Онлайн чтение книги Аббатство кошмаров
Глава 2

Вскоре после столь несчастливой развязки любви Скютропа  к  мисс  Эмили Джируетт мистер Сплин помимо воли был впутан в тяжбу, которая требовала  его нижайшего присутствия в высочайших судебных инстанциях. Скютроп остался один в Кошмарском аббатстве. Однажды обжегшись, он боялся огня женских  глаз.  Он бродил по просторным покоям и по садовой террасе, "устремя свои мыслительные способности на мыслимость мышления". Терраса  упиралась  в  юго-западную башню, как уже  знает  читатель,  разрушенную  и  населенную  совами.  Здесь Скютроп сиживал по вечерам на замшелом камне, облокотясь о ветхую стену. Над головой у него густо вился плющ и гнездились  совы,  а  в  руках  держал  он "Страдания юного  Вертера".  Страсть  к  романам  развилась  в  нем  еще  до университета, где, должны мы признать к чести сего заведения,  его  излечили от охоты к чтению всякого рода; излечение было бы полным, когда  б  разбитые любовные надежды и полное одиночество не  привели  сообща  к  новой  вспышке болезни. Он жадно накинулся  на  немецкие  трагедии  и,  по  совету  мистера Флоски,  углубился  в  толстые  томы  трансцендентальной  философии,  находя награду  трудов  в  сложных  туманных:  периодах  и  загробных  фигурах.   В соответственном уединении Кошмарского аббатства унылые идеи  метафизического романтизма и романтической метафизики тотчас пустили ростки  и  дали  пышные всходы химер.

Страсть  к  переустройству  мира овладела его умом. Он строил воздушные замки, назначая их для тайных судилищ и встреч иллюминатов, с помощью  которых надеялся он обновить природу человеческую. Замышляя совершенную  республику, себя самого уже видел он самодержавным владыкой этих ревнителей свободы.  Он спал, спрятав под подушкой  "Ужасные  тайны",  ему  снились  почтенные элевтерархи и мрачные конфедераты, по  ночам  сходящиеся  в  катакомбах. По утрам он бродил по своему кабинету,  погрузясь  в  зловещие  мечты, надвинув на лоб, как камилавку, ночной колпак и, словно  тогой  заговорщика, окутавшись полосатым ситцевым халатиком.

- Действие, - так говорил он сам с собой, - есть итог убеждений, и новые убеждения ведут к новому обществу. Знание есть  власть:  она  в  руках немногих,  и  они  пользуются  ею,  угнетая  большинство,  ради   увеличения собственного богатства и могущества. Но если была б она  в  руках  немногих, которые бы ею пользовались  в  интересах  большинства?  Быть  может,  власть станет общим достоянием и толпа сделается просвещенной? Нет. Народам надобно ярмо. Но дайте же  им  мудрых  вожатых.  Пусть  немногие  думают,  а  многие действуют. Лишь на том может  стоять  разумное  общество.  Так  мыслили  еще древние: у старых философов были ученья для посвященных и для непосвященных. Таков великий Кант; свои прорицанья он излагает языком,  понятным  лишь  для избранных. Так думали иллюминаты, чьи тайные союзы  были  грозой  тирании  и мракобесия, и, заботливо  отыскивая  мудрость  и  гений  в  скучной  пустыне общества, подобно тому как пчела  собирает  мед  с  терний  и  крапивы,  они связали все  человеческие  совершенства  узами,  из  которых,  не  будь  они безвременно разорваны, выковались бы новые убеждения, и мир бы обновился.

Скютроп далее размышлял о том, стоит ли возрождать союз обновителей. И, дабы лучше уяснить себе собственные свои идеи и  живее  ощутить  мудрость  и гений эпохи, он написал и тиснул в печати трактат, где взгляды его были старательно прикрыты монашеским клобуком трансцендентального  стиля,  сквозь который проглядывали,  однако,  весьма  опасные  намеки,  призванные  начать всеобщее брожение в умах. С  трепетом  ожидал  он  последствий,  как  минер, взорвав  поезд,  ждет,  когда  взлетит  на  воздух  скала.  Но  сколько   ни вслушивался, он ничего не слышал, ибо взрыв если и произошел,  то  не  столь громкий, чтоб шелохнуть хоть  единый  листик  плюща  на  башнях  Кошмарского аббатства;  а  несколько  месяцев  спустя  получил  он  письмо   от   своего книгопродавца, который извещал, что семь  экземпляров  проданы,  и  заключал вежливой просьбой о возмещении издержек.

Скютроп  не  отчаивался.  "Семь  экземпляров,  -  думал  он.   -   Семь экземпляров проданы. Семь - число мистическое и предвещает удачу.  Найти  бы мне  тех  семерых,  что  купили  мои  книжки,  и  это  будут  семь   золотых светильников, которыми я озарю мир".

Скютроп  от  природы  имел  наклонность   к   механике,   и   благодаря романтическим помыслам она все более в нем развивалась.  Он  вычертил  планы  келий, потайных дверей, ниш, альковов и подземных переходов,  пред  которыми оказалась бы тщетна вся опытность парижской полиции.  Пользуясь  отсутствием мистера Сплина, он потихоньку провел в аббатство  немого  столяра  и  с  его помощью воплотил один из этих прожектов у себя в башне. Скютроп понимал, что судьбе великого вождя  всеобщего  обновленья  грозят  ужасные  перипетии,  и решился ради счастья человечества принять все мыслимые предосторожности  для сохранения своей особы.

Слуги, и даже женщины, научились молчать. Глубокая тишина воцарилась  в стенах аббатства и вокруг; лишь звук  неосторожно  захлопнутой  двери  вдруг отзовется далеко по галереям да ненароком вспугнет  сонное  эхо  тяжкий  шаг задумчивого дворецкого. Скютроп  ступал  как  великий  инквизитор,  и  слуги шарахались  от  него,  как  привидения.  Когда  по  вечерам  он   предавался размышлениям у себя на террасе под увитой плющом развалиной башни, слуха его достигали лишь жалобные голоса пернатых хористок - сов, шорох ветра в плюще, редкий бой часов да мерный плеск волн о низкий  ровный  берег.  Он  меж  тем попивал мадеру и готовил полный ремонт здания человеческой природы.