6. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧАНДАКИ

Онлайн чтение книги Жизнь Будды Aśvaghoṣa
6. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧАНДАКИ

И ночь прешла в одно мгновенье,

Вернулось зренье ко всему,

Царевич посмотрел и в чаще

Обитель Риши увидал.

Ключи журчали и звенели

Необычайной чистоты,

И, увидав, что человека

Здесь не боится зверь лесной,

Возликовал царевич сердцем,

Усталый конь свершил свой бег

И воздохнул, остановившись,

И он подумал: «Добрый знак.

Знать, воля свыше одобряет

И указует это мне».

Сосуд для сбора подаяний

Он в доме Риши увидал.

Увидел и другие вещи,

В порядке полном были все.

Сойдя с коня, его ласкал он

И вскликнул: «Вот, привез меня!»

И взором глаз любовно-тихих,

Как нетревожимый затон,

Взглянув на Чандаку, он молвил:

«О быстроногий! Ты — как конь,

Как легкокрылая ты птица,

Повсюду следовал за мной,

Пока я ехал,— и сердечно

Благодарить тебя хочу.

Тебя как верного лишь знал я,

Теперь как сильный ты предстал,

А может человек быть верным

И силы в теле не иметь.

А ты теперь и честность сердца,

И тело сильное явил,

И, быстроногий, ты за мною,

Не ждя награды, поспешал.

Тебя держать не буду больше,

Хоть можно много слов сказать,

Соотношенье завершилось,

Возьми коня и поезжай.

Что до меня, я в долгой ночи

Неисчислимых перемен

Искал найти вот это место

И наконец его нашел».

Сняв с шеи цепь, златое чудо,

Ее он Чандаке вручил.

«Она твоя,— сказал,— возьми же,

И да утешит скорбь твою».

Взяв из тиары ценный камень,

Что как звезда на нем сиял,

В его протянутую руку

Он это солнце положил.

Сказал: «О Чандака, возьмешь ты

Вот этот камень-самоцвет,

И от меня отцу свезешь ты,

Как знак сердечнейшей любви.

Пред ним почтительно положишь

И от меня моли царя,

Чтобы привязанности чувство

В своем он сердце подавил.

Скажи ему, чтобы избегнуть

Треликой горестной беды —

Рожденья, старости и смерти,—

В лес истязаний я вступил,

Не для небесного рожденья,

Не оттого, что сердцем сух,

Не оттого, что в сердце горечь,

Но чтоб стряхнуть тот гнет скорбей.

Нагроможденья долгой ночи,

Желанья жаждущей любви,

Желаю эту свергнуть тяжесть

И опрокинуть навсегда.

К конечному освобожденью

Я так отыскиваю путь,—

Освобожусь, и уж не нужно

Мне будет больше порывать

Семейной связи, и не нужно

Мне будет покидать мой дом.

О, больше не скорби о сыне!

Он в этом выбрал верный путь.

Пять возжеланий скорбь рождают,

Чрез страсть они приводят скорбь.

От предков, от царей победных,

Я получил блестящий трон,

Но, лишь блюдя благоговейность,

Я отказался от него.

Ты говоришь, я слишком молод

И мудрости искать — не час;

Ты должен знать, что верной веры

Искать — всегда удобный час.

Непостоянство, и превратность,

И смерть — всегда нас стерегут;

И потому я обнимаю

Текущий настоящий день

И знаю, час вполне подходит,

Чтоб веру верную искать.

Но пусть отец, томясь, не рвется

За мною в помыслах своих

И пусть не помнит призрак сына

И ту привязанность порвет.

А ты, прошу я, не печалься

О том, что так я говорю,

Но сохрани заветный камень

И весть мою царю снеси».

С почтеньем слову увещанья

Смущенный Чандака внимал,

И, простирая руки, молвил,

И так царевичу сказал:

«Те повеленья, что даешь мне,

Боюсь, прибавят к скорби скорбь,

Что в сердце глубже погрузится,

Как слон, что бьется меж трясин.

Когда порвут внезапно-грубо

Привязу нежную любви,

Как может тот, в ком бьется сердце,

Не тосковать и не скорбеть!

Руда златая под чеканом

Быть может сломана порой,—

Так как же с сердцем, если сердце

Печали тяжко пригнетут!

Царевич был в дворце сохранен,

Он был как чадо между нянь,—

Как быть ему в лесу дремучем

И истязанья выносить?

Когда коня седлать велел мне,

Я был мучительно смущен,

Но силы Неба мне внушили,

Что должен я послушным быть.

А ты, царевич, так решаясь

Дворец оставить верный свой,

Каким намереньем влеком ты

И чьим покорствуешь словам?

Скорбит народ Капилавасту,

Объята скорбью вся страна,

Отец твой, помнящий про сына,

Ведь он не молод уж теперь,

Его оставить — дурно это.

Коль кто не чтит отца и мать

И дом родимый покидает,—

Одобрить это можно ль нам?

Ты был беспомощным ребенком,

Готами грудь тебе дала

И молоком тебя кормила,—

К ней обращаться ли спиной?

Среди семей достопочтенных,

Где добродетельная мать,

Возможен ли такой поступок

И одобрителен ли он?

Дитя Ясодхары, что будет

От года к году созревать,

Оно так не уйдет из дома

И не покинет мать свою.

Но, если ты семью покинул

И от царя-отца ушел,

Не прогоняй меня отсюда,

Ты мой хозяин, я слуга.

С тобой моим я связан сердцем

Как жар — с кипящею водой,—

Как без тебя могу вернуться,

Тебя оставив меж пустынь?

Как во дворец прийти к царю мне,

Как буду я ответ держать?

Как отвечать мне на упреки

Всех обитателей дворца?

И как описывать тебя мне?

Отшельник телом искажен.

Я полон страха, я робею,

Слов подходящих не найду.

Кто в целом царстве мне поверит?

Коли скажу, что жжет Луна,

Скорей поверят, чем что может

Царевич — жестко поступать.

Утончен сердцем он и нежен,

В нем к людям — жалость и любовь,

А бросить тех, кто был любимым,

Не постоянный в этом дух.

Вернись домой, вернись, молю я,

Свое томление смири».

И слушал Чандаку царевич,

И пожалел его печаль.

Но сердцем был он тверд в решеньи,

И так ему он отвечал:

«Зачем такая боль разлуки,

Зачем она из-за меня?

Все существа, путем различным,

О постоянстве говоря,

Явить хотят свое влиянье,

Чтоб не покинул я родных.

Когда ж умру и стану тенью,

Тогда — как смогут удержать?

Я был во чреве у родимой,

И родила она меня —

И умерла,— вскормить родного

Судьбой ей не было дано.

Одна жива, мертва другая,

Где разность встретится дорог?

Как в чаще леса, на деревьях,

Все птички — по две в темноте,

Придет заря — и разлетелись,

Так все разлуки в мире здесь.

Встают высоко в небе тучки,

Как сонмы островерхих гор,

Но вмиг опять они разъяты,—

Так с человеком человек.

Начально это заблужденье,

Любовь и общность меж людей,

Все, как мечта — за сном, растает,

Не называй же имена.

Коли весенние листочки

Спадают осенью с ветвей,

Здесь часть от целого отходит,—

Так как же в обществе людском?

Меж сочетанных человеков

Еще сильней явленье то.

Оставь же горесть и упреки,

Послушен будь, вернись домой.

Лишь твой возврат — мое спасенье,

Быть может, так вернусь и я.

Узнав, что тверд своим я сердцем,

Не будут думать обо мне.

Но ты слова мои поведай:

«Коли пройду я океан,

Пучину смерти и рожденья,

Тогда опять приду назад.

Но я решился непреклонно,

Коль не найду — чего ищу,

Мой прах развеется по ветру,

Среди безлюдья и пустынь».

И белый конь, его услыша,

Когда сказал он те слова,

Пал на колени пред высоким,

И ноги он ему лизал,

И плакал грустными очами,

И испускал глубокий вздох,—

Царевич нежною рукою

Его по темени ласкал.

И молвил белому коню он:

«Товарищ верный, не скорби,

Хоть я грущу, скакун мой быстрый,

Так расставаяся с тобой.

Твоя окончилась заслуга,

И доблесть ты явил сполна,

Надолго отдых ты узнаешь

От мук рождения теперь.

И вот сейчас твоя награда,

Каменья ценные возьми

И этот меч, что искры мечет,

И вслед за Чандакой ступай».

Горящий как драконье око,

Царевич вынул острый меч,

И узел он волос им срезал,

В котором яркий яхонт рдел.

Он бросил волосы в пространство,

Они взошли на небосвод

И плыли там в провалах света,

Как крылья феникса плывут.

И там, где тридесять три бога,

Схватили духи Света их,

И, завладевши волосами,

Они вернулись в небеса.

Свершители благоговений,

Они свершают их вдвойне,

Владея тем венцом лучистым,

Покуда Правый жив Закон.

Царевич царственный подумал:

«Моя краса теперь ушла,

Освободиться только нужно

От этих шелковых одежд».

Узнав, о чем царевич мыслит,

Тут Дэва Чистой высоты

Взял лук, за пояс вставил стрелы

И вмиг охотником предстал.

На нем покров был темноцветный,

И так к царевичу он шел,

Царевич видел цвет покрова,

Смотрел на этот цвет земли

И думал — он Подходит к Риши,

Нейдет к охотнику совсем.

Его к себе он подзывает

И мягко говорит ему:

«Как будто бы он не был темным,

Мне приглянулся твой покров,

Дай мне, прошу, твою одежду,

А я в обмен отдам свою».

«Хоть мне нужна моя одежда,

Чтоб дичь не видела меня,—

Тот молвил,— но тебе в угоду,

Отдам ее в промен твоей».

Охотник, взяв наряд роскошный,

Вновь принял свой небесный лик,—

Царевич с Чандакой, то видя,

Мысль редкостную ощутил:

«Покров тот — не покров обычный,

Не человек мирской был в нем».

И был возрадован царевич,

Смотря на этот темный цвет.

Потом, как туча, что нависла

И окружила лик Луны,

На миг застывшим глянув взглядом,

Он в грот отшельника вступил.

Не отрываясь зорким взором,

Печально Чандака глядел,

И вот ушел, исчезло тело,

Его уж больше не видать.

«Мой господин и мой хозяин

Теперь покинул отчий дом,—

Вскричал он горестно,— покинул

Любимых, кровных, и меня.

Он в цвет земли теперь оделся,

Вошел в мучительный он лес».

Воздевши руки, так скорбел он

И в скорби двигаться не мог.

И наконец, руками взявшись

За шею белого коня,

Пошел вперед он, спотыкаясь,

И, медля, все смотрел назад.

И тело шло своей дорогой,

А сердце шло своим путем,

И в мыслях так он забывался

И потуплял свой взор к земле,

И упадающие веки

Он снова к небу поднимал,

Вставал, упав, и снова падал,

И плакал, и домой так шел.


Читать далее

6. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧАНДАКИ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть