Онлайн чтение книги Пропавшая весной Absent in the Spring
Глава 3

Джоанна перестала писать и посмотрела на часы.

Четверть первого.

Она написала три письма и уже хотела начать четвертое, но в авторучке кончились чернила. Кроме того, она заметила, что в ее блокноте осталось всего несколько листков. Какая досада! Она собиралась написать еще несколько писем.

Хотя, рассуждала она, в этом писании есть определенное однообразие… Вокруг одни лишь песок да солнце, и как прекрасно просто сидеть, ничего не делать, только думать! Все это так, но все-таки как трудно излагать фразами одно и то же событие каждый раз по-новому.

Она зевнула. Солнце даже через шляпу слегка напекло ей голову, и ей захотелось спать. Наверное, после завтрака лучше было бы лечь в постель и поспать еще немного.

Она поднялась на ноги и неторопливо зашагала в сторону гостиницы.

Чем, интересно, сейчас занимается Бланш? Вероятно, она уже добралась до Багдада и встретилась со своим мужем. Судя по ее словам, ее муж должен производить кошмарное впечатление. Бедняжка Бланш! Как все-таки ужасно: вот так упасть на самое дно жизни! Если бы не этот смазливый ветеринар Гарри Марстон, который сломал ей жизнь, Бланш наверняка вышла бы замуж за какого-нибудь приличного человека, вроде Родни. Она ведь призналась, что ей нравятся мужчины типа Родни.

Да, но Бланш сказала что-то еще. Что она сказала? Что-то о Родни, о том, что у него блудливые глаза. Какое гадкое выражение! И совершенно несправедливое. Совершенно несправедливое! Родни никогда не позволял себе…

И вдруг, как и тогда, в первый раз, на поверхности ее сознания мелькнула мысль, тень мысли, но уже не так быстро, как ящерица, и Джоанна успела ее осознать.

Эта девчонка Рэндольф…

В самом деле, с негодованием подумала Джоанна, подсознательно ускоряя шаг, словно стараясь убежать от непрошенной мысли. «Представить себе не могу, почему в голове у меня засела эта девчонка Рандольф? – подумала она. – Не то, чтобы Родни…»

«Я уверена, что между ними ничего не было!» – подумала она.

«Совсем ничегошеньки!»

Все дело в том, что такой была сама Мирна Рэндольф. Пышнотелая, смуглая, чрезвычайно сексапильная! И уж если она увлекалась каким-нибудь мужчиной, то вовсе не стремилась делать из этого глубокую тайну. Скорее даже наоборот.

Мягко говоря, она сама чуть ли не вешалась на шею Родни. Она постоянно твердила направо и налево о том, что за великолепный человек Родни Скудамор! Она всегда старалась попасть с ним в пару, когда играли в теннис! И на вечеринках взяла себе за правило сидеть с ними за столом и молча пожирать его глазами!

Конечно же, Родни отчасти льстило такое внимание. Да и любому мужчине польстило бы. Даже было бы весьма странно, если бы Родни остался абсолютно равнодушным к столь откровенным знакам внимания, которые ему оказывала девушка, намного моложе его самого, да еще одна из первых красавиц городка!

«Каких глупостей я все-таки умудрилась избежать! – с самодовольством подумала Джоанна, – Будь я обычной женщиной, не столь проницательной и тактичной, я бы закатывала такие скандалы, о которых сама жалела бы потом до скончания своих дней!» Она с удовольствием вспоминала то время и свое поведение. Она превосходно справилась с щекотливой ситуацией. Да, чистая работа, ничего не скажешь!

– Твоя приятельница ожидает тебя, Родни, – с улыбкой сказала она мужу в один из таких моментов. – Не заставляй ее мучиться. Кто? Конечно же, Мирна Рэндольф! Да, представь себе, дорогой, ты ее просто очаровал. Она милая девушка, но порой бывает такая смешная!

– Я больше не стану играть с нею, – проворчал Родни, сильнее всего на свете опасавшийся показаться смешным. – Я пропускаю сет, пусть она играет с кем-нибудь другим.

– Веди себя прилично, Родни! – приструнила она мужа. – Сыграй с нею хотя бы один сет.

Да, это был самый правильный ход, изящный и непринужденный. Она совершенно ясно показала всем, что между этой сопливой девчонкой и ее солидным Родни не может быть ничего серьезного.

Да и для Родни такой ход оказался весьма удачным. Правда, он всю игру недовольно ворчал с раздраженным видом. Мирна Рэндольф относилась к тем девушкам, которых любой мужчина находит красавицами. Она была капризна, она окатывала презрением и осыпала насмешками своих многочисленных поклонников, не стесняясь говорить им в лицо откровенные грубости, а оттолкнув, тут же возвращала назад ласковым многообещающим взглядом.

«В самом деле, – подумала Джоанна с несвойственным ее рассудочной натуре жаром, – эта девица Рэндольф порой вела себя просто отвратительно! Она такое вытворяла! Она делала все возможное, чтобы разрушить мою семейную жизнь!»

Нет, Родни вовсе не виноват. Во всем виновата эта мерзкая девчонка. Мужчины так легко поддаются увлечению! А они с Родни уже были женаты – сколько? – более десяти лет! А может быть, одиннадцать? С легкой руки писателей пошла гулять по свету мысль, что первые десять лет – самые опасные в семейной жизни. В это время муж или жена то и дело проявляет намерение выйти из общей колеи и свернуть на свою, особенную дорожку. Этот период надо проживать с величайшей осторожностью и не терять бдительности до тех пор, пока семейная жизнь не утвердится в своем размеренном течении.

Например, как у них с Родни…

Нет, она вовсе не винит Родни даже за тот поцелуй, который ее чрезвычайно удивил.

Да еще под омелой!

Эта мерзкая девчонка, эта сопливая дрянь имела наглость заявить о своих притязаниях на ее Родни!

– Мы просто украшаем омелу, миссис Скудамор, – заявила эта негодница, когда она застала их вместе. – Не подумайте чего-нибудь такого.

«Но, слава Богу, у меня есть голова на плечах», – подумала Джоанна. Она и виду не подала, что напугана или подавлена увиденным.

– Руки прочь от моего мужа, голубушка! – с насмешливой твердостью сказала она тогда. – Ступай прочь и поищи себе кого-нибудь другого, такого же молоденького, как ты сама, Мирна.

Джоанна улыбнулась, вспомнив, как поспешно удалилась Мирна. Внешне все обернулось шуткой.

– Извини, Джоанна, – сказал ей тогда Родни, – она очень скромная девушка… Просто скоро Рождество…

Родни стоял перед нею с виноватой улыбкой, оправдываясь, но без лишней робости или страха. Она сразу поняла, что они еще не успели зайти далеко в своих отношениях.

Надо было действовать решительно! Хорошенько обдумав положение, она приняла все меры предосторожности, чтобы оградить Родни от близости с Мирной. А потом Мирне сделал предложение молодой Арлингтон.

Таким образом, весь инцидент сошел на нет, обратился в шутку и скоро был вообще забыт, Для Родни во всем этом, наверное, было что-то забавное, но не более того. Бедный старина Родни! Ему в самом деле неплохо бы немного развлечься, ведь он так много работал!

Десять лет… Да, это опасное время. Даже она сама – Джоанна хорошо это помнила – порой чувствовала некоторую усталость от семейной жизни.

Джоанна вспомнила того молодого человека, у которого вечно был диковатый вид, того художника… Как же его звали? Нет, она не могла вспомнить. А ведь так им увлеклась!

Она улыбнулась при мысли, что в самом деле вела себя с ним немножко глупо. Он был такой непосредственный и смотрел на нее с такой обезоруживающей преданностью! Особенно когда спрашивал ее, нравится ли ей.

Конечно же, он ей нравился. Он сделал два или три выразительных наброска, но тут же изорвал их. Он сказал, что не может «положить» ее на бумагу.

Джоанна вспомнила свои чувства, свой трепет и благодарность к нему. «Бедный мальчик, – подумала она, – боюсь, что он в самом деле слишком был увлечен мною».

Да, это был чудесный месяц…

Впрочем, закончился он довольно неприятно. Такой исход вовсе не входил в ее планы. Действительно, происшедшее ясно показало ей, что Микаэль Коллвей (Коллвей, вот как его звали, вспомнила!) относился к тому неприятному типу мужчин, который ей никогда не нравился.

Однажды они вместе отправились на прогулку, как она помнила, в Холинг Вудс, туда, где Мидвей течет, извиваясь, по склону Ашелдона. Он вдруг свернул с тропинки в кусты и позвал ее за собой тихим, хриплым от волнения голосом.

Она уже представляла себе разговор, который сейчас между ними произойдет. Он, конечно же, скажет ей, что без ума от нее, а она посмотрит на него нежным понимающим взглядом, в нем будет немного – о, лишь самая малость! – сожаления. Она даже придумала несколько ласковых, подходящих для данного случая фраз, которые скажет ему и которые Микаэль с грустным наслаждением будет потом вспоминать всю жизнь.

Но вышло совершенно иначе.

Все вышло совсем не так, как она предполагала. Вместо слов признания Микаэль Коллвей вдруг, без предупреждения, схватил ее за плечи и поцеловал в щеку с такой дикой страстью, что она чуть не упала в обморок. Но он тут же грубо оттолкнул ее и произнес громким самодовольным голосом:

– Боже мой, как мне этого хотелось! Произнеся эту фразу, он как ни в чем не бывало достал трубку и принялся меланхолично набивать ее табаком, совершенно не обращая никакого внимания на перепуганный и рассерженный объект своей атаки. Набив трубку, он потянулся, зевнул и лениво добавил:

– Теперь мне гораздо лучше.

Он произнес это таким тоном, подумала Джоанна, вспоминая давнюю сцену, словно только что выпил кружку пива в жаркий день.

Они вернулись назад в молчании. Вернее, молчала только Джоанна. Микаэль Коллвей, напротив, казался необычайно шумным и говорливым, он даже пытался петь. Уже когда они вышли на опушку леса, к шоссе, ведущему к рынку, он вдруг остановился, бесстрастно оглядел свою спутницу и задумчиво произнес:

– Знаете, вы относитесь к тому типу женщин, которых надо насиловать. Это вам лишь на пользу.

И пока она, онемев от изумления и гнева, стояла и вдумывалась в его слова, он добавил со всею своей артистической непринужденностью:

– Я бы даже сам с удовольствием изнасиловал вас, чтобы потом лично убедиться в благотворном действии перемен.

С этими словами он отвернулся, вышел на шоссе и принялся что-то насвистывать с самым непринужденным видом.

Естественно, после этого случая она совсем перестала с ним разговаривать, а через некоторое время он вообще уехал из Крайминстера.

Да, странный, загадочный и довольно-таки неприятный инцидент. Совсем не из тех, которые хотелось бы сохранить в памяти. В самом деле, почему этот случай так глубоко засел у нее в голове, что даже сейчас видится до мельчайших подробностей?

Ужасно? Как все это ужасно! Ужасно и противно!

Она хотела бы выбросить этот случай вон из памяти. В конце концов, каждый человек старается забыть самые неприятные минуты своей жизни. И что об этом думать, когда вокруг такой воздух, такое яркое солнце, такой мягкий песок! Вокруг столько всего, о чем думать гораздо приятнее и полезнее!

Наверное, завтрак уже готов. Она посмотрела на часы: стрелки показывали без четверти час.

Вернувшись в гостиницу, она сразу направилась к себе в комнату и заглянула в сумку, надеясь найти там еще один блокнот, но не нашла. Досадно, конечно, впрочем, все это пустяки. Она уже, признаться, и сама устала от сочинения посланий. Она уже и не знает, о чем писать. Нельзя же, в конце концов, повторять одно и то же по многу раз! А какие книги она захватила с собой? Конечно же, «Леди Катерина». Еще детективный роман, который Уильям дал ей почитать в дороге. Очень любезно с его стороны, жаль только, что ей не очень нравятся детективные романы. Наконец у нее был с собой «Дом власти» Бучана. Довольно-таки старая книга. Она уже читала ее много лет назад.

Что ж, придется купить несколько книг на станции в Алеппо.

На завтрак подали омлет (надо сказать, довольно грубый и пережаренный), яйца и семгу (из жестянки, разумеется), а еще тушеные бобы и компот из персиков (тоже консервированных).

Пища оказалась довольно тяжелой. После завтрака Джоанна вернулась к себе в комнату и прилегла на кровать. Она проспала три четверти часа, потом проснулась и читала «Леди Катерину Дизарт», пока не позвали к чаю.

Она выпила чаю (с консервированным молоком), съела два бисквита и отправилась на прогулку. Немного погуляв около гостиницы, она вернулась к себе и дочитала «Леди Катерину Дизарт» до конца. Потом был обед: омлет, семга (консервы), рис, глазунья, те же самые тушеные бобы да компот из консервированных абрикосов. После обеда она принялась за детективный роман и кончила читать уже когда была пора ложиться спать.

– Доброй ночи, мэмсахиб, – почтительно сказал ей индус. – Поезд приходит завтра утром в семь тридцать и будет стоять здесь до самого вечера. Он отправится в половине девятого.

Джоанна кивнула.

Увы, ей придется искать себе занятие еще на один день. Она уже читала когда-то «Дом власти». Жаль, что детективный роман оказался таким коротким. Неожиданно ее осенила идея.

– С поездом сюда приедут путешественники, да? – опросила она у индуса. – И скорее всего они отправятся дальше, до Мосула, не так ли?

Индус покачал головой.

– Только не завтра, я думаю. Сегодня к нам не пришла ни одна машина. Я думаю, дорога до Мосула стала очень тяжелая. Можно застрять посреди пути на несколько дней.

Джоанна просияла. Завтра сюда, в гостиницу, приедут путешественники, пассажиры с поезда! Это будет прекрасно. Наверняка среди пассажиров найдется кто-нибудь, с кем можно будет поговорить.

Она отправилась спать в более приподнятом настроении, нежели десять минут назад. «Что-то есть такое, противное, во всей атмосфере этого местечка, – подумала она. – Наверное, это запах прогорклого жира! Этот запах так раздражает!»

На следующее утро она проснулась в восемь часов. Она встала, оделась и вышла в столовую. На столе стоял лишь один прибор. Она позвала, и индус в своей чалме вышел из задних комнат, где были устроены кладовые. У него был встревоженный вид.

– Поезд не пришел, мэмсахиб! – оказал он.

– Не пришел? Вы хотите оказать, опаздывает?

– Не пришел совсем. Шли проливные дожди, там, на той стороне, за Иссибином. Пути совсем размыло, и теперь поезда не будет, наверное, три, а может, четыре или пять дней.

Джоанна с унынием посмотрела на него.

– Но тогда… Тогда что же мне делать? – растерянно спросила она.

– Оставайтесь здесь, мэмсахиб, – развел руками индус – Еды достаточно, есть пиво, и чай тоже есть. Здесь очень хорошо. Поживете, подождете, пока не придет поезд.

«Ох, уж эти мне азиаты! – подумала Джоанна. – Время для них ничего не значит».

– Может быть, я смогу найти автомобиль? – спросила она.

На лице индуса выразилось удивление.

– Автомобиль? – переспросил он. – Где вы найдете автомобиль? Дорога до Мосула очень плохая, на другой стороне русла вообще не проехать.

– А вы можете позвонить по телефону?

– Телефон на турецкой стороне, а турки очень неприветливые люди, они ничем не помогут. Они лишь пропускают поезд.

Джоанна задумалась. Надо было взять себя в руки и не поддаваться отчаянию. Она в самом деле оказалась совершенно отрезанной от цивилизованного мира. Ни телефона, ни телеграфа, ни автомобилей.

– Прекрасная погода, много еды, все удобства… – успокаивающим тоном пробормотал индус.

«Да, – подумала Джоанна, – погода действительно превосходная. Это хорошо. Иначе пришлось бы сидеть у себя в комнате целый день».

– В этих местах всегда хорошая погода, – словно читая ее мысли, произнес индус. – Дожди бывают редко. Чаще дожди бывают где-нибудь поблизости, в Мосуле, там – на железной дороге, но не здесь.

Джоанна села за стол к единственному прибору и стала ждать, когда принесут завтрак. Она уже справилась с замешательством, которое охватило ее при известии о поезде. В самом деле, что толку предаваться отчаянию и переживать, если все равно ничем делу не поможешь? Нет, уж на что другое, а на это у нее хватает здравого смысла. Впрочем, очень жаль, что время пропадает впустую.

«Кажется, все, о чем я говорила Бланш, начинает сбываться, – с улыбкой подумала она. – Я говорила, что была бы рада отдохнуть от ежедневной суеты и успокоить нервы. И вот, пожалуйста: я отдыхаю! Здесь совершенно нечем заняться. Даже читать нечего. В самом деле, такой отдых должен пойти мне на пользу. Представьте себе, дом отдыха посредине пустыни!»

Незаметно мысли Джоанны перешли к не очень приятным воспоминаниям, которые она прежде старалась не извлекать из глубин памяти. Действительно, что приятного думать, например, о Бланш?

После завтрака Джоанна отправилась на прогулку. Как и прежде, она удалилась от гостиницы не далее разумного расстояния и, выбрав местечко поуютнее, опустилась на песок. Некоторое время она сидела не двигаясь, полузакрыв глаза.

Как прекрасно, думала она, всем своим существом ощущать тишину и спокойствие, которые царят вокруг и медленно просачиваются в нее саму! Сидеть вот так, неподвижно, и ощущать, как тепло и тишина извне медленно наполняют тебя. Теплый неподвижный воздух, лучи горячего солнца – мир и тишина царили, казалось, во всей природе.

Она долго сидела не шевелясь, потом посмотрела на часы. Десять минут одиннадцатого.

«Как быстро прошло утро!» – подумала она.

Может быть, отправить телеграмму Барбаре? В самом деле, как это она вчера умудрилась не догадаться, что надо отправить телеграмму Барбаре, а не писать эти глупые письма друзьям по всей Англии?

Она немедленно вынула авторучку и блокнот. «Дорогая Барбара,  – начала писать она. – Мое путешествие складывается не очень удачно. В понедельник вечером я опоздала на поезд, и теперь я застряла здесь на несколько дней. Здесь очень хорошо, стоит полная тишина и спокойствие, тепло, ласково светит солнышко, так что я совершенно счастлива».

Рука Джоанны остановилась. О чем же написать еще? Может быть, что-нибудь о ребенке? Или об Уильяме? Неожиданно ей в голову пришли слова Бланш: «Не переживай за Барбару». Что они могли означать? А впрочем, конечно же! Вот почему сегодня утром ей так не хотелось думать о Бланш! Бланш так подчеркнула свои слова о Барбаре, что не почувствовать их тайного значения мог лишь последний тупица.

Хотя она, как мать Барбары, предпочла бы не знать вовсе кое-чего о своей дочери.

«Да, теперь я уверена, с нею все будет в порядке». Если верить Бланш, то получается, что прежде с Барбарой все было отнюдь не в порядке? Так, что ли?

Но в каком отношении? Бланш несколько раз повторила, что Барбара слишком рано вышла замуж.

Неожиданно ее охватило волнение. В свое время Родни, вспомнила она, тоже говорил нечто подобное. Она помнит, как очень удивилась, когда он совершенно безапелляционным тоном сказал:

– Мне очень не нравится эта свадьба, Джоанна.

– Но почему, Родни? Он такой привлекательный, и вообще они очень хорошо подходят друг другу…

– Да, конечно, он привлекательный молодой человек. Но дело в том, что она его совсем не любит!

Джоанна так удивилась! Она тогда очень сильно удивилась.

– Родни, в самом деле. .. Довольно странно с твоей стороны! А мне кажется, она просто без ума от него! Тогда почему же она так хотела выйти за него замуж?

То, что ответил ей Родни, обескуражило ее.

– Этого-то я и боюсь, – покачав головой, ответил Родни.

– Но, дорогой! В самом деле… – Джоанна не находила слов. – Это же смешно, в конце концов!

И тогда, не обращая внимания на ее намеренно легкомысленный тон, он произнес:

– Если она не любит его, ей ни в коем случае нельзя выходить за него замуж. Она еще так молода, и у нее слишком пылкая натура.

– Родни, голубчик, а ты-то откуда знаешь о пылкости ее натуры? – спросила она и пытливо заглянула ему в глаза, не в силах справиться с улыбкой.

Но Родни, казалось, было не до смеха.

– Порой девушки выходят замуж лишь затем, чтобы поскорее отделаться от родительской опеки и уйти из родительского дома, – с самым серьезным видом произнес он.

Тут уже Джоанна открыто рассмеялась.

– Из такого дома, как у Барбары? Да разве есть хоть одна девушка во всем Крайминстере, у которой была бы такая счастливая семья, такой уютный родительский дом?

– Ты в самом деле так считаешь, Джоанна? – грустно спросил Родни.

– Конечно! В нашем доме детям отдается самое лучшее.

– Мне кажется, – медленно проговорил Родни, – что наши дети не очень любят приводить к себе домой своих друзей.

– Почему, дорогой? Я всегда устраиваю для них вечеринки и предлагаю пригласить всех их знакомых! Я очень внимательно отношусь к гостям. Это сама Барбара часто говорит, что не любит вечеринки и не любит приглашать друзей.

Родни улыбнулся загадочно и грустно.

В тот же вечер получилось так, что она вошла в комнату как раз в ту минуту, когда ее, очевидно, не ждали.

– Так нельзя, папа! – в крайнем раздражении кричала Барбара. – Я уйду от вас! Я больше не хочу здесь жить! Только не надо меня уговаривать найти себе какое-нибудь занятие, какую-нибудь работу! Я ненавижу работу!

– Что это значит? – остановившись на пороге, спросила Джоанна спокойным тоном, но так, что в комнате сразу воцарилось молчание.

Опустив голову, Барбара долго молчала, потом дерзко посмотрела в глаза матери; Щеки девушки запунцовели.

– Ничего, Просто папа считает, что он знает больше всех! Он хочет, чтобы я устроилась куда-нибудь на работу, Я сказала ему, что не собираюсь жить с вами и что хочу выйти замуж за Уильяма и уехать в Багдад. Я уверена, мне там будет гораздо лучше, чем здесь.

– Ох, дорогая! – воскликнула пораженная Джоанна. – Зачем же уезжать так далеко? Мне бы хотелось, чтобы ты и после свадьбы жила где-нибудь поблизости, чтобы за тобой можно было присматривать.

– Мама! – сердито воскликнула Барбара.

– Я знаю, дорогая, тебе хочется быть самостоятельной, но ты сама не понимаешь, какая ты еще юная, какая неопытная. Если ты будешь жить где-нибудь поблизости, то я всегда смогу прийти к тебе на помощь.

Барбара вдруг захохотала.

– Ну и что! Надо же мне когда-нибудь начинать учиться жить без вашей помощи, без вашего опыта и мудрости.

Родни хмуро посмотрел на Джоанну, махнул рукой и пошел из комнаты. Барбара вдруг бросилась за ним, обняла, прижалась к нему, повторяя:

– Папочка дорогой! Дорогой мой! Папочка дорогой!..

В самом деле, подумала Джоанна, ребенок стал совершенно неуправляемым, да еще так открыто бравирует своей непокорностью. Кстати, это показывает, как глубоко ошибается Родни в вопросах воспитания детей. Барбара просто высказала намерение уехать на восток со своим Уильямом – и очень хорошо! Это очень хорошо, что два юных существа полюбили друг друга и полны планов на будущее.

«Правда, идея насчет Багдада не совсем удачна, – подумала Джоанна. – Как будто Барбара была несчастлива в родном доме. В нашем маленьком городке всегда полно сплетен и слухов, которые если послушать, то вообще не поймешь, на чем еще держится мир».

Вот и эта история с майором Рейдом.

Сама она никогда не встречалась с майором Рейдом, но Барбара нередко упоминала его имя в своих письмах. Майора Рейда часто приглашали к обеду в доме Барбары. Барбара и Уильям тесно сдружились с майором Рейдом. Барбара на все лето уезжала в Аркандоуз. Она и еще одна молодая замужняя женщина вскладчину снимали загородный дом, и майор Рейд тоже был там в это время. Они часто играли в теннис. Впоследствии, Барбара в паре с Рейдом дважды выигрывала микст в местном клубе.

Поэтому Джоанне казалось совершенно естественным спросить, когда она гостила у дочери, как поживает майор Рейд?

– Я ведь так много слышала о нем, – лучезарно улыбаясь, сказала она дочери, – и теперь хотела бы познакомиться с ним лично.

Однако ее вопрос вызвал замешательство, неожиданное и напряженное. Лицо у Барбары побелело как мел, а Уильям побагровел. Минуту или две царило молчание, затем Уильям хрипло проговорил, если не сказать прорычал:

– Мы его больше не принимаем.

По его тону Джоанна тут же догадалась, что об этом лучше помалкивать. Но вечером, когда Барбара ушла спать, Джоанна вновь вернулась к этому разговору и с улыбкой сказала, что, кажется, она затронула больную тему. Она всегда считала, что майор Рейд был с ними очень дружен.

Уильям недовольно крякнул, встал, подошел к камину и сердито застучал трубкой о решетку, выбивая пепел.

– Нет, это не так, – хмуро проговорил он. – Мы несколько раз стреляли вместе в тире, вот и все. Мы давно уже не встречаемся с ним.

«Это не совсем хорошо с их стороны… – подумала Джоанна. – Мужчины такие непостоянные, такие непредсказуемые». Признаться, ее отчасти удивила старомодная сдержанность, присущая Уильяму. Наверное, он и ее воспринимает как недалекую, чопорную даму, типичную тещу, словно вышедшую из мужского анекдота.

– Понятно, – протянула она. – Значит, был скандал?

– Что вы имеете в виду? – сердито спросил Уильям, обернувшись к ней.

– Мальчик мой! – улыбнулась Джоанна. – Да это же очевидно из своего поведения. Я уверена, тебе наговорили про него нелепых сплетен, и ты перестал его приглашать. Ладно, не буду больше ни о чем спрашивать. Ты всегда так болезненно относился к друзьям своей жены, я знаю.

– Да, вы правы, – медленно произнес Уильям, – для меня это очень болезненно.

– Мы часто судим людей по себе, – сказала Джоанна. – А потом, когда обнаруживаем, что глубоко в них ошиблись, нам бывает так тяжело, так неприятно!

– Он убрался вон из этой страны, и это к лучшему, – проворчал Уильям. – Он уехал в Восточную Африку.

И вдруг Джоанна вспомнила обрывки разговора, который однажды случайно услышала в ресторане «Олвэй». Речь шла о каком-то Нобби Рейде, собиравшемся в Уганду.

– Бедняжка Нобби! – сказала средних лет дама за соседним столиком в ресторане, где обедала Джоанна. – Разве он виноват в том, что каждая молоденькая идиотка считает своим долгом затащить его к себе в постель?

– Да, они доставляют ему немало хлопот, – с сочувственной улыбкой ответила ее собеседница, моложавая, спортивного вида женщина. – Хотя единственное, что Нобби очень любит, так это сочных, в цвету, девственниц. Безыскусных и неопытных чужих невест. Должна признать, он обладает совершенной техникой! Когда ему надо, он умеет быть чертовски привлекательным. Девушка уверена, что он страстно влюблен в нее, тогда как он со страстью мечтает уже о следующей.

– Да, – вздохнула с улыбкой первая дама. – Теперь мы его лишимся. Он такой забавный!

Ее собеседница улыбнулась.

– В городе есть несколько мужей, которые были бы только рады, если бы он убрался отсюда.! Нет, в самом деле, есть мужья, которые были бы не прочь с ним рассчитаться.

– Да, он так здесь повеселился, что теперь ему лучше убраться отсюда подальше.

– Т-с! – вдруг прошипела вторая дама и понизила голос, так что Джоанна больше ничего не слышала.

Тогда Джоанна не обратила внимания на этот разговор, который лишь на минуту позабавил ее, но теперь он почему-то пришел ей на память, немало озадачив и возбудив у нее крайнее любопытство.

Если Уильям не захотел ничего ей рассказать, то, может быть, Барбара будет более разговорчива?

При первом же удобном случае Джоанна постаралась деликатно выяснить у Барбары, куда подевался майор Рейд и почему ее муж отзывается о нем с крайней неприязненностью. Но вместо обстоятельного рассказа Барбара нетерпеливо взмахнула рукой, словно отгоняя назойливую муху.

– Не хочу о нем даже разговаривать, мама, ты поняла? – с досадой бросила она.

Да, Барбара никогда не любила рассказывать о своих неприятностях, подумала Джоанна. Она была такой немногословной, когда говорила о себе, и такой обидчивой и чувствительной даже к самым безобидным шуткам. Джоанна, например, так и не узнала, что у дочери болит и чем вызвано недомогание. Одна из форм отравления, как поняла Джоанна и, естественно, тут же связала это с недоброкачественной пищей. Отравление несвежим мясом, скорее всего, подумала она. Такое часто встречается в странах с жарким климатом. Однако ей показалось странным то, что ни сама Барбара, ни ее муж Уильям – оба они не хотели вдаваться в подробности. Даже доктор, который лечил Барбару, и к которому обратилась за информацией Джоанна как мать Барбары, был малообщителен и неразговорчив. Он лишь постарался подчеркнуть, что для наилучшего выздоровления больной ее не следует мучить расспросами или акцентировать внимание на ее болезни.

– Сейчас ей надо лишь одно – успокоиться и набраться сил, – важно заявил доктор. – Всяческие расспросы крайне нежелательны, и даже упоминание о болезни не принесет пациентке улучшения. Это все, что я могу посоветовать, миссис Скудамор!

Неприятный, дурно воспитанный человек – вот что могла сказать о нем Джоанна. Он мог бы, в конце концов, принять во внимание то, что она – мать, что она спешила сломя голову из Лондона через всю Европу сюда, к черту на кулички, в Багдад!

Но все равно Барбара была ей очень рада и благодарна за то, что она приехала навестить ее. Однако потом Джоанна стала подозревать, что… Да нет, Барбара очень горячо благодарила ее. Уильям тоже был явно рад ее присутствию.

Барбара сказала, что очень хочет, чтобы мать осталась у них подольше, и Уильям подтвердил, что хочет того же. Но она ответила, что им не следует соблазнять ее, потому что ее и саму привлекает возможность пожить у них подольше и что ей очень нравится зимой в Багдаде, но надо принять во внимание, что в Англии отец Барбары остался один, и было бы нечестным в отношении его задерживаться здесь и наслаждаться прелестями Востока, тогда как он там работает дни напролет.

– Дорогой мой папочка! – всхлипнула Барбара. – Но, мама, почему бы тебе в самом деле не остаться? – тут же добавила она.

– Подумай об отце, дорогая моя! – вновь возразила Джоанна.

И тут Барбара произнесла сухим, неприятным голосом, который у нее появлялся в минуты крайнего раздражения, что она уже подумала о нем. Но Джоанна сказала, что не может оставить их старого папочку на попечение одних лишь слуг.

И вот настала минута – это было за несколько дней до ее отъезда, – когда она почти переменила свое мнение. Во всяком случае, она могла остаться еще на целый месяц. Но, к ее удивлению, Уильям стал красочно описывать ей трудности и невзгоды путешествия по пустыне: если она отправится в путь слишком поздно, то есть в сезон дождей, то все ее первоначальные планы и графики могут нарушиться. Она согласилась о его доводами, после этого и Уильям, и Барбара были с нею так любезны, так предупредительны, что она снова почти совсем переменила свои планы. Впрочем, нет, не совсем.

Хотя, действительно, как бы поздно она ни уехала от них, хуже ничего не могло случиться, чем произошло теперь.

Джоанна снова посмотрела на часы. Без пяти одиннадцать. Как все-таки много можно передумать, за такой короткий отрезок времени!

Она пожалела, что не взяла с собой «Дом власти», хотя, наверное, будет разумнее, если она прибережет перечитывание этой книги на потом.

До ленча еще два часа, подумала, она. Сегодня она распорядилась приготовить ленч в час дня. Наверное, лучше все-таки немного походить, хотя, может, и очень глупо ходить просто так, без цели, безо всякого направления. Да и солнце уже начинает припекать.

Ох, как часто она жалела, что у нее мало времени остается для себя, чтобы обдумать свои дела, разобраться с накопившимися мыслями. И вот теперь у нее появилась такая возможность. Так о чем она собиралась подумать все предыдущие дни, до предела заполненные суетой и делами?

Джоанна принялась перебирать одну за другой свои мысли, но все они теперь казались ей незначительными; например, можно было повспоминать, куда она положила ту или иную вещь, или решить, как лучше устроить для слуг летние праздники, как лучше украсить старый школьный лекционный зал.

Все эти проблемы теперь виделись ей далекими и малозначащими. Сейчас ноябрь, так что с планами о празднике для слуг можно не торопиться. Кроме того, чтобы спланировать праздник для слуг, Джоанне надо было точно знать, когда будет Троицын день, а календаря под рукой не было. Впрочем, она могла принять решение по поводу лекционного зала. Может быть, покрасить стены краской светлого оттенка, бежевой, например, на пол положить ковры серого, немаркого цвета, а по углам расставить небольшие диванчики? Да, так будет лучше всего.

Десять минут двенадцатого. Чем же занять мысли? Нельзя же обдумывать, как украсить школьный зал, весь день!

«Если бы я только знала, что так получится, – с сомнением подумала Джоанна, – взяла бы с собой несколько книг о современных достижениях науки и об открытиях, какой-нибудь труд, объясняющий, например, квантовую теорию».

Тут она заинтересовалась, что именно натолкнуло ее на мысль о квантовой теории? «Конечно же, ковры! – догадалась она. – А еще миссис Шерстон».

Она вспомнила, как однажды уже обсуждала с миссис Шерстон, что лучше – ситец или кретон – подойдет на обивку лекционного зала? И миссис Шерстон – жена управляющего банком – неожиданно заявила самым безапелляционным тоном:

– Полагаю, моя дорогая, что я весьма неплохо разбираюсь в квантовой теории. Это очень увлекательная тема, не правда ли? Оказывается, вся энергия поделена на маленькие порции!

В ту минуту Джоанна посмотрела на нее с удивлением, потому что не понимала, какое отношение квантовая теория имеет к ситцу, а миссис Шерстон чуть порозовела и добавила:

– Наверное, это очень глупо с моей стороны, но порой в голову приходят такие неожиданные мысли! Однако ведь это в самом деле очень увлекательная тема, не правда ли?

Джоанна не находила этот раздел физики особенно увлекательным, и разговор на том закончился. Но ей запомнилось предложение миссис Шерстон о коврах серого цвета и кретоновых обоях. С рисунком листьев коричневого оттенка по серому или красноватому фону.

– Это будет не совсем обычно, – сказала тогда Джоанна. – Такой кретон стоит не очень дорого, надеюсь?

И миссис Шерстон ответила, что такой кретон обойдется им совсем дешево. Еще миссис Шерстон добавила, что предложила такой вариант обоев, потому что любит лес и деревья, и что мечтой всей ее жизни является путешествие куда-нибудь в Бирму или на острова Малайского архипелага, где все растет очень быстро и приобретает немыслимые формы!

– Очень быстро! – повторила она восхищенным тоном, и руки ее совершили движение, которое должно было выразить ее восхищение.

Эти обои, подумала Джоанна, должны стоить по крайней мере восемнадцать фунтов за ярд, фантастическая цена для их скромной школы. Если учесть, какие суммы дает жене мистер Шерстон на ведение хозяйства, то можно представить себе, что она еще выдумает потом!

Сама Джоанна всегда недолюбливала мистера Шерстона. Она вспомнила, как однажды сидела у него в кабинете, в банковском офисе, обсуждая покупку нескольких акций, и мистер Шерстон, огромный жизнерадостный мужчина, распространяющий вокруг себя флюиды самодовольства, развалясь в кресле за своим широченным столом, весьма невежливо ей возражал. У него слишком подчеркнутые популистские манеры, подумала Джоанна.

– Я – обычный человек, и ничто человеческое мне не чуждо… Не надо думать, что я – бездушная машина, которая лишь умеет делать деньги. Я тоже люблю простые народные развлечения: теннис, гольф, бридж. Я настоящий – это когда я у кого-нибудь на званом ужине, простецкий парень, а вовсе не денежный мешок, который, поджав губы, скупо цедит: ни шиллингом больше!

Джоанна усмехнулась, вспомнив тираду мистера Шерстона.

«Надутый винный бурдюк!» – с негодованием подумала теперь Джоанна. Двоедушный и неискренний. Перевирает названия книг и авторов, ни в чем как следует не разбирается, во всем старается обмануть.

И все-таки чуть ли не каждый житель их городка утверждает, что этот человек ему симпатичен, что мистер Шерстон добрый приятель и вовсе не похож на банкира, каким его обычно представляют в фельетонах.

Впрочем, так и есть на самом деле. Нормальный банкир не присваивает деньги вкладчиков.

Во всяком случае у Лесли Шерстон в особняке на полу лежат ковры ручной работы. Ни у кого даже и подозрения не возникает, что экстравагантная жена банкира попросту понуждает мистера Шерстона к обману. Хотя достаточно одного взгляда на Лесли, чтобы понять: к деньгам она равнодушна. Всегда одетая в поношенное шерстяное платье, с граблями в руках возится в своем саду или бродит где-нибудь в полях, за городом. И о внешнем виде детей она тоже не очень заботится. Джоанна вспомнила, как однажды Лесли Шерстон угощала ее чаем, подав на стол огромный батон, гигантский кус масла и чуть ли не ведро домашнего варенья. Нагрузив полный поднос фарфоровой посудой, она принесла все это в гостиную и со стуком брякнула на полированный, с инкрустацией, столик. Неопрятная, неаккуратная женщина, хотя и добросердечная, совершенно не умеющая держаться, сутулая, с тяжелой походкой и с лицом, как-то перекошенным набок. Но ее, надо сказать, кривоватая улыбка все-таки оставляет ощущение доброты. В общем, в городке ее любят, а это для человека самое главное.

Бедняжка миссис Шерстон! Похоже, ей жилось тоже грустно, хоть она и жена банкира.

Джоанна в задумчивости пересыпала рукой песок. Почему ей в голову пришли эти слова: «грустно живется»? Наверное, они остались после разговора с Бланш Хаггард. У нее тоже грустная жизнь, но эта грусть совершенно другого сорта! Воспоминание о Бланш вернуло ее мысли к Барбаре и к обстоятельствам, сопровождавшим болезнь Барбары. В этих обстоятельствах Джоанна чувствовала нечто неприятное, что вело мысли в нежелательном направлении и вызывало почти болезненные ощущения.

Она снова посмотрела на часы. Как бы то ни было, а мысли о коврах ручной работы и о несчастной миссис Шерстон заняли около получаса. О чем ей подумать теперь? Лучше о чем-нибудь приятном, безо всяких болезненных воспоминаний.

В этом отношении самым безболезненным объектом воспоминаний, вне всякого сомнения, оставался Родни. Джоанна с удовольствием обратилась к мыслям о муже, представив себе, как он выглядел в последний раз, провожая ее на платформе вокзала Виктория. Он попрощался с нею, и поезд тронулся.

«Дорогой мой Родни!» – с нежностью подумала Джоанна. Он стоял тогда на платформе, подняв голову к окну, из которого выглядывала она, и солнце освещало его лицо, явственно выделяя сеточки мелких морщин в уголках его глаз – его усталых глаз. Да, вот именно, усталых глаз, глаз, наполненных неизбывной тоской. Нет, тут же подумала Джоанна, это просто потому, что сам Родни в ту минуту был грустный: ведь он прощался с любимой женой! Между прочим, у многих животных печальные глаза, у коров, например. Кстати, когда он надевает очки, то грустное выражение почти пропадает. Это надо ему сказать при случае, чтобы он обязательно надевал очки, когда принимает посетителей. Не хватало еще, чтобы клиент судил о положении своих дел по грустной мине на лице у адвоката! Как бы то ни было, а Родни выглядит очень усталым даже в очках. Зачем он сутулится? Неужели нельзя ходить, широко расправив плечи и подняв голову? Впрочем, это не удивительно: ведь он так много работает. У него практически не бывает выходных! Нет, так дальше нельзя! Надо все переменить. «Я обязательно все переменю, лишь только приеду домой!» – решила Джоанна. У Родни должен быть отдых не только в конце, но и посредине недели. Среда, например. Прекрасный день для отдыха! А клиенты… Ну что ж, пусть немного поворчат. Потом и они привыкнут к такому распорядку. Зато Родни очень квалифицированно ведет их дела. Жаль, что это не пришло ей в голову раньше.

Да, Родни в ярком солнечном свете выглядел гораздо старше своих лет. Она смотрела на него сверху, из окна купе, а он – на нее, и ничего другого им не пришло в голову, как только обменяться идиотскими фразами самого банального прощания.

– Я думаю, что тебе не стоит останавливаться в Кале, – сказал Родни.

– Нет, я постараюсь сразу попасть на Симплонский экспресс, – ответила Джоанна.

– Да, я помню, вагон «Бриндизи», – кивнул он. – Думаю, Средиземное море никуда не девалось, – усмехнулся он.

– Мне хотелось бы остановиться на день или на два в Каире.

– Почему не больше? – с интересом посмотрел на нее Родни.

– Дорогой, я должна спешить к нашей дочери, к Барбаре! Ты что, забыл?

– Да-да, я совсем забыл, – улыбнулся он.

До них донесся паровозный свисток. Родни посмотрел ей в лицо и снова улыбнулся. «Что это он улыбается?» – подумала Джоанна.

– Береги себя, моя дорогая! – сказал Родни.

– Прощай! Не скучай обо мне.

Поезд дернулся и медленно поплыл вдоль перрона. Джоанна убрала голову из окна. Родни махнул рукой, повернулся и пошел прочь. Что-то заставило ее снова выглянуть в окно. Родни уходил по платформе.

Она почувствовала неожиданную дрожь, глядя на эту хорошо знакомую спину. Ей показалось, что он неожиданно помолодел, голова с достоинством откинулась назад, плечи расправились. В груди у нее что-то неприятно кольнуло.

Она смотрела ему вслед и не могла отделаться от впечатления, что от нее, решительно шагая, уходит молодой беззаботный человек.

Ей тут же вспомнился день, когда она впервые встретилась с Родни Скудамором. Их познакомили на теннисном корте, когда они выходили на площадку.

– Не возражаете, если я сыграю у сетки? – спросил он.

Получив согласие, он направился вперед, на свое место у сетки, а она смотрела ему вслед и думала, какая все-таки красивая спина у этого молодого человека. Он шел легкой спортивной походкой, стройный мужчина с гордо поднятой головой…

В самом начале игры она почему-то нервничала. При подаче она сделала подряд две двойных ошибки, ей стало жарко от стыда, и она стала нервничать еще больше. И тогда Родни обернулся к ней и улыбнулся, подбадривая. Он улыбнулся такой доброй, такой дружеской улыбкой, что она тут же овладела собой. В ту минуту она снова подумала, что это совершенно необыкновенный молодой человек, и тут же бесповоротно влюбилась в него.

Выглядывая в окно, Джоанна смотрела на удалявшуюся спину Родни, пока его не закрыла мельтешащая на перроне толпа, и вспомнила тот летний день, когда они познакомились много лет назад.

У нее было впечатление, что с его плеч вдруг упал груз прошедших лет, и Родни снова сделался стройным, свободным молодым человеком.

Как будто с его плеч упал груз прошедших лет…

И вот теперь, сидя здесь, посреди пустыни, под изливающим на нее свои лучи полуденным солнцем, Джоанна непроизвольно вздрогнула от озарившей ее неожиданной мысли.

«Нет, нет! Я не хочу вспоминать! Я не хочу думать об этом!»– приказала она себе.

А в ее воображении все еще мелькала среди толпы на перроне стройная широкая спина Родни, его откинутая назад голова. Обычная сутулость словно покинула его плечи. От нее уходил человек, который как будто освободился от тягостной ноши…

А что, собственно, случилось? Она вообразила себе невесть что! Это, наверное, зрение сыграло с нею злую шутку. Ну почему же он тогда не стал ждать, пока поезд покинет станцию?

А почему он, собственно, должен ждать, пока поезд уйдет? Ему надо спешить, у него в Лондоне осталась куча д ел. Да и не всегда человеку приятно смотреть, как поезд отходит от станции, увозя любимых людей.

Нет, в самом деле, просто невозможно помнить все так отчетливо, как она себе вообразила. Спину Родни во всех подробностях!

Она все это себе вообразила.

Стоп, хватит об этом. Если воображение предлагает такие картинки, значит, мысли о них уже сидят в голове.

Нет, этого не может быть. Образ, нарисованный ее воображением, просто не может быть правдой.

Иначе она должна сказать себе (а разве она уже не сказала), что Родни был рад ее отъезду.

Но такого просто не может быть!