Онлайн чтение книги Аббатство кошмаров
Глава 6

Мистер Гибель нашел дочь свою Селинду в Лондоне и, как только  улеглась первая радость встречи, сообщил ей, что присмотрел для нее мужа. Юная леди с большой твердостью отвечала, что берет на себя смелость выбирать мужа  сама. Мистер Гибель сказал, что дьявол всегда вмешивается во все его дела, но  что он, со своей стороны, уже решился не брать  на  душу  греха  и  не  потакать проискам Люцифера, и, следственно, она должна  пойти  замуж  за  того,  кого выбрал для нее отец. Мисс Гибель возразила, что решительно не согласна.

- Селинда, Селинда, - сказал мистер Гибель, - ты решительно должна.

- Разве мое состояние не принадлежит мне, сэр? - спросила Селинда.

- Тем досадней, - отвечал мистер Гибель. - Но я управу на  тебя  найду, мать моя. Уж я сумею укротить строптивую девчонку.

Они простились на ночь каждый при своем мнении, а  утром  комната  юной леди оказалась пуста, и мистер Гибель мог только теряться в догадках о  том, что с нею сталось. Он искал ее повсюду,  то  и  дело  наезжая  в  Кошмарское аббатство посоветоваться с  другом  своим  мистером  Сплином.  Мистер  Сплин соглашался с  мистером  Гибелем,  что  тут  ужасающий  пример  своенравия  и непослушания воле родительской,  а  мистер  Гибель  обещал,  что,  когда  он настигнет беглянку, он покажет-таки ей, что "к ней сошел  диавол  в  сильной ярости".

Вечером, как всегда, все сошлись в  библиотеке;  Марионетта  сидела  за арфой, его сиятельство мистер  Лежебок  сидел  рядом  и  перелистывал  ноты, рискуя перенапрячь свои силы. Его преподобие мистер Горло время  от  времени сменял его, беря на себя сей сладостный  труд.  Скютроп,  терзаемый  демоном ревности, сидел в углу и кусал губы и ногти. Марионетта поглядывала на него, совершенно выводя его из себя добродушнейшей улыбкой, которой старался он не замечать, отчего приходил в еще большее смятение. Он положил на  колени  том Данта и делал вид, будто углублен в чтение "Чистилища", хоть не  понимал  ни слова, о чем вполне догадывалась Марионетта; перейдя комнату, она  заглянула в книгу и сказала:

- Я вижу, вы посреди "Чистилища".

- Я посреди ада, - отвечал Скютроп, сам не свой от бешенства.

- О? - сказала она. - Тогда перейдемте в тот угол, и я спою  вам  финал из "Дон-Жуана".

- Оставьте меня, - сказал Скютроп.

Марионетта взглянула на него с улыбкой и укором и сказала:

- Несправедливый, упрямый злюка, вот вы кто!

- Оставьте меня, - отвечал Скютроп, но уже куда с меньшей  пылкостью  и вовсе не желая, чтобы его поймали на слове. Марионетта тотчас  его  оставила и, снова садясь к арфе, сказала погромче, чтобы Скютроп услышал:

- Читали вы когда-нибудь Данта, мистер Лежебок? Скютроп читает Данта, и сейчас он в чистилище.

- Ну а я, - отвечал его сиятельство мистер Лежебок, - я не читаю сейчас Данта, и я в раю. - И он поклонился Марионетте.

Марионетта: Вы очень любезны, мистер Лежебок; и, полагаю, очень любите Данта.

Его сиятельство мистер Лежебок: До последнего времени Дант мне как-то не попадался. В библиотеке моей его не было, а если б и был, я б не собрался его прочесть. Но нынче, я вижу, он входит в моду, и боюсь, как-нибудь утром мне придется его прочитать.

Марионетта: Нет,  непременно  читайте  его  вечером,  слышите!  Любили   ль   вы когда-нибудь, мистер Лежебок?

Его сиятельство мистер Лежебок: Уверяю вас, мисс О'Кэррол, - никогда. Пока не  приехал  в  Кошмарское аббатство. И любить, скажу я вам, так приятно; но от этого  столько  тревог, что, боюсь, я не выдержу напряжения.

Марионетта: Преподать  вам  краткий  способ  ухаживать  вовсе  без  тревог? 

Его сиятельство мистер Лежебок: Вы  безмерно  меня  обяжете.  Я  горю  нетерпеньем  выучиться  вашему способу.

Марионетта: Садитесь к даме спиною и читайте Данта; только непременно  начните  с середины и листайте сразу по три страницы - вперед и назад, - и  она  тотчас догадается, что вы от нее без ума.

(Его сиятельство мистер Лежебок, сидя между Марионеттой и  Скютропом  и все свое внимание обрати к чаровнице,  не  видит  Скютропа,  поступающего  в точности согласно ее описанью)

Его сиятельство мистер Лежебок: Вы изволите шутить, мисс О'Кэррол. Леди,  конечно,  подумает,  что  я ужаснейший невежа.

Марионетта: Нисколько. Разве что удивится тому, как странно иные выказывают  свои чувства.

Его сиятельство мистер Лежебок: Однако ж, покоряясь вам...

Мистер Флоски (подходя к ним с дальнего конца комнаты): Мистер Лежебок считает, кажется, что Дант входит в  моду,  так  ли  я расслышал?

Его сиятельство мистер Лежебок: Я  осмелился  это  заметить,  хоть  говорю  о  подобных  предметах  с сознанием собственного ничтожества в присутствии такого  великого  человека, как вы, мистер Флоски. Я не знаю Дантовых форм и фигур, не знаю  даже  цвета его чертей, но, коль скоро он входит  в  моду,  заключаю,  что  они  у  него черные; ибо черный  цвет,  я  полагаю,  мистер  Флоски,  и  особенно  черная меланхолия в моде у нынешних сочинителей.

Мистер Флоски: В самом деле на черную меланхолию большой спрос, но, когда - чем черт не шутит - ее нет под рукой, ее заменяет зеленая тоска, серая скука, а также хандра, уныние, ночные кошмары  и  прочая  чертовщина.  Из-за  чая,  поздних обедов и Французской революции все пошло к дьяволу  и  в  игру  вступил  сам дьявол.

Мистер Гибель (встрепенувшись): В сильной ярости.

Мистер Флоски: Здесь не игра слов, но суровая и горестная истина.

Мистер Лежебок: Чай, поздние обеды, Французская  революция.  Я  не  вполне  улавливаю связь идей.

Мистер Флоски: Я бы весьма огорчился, если б вы ее улавливали; мне  жаль  того,  кто улавливает связь собственных идей. Еще более жаль мне  того,  в  чьих  идеях любой другой улавливает связь. Сэр, величайшее зло в том,  что  моральная  и политическая литература наша чересчур доступна; доступность, вообще ясность, свет - величайший враг таинственного, а  таинственное  -  друг  вдохновенья, восторга и поисков. А поиски  отвлеченной  истины  -  занятие  исключительно благородное, если только истина - цель поисков - настолько  отвлеченна,  что недоступна человеческому пониманию. И в этом смысле меня вдохновляют  поиски истины. Но только в этом, и ни в каком другом,  ибо  радость  метафизических изысканий не в цели, но в средствах; и, как скоро цель достигнута,  нет  уже радости от средств. Для здоровья уму нужны упражнения. Лучшее упражнение ума - неустанное рассужденье.  Аналитическое  рассужденье  -  занятье  низкое  и ремесленное, ибо ставит своей целью  разобрать  на  составные  части  грубое необработанное вещество познания и извлечь оттуда несколько  упрямых  вещей, именуемых фактами, которые, как и все даже отдаленно ни них  похожее,  я  от всего сердца ненавижу.  Синтетическое  же  рассужденье  стремится  к  некоей недостижимой отвлеченности, подобной мнимой величине в алгебре, начинается с принятия на веру двух положений, которых нельзя доказать, объединяет эти две посылки для создания третьей,  и  так  далее  до  бесконечности,  несказанно обогащая человеческий разум. Прелесть процесса состоит в том, что каждый шаг ставит  вас  перед  новым  разветвленьем  пути,  и  так   в   геометрической прогрессии; так что вы непременно  заблудитесь  и  сохраните  здоровье  ума, постоянно упражняя его бесконечными поисками выхода; потому-то я и  окрестил старшего сына Иммануил Кант Флоски.

Его преподобие мистер Горло: Как нельзя более понятно.

Его сиятельство мистер Лежебок: Но каким образом ведет все это к Данту, к черной меланхолии, хандре и ночным кошмарам?

Мистер Пикник: К Данту, пожалуй, не совсем, но к ночным кошмарам ведет.

Мистер Флоски: Нашу литературу мучат кошмары - это несомненно и весьма отрадно.  Чай расшатал наши нервы; поздние обеды делают из нас рабов  несварения  желудка; Французская революция сделала для нас  пугалом  самое  слово  "философия"  и отбила у лучших, избранных членов общества (к числу  коих  и  я  принадлежу) всякий вкус к политической  свободе.  Та  часть  читающей  публики,  которая грубой пище разума предпочла легкую диету вымысла, требует все новых  острых соусов, ублажая свое развращенное воображенье. Довольно долго  питалась  она духами, домовыми и скелетами (мне и другу моему мистеру Винобери обязана она изысканнейшим угощеньем), пока и сам дьявол, даже  увеличенный  до  размеров горы Афон, не сделался слишком "простым, обыкновенным,  из  низкого  народа", для ее неумеренного  аппетита.  Духи,  следственно,  были  изгнаны,  а дьявол брошен во тьму внешнюю, и нам осталось одно  духовное  наслажденье  - разбирать пороки и самые низкие страсти, свойственные человеческой  природе, спрятанные под маскарадными костюмами  героизма  и  обманутого  великодушия; весь секрет в том, чтоб создать сочетания, совершенно не вяжущиеся  с  нашим опытом, и пришить пурпурную заплату какой-нибудь  редкостной  добродетели  к тому  именно  персонажу,  которому  никак  не  может  она  быть  присуща   в действительности; и не только этой единственной  добродетелью  искупить  все явные и подлинные пороки персонажа, но  представить  самые  эти  пороки  как непременное дополненье и необходимые свойства и черты указанной добродетели.

Мистер Гибель: Потому что к нам сошел дьявол и ему нравится разрушать и  путать  все наши представленья о добре и зле.

Марионетта: Я не вполне поняла вашу мысль, мистер Флоски, и рада бы, чтоб вы  мне ее немного разъяснили.

Мистер Флоски: Достаточно одного-двух примеров, мисс О'Кэррол. Стоит мне собрать все самые подлые и омерзительные черты ростовщика-еврея и к  ним,  как  гвоздем, прибить одно качество - безмерное человеколюбие - и вот уже готов прекрасный герой романа в  новейшем  вкусе,  а  я  внес  свою  лепту  в  модный  способ потреблять пороки в тонкой и ненатуральной обертке добродетели, как если  бы паука в золотой облатке потребляли в качестве  целительного  порошка.  Точно так, если некто набросится на меня в темноте, собьет с ног и  силой  отберет часы и деньги, я могу не остаться внакладе, выведя  его  в  трагедии  пылким юношей, лишенным наследства по  причине  его  романтического  великодушия  и щедрости, снедаемым упоительной ненавистью к миру вообще  и  к  отечеству  в частности и самой возвышенной и чистой любовью к собственной  особе.  Затем, добавив сумасбродную девицу, с которой вместе нарушит он подряд  все  десять заповедей (всякий раз,  как  вы  убедитесь,  из  благороднейших  побуждений, каковые надобно прилежно разобрать), я получу  парочку  трагических  героев, как нельзя более подходящих для того вида словесности  нынешней,  которую  я называю Патологической анатомией черной желчи и которая достойна  всяческого восхищенья, ибо  открывает  широчайший  простор  для  проявления  умственных способностей.

Мистер Пикник: И почти  столь  же  удачного  их  употребления,  как  если  бы  тепло оранжереи использовалось для выведения колючек и шипов размерами  с  дерево. Если мы этак и дальше  будем  продолжать,  мы  выведем  новый  сорт  поэзии, которой главною заботой будет - забыть о том, что есть  на  свете  музыка  и сиянье солнца.

Его сиятельство мистер Лежебок: Боюсь, что именно это случилось сейчас с нами, иначе мы бы, уж верно, не предпочли музыке мисс О'Кэррол разговора о столь скучных материях.

Мистер Флоски: Я буду счастлив, если мисс О'Кэррол напомнит нам, что есть еще музыка и солнце...

Его сиятельство мистер Лежебок: В прелестном голосе и улыбке. Могу ли я молить о чести?

(Переворачивает ноты)

Все умолкли, и Марионетта спела:

Скютроп тотчас поставил Данта на полку и присоединился к  кружку  подле прелестной певицы. Марионетта подарила его  ободряющей  улыбкой,  совершенно вернув ему  самообладание,  и  весь  остаток  вечера  прошел  в  безмятежном согласии. Его сиятельство мистер  Лежебок  переворачивал  ноты  с  удвоенной живостью, приговаривая:

- Вы не знаете снисхождения к  немощным,  мисс  О'Кэррол.  Спасаясь  от насмешек ваших, я бодрюсь изо всех сил, а мне ведь вредно напрягаться.