Онлайн чтение книги Камень для Дэнни Фишера A Stone for Danny Fisher
Переезд. 1 декабря 1932 года

Мерзко и тоскливо, тоскливо и мерзко. Чувство это не покидало меня, когда я после школы, вместо того чтобы отправиться пешком к себе домой, ехал в метро на новую квартиру. Дома теперь у меня не было.

В вагоне дуло, и я поднял воротник. Уже несколько дней шел снег, с ним безуспешно боролись снегоочистители. Электропоезд не спеша втянулся в Проспект-парк, узкий тоннель задушил дневной скучный свет. Еще сегодня утром я был в своем доме, еще сегодня утром, перешагивая через ящики и коробки, я вышел, из своей бывшей комнаты, а вслед за мной шлепала понурая Карра, которая всегда знала мое настроение. Тоннель кончился, поезд шел по Манхэттенскому мосту. Следующая остановка была моя, там нужно было перейти на линию Бродвей — Бруклин. Еще один тоннель — и я на платформе, через несколько минут подошел нужный мне поезд, но до своей остановки я добрался только в четверть четвертого.

Казалось, я переехал в совершенно другой мир, в другую страну. На улицах можно было услышать любой язык, кругом сновали лоточники со своим неказистым товаром, на углах сидели мальчишки-чистильщики, мальчишки же продавали газеты, бродили попрошайки, прогуливались карманники, с опаской поглядывая на редких полисменов. Было довольно холодно, но многие шли или стояли без пальто и без шляпы, у большинства женщин на плечи были накинуты дешевые потрепанные платки. На всем поставила свою печать бедность. Смеялись здесь только дети.

Я прошел вниз по Деланси-стрит, мимо лавок и магазинчиков, мимо кинотеатра, похожего на сарай с афишами, свернул на Клинтон-стрит и прошел еще два квартала до Стэнтон-авеню. Я уже не поднимал глаз, чтобы не видеть окружающий меня мир.

Вот наконец я и пришел. Вот оно — старое серое многоэтажное здание с узкими окнами. К входу вела затертая сотнями ног лестница. В подъезде было темно, и я чуть не упал, споткнувшись о наполненный мусором бумажный мешок. Осторожно обойдя его, я поднялся на третий этаж, стараясь не обращать внимания на вонь пищевых отходов, сочившуюся из пакетов на каждом этаже.

Дверь мне открыла мама, и мы некоторое время стояли, молча глядя друг на друга. Как всегда, она поняла мое состояние, вздохнула и прошла в комнату. Отец сидел за столом. Из-за двери доносился вымученно-веселый голос Мими. Кивнув отцу, я в нерешительности остановился посреди кухни. Белая масляная краска, покрывавшая ее стены, не могла скрыть следов грязных потеков. Правда, мама уже повесила желтые занавески, они придавали кухне сносно-жилой вид. Откуда-то выскочила Карра, и я наклонился, чтобы погладить ее.

— А что, — произнес я, не поднимая головы, — вовсе и не так страшно…

— И правда, Дэнни, — подхватила мама, — здесь не так и плохо, тем более мы здесь временно, пока отец вновь не встанет на ноги. Пойдем, Дэнни, посмотрим квартиру.

Смотреть особенно было не на что. Все — как в любой четырехкомнатной квартире. Моя новая комната была вдвое меньше прежней, все остальное тоже было в два раза меньше. За двадцать восемь долларов, включая отопление и горячую воду, трудно было бы достать что-нибудь приличнее.

Мы вернулись на кухню. Карра подошла ко мне и выжидательно подняла свою умную мордочку. Отец курил, с беспокойством наблюдая за мной.

— Карра вела себя спокойно? — спросил я, чтобы нарушить тяжелое молчание.

— Нормально. Она — умница, все понимает, — сухо ответил отец.

— Ты бы вывел ее, Дэнни, — сказала мать. — Она не была на улице с самого утра.

— Пойдем, малышка, — позвал я собаку, подходя к двери.

Пройдя половину пролета, я понял, что собака не идет за мной. Карра жалась к входной двери, переминаясь с ноги на ногу.

— Пойдем, глупышка, гулять!

Она неуклюже одолела две ступеньки, остановилась и опять тоскливо глянула мне в глаза. Пришлось подняться к ней, пристегнуть поводок и где уговорами, где силой стащить вниз. На улице она вроде бы успокоилась, но когда мы направились вниз по Клинтон-стрит, она испуганно оглядывалась на проезжающие рядом машины. Я повернул на более спокойную боковую улицу и прошел уже полквартала, когда услышал за спиной смех. Обернувшись, я увидел трех подростков примерно моего возраста. Они стояли, небрежно облокотившись на перила кондитерской. Один из них — долговязый мускулистый парень из цветных — гоготал над поджавшей хвост Каррой.

— Смотрите-ка на этого чистюлю с собачонкой! Не мог, что ли, выбрать себе сучку посмелее? — кричал он, перебрасывая замусоленный окурок из одного угла рта в другой. — Да ты, парень, тоже, видать, наложил в штаны, как и твоя сучонка!

— Не больше, чем ты, вонючка, — со злостью ответил я, успокаивая Карру.

Услышав мой ответ, парни подобрались, двое выжидательно смотрели на негра. Тот многозначительно им кивнул и враскачку пошел ко мне, не вынимая рук из карманов. Я продолжал все так же сидеть на корточках, поглаживая собачку и искоса наблюдая за долговязым. Не было никакого сомнения: парень не собирается шутить, но именно это меня и устраивало. У меня даже стало легче на душе, такая разрядка мне и была нужна.

В метре негр остановился и посмотрел сверху вниз.

— Это кто тут открывает хлебало? А ну, повтори, что ты сказал!

— Мало того, что воняешь, ты еще и плохо слышишь, — раздельно проговорил я, медленно поднимаясь.

Но не успел я выпрямиться, как боковым зрением заметил огромный кованый ботинок, быстро приближающийся к моему лицу. Я переоценил свою реакцию, страшный удар опрокинул меня в канаву. Я выпустил поводок, потеряв на мгновение сознание. Первое, что я услышал, выходя из нокдауна, был визг. Я вскочил на ноги, забыв о своих врагах. Карра бежала посреди дороги, едва уворачиваясь от колес мчавшихся машин.

— Карра! Ко мне! — закричал я.

Она услышала меня, остановилась на мгновение и со всех ног бросилась ко мне. Она уже почти добежала до края дороги, когда огромный грузовик задел ее колесом. От короткого ее взвизга у меня потемнело в глазах.

…Она лежала на боку в канаве, тяжело дыша. Ее золотистая шерсть была в грязи и крови.

— Каррочка, — наклонился я над ней, — милая, не умирай!

Я осторожно поднял ее на руки, она со стоном вздохнула, совсем как человек, и посмотрела мне в глаза своими — полными боли — глазами, лизнула мне руку, оставив розовый кровавый след, задрожала и затихла.

Водитель грузовика протолкался сквозь толпу зевак.

— Прости меня, парень, — он был действительно огорчен. — Я даже не видел, как она выскочила.

Я молча посмотрел сквозь него, потом повернулся и направился к злополучному дому, неся холодеющее тело своего единственного друга. Люди молча расступались передо мной. Глаза мои жгло, но плакать я не мог.

Карру я похоронил в саду своего единственного дома, там еще никто не поселился, поэтому никто не мешал проститься с моим детством.

Не помню, как я вернулся, как ехал в метро. Очнулся я только на ступеньках угрюмого пятиэтажного барака… Тут меня словно переключили, я видел все это будто в первый раз. Кондитерская напротив подмигнула мне своим зеленым глазом. Неподалеку тусовались местные ребята. Я был чужой среди них, значит — враг. Мне предстояло их завоевать.

Я спустился с лестницы, подошел к группе парней и осмотрел каждого. Того, кого я искал, среди них не было. Я уже собрался было уходить, как заметил его внутри кондитерской. Он сидел и пил яичный коктейль. Он сидел спиной ко мне, и мне пришлось легонько похлопать его по плечу. Он сразу же узнал меня. Я показал ему на выход.

— Не убирай, Мойша, — отодвинул он стакан, — я буду через пять минут!

Я взял его стакан и демонстративно вылил в раковину.

— Помой, Мойша, — сказал я. — Ему он больше не понадобится!

Я шел впереди, позади меня по цементному полу стучали подкованные ботинки. У обочины я остановился и спокойно обернулся к нему.

— Приготовь руки, скот! — приказал я, стараясь не потерять контроль над собой.

Он подошел ко мне вплотную и обнажил неестественно белые зубы в усмешке.

— Крепкий парень! Смелый парень! — издевательски приговаривал он. — И откуда он взялся на мою голову? — Собравшиеся вокруг местные заржали.

— Достаточно крепкий… — начал я и тут же вспомнил о его ногах. Я шагнул назад, но он достал меня коленом в пах и обоими кулаками в лицо. Я упал и тут же увидел, как его ботинок приближается к моему лицу. Откатился в сторону, но он все-таки сумел ударить меня где-то за ухом. Шум уличного движения странно отдалился.

— Ну что, крепкий парень?! — раздался его голос надо мной.

Я потряс головой, прогоняя гул, ухватился за оказавшийся рядом гидрант и поднялся. Во рту стоял вкус крови.

— Ну что, — продолжал смеяться он, — у тебя еще есть силы?

Я внимательно наблюдал за ним, не отпуская гидранта. Пусть болтает, это мне на руку. Каждая секунда прибавляла мне силы.

Он приближался ко мне медленно, спокойно, уверенно. Все так же растягивая время, я зашел за гидрант; сейчас я был благодарен Сэму, который научил меня экономить и восстанавливать силы.

— Что, будем подыхать? — говорил он. — Как твоя собачонка?

Я отпустил гидрант. Теперь я был в порядке. Я шагнул ему навстречу. Он ринулся на меня, вытянув вперед правую. Не зная того, он допустил вторую ошибку, первую — когда дал мне отдохнуть.

Моя левая встретила его правый кулак, своей правой я врезал ему ниже пояса. Он начал клониться вперед, руки его опустились, но я поймал его левым апперкотом в челюсть. Он начал заваливаться набок, но я еще успел нанести ему восемь ударов, прежде чем он опустился на тротуар. Должно быть, он был силен как лошадь, так как пытался еще подняться. Я пнул его несколько раз по голове, и он замер.

Еще какое-то время я наблюдал за ним, потом обернулся и огляделся. Впервые я обеспокоился тем, что собралось множество людей вокруг нас. И вдруг я почувствовал, даже не услышал, какое-то движение за спиной. Мигом обернулся. Он бежал на меня. Что-то блеснуло в его руке, когда я отпрыгнул. С треском распоролся мой рукав. Финский нож! Негр пронесся мимо меня, и я успел лишь ускорить его движение ударом по затылку. Он врезался в стену, я бросился к нему. Нельзя было упускать ни мгновения. Схватив его руку с ножом, я вывернул ее, он застонал, нож звякнул у меня под ногами. Отшвырнув нож ногой, я повернул парня к себе. Боль и страх были на его лице.

Мною овладело бешенство и какое-то странное веселье. Впервые я узнал вкус смертельной схватки. Мой удар расплющил его нос. Он закричал. Я засмеялся и с удовольствием ударил его по зубам, вместо крупных белых зубов теперь зияли черные дыры. Теперь я был по-настоящему счастлив. Все лицо его было в крови, но я продолжал месить его. Кто-то оторвал меня от него, я отталкивал руки, снова бросался на обезумевшего от боли противника. Вдруг резкая боль в затылке остановила меня. Когда красный туман в глазах рассеялся, я увидел перед собой темно-синий мундир полицейского.

…Хотя я был совершенно обессилен, в камере я так и не смог заснуть. Глаза горели, будто их засыпали перцем, но веки не закрывались. В голове была какая-то каша из разговоров, чьих-то лиц, чаще всего всплывала картина — рыжий щенок, безуспешно пытающийся выбраться из ямы, стена, которая сползает под его лапами. Лязгнул запор двери, вошел полицейский и миролюбиво проговорил:

— За тобой пришел отец, парень, вставай!

Я безучастно поднялся, взял с койки свое пальто. Казалось, все происходящее когда-то уже было со мной… В небольшой комнате, куда мы пришли, сидел отец и беседовал с кем-то в штатском.

Отец вскочил, увидев меня.

— Я пришел забрать тебя домой, сынок! — сказал он.

Ничего не понимая, смотрел я на него: «Какой дом? Куда? Ведь у меня нет больше дома… Раньше был… был дом, была Карра…»

Полицейский в штатском тоже встал.

— Твое счастье, что нам удалось все выяснить, — проговорил он. — Тот парень, которого ты отделал, проваляется в больнице несколько месяцев. Но он давно стремился — туда, или на кладбище, или в тюрьму… Так что ты нам в чем-то даже помог. А теперь иди и не доставляй нам больше хлопот, у нас и без тебя их по горло.

Я медленно поплелся к двери, за спиной раздавался голос отца, благодарившего полицию за все, что они для меня сделали. Болел затылок. Вонючий, пропитанный выхлопными газами воздух улицы ударил мне в нос. Бок о бок с отцом мы пошли по Деланси-стрит.

— Ты нас с матерью сильно перепугал, Дэнни. Мы не знали, что и думать.

Я ничего не ответил. Все это было. В другом месте. В другое время. В полном молчании мы перешли дорогу. Он вновь попытался заговорить со мной.

— Почему ты сделал это, Дэнни? Такая жестокость, это на тебя совсем не похоже…

В голосе его слышалось страдание. Произошло что-то такое, чего он не мог понять. Да, это на меня не было похоже, на меня — прежнего. Теперь я жил в другом мире и был другим Дэнни Фишером. Я не знал, что ему ответить, и промолчал. Так, в молчании, мы прошли еще два квартала, свернули на нашу улицу. На углу мы случайно столкнулись взглядами и поспешно отвели глаза.

Начался снегопад. Я поднял воротник пальто и зябко поежился. По улице шли два чужих друг другу человека — отец и сын.