Онлайн чтение книги Время жить и время умирать A Time to Love and a Time to Die
19

— Ваши бумаги? Подождите минуту.

Чиновник снял очки и посмотрел на Элизабет. Потом неторопливо встал и скрылся за деревянной перегородкой, отделявшей его от зала.

Гребер посмотрел ему вслед и оглянулся. Перед выходом толпились люди.

— Ступай к двери, — сказал он тихо. — Жди там. Если я сниму фуражку, сразу же отправляйся к Польману. Ни о чем не беспокойся, иди, не задерживаясь, я приду туда вслед за тобой.

Элизабет медлила.

— Ступай! — повторил он нетерпеливо. — Может, этот старый козел сейчас приведет кого-нибудь. Нам нельзя рисковать. Подожди на улице.

— А может быть, ему просто понадобилась какая-то справка?

— Это мы выясним. Я скажу, что тебе стало плохо и ты вышла на минутку. Иди, Элизабет!

Он стоял у окошечка и смотрел ей вслед. Она повернула голову и улыбнулась. Потом исчезла в толпе.

— Где же фрейлейн Крузе?

Гребер обернулся: чиновник был уже тут.

— Сейчас придет! Все в порядке?

Тот кивнул.

— Когда вы хотите пожениться?

— Как можно скорее. У меня времени в обрез. Отпуск почти кончается.

— Можете оформить брак сейчас же, если хотите. Бумаги готовы. Для солдат процедура очень упрощена, и все делается быстро.

Гребер смотрел на бумаги в руках чиновника. Тот улыбался. Гребер вдруг почувствовал странную слабость. Горячая волна крови обожгла щеки.

— Все в порядке? — спросил он и снял фуражку, чтобы отереть пот со лба.

— Да, — подтвердил чиновник. — Где же фрейлейн Крузе?

Гребер положил фуражку перед окошечком и глазами поискал Элизабет. Кругом стояли люди, но ее он не видел. Вдруг он заметил свою фуражку. Он совсем забыл, что это условный знак.

— Минутку, — торопливо сказал Гребер. — Сейчас я ее позову.

И он поспешно начал проталкиваться через толпу: может быть, он еще успеет ее нагнать. Выбравшись на улицу, он увидел, что Элизабет спокойно стоит за водосточной трубой и ждет.

— Слава богу, ты здесь! — сказал он. — Все в порядке. Все в порядке, Элизабет!

Они вернулись. Чиновник выдал Элизабет ее бумаги.

— Вы дочь медицинского советника Крузе? — спросил он.

— Да.

У Гребера перехватило дыхание.

— Я знавал вашего отца, — сказал чиновник.

Элизабет взглянула на него.

— Известно вам что-нибудь о нем? — спросила она после паузы.

— Не больше чем вам. А вы ничего не слышали?

— Нет.

Чиновник снял очки. У него были водянисто-голубые близорукие глаза.

— Будем надеяться на лучшее. — Он протянул Элизабет руку. — Всего хорошего. Я сам провел ваше дело и все оформил. Вы можете зарегистрироваться хоть сегодня. Я могу это устроить. Хоть сейчас.

— Сейчас, — сказал Гребер.

— Сегодня днем, — поправила его Элизабет. — В два часа! Можно?

— Так и сделаем. Вам следует явиться в гимнастический зал городской школы. Бюро регистрации браков теперь помещается там.

— Спасибо.

Они остановились у выхода.

— А почему не сейчас? — спросил Гребер. — Тогда нам уж наверняка ничто не помешает.

Элизабет улыбнулась.

— Мне нужно хоть немного времени, чтобы приготовиться, Эрнст. Ты этого не понимаешь, да?

— Только наполовину.

— Наполовину, — и то хорошо. Зайди за мной без четверти два.

Гребер медлил.

— Все обошлось как нельзя лучше, — сказал он наконец. — Что только мне ни мерещилось! Сам не знаю, почему я так трусил. Я был, наверное, очень смешон, да?

— Нет, нисколько.

— А я думаю, все-таки очень.

Элизабет покачала головой.

— Отец тоже считал, что люди, которые его предостерегали, смешны. Нам повезло, Эрнст, вот и все!

Пройдя несколько улиц, Гребер увидел портняжную мастерскую. В ней сидел портной, похожий на кенгуру, и шил военный мундир.

— Можно отдать в чистку брюки? — спросил Гребер.

Портной поднял голову.

— У меня портняжная мастерская, в чистку не беру.

— Вижу. Я бы хотел и отутюжить мою форму.

— Ту, что на вас?

— Да.

Пробормотав что-то, портной встал. Он осмотрел пятно на брюках.

— Это не кровь, — успокоил его Гребер. — Это прованское масло. Можно вывести бензином.

— Почему же вы сами не вывели, если вы все знаете? Бензином такие пятна не выведешь.

— Допускаю. Вам лучше знать. Есть у вас во что пока переодеться?

Портной скрылся за занавеской и вернулся с клетчатыми брюками и белой курткой. Гребер взял их.

— А скоро будет готово? — спросил он. — Сегодня у меня свадьба.

— Через час.

Гребер переоделся.

— Тогда я через час зайду.

Кенгуру с недоверием посмотрел на него. Он рассчитывал, что Гребер подождет в мастерской.

— Мой мундир — хороший залог, — пояснил Гребер. — Я не убегу.

Портной широко улыбнулся.

— Ваш мундир принадлежит государству, молодой человек. Но так и быть, идите и подстригитесь. Это необходимо, раз вы собираетесь жениться.

— Верно.

Гребер отправился в парикмахерскую. Клиентов обслуживала костлявая женщина.

— Муж на фронте, — сказала она. — Я его пока заменяю. Садитесь. Побрить?

— Постричь. А вы и это умеете?

— Господи боже мой! Да уж я так хорошо научилась стричь, что скоро забывать начну. И помыть? У нас превосходное мыло.

— Да. И помыть.

Женщина действовала довольно энергично. Она подстригла Гребера и основательно обработала его голову мылом и мохнатым полотенцем.

— Желаете брильянтин? — спросила она. — У нас есть французский.

Гребер очнулся от внезапной дремоты, посмотрел на себя в зеркало и испугался. Уши его, казалось, выросли, — так коротко были острижены волосы на висках.

— Брильянтин? — повелительно спросила женщина.

— А какой у него запах? — Гребер вспомнил ароматическую соль Альфонса.

— Ну, как у всякого брильянтина. Обыкновенный. У нас еще французский.

Гребер взял баночку и понюхал. От брильянтина пахло прогорклым жиром. Время побед и впрямь давно миновало. Он взглянул на свои волосы: там, где они были длиннее, торчали вихры.

— Ладно, давайте ваш брильянтин, — сказал он. — Но только чуть-чуть.

Гребер расплатился и вернулся к портному.

— Быстро вы, — пробурчал Кенгуру.

Гребер ничего не ответил. Он сел и принялся смотреть, как портной утюжит. От теплого воздуха его разморило. Война вдруг отошла куда-то далеко. Лениво жужжали мухи, шипел утюг, и от всей этой маленькой комнаты веяло давно забытым ощущением безопасности.

— Вот все, что можно было сделать.

Портной протянул Греберу брюки. Тот внимательно рассмотрел их. Пятно почти исчезло.

— Отлично.

Брюки пахли бензином, но он ничего не сказал и быстро переоделся.

— Кто это вас так обкорнал? — спросил портной.

— Какая-то женщина, у нее муж на фронте.

— Можно подумать, что вы стриглись сами. Погодите-ка минутку.

Кенгуру прикоснулся ножницами в нескольких местах.

— Так, теперь сойдет.

— Сколько я вам должен?

Портной отрицательно помотал головой.

— Тысячу марок или ничего. Ну, значит, ничего. Свадебный подарок.

— Спасибо. Не знаете ли вы, где тут цветочный магазин?

— Недалеко, на Шпихернштрассе.

Магазин был открыт. Две женщины торговались с хозяйкой из-за венка.

— Да ведь ветки-то с настоящими шишками, — убеждала их хозяйка. — А с шишками всегда дороже.

Одна из женщин бросила на хозяйку негодующий взгляд. Ее дряблые, морщинистые щеки дрожали.

— Но это же спекуляция! — воскликнула она. — Настоящая спекуляция! Пошли, Минна! Мы найдем в другом месте подешевле.

— Не хотите, так не берите, — заявила хозяйка. — У меня товар не залежится.

— При таких-то ценах?

— О да, и при таких ценах! Венков не хватает. Ежедневно все распродаю, мадам.

— Значит, вы наживаетесь на войне.

Обе женщины, хлопнув дверью, вышли из лавки. Хозяйка, казалось, хотела крикнуть что-то им вслед, потом повернулась к Греберу. На ее щеках горели красные пятна.

— А вам? Венок или украшение на гроб? Видите, выбор невелик, но у нас очень хорошие еловые ветки.

— Мне не надо ничего похоронного.

— А что же тогда? — удивленно спросила хозяйка.

— Мне нужны цветы!

— Цветы? Могу предложить лилии.

— Нет, лилий не надо. Что-нибудь к свадьбе.

— Лилии вполне подходят для свадьбы, сударь! Это символ невинности и чистоты.

— Верно. Но нет ли у вас роз?

— Розы? В это время года? Откуда? В теплицах теперь выращиваются овощи. Да и вообще нигде ничего нет.

Гребер обошел прилавок. Наконец за каким-то венком в виде свастики он обнаружил букет нарциссов.

— Вот это подойдет!

Хозяйка вынула букет из вазы и дала стечь воде.

— К сожалению, придется завернуть цветы в газету. Другой упаковки у меня нет.

— Не беда.

Гребер заплатил за нарциссы и вышел. Он сразу же почувствовал себя как-то неловко с цветами в руках. Каждый прохожий, казалось, разглядывает его. Сначала он держал букет вверх ногами, потом зажал его под мышкой. При этом его взгляд упал на газету, в которую были завернуты цветы. Рядом с нарциссами он увидел физиономию какого-то военного с раскрытым ртом. Это был председатель чрезвычайного трибунала. Гребер вчитался в текст. Четырех человек казнили за то, что они уже не верили в победу Германии. Им отрубили головы топором. Гильотину давно упразднили: она оказалась слишком гуманным орудием. Гребер снял с цветов газету и выкинул ее.

Чиновник оказался прав: бюро регистрации браков помещалось в гимнастическом зале городской школы. Регистратор бюро сидел перед канатами для лазанья, нижние концы которых были прикреплены к стене. Между канатами Гребер увидел портрет Гитлера в мундире, а под ним — свастику с германским орлом. Греберу и Элизабет пришлось ждать. До них были на очереди немолодой солдат и женщина с золотой брошкой в виде парусной лодочки. Солдат волновался, женщина была спокойна. Она сочувственно улыбнулась Элизабет.

— А свидетели? — спросил чиновник. — Где ваши свидетели?

Солдат, запинаясь, что-то пробормотал. У него не было свидетелей.

— Я думал, когда женится фронтовик, они не нужны, — наконец произнес он.

— Этого еще не хватало! Нет, у нас во всем образцовый порядок.

Солдат обратился к Греберу.

— Может, ты нам пособишь, приятель? Ты и твоя фрейлейн? Ведь только подписать.

— Ну, ясно. А потом вы подпишете для нас. Я тоже не думал, что нужны свидетели.

— Кто же об этом помнит!

— Каждый, кому дороги обязанности гражданина, — резко заявил чиновник. Он, видимо, считал эту небрежность личным для себя оскорблением. — Может быть, вы и в бой идете без винтовок?

Солдат в недоумении уставился на него.

— Так там совсем другое дело. Свидетель-то ведь не оружие.

— Я и не утверждаю. Это всего-навсего сравнение. Ну, как же? Есть у вас свидетели?

— Вот этот военный и его дама.

Чиновник сердито посмотрел на Гребера. Он был явно недоволен, что все разрешилось так просто.

— А у вас бумаги в порядке? — спросил он Гребера с затаенной надеждой.

— Да. Мы и сами собираемся регистрироваться. Чиновник что-то пробурчал и взял документы. Он внес имена Элизабет и Гребера в книгу.

— Распишитесь здесь.

Все четверо поставили свои подписи.

— Поздравляю вас от имени фюрера, — холодно сказал чиновник солдату и его жене и повернулся к Греберу.

— А ваши свидетели?

— Вот, — Гребер указал на тех двоих.

Чиновник отрицательно покачал головой.

— Я могу признать только одного из них, — объяснил он.

— Почему же? Ведь нас вы признали.

— Вы еще не женаты. А эти двое уже супруги. Свидетелями могут быть два лица, не состоящие в родстве. Супруга таким лицом не считается.

Гребер не знал, прав чиновник или это придирка.

— Нет ли здесь кого-нибудь, кто бы мог явиться свидетелем? — спросил он. — Может быть, кто-нибудь из служащих?

— Я здесь не для того, чтобы подыскивать вам свидетелей, — со скрытым торжеством заявил чиновник. — Если у вас нет свидетелей, вам нельзя сочетаться браком.

Гребер оглянулся.

— В чем дело? — спросил пожилой человек, который, подойдя к ним, прислушивался к разговору. — Нужен свидетель? Возьмите меня.

Он встал рядом с Элизабет. Чиновник холодно посмотрел на него.

— Документы есть?

— Конечно. — Он небрежно вытащил из кармана паспорт и бросил на стол.

Чиновник посмотрел его, поднялся и гаркнул:

— Хайль Гитлер, господин обер-штурмбаннфюрер!

— Хайль Гитлер! — небрежно ответил обер-штурмбаннфюрер. — И прекратите эту комедию, понятно? Что это вам взбрело в голову так обращаться с солдатами?

— Слушаюсь, господин обер-штурмбаннфюрер! Пожалуйста, будьте любезны, распишитесь вот здесь.

Вторым свидетелем Гребера, оказывается, стал оберштурмбаннфюрер СС Гильдебрандт. Первым был сапер Клотц. Гильдебрандт крепко пожал руку Элизабет и Греберу, потом Клотцу и его жене. Чиновник достал из-за канатов для лазанья, похожих на веревки для повешения, два экземпляра книги Гитлера «Мейн кампф».

— Подарок государства, — кисло объяснил он, глядя вслед Гильдебрандту.

— В штатском, — пробормотал он. — Как его узнаешь!

Направляясь к выходу, обе пары прошли мимо кожаного коня и брусьев.

— Тебе когда возвращаться? — спросил Гребер сапера.

— Завтра, — Клотц подмигнул. — Мы уж давно хотели пожениться. Зачем дарить деньги государству? Если со мной что случится, пусть хоть моя Мария будет обеспечена. Как ты считаешь?

— Верно.

Клотц расстегнул ранец. — Ты меня выручил, приятель. У меня есть тут отличная колбаса. Кушайте на здоровье! Не отказывайся, я из деревни, этого добра у меня хватает. Я было хотел дать тому чиновнику. Подумай, этакому стервецу!

— Вот уж ни за что бы не дал! — Гребер взял колбасу. — А ты бери книгу. Больше мне тебя отдарить нечем.

— Да ведь я получил такую же.

— Не беда, будут две. Одну отдашь жене.

Клотц повертел в руках книгу «Мейн кампф».

— Шикарный переплет, — сказал он. — А тебе она действительно не нужна?

— Нет, не нужна. У нас дома есть переплетенная в кожу с серебряными застежками.

— Тогда дело другое. Ну, прощай.

— Прощай.

Гребер нагнал Элизабет.

— Я нарочно не говорил Биндингу, чтоб он не навязался нам в свидетели, — сказал он. — Не хотелось, чтоб рядом с нашими стояла фамилия крейслейтера. И вот вместо него мы заполучили обер-штурмбаннфюрера СС. Такова судьба всех добрых намерений.

Элизабет рассмеялась.

— Зато ты променял библию национал-социализма на колбасу. Одно другого стоит.

Они перешли через рыночную площадь. Памятник Бисмарку, от которого остались только ноги, был снова водружен на постамент. Над церковью пресвятой девы Марии кружили голуби. Гребер посмотрел на Элизабет. «Мне бы полагалось сейчас быть очень счастливым», — подумал он, но не испытывал того, что ожидал.

Они лежали на небольшой лужайке в лесу за городом. Лиловая дымка висела между деревьями. По краям лужайки цвели примулы и фиалки. Пронесся легкий ветерок. Вдруг Элизабет поднялась и села.

— Что это там? Точно лес волшебный. Или, может, я сплю? Деревья будто одеты в серебро. Ты тоже видишь?

Гребер кивнул. — Похоже на мишуру.

— Что же это?

— Станиоль. Это очень тонко нарезанный алюминий. Вроде серебряной бумаги, в которую завертывают шоколад.

— Да. Это висит на всех деревьях! Откуда же он берется?

— Самолеты сбрасывают его целыми пачками, чтобы нарушить радиосвязь. Кажется, тогда нельзя установить, где они находятся, или что-то в этом роде. Тонко нарезанные полоски станиоля, медленно опускаясь, задерживают радиоволны и мешают им распространяться.

— Жаль, — сказала Элизабет. — Можно подумать, будто весь лес состоит из рождественских елок. Оказывается, и это война. А я-то надеялась, что нам удалось, наконец, убежать от нее.

Они смотрели на лес. Деревья были густо опутаны свисавшими с ветвей блестящими полосками, они сверкали, развеваясь на ветру. Лучи солнца пробивались сквозь облака, и лес становился лучезарной сказкой. И эти полоски, слетавшие вниз вместе с яростной смертью и пронзительным воем разрушения, теперь тихо висели, искрясь и сверкая на деревьях, и казались мерцающим серебром, воспоминанием о детских сказках или о рождественской елке.

Элизабет прижалась к Греберу.

— Пусть этот лес останется для нас таким, каким он кажется, не будем думать о том, какой он на самом деле.

— Хорошо.

Гребер вытащил из кармана шинели книгу, подаренную ему Польманом.

— Мы не можем отправиться в свадебное путешествие, Элизабет. Но Польман дал мне этот альбом с видами Швейцарии. Когда-нибудь, после войны, мы поедем туда и все наверстаем.

— Швейцария! Это где ночью горит свет?

Гребер открыл альбом.

— Нет, и в Швейцарии свет уже не горит. Я слышал в казарме, что мы предъявили ультиматум и потребовали затемнения. Швейцария была вынуждена его принять.

— Почему?

— Наши не возражали против света, пока мы один пролетали над Швейцарией. Но теперь над ней пролетают и другие. С бомбами для Германии. Если где-нибудь города освещены, летчикам легче ориентироваться. Вот почему.

— Значит, и это кончилось.

— Да. Но в одном мы по крайней мере можем быть уверены. Если мы после войны поедем в Швейцарию, все там будет в точности, как в этом альбоме. А относительно видов Италии или Франции, или Англии этого сказать нельзя.

— И насчет видов Германии.

— Да. Германии тоже.

Они начали перелистывать альбом.

— Горы, — сказала Элизабет. — Разве в Швейцарии нет ничего, кроме гор? Разве там нет теплых краев, нет юга?

— Есть! Вот, смотри, Итальянская Швейцария.

— Локарно. Это не там ли происходила знаменитая конференция? Когда решили, что войны больше не будет?

— Кажется, да.

— Недолго же оно выполнялось, это решение.

— Да. Вот Локарно. Посмотри. Пальмы, старинные церкви, а вот Лаго Маджиоре. А вот острова, азалии, мимозы, солнце, мир.

— Как называется это место?

— Порто Ронко.

— Хорошо, — сказала Элизабет и опять легла. — Мы запомним его… Мы туда поедем когда-нибудь. А теперь мне больше не хочется путешествовать.

Гребер захлопнул альбом. Он взглянул на мерцающее между веток серебро и обнял Элизабет за плечи. Он ощутил ее всю, и вдруг увидел лесную землю, и траву, и стебли ползучих растений, и какой-то красноватый цветок с узкими нежными лепестками. Они росли, росли, пока не заслонили весь горизонт, и глаза Гребера закрылись. Ветер умер. Быстро темнело. Издали донеслись едва слышные раскаты. «Артиллерия, — подумал Гребер в полусне, — но откуда? Где я? Где фронт?» А потом с облегчением почувствовал, что Элизабет рядом. «Где же здесь артиллерийские позиции? Должно быть, учебные стрельбы».

Элизабет пошевелилась.

— Что они? — пробормотала она. — Бомбят или летят дальше?

— Нет, это не самолеты.

Раскаты не прекращались, Гребер приподнялся и прислушался.

— Это не бомбы, и не артиллерия, и не самолеты, Элизабет, — сказал он.

— Это гроза.

— А для грозы не рановато?

— Для нее не существует расписаний.

Они увидели первые молнии, которые показались им бледными и искусственными после гроз, создаваемых людьми, да и гром едва ли мог сравниться с гулом летящей эскадрильи самолетов, не говоря уже о грохоте бомбежки.

Пошел дождь. Они побежали через лужайку и спрятались под елями. Тени, казалось, бежали вместе с ними. Шум дождя в кронах деревьев напоминал аплодисменты далекой толпы; при тусклом свете Гребер увидел, что в волосах Элизабет запутались серебристые нити, соскользнувшие с веток. Волосы казались сетью, в которой запутались молнии.

Гребер и Элизабет вышли из лесу и добрались до трамвайной остановки. Под навесом толпились люди. Среди них было несколько молодых эсэсовцев, они принялись разглядывать Элизабет.

Через полчаса дождь прекратился.

— Не пойму, где мы, — сказал Гребер. — В какую сторону нам идти?

— Направо.

Они перешли улицу и свернули в полутемную аллею какого-то бульвара, где длинная вереница людей в полосатой одежде укладывали трубы. Элизабет вдруг выпрямилась, сошла с аллеи и направилась к рабочим. Медленно, почти вплотную проходила она мимо, всматриваясь в каждого, будто искала кого-то. Теперь Гребер заметил на куртках у этих людей номера; вероятно, заключенные из концлагеря, догадался он. Они работали молча, торопливо, не поднимая глаз. Головы их напоминали черепа мертвецов, одежда болталась на тощих телах. Двое изнемогших от усталости заключенных лежали возле забитого досками ларька, где раньше продавали сельтерскую воду.

— Эй! — крикнул какой-то эсэсовец. — Убирайтесь отсюда. Здесь ходить запрещено!

Элизабет сделала вид, что не слышит. Она только ускорила шаг, заглядывая на ходу в мертвенные лица заключенных.

— Назад! Эй вы! Мадам! Вернитесь! Живо! Черт! Не слышите, что ли?

Чертыхаясь, подбежал эсэсовец.

— В чем дело? — спросил Гребер.

— В чем дело? Что вы, оглохли или уши заложило?

Гребер увидел, что подходит второй эсэсовец. Это был обершарфюрер. Позвать Элизабет Гребер не решался, он знал, что она не вернется.

— Мы ищем одну вещичку, — сказал он эсэсовцу.

— Что? А ну, говорите!

— Мы вещичку потеряли… брошку… Кораблик с брильянтами. Проходили вчера поздно вечером и, верно, обронили. Вам не попадалась?

— Что?

Гребер повторил свою ложь. Он видел, что Элизабет уже прошла половину шеренги.

— Здесь ничего не находили, — заявил обершарфюрер.

— Да он просто зубы нам заговаривает, — сказал эсэсовец. — Ваши документы!

Гребер молча посмотрел на него. Он с удовольствием избил бы этого молодчика. Тому было не больше двадцати лет. «Штейнбреннер, — подумал Гребер. — Или Гейни. Все они одного поля ягоды».

— У меня не только есть документы, но даже очень хорошие, — сказал он наконец. — А кроме того, оберштурмбаннфюрер Гильдебрандт — мой близкий друг, если это вас интересует.

Эсэсовец иронически рассмеялся.

— Еще что? Может, и фюрер?

— Нет, насчет фюрера не скажу.

Элизабет почти дошла до конца шеренги. Гребер медленно стал вытаскивать из кармана свое брачное свидетельство.

— Подойдите-ка со мной к фонарю. Читайте, вот. Видите подписи моих свидетелей? И число? Сегодняшнее. Вопросы есть?

Эсэсовец уставился на документы. Обершарфюрер заглядывал через его плечо.

— Да, это подпись Гильдебрандта, — подтвердил он. — Я ее знаю. Но вы все-таки не имеете права ходить здесь. Это запрещено. Ничего не поделаешь. Очень жаль, что брошка пропала.

Элизабет уже прошла до конца шеренги.

— Мне тоже, — ответил Гребер. — Мы, конечно, не будем больше искать, раз это запрещено. Приказ есть приказ.

Он двинулся вперед, желая догнать Элизабет. Но обершарфюрер не отставал от него.

— Может быть, мы еще найдем вашу брошку. Куда ее послать?

— Гильдебрандту, это будет проще всего.

— Хорошо, — сказал обершарфюрер с уважением. — А вы ничего не нашли? — спросил он Элизабет.

Она с недоумением посмотрела на него, будто только что проснулась.

— Я рассказал обершарфюреру про брошку, которую мы здесь потеряли, — быстро сказал Гребер. — Если ее найдут, то доставят Гильдебрандту.

— Спасибо, — удивленно сказала Элизабет.

Обершарфюрер посмотрел ей в лицо и кивнул.

— Положитесь на нас! Мы, эсэсовцы, истинные рыцари.

Элизабет взглянула на заключенных. Обершарфюрер перехватил ее взгляд.

— Если кто-нибудь из этих негодяев посмел ее припрятать, все равно найдем, — галантно заверил он Элизабет. — Будем допытываться, пока из них дух вон…

Элизабет вздрогнула.

— Я не уверена, что потеряла ее именно здесь. Может быть, и в лесу. Я даже думаю, что скорее всего там.

Обершарфюрер ухмыльнулся. Она покраснела.

— Да, скорее всего в лесу, — повторила она.

Обершарфюрер ухмыльнулся еще шире.

— За лес мы не отвечаем.

Гребер стоял так близко к одному согнувшемуся заключенному, что увидел совсем рядом его костлявый череп. Он сунул руку в карман, достал пачку сигарет и, отвернувшись, уронил ее к ногам заключенного.

— Большое спасибо, — сказал он обершарфюреру. — Завтра мы поищем в лесу. Возможно, мы ее там потеряли.

— Не стоит благодарности. Хайль Гитлер! Сердечно поздравляю с законным браком!

— Спасибо.

Они молча шли рядом, пока заключенные совершенно не скрылись из виду. В прояснившемся небе, точно стая фламинго, плыли перламутровые и розовые облака.

— Зря я это сделала, — сказала Элизабет. — Я знаю.

— Ничего. Так уж человек устроен. Не успеет избавиться от одной опасности, как опять готов рисковать.

Она кивнула.

— Ты спас нас этой брошкой. И Гильдебрандтом. Ты в самом деле мастер врать.

— Это единственное, — сказал Гребер, — чему за последние десять лет мы научились в совершенстве. А теперь пошли домой. Наконец-то у меня есть абсолютное, подкрепленное документом право поселиться в твоей квартире. Место в казарме я потерял, а днем ушел и от Альфонса; теперь я, наконец, хочу домой. Хочу с комфортом нежиться в постели, когда ты завтра утром будешь спешить на фабрику, чтобы заработать для семьи кусок хлеба.

— Мне завтра не надо на фабрику. У меня отпуск на два дня.

— И об этом ты говоришь мне только сейчас?

— Я даже хотела сказать завтра утром.

Гребер покачал головой.

— Пожалуйста, без сюрпризов! У нас нет времени на это. Мы должны пользоваться каждой минуткой и быть счастливы. Вот и начнем сейчас же. Дома все есть для завтрака? Или…

— Есть, все есть.

— Хорошо. Мы будем завтракать очень шумно. Если хочешь, можно даже завести Гогенфриденбергский марш. А если фрау Лизер в пылу благородного негодования влетит к нам в комнату, мы огорошим ее, сунем ей в нос наше брачное свидетельство. У нее глаза на лоб полезут, когда она увидит подпись нашего свидетеля-эсэсовца.

Элизабет улыбнулась.

— А может, она и не будет скандалить. В тот раз, передавая мне твой сахар, она заявила, что ты очень порядочный молодой человек. Одному богу известно, откуда такая перемена! Ты не знаешь?

— Понятия не имею. Разве что ее сумели подкупить. Это второе, чему за последние десять лет мы научились в совершенстве.