Онлайн чтение книги Молодые дикари A Matter of Conviction
ГЛАВА II

Пахло грозой.

Весь день в городе, как в доменной печи, нарастала жара. Сейчас, в семь тридцать вечера, над горизонтом нависли зловещие черные тучи, создавая своего рода ночь без звезд. На темном небе мнимой ночи вырисовывались резко обозначенные силуэты, — величественное очертание Нью-Йорка.

В домах зажглись огни, и освещенные продолговатые проемы окон, словно зияющие раны, пронизывали силуэт города. С противоположного берега реки из штата Нью-Джерси доносились отдаленные раскаты грома. Слабые вспышки молний, словно трассирующие снаряды, прорезали небо в поисках несуществующей цели.

Когда пойдет дождь, он пронесется над Гудзоном, хлестнет по жилым домам на Риверсайд Драйв с их привратниками и лифтерами, с их непристойностями, нацарапанными на стенах вестибюлей, хлестнет по домам, в которых когда-то жили аристократы. Дальше дождь будет неудержимо двигаться на восток, беспрепятственно проносясь через негритянский Гарлем, затем через испанский Гарлем, мчась к противоположному берегу острова, к реке Ист-Ривер, омывая на своем пути улицы итальянского Гарлема...

В итальянском Гарлеме люди сидели на ступеньках крылец, выходивших на улицу, и говорили о бейсбольной команде «Янкиз» и командах-ренегатах «Джайантс» и «Доджаз». На женщинах надеты цветастые домашние платья, а на мужчинах — спортивные рубашки с короткими рукавами.

Днем по улицам проезжали поливочные машины из санитарного управления муниципалитета, но солнце вновь раскалило асфальт, вернув на улицу невыносимую жару и духоту. Сейчас солнце скрылось, однако жара осталась, и люди, потягивая холодное пиво из запотевших жестяных банок, поглядывали на небо, желая, чтобы скорее пошел дождь. Прежде чем начнется дождь, подует прохладный ветер. Он промчится по улице, подхватывая брошенные газеты и поднимая подолы юбок. Прежде чем начнется дождь, в воздухе почувствуется свежий, чистый запах надвигающейся грозы, запах освежающей чистоты.

Прежде чем начнется дождь, будет совершено убийство.

Улица была длинной. Беря свое начало у реки Ист-Ривер, эта улица, прямая, как шашлычный шампур, устремлялась на запад, пересекая весь остров Манхэттен. На этой улице жили итальянцы, пуэрториканцы и негры, и их районы переходили из одного в другой так, что между ними терялись всякие географические границы. Это была очень длинная улица. Она проходила через самое сердце острова, с геометрической точностью устремляясь к дождевым облакам, нависшим над Гудзоном.

Трое вышли на улицу.

В полдень, передаваемый из уст в уста, пронесся слух: «Военные действия возобновляются». И вот трое высоких парней вышли на улицу. Они быстро и без опаски прошли Третью авеню, где была демонтирована эстакадная железная дорога, затем Легсингтон авеню, пошли более осторожно, приближаясь к парку и проходя под одной из арок, поддерживающих рельсовые пути надземки, и затем, подобно вихрю, ворвались на улицу. Их армейские ботинки стучали по мостовой, кулаки были крепко сжаты, и в каждом сквозило возбуждение, готовое взорвать их изнутри, чтобы выпустить накопившуюся ярость. Самый высокий из них выхватил нож, и его лезвие сверкнуло в слабом свете, а затем появилось еще два.

При виде этого какая-то девушка крикнула: «Берегись!», — и тогда один из парней гаркнул: «Заткнись, ты, грязная пуэрториканская шлюха!» Сидевший на ступенях парень повернул голову на звуки чистой без акцента английской речи и быстро встал. «Вот один из них!» — крикнул кто-то, а другой рявкнул: «Режь его!» Парень поднял невидящее лицо. Сверкнуло лезвие. Нож вонзился в живот, распарывая его снизу вверх. Теперь вонзились два других ножа, распарывая тело и нанося удары до тех пор, пока парень не упал на тротуар. Кровь, словно первые капли дождя, брызнула на мостовую. С противоположного конца улицы к пришельцам бежали четверо ребят.

«Бежим!» — раздался крик, и трое парней нырнули под железнодорожные пути и все бежали и бежали, и вдруг пошел дождь.

Он безжалостно барабанил по свернувшемуся около ступеней крыльца телу, размывая густую красную кровь, бегущую из распоротого живота, и унося ее в сточную канаву.

Когда меньше чем за четыре квартала от этого места полиция схватила убийц, парень был уже мертв.

Детектив лейтенант Ганнисон был высоким худым человеком с соломенного цвета волосами и серо-голубыми глазами. В юности он очень страдал он прыщей и лицо у него было изрытое, словно после оспы.

Он возглавлял сыскное отделение двадцать седьмого полицейского участка, через который тянулась эта длинная улица. Фактически его полномочия кончались на Пятой авеню, а точнее говоря, у белой линии, проходившей посредине Пятой авеню в испанском Гарлеме. В его отделении было восемнадцать человек, и он любил называть Гарлем «сточной ямой порока» — эту фразу он как-то услышал и постоянно повторял ее с непреклонной силой ложной убежденности. Лейтенант был не очень-то далеким человеком. Однажды он приобрел книгу «Преступление и наказание», думал что это поможет ему в работе, но после недели утомительного и мучительного чтения отложил ее с еще большей уверенностью, что никто в мире не может сказать ему ничего нового о преступлении и наказании. Лучшим учителем, которого когда-либо мог иметь детектив, был сам Гарлем, а Ганнисон работал в Гарлеме уже двадцать четыре года. Он знал здесь все, что можно было знать об этой «сточной яме порока», все видел собственными глазами, ощущал и осязал. Трое парней, стоявшие сейчас перед ним в комнате сыскного отделения, были не хуже и не лучше сотен других преступников, которых ему пришлось видеть за свои двадцать четыре года службы. Для лейтенанта Ганнисона молодость не являлась аргументом для снисходительности. Преступник есть преступник, а молодой преступник отличался от взрослого преступника только меньшим опытом. Ганнисон стоял перед этими ребятами, испытывая только досаду, что его вызвали из дома и оторвали от газеты, которую он любил читать после ужина. Ребят привел в полицейский участок задержавший их офицер, и после того, как он вместе с дежурным офицером зарегистрировал фамилии ребят, тут же поднялся наверх в сыскное отделение, занимавшее весь верхний этаж. Он сообщил Майклу Ларсену, что было совершено убийство, и Ларсен, возглавлявший группу из трех детективов по задержанию преступников, которая находилась на дежурстве в сыскном отделении с шести вечера до восьми утра, вызвал лейтенанта, прежде чем позвонить в окружную прокуратуру.

Помощник окружного прокурора, молодой блондин, был уже в полицейском участке, когда пришел Ганнисон. Поскольку вопрос шел об убийстве, он предусмотрительно захватил с собой стенографиста из бюро по делам убийств при окружной прокуратуре. Ганнисон о чем-то шепотом посовещался с Ларсеном и затем подошел к ребятам.

— Итак, — сказал он, глядя на листок бумаги, — кто из вас Дэнни Ди Пэйс?

Ребята замялись. Позади них по оконным стеклам монотонно барабанил дождь. С первыми каплями дождя сразу же наступила настоящая ночь. На улице зажглись неоновые лампы, и их свет пятнами отражался в окнах. В комнате стояла необычная тишина, и слышно было только, как за окнами на улице хлестал по асфальту дождь.

— Вы меня слышите? — сказал Ганнисон.

Ребята молчали. Самый высокий из них — могучего телосложения стоял посредине, образуя, в силу своего роста, естественную вершину треугольника. Ганнисон подошел к нему поближе.

— Ты Дэнни Ди Пэйс?

— Нет.

— Тогда как тебя зовут?

— Меня зовут Артур Ридон, — ответил он.

— Сколько тебе лет, Артур?

— Семнадцать.

Лейтенант утвердительно кивнул. Затем повернулся рыжеволосому парню слева от Ридона.

— А тебя как зовут?

— Ди Пэйс.

— Почему ты не сказал об этом, когда я спрашивал?

— Мне еще пятнадцать лет, — ответил Ди Пэйс — Шестнадцать будет только в сентябре. Вы не можете держать меня здесь. Вы даже не имеете право меня допрашивать. Я малолетний преступник. Я знаю свои права.

Ганнисон с язвительной ухмылкой кивнул в сторону помощника окружного прокурора.

— Среди нас появился юрист, — сказал он. — У меня есть для тебя новость, сынок, и тебе следует выслушать ее внимательно. В штате Нью-Йорк максимальный возраст для малолетних преступников шестнадцать лет...

— А я что вам сказал...

— Помолчи и слушай! — оборвал Ганнисон. — Свод законов штата Нью-Йорк гласит, что малолетним преступником считается ребенок, нарушивший какой-либо закон или постановление местного муниципалитета или совершивший любой другой проступок, который, если он совершен взрослым, считается серьезным преступлением, за исключением — и запомни это, сынок, — за исключением, если ребенок пятнадцати лет совершил проступок, за который взрослые караются смертной казнью или пожизненным заключением. А убийство, знаешь ты это или нет...

— Извините меня, лейтенант, — твердо вмешался помощник прокурора.

— Да? — упираясь руками в бедра, Ганнисон обернулся к молодому человеку.

— Я не хочу прерывать ваш допрос, но, по правде говоря, парень еще ни в чем не был обвинен.

С минуту Ганнисон молчал, сравнивая свои годы работы в полиции и неопытность молодого человека, а также разницу в своем и его чине. Затем спокойно сказал:

— Было совершено убийство.

— Совершенно верно. И парня привели сюда для допроса в связи с этим убийством. Он еще не был зарегистрирован ни как обвиняемый, ни как свидетель. Кроме того, вы упустили важную часть уголовного кодекса.

— Разве? — сказал Ганнисон, надеясь, что в его голосе не очень был заметен сарказм.

— Да. Вы забыли упомянуть, что судья может издать приказ о передаче дела в суд для несовершеннолетних.

— Факт остается фактом, — монотонно продолжал Ганнисон, — убийство является преступлением, которое карается смертной казнью или пожизненным заключением, и я не позволю, чтобы какой-то пятнадцатилетний сопляк поучал меня. — Он пристально взглянул на помощника окружного прокурора, словно желая дать понять, что он не потерпит этого и со стороны сопляков двадцати пяти лет. Казалось, это не произвело на молодого человека никакого впечатления.

— Могу я с вами поговорить минуту наедине, лейтенант? — спросил он.

— Конечно, — ответил Ганнисон. В его глазах был виден сдерживаемый гнев. Он важно прошел к одному из столов за барьерной перегородкой, отделявшей полицейскую комнату от коридора. — В чем дело? — спросил он.

Помощник окружного прокурора протянул руку.

— Мне кажется, мы не знакомы. Моя фамилия Соумз, — представился он.

— Рад познакомиться, — заученно сказал Ганнисон.

— В отношении процедуры допроса, — начал Соумз. — Я только хочу предвосхитить возможные возражения со стороны адвокатов, которые будут защищать ребят. Вы так же хорошо знаете, как и я, что пятнадцатилетний ребенок не подлежит допросу в полицейском участке.

— Мне это хорошо известно, мистер Соумз. Однако, с вашего позволения, я должен сказать, что только сию минуту узнал о том, что этому парню всего лишь пятнадцать лет. Я должен выяснить, сколько лет третьему парню, прежде чем отделить взрослых убийц от убийц-младенцев. С вашего разрешения, конечно.

— Продолжайте, — сказал Соумз.

— Благодарю вас.

Ганнисон вернулся к ребятам и остановился перед третьим из них, смуглым парнем с черными волосами и карими глазами, в глубине которых затаился страх.

— Твое имя? — спросил Ганнисон.

— Апосто, — ответил парень. — Антони Апосто.

— Сколько тебе лет, Антони?

— Шестнадцать.

— Хорошо, — сказал Ганнисон и повернулся к Ларсену. — Майкл, поговори с Ди Пэйсом в канцелярии, хорошо? Этих двоих я допрошу здесь. И пока к нам на голову не свалились представители общества защиты животных, тебе лучше позвонить его родителям и сказать, что их дорогой малютка арестован.

— Хорошо, — ответил Ларсен и увел Ди Пэйса из комнаты.

— Итак, — обратился Ганнисон к двум оставшимся ребятам, — вы кого-то убили, не так ли?

Ребята молчали. Высокий парень искоса взглянул на Апосто.

— Или вы не знали, что он умер? — Спросил Ганнисон.

Ридон, более высокий из них, сказал:

— Мы просто немного подрались, вот и все.

— На ножах, да?

— Вы не нашли у нас никаких ножей, — ответил Ридон.

— Нет. Потому что вы, вероятно, выбросили их в какую-нибудь сточную трубу или передали кому-нибудь из своих дружков на улице. Не беспокойтесь, мы их найдем. Но даже если мы их и не найдем, у вас вся одежда в крови. Когда вы запланировали это, Ридон?

— Мы ничего не планировали, — ответил Ридон и снова украдкой взглянул на смуглого испуганного Апосто.

— Нет, да? — сказал Ганнисон. — Вы просто случайно шли по улице, увидели этого парня и убили его, так?

— Он начал первый, — ответил Ридон.

— Неужели?

— Да, — сказал Ридон. — Правда ведь, Бэтман? Этот грязный пуэрторикашка первый начал, верно?

— Точно, — подтвердил Апосто. — Он первый начал, лейтенант.

— Ну, тогда, интересно, послушать как он это сделал, — заявил Ганнисон.

— Как вы сказали, мы шли по улице. Нас было трое. Он остановил нас и стал странно на нас смотреть, — начал Ридон.

— На нем была шляпа-боппинг, — вставил Апосто.

— Что? — переспросил стенографист, отрываясь от своих записей.

— Боппинг, — повторил Ганнисон, — шляпа с высокой тульей и узкими полями. — Он снова повернулся к ребятам. — Итак, на нем была шляпа-боппинг, и он вас остановил. Дальше.

— Он начал смотреть на нас угрожающе, — продолжал Ридон.

— Верно, — подтвердил Апосто.

— И стал говорить, что мы не имеем права приходить на его территорию, что-то в этом роде. Затем выхватил нож.

— Вот так? Хм.

— Да. И бросился на нас. Так что мы должны были защищаться, разве не так? Иначе он убил бы нас. Вы что, не понимаете, что мы должны были защищаться?

— Ты знаешь этого парня?

— Впервые в жизни видел. Мы просто вышли немного прогуляться. Черт возьми, разве мы ожидали, что попадем «к япошкам», — ответил Ридон.

— Попадем к кому? — опять переспросил стенографист.

— «К японцам», — снова пояснил Ганнисон, — то есть — в засаду. Значит, этот парень устроил вам засаду, так?

— Конечно. Он остановил нас с ножом в руке. Послушайте, мы не хотели, чтобы нас убили, и, естественно, мы защищались. Всякий сделал бы то же самое на нашем месте.

— И вы убили его.

— Я не знаю, убили мы его или нет. Но, если и так, то это была самооборона.

— Конечно, — сказал Ганнисон, — это легко понять.

— Конечно, — согласился Ридон.

— Имя этого парня Рафаэль Моррез, вы знали это?

— Нет, — ответил Ридон.

— Нет, — подтвердил Апосто.

— И он остановил вас, стал смотреть угрожающе и предупредил, чтобы вы не ходили по его территории, затем выхватил нож и бросился на вас. Это ваша версия, правильно?

— Правильно, — согласился Ридон.

— И вы не знали его до тех пор, пока он не остановил вас сегодня вечером, это тоже верно?

— Верно.

— Все ясно, — сказал Ганнисон.

— Что вы имеете в виду? — спросил Ридон.

— Рафаэль Моррез был слепым, — ответил Ридон.

У каждого из ребят взяли отпечатки пальцев в трех экземплярах: один, чтобы послать в ФБР (Вашингтон), второй должен был быть отправлен в бюро уголовного розыска штата Нью-Йорк, а третий экземпляр сегодня ночью должны были доставить в городское бюро уголовного розыска, чтобы данные об отпечатках пальцев к утру следующего дня находились в здании уголовного суда на улице Сентр. На каждого были заведены личные карточки об аресте, по два экземпляра на каждого, а затем парней повели вниз в приемную полицейского участка, где официально оформили их арест.

Дежурный лейтенант записал в журнале фамилии и адреса, время ареста и время, когда было совершено убийство, а также фамилию задержавшего полицейского, номер заведенного дела, а в заключение написал: «Арестован и обвиняется в убийстве, совершенном обвиняемым в сообществе с другими обвиняемыми, задержан и арестован поблизости от места совершения вышеупомянутого преступления».

Ребят обыскали. Их личные вещи были изъяты, помещены в конверты и зарегистрированы в протоколе.

Все записи в журнале заканчивались одинаково:

«... и заключить под стражу».

В пятницу днем помощники окружного прокурора собрались в кабинете своего начальника. Неторопливо они давали краткий обзор дел, поступивших на этой неделе. Альберт Соумз изложил дело по поводу убийства Морреза. Все присутствовавшие проголосовали за то, чтобы просить бюро по вынесению обвинительных актов подготовить акт о предумышленном убийстве.

Казалось, никто не сомневался в том, что большое жюри решит: было совершено преступление, и есть все основания полагать, что его совершили обвиняемые.

Обвинителем по этому делу был назначен Генри Белл.