Онлайн чтение книги Убийство по-джентльменски A Murder of Quality
Глава 2. ЧЕТВЕРГОВЫЕ ВОЛНЕНИЯ

Четверг, вечер; только что ушел в печать очередной еженедельный выпуск «Христианского голоса». Событие это на Флит-стрит вряд ли назовешь историческим. Прыщавый подросток-рассыльный, унесший растрепанную кипу гранок, проявляет к «Голосу» уважительности ровно на сумму ожидаемых рождественских наградных, и никак не более. Даже в смысле наградных он уже научен и знает, что мирские издания концерна «Юнипресс» более щедры на благостыню материальную, чем «Христианский голос», поскольку щедрость строго зависит от тиража.

Мисс Бримли, редактор еженедельника, поправила под собой надувную подушечку и закурила сигарету. Помощница редактора и секретарша — должность двуединая — зевнула, сунула аспирин в сумочку, взбила гребнем светло-рыжую прическу и простилась с мисс Бримли, оставив после себя, как обычно, аромат весьма пахучей пудры и пустую обертку от бумажных салфеток. Мисс Бримли успокоенно слушала дробный отзвук ее шагов, замирающий в коридоре. Приятно было остаться наконец одной и наслаждаться наступившей разрядкой. Как ни странно это было ей самой, но каждый четверг, входя утром в огромное здание «Юнипресса» и становясь на один междуэтажный эскалатор за другим (слегка комичная на этих эскалаторах, как тусклый и тощий тючок на блистающем лайнере), — каждый четверг ощущала она то же беспокойство. А ведь как-никак уже четырнадцать лет ведет она «Голос», и кое-кто считает его добротнейшим товаром «Юнипресса». И все же по четвергам ее не покидало волнение, вечная тревога, что однажды — быть может, именно сегодня — они не кончат номер к приходу рассыльного. Она частенько представляла себе последствия. Ей приходилось слышать об авариях в других узлах этой издательской махины, о статьях не по вкусу и о головомойках. Для нее было загадкой, почему вообще не прикроют «Голос» — комната, которая отведена его редакции на седьмом этаже, стоит денег, а тираж так мал, что (если мисс Бримли хоть сколько-нибудь разбирается) не возмещает и затрат на газетные вырезки.

«Голос» основан был на рубеже столетия старым лордом Лэндсбери одновременно с ежедневной нонконформистской газетой и «Трезвенником». Но оба те издания давно уже приказали долго жить. А проснувшись как-то поутру, сын лорда Лэндсбери обнаружил, что все его дело, включая штат и персонал, мебель, чернила, вырезки и скрепки, — все на корню куплено невидимым миру золотом «Юнипресса». Случилось это три года назад, и поначалу каждый день мисс Бримли ждала увольнения. Но не приходило ни уведомления, ни директивы, ни запроса — ничего. И, будучи женщиной рассудительной, она продолжала действовать в прежнем духе и перестала удивляться,

И она была рада. Насмешки над «Голосом» строить легко. Каждую неделю он смиренно, без шума и грома свидетельствует пред читателями о случаях господнего вмешательства в дела земные, пересказывает — не мудрствуя лукаво и не слишком заботясь о научности — древнюю историю евреев и дает (от имени вымышленного персонажа) материнские советы всем написавшим и пожелавшим. «Голос» мало заботят те пятьдесят с лишним миллионов британцев, что и не слыхали о его существовании. Он представляет собой орган как бы внутрисемейный и, чем поносить нежелающих вступить в эту семью, предпочитает печься об ее членах. Для них он источает доброту, оптимизм и полезные сведения. Если в Индии повальный мор скосил до миллиона детей, то можете быть уверены, что в это время «Голос» в редакционной статье описывал чудесное спасение методистской семьи в Кенте из пламени пожара. «Голос» не угощает вас советами, как скрыть незваные морщинки у глаз или как обуздать вашу раздающуюся вширь фигуру; не приводит вас, постаревшего, в уныние своей вечной молодостью. «Голос» сам среднего возраста и среднебуржуазного сословия, девушек он призывает к осторожности, читателей же вообще — к благотворительности. Нонконформизм в религии — самая стойкая из всех привычек, и те семьи, что подписались на «Голос» в 1903 году, продолжали его выписывать и в 1960-м.

Сама мисс Бримли — отнюдь не точный образ и подобие ее журнала. Военный случай и каприз разведработы забросил ее вместе с молодым лордом Лэндсбери в Ливию, в некий домик близ Тобрука, и там проработали они все шесть военных лет, умело и не привлекая постороннего внимания. Кончилась война — кончилась и служба для обоих, но у Лэндсбери хватило здравого смысла и великодушия, чтобы предложить мисс Бримли редакторство. В войну «Голос» перестал выходить, и никто не горел нетерпением возобновить его выпуск. Мисс Бримли вначале было слегка неловко воскрешать и вести еженедельник, который нимало не отражал ее собственного смутного деизма; но очень скоро, начав получать трогательные письма и подняв тираж до прежнего уровня, она привязалась к работе и к читателям, и прежние сомнения покинули ее. «Голос» стал ее жизнью, а читатели — главной в этой жизни заботой. Она старалась, как могла, отвечать на их странные и беспокойные вопросы, а когда не могла сама, то обращалась к другим за помощью, и со временем, печатаясь под несколькими псевдонимами, стала для своих читателей если не мудрецом-философом, то другом, советчиком и всеобщей тетушкой.

Мисс Бримли потушила сигарету, рассеянно убрала булавки, вырезки, ножницы, клей в правый верхний ящик стола и взяла с лотка «для входящих» всю послеобеденную почту — еще не разобранную, поскольку сегодня четверг. Тут были несколько писем на имя Барбары Феллоушип (— братство ( а н г л . )). Под этим псевдонимом «Голос» со дня основания отвечал (и в частном порядке и на своих столбцах) на читательские письма с их множеством пестрых проблем. Письма эти подождут до завтра. «Проблемную» почту она читала не без удовольствия, но оставляла это удовольствие на пятницу, на утро. Мисс Бримли открыла шкафчик сбоку, сунула письма в ближайшую ячейку. Один конверт лег плашмя, и она удивленно заметила, что на заклеенном его отвороте выпукло выдавлен изящный голубой дельфин. Взяв и повертев в руке конверт, она оглядела его с любопытством. Бумага бледно-серая, едва заметно разлинована . Дорогой — наверное, ручной работы. Под дельфином вьется геральдическая ленточка, а на ней чуть различима надпись: «Regem defendere diem videre» (Храни короля, как зеницу ока» ( л а т . )). На почтовом штемпеле мисс Бримли прочла: «Карн, Дорсет». Дельфин и надпись, должно быть, с герба Карнской школы. Но почему Карн звучит так знакомо? Она гордилась своей отличной памятью, но, к досаде, вспомнить не удалось.

Пришлось вскрыть конверт пожелтевшим костяным ножом и прочесть письмо.

Дорогая мисс Феллоушип,

Не знаю, существуете ли вы на самом деле, но все равно, ответы ваши всегда такие добрые, сердечные. Это я написала вам прошлым летом, в июне, про смесь для тортов. Я не больна психически, и я знаю, что мой муж хочет меня убить. Можно мне приехать и повидаться поскорее с вами в удобное для вас время? Я убеждена, вы мне поверите. Поймите, что я не сумасшедшая. Прошу вас, мне нужно повидать вас как можно, как можно скорее, я так боюсь этих долгих ночей. Я больше не знаю, к кому обратиться. К пастору Кардью — но ему я не скажу, он не поверит, а отец у меня слишком здравомыслящий. Я чувствую, что я пропала. Что-то в нем теперь такое. Ночью, когда он думает, что я сплю, он иногда лежит и смотрит так, в темноту. Я знаю, нам не должно держать страх в сердце и дурные мысли, но ничего не могу с собой поделать.

Дай вам бог, чтобы вы нечасто получали такие письма.

У в а ж а ю щ а я в а с С т е л л а Р о у д , у р о ж д е н н а я Г л а с т о н .

С минуту мисс Бримли сидела за столом не шевелясь, глядя на адрес, гравюрно и красиво впечатанный вверху листа: «Северные поля, Карнская школа, Дорсет». Оторопелой, изумленной, ей лишь одно пришло на ум в эту минуту: «Ценность информации определяется ее породой». Любимый афоризм Джона Лэндсбери. Пока не знаешь, откуда сведения, какова их родословная, нельзя определить их ценность. Джон говаривал: «Мы люди разборчивые. Перед информацией без роду и племени мы захлопываем дверь». На что она, бывало, отвечала: «Да, Джон. Но даже лучшим семьям приходилось начинать в безвестности"'.

Но Стелла Роуд вовсе не безродна. Теперь-то мисс Бримли вспомнила. Стелла из Гластонов, тех самых. О ее свадьбе «Голос» уведомил в редакционной хронике, она и в летнем конкурсе первое место заняла; она дочь Сэмюеля Гластона из Брэнксома. На нее и карточка заведена в картотеке мисс Бримли.

Мисс Бримли резким движением встала и с письмом в руке подошла к незашторенному окну. Прямо перед ней красовался новомодный, плетенный из белого металла оконный ящик для цветов. Странно, подумалось ей, что ни посади в этот ящик — все вянет. Наклонясь слегка вперед, она глянула в провал улицы — щупленькая, трезвая фигурка на фоне желтеющего за окном тумана, уворовавшего у лондонских улиц свой раскаленно-желтый цвет. Далеко внизу неясно различимы уличные фонари, бледные, неласковые. Ей захотелось вдруг свежего воздуха, и она порывисто — что шло совершенно вразрез с ее обычным спокойствием — распахнула окно настежь. Ее обдало холодом, уличный шум сердито хлынул в комнату, а вслед за ним и вкрадчивый туман. Гул движения был непрерывен, и ей на миг показалось — это вращается какая-то огромная машина. Затем сквозь ровный, ворчащий гул к ней донеслись выкрики мальчишек-газетчиков, словно крики чаек перед густеющей, назревающей бурей. Она их различала теперь — неподвижных, как часовые на посту, среди торопливых теней.

А возможно, в письме этом правда. В том-то и всегдашняя трудность. Вот так всю войну шел непрестанный поиск. Возможно, вовсе и не бред. Ведь бесполезно рассуждать о вероятности и неправдоподобии когда у тебя нет ни крупицы достоверного из чего бы можно исходить. Ей вспомнились первые донесения из Франции о самолетах-снарядах — бредовые слухи о бетонных взлетных дорожках в чаще леса. Не доверяй всему сенсационному, не поддавайся. Но ведь возможно, что и правда. Быть может, завтра или послезавтра газетчики внизу там будут кричать об убийстве, и Стеллы Роуд, урожденной Гластон, уже не будет в живых. А раз так, раз существует хоть малейшее подозрение, что убийство замышляется действительно, тогда она, Эльса Бримли, должна сделать все, что может, чтобы предотвратить его. Помимо прочего, у Стеллы Гластон все права на помощь: и отец ее, и дед постоянно выписывали «Голос», и когда пять лет назад Стелла вышла замуж, мисс Бримли отметила это парой строк от редакции. Каждый год на рождество от Гластонов приходит ей поздравительная открытка. Гластоны — из коренных, из первых подписчиков…

У окна было холодно, но она продолжала стоять там, ее притягивали зыбкие тени внизу. Они сливались, расходились врозь, и среди них бесполезно и уныло горели фонари. Убийца вдруг вообразился ей одной из этих снующих, теснящих друг друга теней, глянул на нее темными впадинами глазниц. И внезапно ее охватил страх и захотелось позвать на помощь.

Но не полицию, не сразу. Если бы Стелла Роуд желала обратиться в полицию, то обратилась бы сама. Что же и помешало? Любовь к мужу? Боязнь, что ее высмеют? Скажут, что предчувствие еще не доказательство. Им нужны факты. Но убийства факт один — смерть. Неужели им требуется дожидаться смерти?

Кто же захочет помочь? Она тут же подумала о Лэндсбери, но он теперь фермер в Родезии. Кто еще в войну работал с ними? Филдинга и Джибди нет в живых. Стид-Эспри пропал без вести. Смайли — а где он теперь? Джордж Смайли — самый умный и, пожалуй, самый странный из всех них. Ну конечно, теперь она вспомнила. После этой своей невероятной женитьбы он вернулся в Оксфорд, к научной работе. Но ненадолго… Брак кончился разрывом… А вот после Оксфорда — где он и что он?

Она подошла к столу, раскрыла адресную книгу, последний том. Десятью минутами позднее она сидела уже в такси и направлялась на Слоун-сквер. В руке, затянутой в перчатку, она держала картонную папку, а в папке была карточка, заведенная на Стеллу Роуд, и письма от нее и к ней, относящиеся к июньскому конкурсу. Доехав почти до Пикадилли, мисс Бримли хватилась, что окно в редакции осталось незакрыто. Но бог с ним, с окном.

— У других — сибирские коты или гольф. А у меня — «Голос» и мои читатели. Я смешная старая дева, знаю, но что ж делать. Прежде чем идти в полицию, должна же я хоть что-то еще испробовать, Джордж.

— И решили испробовать меня?

— Да.

Разговор происходил в доме Джорджа Смайли на Байуотер-стрит, она сидела в кабинете у него. Здесь горела только черная настольная лампа сложных, паучьих очертаний и бросала яркий свет на рукописные листки и заметки, которыми сплошь был усыпан письменный стол.

— Вы, значит, ушли из Интеллидженс сервис? — спросила она.

— Да, да, ушел. — Он энергично закивал круглой головой, как бы лишний раз подтверждая самому себе, что это малопри ятное время уже осталось позади, и налил гостье виски с содо вой. — Я вернулся было туда после… Оксфорда. Но в мирное время там ведь совсем не то.

Мисс Бримли кивнула.

— Представляю. Больше свободного времени — больше грызни и подсидок.

Смайли промолчал. Закурив, сел напротив.

— И люди не те. Филдинг, Стид, Джибди — никого их уже нет. — И, говоря эти слова трезво, без эмоций, она достала из своей большой, трезвой, без вычур сумочки письмо Стеллы Роуд. — Вот это письмо, Джордж.

Прочтя его, он на момент поднес листок поближе к свету, и на его освещенном лампой круглом лице выразилась почти комическая серьезность.

А любопытно, какое впечатление он производит на людей, не знающих его по-настоящему, подумала мисс Бримли, глядя на Джорджа. У нее самой сохранилось былое впечатление о нем как о самом незапоминающемся человеке из всех, встреченных ею когда-либо. Низкорослый, толстый, в выпуклых очках, лысеющий — типичный холостячок-неудачник средних лет и сидячей профессии. Присущая ему стеснительность в делах житейских проявлялась и в его костюме, дорогом и скверно пошитом: в руках у своего портного Смайли был покорной глиной, и тот мял и грабил его, как хотел.

Смайли положил уже письмо на инкрустированный разноцветным деревом столик и теперь глядел на нее по-совиному.

— А то, другое, присланное ею письмо, Брим? Где оно? Мисс Бримли протянула ему папку. Достав письмо, он прочел его вслух.

Дорогая мисс Феллоушип,

Посылаю на конкурс «Кулинарные советы» следующее предложение. Смесь для тортов приготовляется раз в месяц. Взять поровну жира и сахара и растереть, добавив одно яйцо на каждые шесть унций смеси. Для тортов и пудингов из заготовленной смеси берется нужное количество и добавляется мука.

Смесь может храниться в течение месяца.

Прилагаю конверт с адресом и маркой.

С т е л л а Р о у д , у р о ж д е н н а я Г л а с т о н .

Кстати, уберечь от ржавчины проволочную губку можно,поместив ее в банку с мыльной водой. Разрешается ли участникам конкурса вносить по два предложения? Если да, то считайте, пожалуйста, это моим вторым.

— Она заняла первое место, — заметила мисс Бримли. — Но не в том дело. А вот в чем, Джордж. Она из Гластонов, а Гластоны — подписчики «Голоса» с самого дня основания. Дед Стеллы был старый Руфус Гластон, один из ланкаширских королей фаянса, он и отец Джона Лэндсбери выстроили церкви и молельни почти в каждой деревне в Ланкашире и других центральных графствах. Когда Руфус умер, «Голос» выпустил посвященный ему номер, и сам старик Лэндсбери написал некролог. Сэмюель Гластон перенял дело отца, но ему пришлось позднее переехать на юг в связи с ухудшившимся здоровьем. Впоследствии он поселился близ Борнмута. Он вдовец, Стелла его единственная дочь, последняя из Гластонов. Все они насквозь земные и практичные, и Стелла вряд ли исключение. Не думаю, чтобы кто-либо из них был подвержен мании преследования.

— Дорогая моя Брим, но это непостижимо, — сказал Смайли, глядя на нее удивленно. — Откуда у вас все эти сведения?

Мисс Бримли улыбнулась, как бы извиняясь.

— Это нетрудно — ведь Гластоны плоть от плоти «Голоса». Они поздравляют нас на рождество, а в годовщину основания шлют нам коробки шоколада. У нас имеется примерно пятьсот семейств, составляющих то, что я называю нашим кланом. Они неизменная наша поддержка ссамого начала и по сей день. Они пишут нам, Джордж, делятся с нами своими печалями, сообщают о женитьбах, переездах, об уходе на покой, пишут нам, когда они в болезни, в гневе, в унынии. Не часто, разумеется, но пишут.

— Но как вы все это удерживаете в памяти?

— Да нет. У меня картотека. Я ведь всегда отвечаю на письма… но только…

— Да?

Взгляд мисс Бримли стал особенно серьезен.

— Но только впервые они мне пишут — в страхе.

— Так. И в чем моя задача?

— У меня одна лишь мысль мелькнула. Помнится, у Адриана Филдинга был брат — преподаватель в Карне…

— Он там старшим преподавателем, если не вышел еще в отставку.

— Нет, он уходит нынешней весной — я в «Таймсе» прочла несколько недель тому назад на полосе придворной хроники, в том месте, где всегда оповещает о себе Карн. Там говорилось: «Сегодня в Карнской школе начинается пасхальный семестр. В конце семестра выйдет в отставку м-р Т. Р, Филдинг, про бывший в должности старшего корпусного наставника определенные уставом пятнадцать лет».

— Ну, Брим, — сказал Смайли со смехом, — память у вас фантастическая.

— Запомнилось из-за фамилии Филдинг… Ну и, в общем, я подумала — вы, может быть, позвоните ему. Вы, наверно, с ним знакомы.

— Да-да, знаком. Во всяком случае, встречались как-то на годовщине в Оксфордском колледже Магдалины. Но… — Смайли слегка покраснел.

— Ну что, Джордж?

— Да видите ли, он немного не тот человек, что Адриан.

— Ну, разумеется, — возразила резковато мисс Бримли. — Но он сможет вам дать кое-какие сведения о Стелле Роуд. И о ее муже.

— Вряд ли это удобно будет по телефону. Думаю, лучше мне съездить к нему. А почему бы вам не позвонить Стелле Роуд?

— Но ведь сегодня вечером нельзя. Муж ее сейчас дома. Я решила нынче же послать ей письмо с приглашением приехать ко мне в любое время. Но, — продолжала она, нетерпеливо притопнув ногой, — надо сейчас же, немедля что-то предпринять, Джордж.

Смайли кивнул и, подойдя к телефону, набрал справочное и попросил дать телефон мистера Теренса Филдинга. После продолжительной заминки ему дали номер коммутатора Карнской школы — там уж, мол, соединят, с кем ему надо.

Хотелось бы чуть больше знать о Смайли, думала мисс Бримли, наблюдая за его неуверенной повадкой. Интересно, сколько в этой повадке наигранного, а сколько подлинной ранимости. «Он лучше всех, — отзывался о нем Адриан. — Наикрепчайший, наилучший». Но ведь сколько людей научились на войне быть крепкими, научились ужасным вещам, а кончилась война — и они с содроганием отбросили от себя прочь э т у страшную науку.

Звонит туда теперь. Вот слышно, как соединяют, и ей на миг стало не по себе. Впервые охватила боязнь очутиться в глупом положении, когда придется давать неловкие объяснения незнакомым, колюче-подозрительным людям,

— Пожалуйста, мистера Теренса Филдинга… (пауза). Добрый вечер, Филдинг. Говорит Джордж Смайли, я был близко знаком с вашим братом во время войны. Мы с вами, собственно, встречались… Да-да, совершенно верно — в колледже Магдалины, позапрошлым летом как будто? Так вот, нельзя ли мне подъехать, повидать вас по личному делу.. — по телефону это не совсем удобно. Тут знакомая моя получила письмо весьма тревожного свойства от жены одного карнского педагога… Я бы… Роуд, Стелла Роуд. Муж ее…

Он вдруг застыл, и мисс Бримли, не сводившая с него глаз, в смятении увидела, как его пухлощекое лицо дернулось гримасой боли и омерзения. Он что-то еще говорил в трубку — она уже не слышала. Видела только, как искажается, бледнеет его лицо и как белеют костяшки пальцев, сжавших трубку. Смотрит теперь на нее, говорит что-то… они опоздали. Стелла Роуд мертва. Убита в среду, поздно ночью. По возвращении из гостей — как раз в среду Роуды ужинали у Филдинга.