Онлайн чтение книги Путешествие хорошего пса A Dog's Journey
Глава первая

Сидя на залитой солнцем деревянной пристани, уходящей в пруд, я твердо знал, что меня зовут Малыш, и я хороший пес.

Шерсть на моих лапах была такой же черной, как и на всем теле, хотя внизу она уже чуть-чуть поседела. Я прожил долгую и полноценную жизнь с моим мальчиком Итаном, и на этой самой пристани – здесь, на Ферме – провел много ленивых послеобеденных часов, плавая или весело гавкая на уток.

Это второе лето без Итана. Когда он умер, я почувствовал боль, острее которой никогда не испытывал. Со временем она стихла и превратилась в обычную ноющую боль в животе. И только в моих снах, где мы с Итаном бегали вместе, мне было легче.

Я – старый пес и знаю, что вскоре опять засну глубоким сном, как бывало со мной уже не раз. Так же, как в моей первой глупой жизни под именем Тоби, когда у меня не было настоящей цели, кроме игр с другими собаками. Так же, как в моей жизни под именем Бейли, когда я впервые встретил своего мальчика, и любовь к нему стала для меня смыслом существования. Так же, как в жизни под именем Элли, когда мне следовало отыскивать и спасать людей. И когда я снова погружусь в глубокий сон в конце этой жизни под именем Малыш, я уверен, что больше не вернусь в мир собакой – нет в этом смысла, ведь я выполнил свое предназначение. Произойдет это сейчас или следующим летом, не важно. Итан… Любить Итана – вот что было моим высшим предназначением, и никто не сделал бы это лучше меня. Я был его хорошим псом.

И все же…

Все же я сидел здесь и наблюдал за ребенком, одним из многих в семье Итана, неуверенно шагающим к краю пристани. Эта девочка недавно научилась ходить и поэтому слегка пошатывалась. На ней были пышные белые штанишки и тоненькая рубашка. Я представил, как прыгаю в воду и вытаскиваю ее на поверхность за эту рубашку.

Мама ребенка, Глория, безмятежно разлеглась в шезлонге с кусочками овощей на глазах. Поначалу она держала поводок, прикрепленный к талии маленькой девочки, но потом он выпал из её руки и волочился за малышкой, пока та настойчиво продвигалась к краю пристани, всё ближе и ближе к воде.

Когда я был щенком, отпущенный поводок всегда давал мне возможность исследовать мир, и реакция маленькой девочки была точно такой же.

Глория приезжала на Ферму редко. Впервые она была здесь зимой, еще при жизни Итана. Тогда, вручив ему малышку, она назвала его «дедушка». После отъезда Глории я много раз слышал, как Итан со своей подругой Ханной говорили о ней, и в их голосах звучала печаль.

Ещё они произносили имя Клэрити. Так звали малышку, хотя Глория часто называла ее Клэрити Джун.

Я уверен, Итану понравилось бы, что я присматриваю за Клэрити, с которой постоянно происходили какие-то неприятности. Буквально на днях я сидел и с грустью наблюдал, как малышка подползла к кормушке для птиц и засунула себе в ротик две полных жмени птичьего корма, выпавшего на землю. В мои обязанности входило отгонять от кормушки белок; я совершенно не знал, как вести себя с Клэрити, застав ее за этим занятием. Я понимал, что птичий корм вряд ли предназначен для ребенка. И был прав: когда я наконец решился и несколько раз гавкнул, Глория буквально подскочила с полотенца, на котором лежала пластом, и очень разозлилась.

Я и сейчас посмотрел на Глорию – гавкнуть? Дети часто прыгали в пруд, но они были гораздо старше этой маленькой девочки, малышам же возраста Клэрити разрешалось заходить в воду только со взрослыми. А судя по тому, как настойчиво девочка двигалась к краю пристани, она непременно туда угодит. Я поглядел в сторону дома. Там была Ханна, которая возилась с цветами возле подъездной дорожки – слишком далеко, чтобы успеть подбежать, если Клэрити упадет в пруд. Нет сомнений, Ханне тоже понравилось бы, что я присматриваю за малышкой. Это было мое новое предназначение.

Клэрити подходила все ближе и ближе к краю. Я снова заскулил, уже громче.

– Тихо, – шикнула Глория, не открывая глаз. Я не понял, что она сказала, но голос у нее был определенно недовольный.

Клэрити даже не обернулась. Добравшись до края пристани и не удержавшись там, она плюхнулась в воду. Мои когти полоснули по деревянной пристани, когда я оттолкнулся для прыжка в пруд. Клэрити отчаянно барахталась. Ей удалось немного подняться к поверхности, но голова все еще находилась под водой. Я подплыл в считанные секунды, и мои зубы мягко сомкнулись на ее рубашке. Я вытащил голову малышки на поверхность и стал двигаться в сторону берега.

– Боже! Клэрити! – закричала Глория. Она обежала причал и бросилась к воде как раз в тот момент, когда мои лапы нащупали скользкое дно пруда.

– Плохой пес! – закричала она, выхватив у меня Клэрити. – Ты плохой, очень плохой пес!

Я виновато опустил голову.

– Глория! Что случилось? – подбежала Ханна.

– Ваша собака только что столкнула малышку в пруд. Клэрити могла утонуть! Мне пришлось прыгнуть в воду, чтобы ее спасти, и теперь я вся мокрая!

По их голосам я понял, что обе очень огорчены.

– Малыш? – Ханна вопросительно посмотрела на меня.

Я не смел поднять на нее глаза, только чуть-чуть вильнул хвостом, разбрызгав воду с поверхности пруда. Я не понимал, что именно я сделал не так, но определенно все были расстроены из-за меня. Все, кроме Клэрити. Я рискнул взглянуть на нее, почувствовав, что она хочет вырваться из объятий матери – ее крохотные ручонки тянулись ко мне.

– Маыш, – пролепетала она. Штаны облепили ее ножки, по ним стекала вода. Я опять опустил глаза.

Глория раздраженно выдохнула.

– Ханна, возьмите ребенка. Ей надо поменять подгузник, а я хочу полежать на животе, чтобы загар был одинаковым с обеих сторон.

– Конечно, – ответила Ханна. – Пойдем, Малыш.

Слава богу, инцидент был исчерпан. Я выпрыгнул из воды, виляя хвостом.

– Не брызгай! – Глория поскакала по пристани, прочь от меня. Я услышал предупреждение в ее голосе, однако не был уверен, что понял её, и хорошенько встряхнулся с головы до кончика хвоста, чтобы высушить шерсть.

– Фу, нет! – завизжала Глория. Затем она сделала мне строгий выговор, грозя пальцем и используя множество слов, значения которых я не понимал. Она еще несколько раз повторила: «Плохой пёс», я опустил голову и зажмурился.

– Малыш, пойдем, – сказала Ханна. Ее голос звучал мягко, и я послушно последовал за ней в дом.

– Маыш, – повторяла Клэрити. – Маыш.

Когда мы подошли к крыльцу дома, странный привкус во рту заставил меня остановиться. Он мне знаком: напомнил случай, когда я вытянул из мусорного бака тонкий железный поднос, пропитанный сладкими ароматами, и, начисто вылизав поверхность, решил попробовать его на зуб. Вкус у металла был плохой, поэтому я сплюнул. Сейчас же я никак не мог избавиться от этого привкуса: он прилип к языку и пробрался в нос.

– Малыш? – Ханна стояла на крыльце, пристально глядя на меня. – Что случилось?

Я завилял хвостом и вскочил на крыльцо. А когда она открыла дверь, вошел в дом первым. Я всегда радовался, проходя в эту дверь, неважно, в дом, или из дома, так как это обещало что-то новое.

Потом я сторожил Ханну и Клэрити, которые играли в новую игру. Ханна относила Клэрити на верх лестницы и наблюдала, как та разворачивалась и пятилась вниз по ступенькам.

– Хорошая девочка, – повторяла Ханна, а я вилял хвостом. Когда Клэрити добиралась до нижней ступеньки, я целовал ее в лицо, она заливалась смехом, а затем протягивала ручки к Ханне.

– Исё, – упрашивала девочка. – Бабуся, исё. Исё.

Ханна поднимала ее, целовала и опять относила на верхнюю ступеньку.

Почувствовав уверенность, что им ничто не угрожает, я перебрался на свое любимое местечко в гостиной, покрутился и, вздохнув, лег. Через несколько минут Клэрити подошла ко мне, волоча свое одеяло. Во рту у нее что-то было, что она жевала, но не проглатывала.

– Маыш! – Девочка плюхнулась на четвереньки, проползла оставшиеся несколько футов, прижалась ко мне, свернулась калачиком и маленькими ручками натянула на себя одеяло. Я обнюхал ее головку – никто во всем мире не пах, как Клэрити. Ее запах наполнил меня теплом, от которого я задремал. Мы еще спали, когда хлопнула москитная дверь, и в комнату вошла Глория.

– Черт, Клэрити! – воскликнула она.

Я приоткрыл сонные глаза. Глория нагнулась и вырвала девочку из-под одеяла. Место, где, прильнув ко мне, лежала Клэрити, странно опустело.

Ханна вышла из кухни.

– Я делаю печенье, – сказала она.

Я поднялся, так как знал это слово, и, виляя хвостом, подошел, чтобы понюхать сладко пахнущие руки Ханны.

– Ребенок спал прямо возле собаки, – сказала Глория.

Я услышал слово «собака» и, как обычно оно было произнесено таким тоном, будто я ее рассердил. Интересно, дадут ли мне теперь печенье?

– Правильно, – ответила Ханна. – Клэрити спала с ним рядом.

– Я бы предпочла, чтобы мой ребенок не спал рядом с собакой. А вдруг бы Малыш повернулся? Он мог раздавить Клэрити.

Я смотрел на Ханну, пытаясь понять, почему только что произнесли мое имя. Она с беспокойством прижала руку ко рту.

– Я… Хорошо, конечно. Это больше не повторится.

Клэрити еще спала, и ее головка покоилась на плече Глории. Она передала малышку Ханне и со вздохом опустилась за кухонный стол.

– Есть чай со льдом?

– Сейчас дам. – Ханна подошла к кухонной стойке, держа малышку на руках. Она достала какие-то предметы, но печенья я не видел, хотя прекрасно чувствовал его запах в воздухе, сладкий и теплый. Я послушно сидел и ждал.

– По-моему, собаке лучше жить во дворе, пока здесь гостим мы с Клэрити, – сказала Глория. Она отпила чая, когда Ханна подсела к ней за стол. Клэрити заворочалась, и Ханна слегка похлопала ее по спинке.

– Боюсь, это невозможно.

Тяжело вздохнув, я улегся. Не понимаю, почему люди так поступают: говорят про печенье, а потом ничего не дают собаке, которая уж точно его заслужила.

– Малыш – член семьи, – продолжила Ханна. Я вяло поднял голову и взглянул на неё – печенья по-прежнему не было. – Я когда-нибудь тебе рассказывала, как он свел нас с Итаном?

Я замер, услышав имя Итана. В этом доме про него говорили все реже и реже, но всякий раз, когда это происходило, я вспоминал его запах и чувствовал его руку в моей шерсти.

– Собака свела вас вместе? – переспросила Глория.

– Мы с Итаном знакомы с детства и были влюблены друг в друга в старших классах, но после пожара… Ты знаешь про пожар, в котором он повредил ногу?

– Может, ваш сын и говорил, не помню. Обычно Генри говорит только о себе. Вы же знаете, какие они, мужчины.

– Хорошо. После пожара Итан… У него внутри стало как-то темно, а я не была достаточно взрослой, то есть, зрелой, и не знала, как ему помочь.

Я почувствовал печаль Ханны и понял, что нужен ей. Я подошел и положил голову ей на колени под столом. Она нежно погладила мою шерсть. Босые ножки Клэрити висели прямо надо мной.

– У Итана тогда тоже была собака, восхитительный золотистый ретривер по имени Бэйли. Его бестолковка[1]Прозвище, которое мальчик Итан дал Бэйли, после его оплошности со скунсом, история из предыдущего романа «Предназначение собаки»..

Я завилял хвостом, услышав слова «Бэйли» и «бестолковка». Всякий раз, когда Итан называл меня бестолковкой, его сердце полнилось любовью, он обнимал и целовал меня, а я целовал его лицо в ответ. Сейчас я скучал по Итану сильнее обычного и чувствовал, что Ханна тоже по нему скучает. Я поцеловал ласкающую меня руку, а Ханна взглянула на мою голову у себя на коленях и улыбнулась.

– Ты тоже хороший пес, Малыш, – сказала она. Услышав эти слова, я опять завилял хвостом. Похоже, что этот разговор таки закончится угощением. – Все же наши пути разошлись. Я встретила Мэтью, мы поженились, и у нас родились Рэчел, Синди и, конечно же, Генри.

Глория издала какой-то звук, но я не смотрел на нее. Ханна гладила меня по голове, и я не хотел, чтобы она прекращала.

– После смерти Мэтью я поняла, что скучаю по детям, и вернулась в город. Однажды, когда Малышу был примерно год, он пришел из собачьего парка за Рэчел домой. У него на шее был медальон, и когда я разглядела его, то сильно удивилась, увидев имя хозяина. А как удивился Итан, услышав мой голос в телефонной трубке! Правда, я подумывала о том, чтобы зайти к нему, спросить, как дела, но, скорее всего, никогда не собралась бы. Мы не очень хорошо расстались. И хотя прошло уже много времени, я… стеснялась, что ли.

– Ой, не говорите мне про расставания, у меня их столько было! – фыркнула Глория.

– Не сомневаюсь, – ответила Ханна. Она посмотрела вниз на колени и улыбнулась мне. – На встрече с Итаном возникло чувство, что мы никогда и не расставались. Мы были созданы друг для друга. Итан был моим единственным, моей второй половинкой. И все же, если бы не Малыш, мы могли и не встретиться снова.

Мне нравилось, когда наши с Итаном имена произносили вслух, и в улыбке Ханны я чувствовал ее любовь.

– Ох, глянь-ка на время! – Ханна поднялась и передала Клэрити матери. Малышка заворочалась, ткнула малюсеньким кулачком в воздух и зевнула. Из духовки с шумом возникло печенье, и разлилась волна вкуснейшего аромата.

Печенье находилось так мучительно близко от моего носа, а мне ни крошки не перепало!..

– Я отлучусь часа на полтора. – Ханна потянулась к тому месту, где обычно хранили игрушки под названием «ключи», и я услышал бренчание, которое у меня всегда ассоциировалось с поездкой на машине. Я настороженно следил за происходящим, разрываясь между желанием покататься на машине и остаться поесть печенья.

– Оставайся здесь, Малыш, – сказала Ханна. – Глория, не открывай дверь в подвал. Клэрити любит сползать по ступенькам, не разбираясь, куда они ведут, а в подвале я разложила крысиную отраву.

– Крысы? Там крысы? – резко спросила Глория. Клэрити уже полностью проснулась и пыталась выбраться из рук матери.

– Да, это же ферма, иногда у нас появляются крысы… Не волнуйся, Глория, просто не открывай дверь.

Я почувствовал легкое раздражение Ханны и внимательно следил за знаками, которые прояснят происходящее. Впрочем, обычно эмоции, которые я чувствовал в таких ситуациях, никогда не прояснялись – такие уж они, люди, с запутанными чувствами, слишком сложными для понимания собаки.

Я пошел за Ханной к машине.

– Нет, ты оставайся здесь, – сказала она. Её намерение было ясным, и она подчеркнула его, скользнув внутрь машины и захлопнув дверь у меня перед носом. Я повилял хвостом, надеясь, что она передумает, однако как только машина выехала на дорожку, я понял, что кататься сегодня не буду.

Я пробрался обратно через собачью дверь. Клэрити сидела в своем специальном кресле с подносом впереди. Глория сгорбилась над ней, пытаясь засунуть ложкой хоть немного еды в рот малышки, а та практически все выплевывала. Я пробовал эту еду, поэтому отлично понимал Клэрити. Ей часто разрешали самой класть маленькие кусочки пищи себе в рот, но когда дело доходило до откровенной гадости, матери и Ханне приходилось кормить девочку ложкой.

– Маыш! – радостно залепетала Клэрити и захлопала ладошками по подносу.

Еда забрызгала лицо Глории, и она резко поднялась, издав неприятный звук. Потом вытерла лицо полотенцем и свирепо посмотрела на меня. Я опустил взгляд.

– Поверить не могу, она позволяет тебе бродить здесь, будто это твой дом…

Я и не надеялся, что Глория даст мне печенье.

– Я-то не позволю.

Несколько секунд она молча смотрела на меня, затем фыркнула.

– Ладно, иди сюда!

Я послушно последовал за ней к двери в подвал. Глория открыла ее.

– Иди туда. Иди!

Я понял, что ей от меня нужно, и зашел. Остановившись наверху лестницы, на маленькой площадке, покрытой ковром, я обернулся и посмотрел на нее.

– Сиди там, – сказала она, закрыла дверь, и сразу стало темно.

Я спустился вниз по скрипящим деревянным ступенькам. Я редко бывал в подвале и чувствовал здесь запах новых интересных вещей, которые я хотел бы исследовать. Исследовать и, возможно, попробовать на вкус.