Онлайн чтение книги Аббатство кошмаров
Глава 8

На другой  день  Марионетта  заметила  в  Скютропе  волнение,  которого причины она не могла дознаться. Сначала хотелось ей верить, что оно  вызвано каким-то преходящим пустяком и через день-другой улетучится. Но  вопреки  ее ожиданиям оно час от часу все возрастало.  Она  знала,  что  Скютроп  весьма склонен любить таинственность ради таинственности;  точнее,  он  прибегал  к тайне для достижения своих целей, но избирал лишь те цели,  какие  требовали тайны. Теперь же, казалось, на него обрушилось куда более таинственного, чем допускала эта система, и покров тайны очень его стеснял.  Все  милые  уловки Марионетты утратили свою силу и не могли более ни взбесить его, ни  утешить; она поняла, что влияние ее уменьшилось, и это произвело в ней упадок духа и, следственно,  унылую  сдержанность  манер,  каковая  не  могла  укрыться  от внимания  мистера  Сплина;  и  этот  последний,  справедливо  рассудив,  что исполнение его желаний, касаемых до мисс Гибель, есть  вещь  невозможная  (и день ото дня невозможней  из-за  отсутствия  юной  леди),  постепенно  начал смиряться с мыслью о том, что дочерью его будет Марионетта.

Марионетта не раз тщетно пыталась вырвать  у  Скютропа  его  тайну;  и, наконец отчаявшись в этой затее,  она  решила  узнать  разгадку  от  мистера Флоски, дражайшего друга Скютропа, чаще прочих допускаемого  в  неприступную башню. Однако мистер Флоски более не показывался по утрам.  Он  углубился  в сочинение унылой баллады. И вот, когда тревога Марионетты  победила  чувство благоприличия, она решилась сама пойти в покой, избранный  им  для  занятий. Она постучалась и, услышав "Войдите",  переступила  порог.  Был  полдень,  и солнце ярко сияло к великому неудовольствию мистера Флоски, который устранил неудобство, затворив ставни и задернув занавеси. Он сидел у стола при  свете одинокой свечи и держал в одной руке перо, а  в  другой  солонку,  время  от времени посыпая фитиль солью, дабы свеча горела синим  пламенем.  Он  поднял "поэта взор в возвышенном безумье" и устремил его на Марионетту,  будто она призрачная  фея  очарованных  видений;  затем  с  явственным  страданьем прикрыл глаза рукою, покачал головою, потер  глаза,  словно  просыпаясь  ото сна, и с самой жалостной, самой достойной Джереми Тейлора печалью спросил:

- Чему обязан я сей нечаянной радостью, мисс О'Кэррол?

Марионетта: Простите, что помешала вам, мистер Флоски, но интерес,  который  я... который вы выказываете моему кузену Скютропу...

Мистер Флоски: Прошу прощенья, мисс О'Кэррол.  Я  не  выказываю  интереса  никому  и ничему на свете; каковая позиция, ежели вы вникнете в ее суть,  есть  высшее проявление благороднейшего человеколюбия.

Марионетта: Совершенно верю вам, мистер Флоски;  я  не  сильна  в  метафизических тонкостях, однако ж...

Мистер Флоски: Тонкостях! Милая мисс Кэррол, с прискорбием вижу я, что вы разделяете грубое заблуждение читающей публики,  которую  непривычное  сочетание  слов, влекущее за собой сближение антиперистатических понятий, тотчас  наводит  на мысль о сверхсофистической парадоксологии.

Марионетта: Право же, мистер Флоски, меня оно на эту мысль не наводит. Я пришла к вам с целью получить сведения...

Мистер Флоски (качая головой):  Никто еще и никогда не приходил ко мне с подобной целью.

Марионетта: Я думаю, мистер Флоски... то есть я верю... то  есть  я  полагаю,  то есть мне представляется...

Мистер Флоски: ... id est, cioe, c'est a dire {то есть}, ваше  "то есть", если вы извините  мою  смелость,  мисс  О'Кэррол,  к  данному  случаю неприложимо. Думать - не то же, что верить, ибо вера  во  многих  частностях происходит от полного отсутствия, полного отрицания мысли и  являет  поэтому самое  здравое  состояние  разума;  мысль  и  вера  существенно  отличны  от предположенья, а оно, в свою очередь, рознится  от  представленья.  Различие между предположеньем и  представленьем  -  один  из  темнейших  и  важнейших вопросов метафизики. Я написал семьсот страниц, обещая разъяснить  этот вопрос, и слово мое так же верно, как банковский чек.

Марионетта: Поверьте, мистер Флоски, метафизика интересует  меня  не  более,  чем банковские чеки; и если бы вы могли снизойти до простой девушки и заговорить понятным языком...

Мистер Флоски: Мне  до  вас  снизойти!  Не  говорите  так.  Да  знаете  ли  вы,  что разговариваете со скромнейшим из людей, который облекся в доспехи святости и окутался, как простым плащом, одеждами смиренья?

Марионетта: У моего кузена Скютропа с недавних пор очень таинственный вид, и  это меня тревожит.

Мистер Флоски: Странно: ничто так не пристало человеку,  как  таинственный  вид.  На таинственности зиждется все, что только есть прекрасного в поэзии, все,  что только  есть  священного  в  вере,  все,  что  только  есть   невнятного   в трансцендентальной психологии. Я  пишу  балладу,  где  все  тайна;  она  "из вещества того же, что и сны сотворены" и даже просто сотворена из  сна; ибо прошлой ночью я заснул, как всегда, над своею книгой,  и  мне  приснился чистый разум; во сне сочинил я пятьсот строк; таким образом  приснилась мне моя баллада, и ныне я действую  как  сам  себе  Питер  Пигва  и  сочиняю балладу про свой сон, и она будет называться "Сон основы", потому что в  ней нет никакой основы.

Марионетта: Я вижу, мистер Флоски, вы находите мое вторжение нелепым и в отместку говорите вздор. (При слове "вздор" мистер Флоски так вздрогнул, что едва  не опрокинул стол) Уверяю вас, я никогда б не посмела вас  тревожить,  если  б для меня не был так важен вопрос, какой я хочу вам  задать.  (Мистер  Флоски выслушал ее с мрачным достоинством)   Что-то  тайно  терзает  душу  Скютропа (мистер Флоски промолчал). Он очень несчастлив... Мистер Флоски... Не знаете ль вы причины... (Опять мистер Флоски промолчал) Мне  бы  только  узнать... Мистер Флоски...  нет  ли  кое-чего...  чему  можно  помочь  кое-чем...  что кое-кто... о ком я кое-что знаю... мог бы сделать.

Мистер Флоски (помолчав): Существует множество способов  выведывать  тайны.  Самые  испытанные, теоретически рассмотренные и практически предложенные в философских  романах суть подслушивание под  дверью,  подглядывание  в  щелку,  подбор  ключей  к комодам и конторкам, чтение чужих  писем,  отпаривание  облаток,  поддевание сургучной  печати  горячей  проволокой  -  ни  один  из  этих  способов   не представляется мне приличным.

Марионетта: Неужто,  мистер  Флоски,  вы  могли  заподозрить  во  мне  склонность заимствовать или поощрять подобные низости?

Мистер Флоски: Их, однако  ж,  рекомендуют,  и  со  стройными  доводами,  сочинители основательные и знаменитые в качестве  простых  и  легких  способов  изучать характеры и удовлетворять ту похвальную  любознательность,  которой  цель  - постижение человеческой натуры.

Марионетта: Нравственные понятия, которые вы не одобряете, мне так же  незнакомы, как и  метафизика,  которую  вы  любите.  Я  лишь  хотела  с  вашей  помощью дознаться, что стряслось с моим кузеном; мне тяжко видеть его в печали, и, я думаю, для нее есть причина.

Мистер Флоски: А я так думаю, что для нее нет причины; печаль нынче  в  моде.  Иметь для нее причину было б куда как пошло;  печалиться  же  без  причин  -  есть свойство гения; искусство тосковать из любви к тоске доведено в наши дни  до совершенства; и древнему Одиссею, показавшему блистательный пример  мужества в злоключениях  действительных,  пора  уступить  место  герою  современному, являющему более поучительный образец унылого раздраженья от вымышленных бед.

Марионетта: Вы премного меня обяжете, мистер  Флоски,  если  дадите  мне  простой ответ на простой вопрос.

Мистер Флоски: Это невозможно, милейшая мисс О'Кэррол. Никогда еще в жизни не  давал я простого ответа на простой вопрос.

Марионетта: Знаете вы или нет, что случилось с моим кузеном?

Мистер Флоски: Сказать, что я не знаю, значило бы сказать, что я в чем-то  несведущ; но,  избави  бог,  чтоб  трансцендентальный  метафизик,  наделенный  чистыми дочувственными  познаниями  обо  всем  на  свете  и  носящий  в  голове  всю геометрию, даже не заглянув  в  Эвклида,  впал  в  столь  эмпирическое заблуждение, как объявить себя в чем-то несведущим; сказать же, что я  знаю, значило б утверждать возможность  несомненного  и  обстоятельного  знания  о данной реальности, что, если вникнуть в природу факта и принять во внимание, насколько по-разному одно и то же событие может быть освещено...

Марионетта: Воля ваша, мистер Флоски, вы либо ничего  не  знаете,  либо  решились ничего мне не говорить; прошу прощенья за то, что без нужды вас потревожила.

Мистер Флоски: Милейшая мисс О'Кэррол, право  же,  я  и  сам  от  души  бы  рад  вас ободрить, но, если хоть одна живая душа сможет сообщить о том, что  добилась каких бы то ни было сведений о каком бы то ни было  предмете  от  Фердинандо Флоски, моя трансцендентальная репутация погибнет безвозвратно.