то сомневаюсь в этом, то есть в том, что сохранятся такие государства. Хватит терпеть у себя под боком полуфашистские режимы, называющие себя "демократическими"!

Да и вообще, и в разговорах людей в транспорте, сослуживцев, да и по телевидению очень часто стало высказываться мнение, что хватит, пожили раздельно, погрызлись между собой, убедились, что национальная элита жаднее, подлее, нахальнее и ничуть не умнее бывшей союзной — пора вновь воссоединяться в единую страну.

Константин Зыканов, сотрудник прокуратуры. Кобрин.

Суровая мужская пьянка, разбавленная присутствием Гришиной медички, надолго не затянулась — около полуночи все уже разбрелись по своим комнатам, сказался длительный недосып, сдобренный изрядным количеством алкоголя. Закуски, правда, хватало и все с удовольствием поели всяческих домашних вкусностей, от которых изрядно отвыкли за последние дни — расстарались командир части и, что удивительно, местный особист — все-таки изрядную головную боль, которую представляли для них немецкие диверсанты, мы сняли. Разговор во время застолья, в перерывах между тостами "за именинника", "за родителей", "за детей" — одним словом, всеми стандартными во время празднования дня варенья спичами — крутился в основном вокруг того, что должно было произойти завтра — то есть вокруг предстоящего наступления. По общему мнению, с учетом подтянувшихся из России войск, развернутых частей, составленных из белорусских резервистов, а также подавляющего качественного превосходства современной армии над Вермахтом, разгром основных немецких сил не должен был затянуться. В атаку на немецкие пулеметы цепями бойцам идти не придется — не то сейчас время. А вот то, что произойдет после того, как начнется прочесывание местности и ликвидация мелких групп, которые обязательно останутся в нашем тылу, может стоить нам немало крови — тут техническое превосходство особого значения иметь не будет, если только ночью. Командир сообщил, что, по его информации, наше наступление должно начаться около 4 часов утра, а Саня — что известно следующее место дислокации нашей группы. Этим местом станет город Кобрин — районный центр в шестидесяти километрах от Бреста. Там создалась любопытная ситуация: немцы 23-го числа заняли юго-западную часть города, но их попытки продвинуться дальше были остановлены частями белорусской армии, оказавшимися в городе и местным ополчением — бойцам удалось взорвать мосты через речку, делящую город практически пополам и закрепиться на восточном берегу какого-то канала. В результате немцы, обойдя город с севера и юга, продвинулись еще на несколько километров вперед, а на следующий день — продвинуться уже не смогли, встали намертво, натолкнувшись на спешно подготовленную линию обороны, пересекавшую Минское шоссе. В самом Кобрине фрицы, лишенные поддержки бронетехники, не предпринимали особых попыток захватить северную часть города. Им хватило забот с оставшимся у них в тылу зданием районного ОВД. Именно об этом случае рассказывали в новостях — сотрудников милиции, оставшихся в живых после того, как немцы провели несколько атак на здание, сопровождавшихся обстрелом из "колотушек", в ночь на 25-е июня вывела из окружения группа белорусского спецназа. Вот туда-то нам и предстояло отправиться. А еще мне преподнесли подарок — один от всех. Он вызвал у меня некоторые сомнения — здесь-то с ним проблем не будет, а вот дома… До дома, правда, надо было еще дожить — поэтому новенький "Вальтер", с выгравированной надписью на присобаченной к рукояти пластине, отправился в мою сумку, упакованный в кожаную кобуру желтого (!!!) цвета, неизвестно каким боком оказавшуюся в закромах базы. Пистолет, оказывается, в нарушение всех инструкций таскал с собой Суховеев, а пластинку с надписью изготовили местные умельцы.

Встали рано — около 6-ти часов утра. На самом деле, где-то начиная с половины четвертого, нам не давали спать самолеты — звук реактивных двигателей пепелацев, идущих на малой высоте не способствовал крепкому и здоровому сну. Из кроватей никто не выползал — все равно ночью ничего особо не увидишь. Позавтракав, мы загрузились в наши средства передвижения — БТР и МАЗ. Гриша нежно попрощался с всплакнувшей прапорщицей, мы — не столь нежно, но уже вполне по дружески, с командиром и особистом, вышедшими нас проводить. Одна за другой оставались позади белорусские деревеньки — Машуки, Гончары, Миловиды. Через пару часов не очень быстрой езды, у поворота на Добромысль, выехали на трассу М1 Брест-Москва. Вскоре шедший впереди БТР резко затормозил и стал прижиматься к обочине, наш МАЗ последовал за ним. Встали. Отлить, что ли, кто-то захотел? Ага. И это — тоже. Но основная причина была другой — метрах в пятидесяти от дороги из земли торчал хвост самолета с знакомой пока только по фильмам и историческим фотографиям фашистской свастикой. Все, не сговариваясь, бросились к нему. Мда… Интересно, кто его приласкал? Немец, видимо, до последнего момента тянул к своим — судя по тому, что он не взорвался на собственных бомбах, а нос его, ныне ушедший в болотце, был направлен на запад. Значит, успел отбомбиться. Рядом валялось характерно изогнутое крыло — "Штука". Задняя часть фонаря, в том месте, где должен был находиться стрелок, отсутствовала — на этом месте в фюзеляже была здоровенная дырень. Короче, к общему мнению о том, кто приземлили фашиста, мы так и не пришли. Сфотографировав раритет на все имевшиеся с собой мобильные телефоны, мы отправились дальше. Яглевичи, Зеленый Бор, Береза. Первый раз нас остановили в районе Углян. Остановил обыкновенный милицейский пост — "УАЗик", четверо ментов в бронежилетах. Необычным, пожалуй, было только то, что у одного из них вместо обычного АКСУ был РПК — все-таки несколько нехарактерное для патрульно-постовой службы оружие. Старый предъявил наши документы — еще 22-го числа ему выдали отличную бумагу кгбшники, менты придирчиво изучили наши разнообразные ксивы и, пожелав счастливого пути, посоветовали быть на стреме — до тех мест, где, по их словам, еще утром были бои, осталось совсем недалеко. Через несколько километров — вторая остановка. Тут все уже серьезнее — службу тащат, судя по характерным эмблемам с мифическим зверем, российские ВВ. Нормальный такой блокпост, мешочки с песком, окопчик, БТРчик, притаившийся в сторонке, пара ЗСУ-шек в лесочке. Этим мы решили рассказать о сбитом немецком пикировщике — вдруг мужики не в курсе. Мужиков "Штука" не заинтересовала — оказывается, что этого добра тут хватает, если по окрестностям побродить. Подвалившие к нам вв-шные зенитчики даже переживали по этому поводу — сюда их перебросили только накануне, и потренироваться в стрельбе по летающим гансам не пришлось, по причине полного отсутствия последних. Понятно. В бой ребят еще не пускали, поэтому происходящее кажется им игрой. Проверка документов выявила присутствие у нас на борту зайца — по крайней мере, именно толстым зайцем лейтенант, командовавший блокпостом, посчитал Алекса, у которого из документов на руках была только копия постановления о прекращении в отношении него уголовного дела, выданная ему Андреем. После того, как мы объяснили, что это за гусь, на живого немецкого диверсанта, вставшего на путь исправления, сбежались смотреть все — матюги летехи о потере бдительности эффекта не возымели. После того, как связались с штабом вв-шной бригады, те, в свою очередь, с белорусскими комитетчиками, которые связались с Минском и тем же самым но в обратном порядке, нам разрешили проследовать дальше — но не одним. Нашу колонну замкнул грузовик со спаренной ЗУ в кузове — так, на всякий случай. Шоссе было нормальным до поворота на Пружаны — именно в этом месте окончательно остановили немцев. Было заметно, что за двое суток, которые имелись в распоряжении белорусов с момента переноса, подготовить линию обороны успели хорошо — шоссе пересекал здоровенный ров, наполовину заполненный водой, через который сейчас было перекинуто временное подобие моста — похоже, кто-то уже озаботился тем, чтобы на дороге не возникло пробки, но она все равно возникла. "Мост" смогли сделать только на две полосы и нам пришлось изрядно постоять — у въезда стоял пост из двух ваишников и двух дпсников, которые отдали предпочтение сначала танковой колонне (судя по виду Т-72-х и торчащим из люков башен лицам и танки и танкисты были из "запаса"), а потом — снявшейся с позиции батарее РСЗО в сопровождении двух "шилок" и БТРа, которые, видимо, меняли место дислокации — вскоре после того, как мы, переехав через мост, их нагнали (где-то в районе Кобринской окружной), они повернули в сторону Драгачина, остановились и личный состав, бодро посыпавшись из МАЗов, стал спешно разворачивать свои установки — похоже, готовились к стрельбе. Дорога от моста до Кобрина оставила гнетущее впечатление — вдоль дороги была масса разбитых грузовиков, танков, бронемашин — естественно, немецких. Водителям пришлось выделывать изрядные кренделя, объезжая образовавшиеся в асфальте воронки. Несколько раз видели и нашу технику — БМП с сорванной башней, сгоревший танк, БРДМ с огромной пробоиной в борту. Немного в стороне от дороги лежал вертолет — Ми-24 с российскими опознавательными знаками на борту, вокруг которого сновали люди. Воздух пропитался дымом и гарью — чадящие останки техники явно не способствовали улучшению экологической обстановки, да и в лесах кое-где поднимались столбы дыма — тушить лесные пожары сейчас было некому. И — трупный запах. Тел убитых вокруг дороги было много. Видимо, в последние пару дней немцам было уже не до похорон своих покойников, а нашим — еще не до того. Гнетущее впечатление оставила деревня Бухавичи — точнее то, что когда-то было этой деревней, расположенной справа от съезда с Минского шоссе на трассу Кобрин-Березы. Над деревней стояли столбы дыма — похоже, что там не осталось ни одного целого дома. На въезде в Кобрин нас проверили еще раз — теперь белорусские мотострелки. Судя по деловитости, измазанным лицам и грязному камуфляжу — эти ребята в бою уже побывали. Мы не ошиблись — именно их бригада гнала немцев до Кобрина, а теперь гонят и дальше — в том числе дивизию СС "Рейх". Не одни, конечно — с помощью российских и белорусских танкистов, летчиков, десантников — короче говоря, всех, кто когда-то назывался Советской Армией. В самом Кобрине — в той его части, через которую мы проехали, добираясь до штаба (место его дислокации нам любезно подсказали мотострелки), каких-либо следов недавних боев заметно не было. Собственно, бои до этой части города и не дошли, а немцам было не до такой роскоши, чтобы обстреливать артиллерией или бомбить городские кварталы. Штаб располагался в доме на углу улицы Ленина и Авиационного переулка — и только там, где-то в районе Привокзальной улицы, мы увидели, что Кобрин война не пощадила. Похоже, что немцы бомбили железнодорожную станцию — а досталось городу. На Привокзальной, вдоль железки, часть зданий представляла собой коробки — без крыш, без окон, без дверей — без всего, что делает дом домом. Перекресток Привокзальной и Ленина являл собой здоровую воронку — то ли прямо туда упал самолет, то ли — какая-то мощная авиабомба. Жителей видно не было — успели вовремя эвакуировать, вообще, улицы были практически пусты. Метров за сто до штаба нас вновь остановили — хоть никто и не бомбит, но порядок есть порядок, и демаскировать штаб подъехавшей техникой не стоило. Дав команду всем ждать в машинах, я, Володя и Старый отправились знакомиться с теми, в чье распоряжение нас направили.

На входе в штаб бригады у нас вновь проверили документы, подойдя к этому вопросу с максимальной тщательностью. Казалось бы — какой в этом смысл? Однако не все было так просто. Но об этом чуть позже. Спустившийся по вызову часового капитан просмотрел наши ксивы бегло — видимо, оснований не доверять своим бойцам у него не было, да и наши с Володей "звезды" вызывали определенный пиетет.

— Товарищ полковник! Помощник начальник штаба 11-й гвардейской мехбригады капитан Федосеев! Комбриг будет готов вас принять через 10 минут. Прошу подняться наверх!

Поднявшись наверх и пройдя десяток метров по тускло освещенному коридору, мы оказались в приемной какого-то учреждения. За секретарским столом сидел, уставившись в экран ноутбука, лейтенант, при нашем появлении вскочивший, вытянувшийся в струнку и собравшийся докладывать. Порыв лейтенанта был остановлен Федосеевым:

— Не отвлекайся, Сережа, продолжай, комбриг в курсе, докладывать не надо.

Сережа продолжил свое занятие, заключавшееся в распечатывании карт городских кварталов с какого-то сайта — об этом свидетельствовала стопка уже готовых листов, громоздившаяся рядом с принтером. Из-за дверей кабинета с табличкой "Директор" доносились звуки разговора на повышенных тонах, правда, отчетливо разобрать можно было только отдельные окончания отдельных слов — "…опу", "…ать", "..уй" и так далее.

— Комбриг зампотеха дрючит. — смущенно улыбнувшись, прокомментировал Федосеев, не углубляясь в то, за какую провинность оный получает по шапке.

Через пару минут дверь распахнулось, из нее вылетел взмыленный майор, пулей пролетевший мимо нас и галопом, с цоканьем копы… подкованных ботинок, пронесшийся по коридору. Федосеев аккуратно просочился в кабинет, через несколько секунд высунулся и сделал рукой приглашающий жест.

В кабинете нас встретил подтянутый полковник. Эффект подтянутости слегка смазывался видом его обмундирования — в отличие от чистенького камуфляжа зампотеха, форма полковника была не только помята, но и изрядно испачкана — причем испачкана кровью. И неудивительно — левая рука выше локтя у него была явно толще правой, похоже — перевязана.

— Командир 11-й гвардейской механизированной бригады полковник Романенко!

Мы представились в ответ — сначала я, потом Володя, последним — Старый.

— Товарищ полковник, давайте так договоримся: мы тут люди, как бы это сказать, полувоенные, со своей спецификой, поэтому предлагаю официоз свести к необходимому минимуму. Меня зовут Константин, это — Володя, а это — Саша.

— Дмитрий, — еще раз представился комбриг и по второму кругу пожал всем руки, — только чур — когда наедине, Женю, — показал он на Федосеева, — в расчет не берем, он парень свой.

— Дима, скажи, пожалуйста, на кой бес мы вам понадобились? У вас тут, по-моему, до сих пор весело, не до наших тем еще?

— Дело в следующем. В юго-западной части Кобрина, — комбриг показал в склеенную из распечатанных листов карту города, — еще находятся немцы, по нашим расчетам — силами до пары батальонов. Засели, заразы, по домам, придется их выковыривать. Но это не главное. По нашей информации, они там такого успели наворотить… У них, как они только на реке встали, — новое движение пальца на карте, — видать СС, или каких там еще, в тылу появились, ну и с населением стали… Одним словом, вот здесь, — палец показывает на овал на карте, — устроили натуральный концлагерь, как в войну. Тьфу ты, черт, никак привыкнуть не могу. Короче, концлагерь, как прошлый раз. Но прошлый раз здесь евреев хватало — а сейчас-то с ними негусто, поэтому хватать стали всех — от детей до стариков, всех, кто эвакуироваться не успел или не смог. Ну и… Сами понимаете. Точной информации пока нет, но приказ есть — все нужно, как это мне сказали, "процессуально оформить". А у меня этим заниматься некому, особисты сказали, что они с такими вещами с роду дела не имели, практики нет, да и других дел у них сейчас хватает. Вот, полюбуйтесь, — он продемонстрировал "толстую" руку. Вышел капитан милицейский, в форме, через реку, вплавь, мол, сведения важные, ведите к главному. Его — ко мне, даже не разоружили. Начал с ним разговаривать, чувствую — темнит что-то. Он, видать, тоже почувствовал, "макарова" вытащил и саданул. Хорошо, Женя рядом был — по руке ему дать успел, а то бы…

— А где сейчас этот деятель? — заинтресовался Володя.

— Где, где. Где и положено. Женя не рассчитал чуток — когда валить его стал, головой об асфальт приложил, насмерть.

— Жаль. — Старый тоже уже вошел в суть нашей работы.

— Товарищ командир, товарищи, ну я ж не специально…

— Ладно, проехали, — перебил начавшего оправдываться капитана Володя. Дима, расклад вот какой: мы с коллегой, он в машине остался, из комитета — мы собственно в таких делах тоже без опыта, зато остальные — милиция, прокуратура — собаку съели. Так что, может, мы твоим особистам лучше поможем — у нас как-никак опыта побльше, все-таки Кавказ даром не прошел, фильтр организуем, как положено, с пленными работу наладим.

— Добро. Женя, дай команду — особиста ко мне.

— Да не стоит, я сейчас коллегу захвачу, а Женя нас к ним проводит — наверняка ведь уже подвальчик какой присмотрели?

— Само собой. Магазин соседний заняли, там устроились.

— Володя, вы бэхов с собой возьмите — они скорее вам, чем нам пригодятся.

— Лады, если местные против не будут.

— Не будут. Я их ощипал слегка, так что у них сейчас каждый человек на счету.

— Что, потери большие? — спросил я после того, как Женя и Володя вышли.

— Да как сказать. По меркам той войны — минимальные, конечно. А так… У нас же двадцать лет — никаких войн, конфликтов. Не привыкли мы людей терять — вообще. А тут, сразу… Такие вот дела. — достаточно уклончиво ответил комбриг.

— При зачистке будет хуже.

— Зачистку не мы проводить будем. Вечером подходит батальон из 17-й бригады — российской — их из Чечни к нам перебросили.

— А… понятно. Ну, у тех ребят опыт в таких делах имеется. А еще кто будет?

— А то. Вы ж еще не в курсе, наверное?

— "Не в курсе" чего?

— Казахстан в боевые действия включился. Сегодня их десантники в Минск прилетели, сейчас наверху их определяют. Армения с Азербайджаном подключились — тоже какие-то войска присылают, причем совместной боевой группой. Грузия — и та уже две своих бригады направила, на Украину, правда. Короче, "вставай, страна огромная"… Вы что, телевизор вообще не смотрели?

— Смотрели немного, вчера.

— А интернет?

— Да как-то не до того было.

— Ну, мне проще, у меня компьютерный гений озадачен. Лавринович!

В кабинет быстро вошел лейтенант Сережа.

— Товарищ лейтенант, доложите, что у нас в мире происходит.

— Товарищ полковник. Согласно последним разведданным, полученным на "Интерфаксе" и "РИА Новости", самолеты ВВС Казахстана приступили к выполнению задач по непосредственной поддержке войск Союза на Украинском и Белорусском фронтах. Грузинской горной бригадой освобожден Трускавец на Украине, в Калининградской области наши войска перешли в наступление, куда именно — не уточняется, пишут, что наступление развивается успешно. Берлин опять бомбить полетели — ну, про это каждые три часа пишут. Ну, по мелочам много…

— Интересно, кто-то из гансов уже в нете разобрался, как считаешь?

— Думаю, что разобрался кто-нибудь, только толку-то. Пока им сведения наверх поступят, пока они будут думать, пропаганда это или нет. Они же к освещению боевых действий в режиме реального времени не привыкли. А, вот еще. На "Рутьюбе" уже несколько десятков роликов выложено — летуны снимали, со штурмовиков, и истребители. Забавные такие ролики. Ну и бойцы с мобил — тоже. Стоит посмотреть.

— Потом посмотрим, после победы. Вот что, Сергей. Сейчас от моего имени распорядись, чтобы людей на довольствие поставили, разместили — короче, как положено. Условий, товарищи, сами понимаете — минимум. Жилой дом выделим, связь, питание обеспечим — и все. А завтра уж сами — после зачистки ваша работа начнется.

— Товарищ полковник, мои бойцы тоже хотели бы поучаствовать… — начал Саня.

— Товарищ капитан, вы в армии. Так что, отставить свои хотелки до демобилизации, а пока — слушай приказ. Вы обеспечиваете безопасность следователей до начала их работы, во время работы и после работы. Приказ ясен?

— Так точно, товарищ полковник.

— Тогда — выполняйте. И бойцам разъясните, чтоб никакой партизанщины.

Выйдя от Романенко, мы направились к нашим машинам. Лейтенант Лавринович на УАЗике возглавил колонну, и мы двинулись обратно, к окраине города, занимать отведенный нам "особняк".

Устроились мы нормально — нам на откуп отдали здание общежития какого-то ПТУ или техникума — так что было где поспатьи сварганить чайку, присутствовала даже какая-то комната развлечений с шашками, шахматами и телевизором. Где-то через час после того, как мы начали обустройство, подъехала "буханка" с прапором из продслужбы белорусской бригады. Прапор, почему-то слегка нервничая, передал под расписку коробки сухпая на 45 человек, пробурчав, что это нам на три дня. Что-то в его поведении насторожило очень вовремя вернувшегося от особистов Михалыча.

— Что хмурый-то такой? Хочешь, анекдот расскажу? Слушай, значит:

Приходит мужик в кабак, подходит к бармену: налейте, говорит, мне два по сто в один стакан. А бармен ему отвечает — да вы что, стакан только сто пятьдесят вмещает. Да? Ну тогда налейте два по сто в два стакана. Бармен наливает, мужик в один стакан переливает — ровно по краю. Бармен ему: вы что кудесник? Мужик: нет, обхссник. Контрольная закупка. Намек понял?

— Понял, — ответил прапорщик, у которого анекдот Михалыча почему-то не вызвал никакого прилива бодрости, — товарищ капитан, — обратился он к Старому, который, как представитель "принимающей стороны", занимался канцелярщиной, связанной с проставлением автографов в графе "получил", — тут у нас писарь что-то напутал, в накладную не внес. Я сейчас запишу и отдам.

Угу. Ну, вот и стала понятна причина недовольства, усугубленного услышанным анекдотом. Откуда-то из-за ветоши появляется ящик с водкой, за ним — еще 7 бутылок, в полиэтиленовом пакете. Ну да… По 100 грамм на рыло, на три дня, на 45 человек… 13 с половиной литров или, 27 поллитровых бутылок. Что там за продукт? Так… Нехило. Эксклюзивное исполнение, стакан внизу, стакан вверху… "Наркомовская норма-люкс" называется. И название в тему.

— Ты что, скрысятничать решил? — завелся с полоборота Старый.

— Сейчас мы тебя за усушку и утруску-то оформим! — поддакнул ему Михалыч, еле сдерживавший улыбку.

— Да что вы, товарищи офицеры, да честное слово…

— Ладно, — подвел я итог. Все разгрузил?

— Все, как на духу.

— Тогда — свободен.

Прапорщик, с опаской посматривая на Михалыча, немедленно вскочил в "буханку", которая рванула с места, как болид "Формулы-1".

— Михалыч, а ты-то откуда узнал?

— Особисты наводку дали. Не в смысле "на водку", а в смысле "сигнал". Предупредили, короче, что "наркомовские" введены, а прапор этот — тот еще жук. Точно он, зараза, говорят, допросится по законам военного времени. Так что я аллюр три креста — и к вам, чтоб вас тут хулиган местный не обидел.

— Орел! Награждаешься орденом Сутулого, первой степени! Ну, раз уж ты тут — тебе и флаг в руки. Найди место, где жратву разместить, что там, кстати, у нас?

— Нормальный сухпай, — ответил Андрюха, уже успевший вскрыть коробку, — перечисляю: хлебцы армейские, консервы мясные, консервы мясные фаршевые, консервы мясорастительные, повидло фруктовое, концентрат для напитка, чай растворимый, сахар, витаминки, салфетки ну и разогреватель с вскрывателем. Все, что доктор прописал. Есть что выпить и чем закусить.

— Насчет выпить — отказать, за отсутствием события. Тут еще немцы шляться могут, да и работы завтра до одури будет. Так что прибережем на потом.

— Одобрено. — Сане тоже не улыбалась пьянка среди личного состава. Так что сухпаи — раздадим, а водку — к нам в нумера, до лучших времен.

За обустройством на новом месте — нашли чистое белье, перестелили кровати в десятке четырехместных комнат, прочесали холодильники (электричество не отключалось и все, что оставили покинувшие свое жилье учащиеся, осталось на месте, не пропадать же добру), — день медленно но верно приближался к своему логическому концу. Выставив по периметру часовых из состава Саниной команды, около 22 часов решили отбиться. Ага! Щаз! Как только мы заняли люли и прекратили дозволенные речи, началось. Для начала мимо нашей общаги протащилась колонна чего-то гусеничного. Потом — колонна чего-то колесного, но очень тяжелого. Потом — наши часовые стали с кем-то возмущенно ругаться. Старый, как порядочный "отец солдатам", вышел разобраться, его голос, с этаким веселым матерком, включился в разговор подчиненных с кем-то, нам пока неизвестным. Канитель продолжалась еще пару минут, после чего в комнату, где я, Старый, Андрюха и Михалыч успели разместиться, ввалился Саня в подштанниках и наброшенной куртке, а с ним — некто среднеазиатской наружности и с капитанскими звездочками.

— Прошу любить и жаловать. Капитан Байжанов, командир роты, 2-я мотострелковая бригада вооруженных сил республики Кыргызстан.

— Жунус меня зовут, — представился капитан нашим полусонным тушкам.

— Саня, нам сегодня спать дадут? — озверевший от невозможности уснуть Андрюха был явно уже готов прикончить Саню, Жунуса, его подчиненных и все проезжающие мимо транспортные средства.

— Не бухтите. Рота капитана Байжанова придана нам для обеспечения охраны и конвоирования будущих военных преступников. Будем вместе работать.

— Ну что, тогда надо знакомиться. Константин! — я встал и, как есть, в трусах и часах, пожал руку смутившемуся капитану. Пока я одевался, процедуру знакомства повторили все присутствующие, включая Андрюху.

— Андрюха! Кончай бухтеть! Тащи закусь! Жунус, ты как бойцов разместишь сначала, или у тебя есть кому этим заняться?

— Размещу, товарищ полковник, — я уже успел накинуть куртку, Андрюха — тоже. По-моему, Жунус прикидывал свои шансы метнуться за пивом, ну или за чем пошлют.

— Тогда размещай, и — к нам. Знакомиться будем. Водку пьешь?

— Анисовую! — ответил киргизский капитан. Хмм… Наш человек.

Через полчаса мы сели, через полтора — встали и легли. А ровно в четыре тридцать — проснулись от звуков стрельбы и взрывов. Зачистка юго-западной части Кобрина началась. Стрельба, то разгораясь, то затухая, продолжалась около трех часов, пока совсем не прекратилась. В девять часов, когда и мы, и киргизские мотострелки успели побриться, помыться, оправиться и позавтракать, во двор общаги влетел вчерашний УАЗик с лейтенантом Сережей, который доложил, что зачистка закончена и фронт работ для нас готов. Мы быстро собрались, загрузились в свои машины (киргизы приехали — на чем бы вы думали? На трех МАЗовских автобусах, мягких — аж завидки взяли. Их, оказывается, по воздуху перебросили, без техники — только со стрелковым вооружением. Символический, вроде, жест — но, черт возьми, какой жест! С их-то проблемами!), и двинули в направлении стадиона.

Максим Андреев. Выживальщик. Нижегородская область.

Голова раскалывалась. Нос опух так, что дышать было очень трудно и очень больно. Макс попытался приподняться на лежанке, но упал без сил. Так и не открыв глаза, застонал. Чьи-то руки осторожно коснулись его лица и протерли его влажной тканью.

— Где я? — простонал Макс.

— В Караганде! — ответил знакомый злой голос.

— Рустэм? — Макс приоткрыл все же заплывшие глаза. Он сумел разглядеть только заплаканное лицо Маши. Та сидела рядом и с затаенной болью во взгляде смотрела на него.

— Рус… Где я?

— На Базе! — резко ответил Командир и добавил пару непечатных выражений.

Макс снова попытался привстать. Не получилось. Ребра пробила острая боль.

— Лежи, лежи, — ласково сказала Маша. — У тебя ребро сломано.

— А Пашка? Пашка где? — собственный голос показался каким-то чужим.

Девчонка ничего не ответила, только крепко зажмурилась. С ресниц ее закапали теплые слезы.

— Пашка погиб. А ты за него даже не смог отомстить. Сурвайвер хренов… С тобой партизанить, как с монашкой флиртовать, — в устах невидимого Максу Рустэма ранее гордое слово "сурвайвер" почему-то превратилось в ругательство.

Макс осторожно закрыл глаза. Совсем не так он представлял все это, когда торчал на интернет-форумах. Все должно было сложиться по-другому. Раз — гонка из опасного города. Два — обустройство на базе. Три — выжидание момента. Четыре — мародерка бесхозного имущества. Пять — установление контроля на своей территории. Шесть — выход на контакты с другими выжившими. Семь — зачинание новой цивилизации, в которой прав тот, у кого оружие. В которой мужчина это мужчина, а не придаток к кошельку. А женщина — верная, сильная, красивая и умная подруга и мать Нового Человечества. И почему все пошло не так? Разве Большой Песец не настал? Разве война — не конец всему? Разве должен вот он, молодой и сильный парень, лежать и умирать на нарах в темном погребе?

Максу так стало жалко себя, что непрошенная слезка нечаянно скатилась по разбитой прикладом щеке. Ссадины немедленно защипало и он зашипел от боли.

— Больно, Максимка? — ласково сказала Маша, утирая свои слезы. А потом опять протерла лицо раненого.

Максимка… Так называла его мама. Когда-то называла. А сейчас — назовет ли? Жива ли она? Кому он, Макс, нужен, кроме нее?

— Оля где? — шепнул он. Маша спрятала глаза под челкой.

— Давай я тебе промедола уколю, давай? Ты поспишь, и все пройдет.

— Оля где? — сказал он чуть громче.

— Сейчас, Максимка! Сейчас я тебя кольну и все хорошо будет! — засуетилась, почему-то Маша.

— Оля! — хрипло крикнул Макс.

— Она со мной, не ори! Слабак… — рявкнул Рустэм.

Макс попытался опять приподняться, но в этот момент игла кольнула его в предплечье и мир поплыл, поплыл, поплыл и растворился.

Москва. Дмитрий Медведев. Президент.

— Присаживайтесь, Сергей Викторович, располагайтесь как дома. Хе-хе, понимаю, что в гостях хорошо, но, сколько дней вы уже у себя не были? — Широкий приглашающий жест президента недвусмысленно указывал в сторону небольшого дивана, расположенного вдоль дальней стены кабинета.

"Ага, значит, пока будем говорить без протокола. Иначе предложил бы сесть за стол". — Министр иностранных дел внешне расслабился, согнав с лица "служебное" выражение, и проследовал в указанном направлении. Внутренне он оставался таким же собранным, поскольку рамки "неформального разговора", более гибкие для непосвящённых, подразумевали гораздо больше ответственности за свои слова, нежели ритуально-протокольное общение.

— Четыре, как вся свистопляска эта началась. Хорошо, на рабочем месте всегда минимальный "набор командировочного" существует. Да кое-что помощники перевезли, в первый же день.

— Привыкайте. Теперь, где мы — там дом. Выспаться-то удаётся? Или как я — по шесть часов в сутки — максимум? — Отрабатывая "обязательную программу", присущую началу подобных, нечастых, кстати сказать, бесед, глава государства был убедителен в своей заботе и почти искренен. Навязанный темп работы напомнил ему о студенческих годах с их неизбежным авралом в "последний день", впрочем, речь сейчас не об этом.

— Иногда дают и по восемь, но нам не привыкать. Было дело, только в самолётах отсыпались, да и то — на пути домой.

— Это хорошо, что вы о перелётах вспомнили. Есть мнение, и вы, Сергей Викторович, вероятно, уже знакомы c ним, что в ближайшие недели или даже дни вам будет необходимо совершить большое турне… — Пауза, нарочно сделанная президентом, давала министру возможность вставить "свои пять копеек", не заходя при этом за границы вежливости в общении начальника и подчинённого.

— И выступление Рузвельта тому причиной…

— Если не сказать: "тому виной!" — Прозвучавшие на мгновение в голосе главы государства сварливые нотки, уступили место сухому, подчёркнуто-деловому тону. — Полной информационной блокады достичь не удалось, да и невыполнимо это в существующих условиях. Вчера мы предоставили посольству США возможность связаться с Вашингтоном на частотах дипломатической связи сорок первого года и передать всю свою информацию шифром того же периода. — На невысказанный вопрос министра его собеседник устало, но довольно усмехнулся. — А вот так. У нас ничего просто так не пропадает. Впрочем, вы частично в курсе. Ведь это ваши сотрудники готовили российскую часть пятичасовой передачи? — Дождавшись утвердительного кивка своего визави, президент продолжил. — А вот такого ответа от старины Франклина не ожидал никто. Поражающая скорость реакции — буквально через несколько часов публично выступить с предложением скорейшего созыва трёхсторонней конференции в Москве, с перспективой заключения военного союза! Вот что значит — государственный ум докомпьютерной эпохи. Не голова, а Дом Советов!

— Несомненно, американский президент — сильный противник. — Парадоксальная, с точки зрения тональности беседы, оценка естественного союзника, прозвучавшая из уст министра иностранных дел, заставила главу государства недоумённо вскинуть брови.

— Не партнёр? Вы так считаете?

— Как будто вы считаете иначе… Если я правильно понимаю перспективы, в ближайшие дни мне придётся всеми правдами и неправдами ломать об колено Рузвельта и Черчилля.

— Да. Вместе и поодиночке. Доводя до их сведения простую мысль — в радикально изменившихся геополитических условиях мы не испытываем необходимости в равноправных партнёрах в борьбе с нацизмом. Мы лишь хотим избежать возможных конфликтов и неизбежно сопутствующих им жертв в послевоенном мире.