ГЛАВА 6

Онлайн чтение книги Адвокат дьявола
ГЛАВА 6

Монсеньор Блейз Мередит и Аурелио, епископ Валенты, столкнулись с еще одним противоречием – чудесами, приписываемыми Джакомо Нероне.

Мередит и епископ стояли на широкой, выложенной плитами террасе виллы, с которой открывался вид на долину, где работники не спеша переходили от дерева к дереву, опрыскивая их из портативных баллонов американской конструкции, висевших у них за плечами. Другие работали на маленькой дамбе, устанавливая новые ворота шлюза для регулирования расхода воды, поступающей на окрестные фермы. За водосливом по серому склону холма поднимались женщины с корзинами камней. Эти камни использовались для ограждения виноградных террас, куда потом теми же корзинами приносилась плодородная земля.

Они напоминали трудолюбивых муравьев, и Мередит подумал, что видит перед собой чудо, почище описанных в кожаном фолианте: волей одного человека бесплодный склон превращался в цветущий сад. Он не преминул сказать об этом Аурелио, и на лице епископа Валенты заиграла довольная улыбка:

– Это плохая теология, друг мой, но греющий душу комплимент. Для этих людей действительно произошло чудо. Внезапно у них появилась работа, а с ней хлеб на столе и лишний литр оливкового масла… Они не могут понять, как это произошло, и даже сейчас задаются вопросом, а все ли тут чисто. Опрыскиватели, например… – Епископ указал на горбатые фигурки меж молоденьких апельсиновых деревьев. – Мне пришлось купить их на собственные деньги, но они стоят каждой затраченной на них лиры. Год или два назад крестьяне опрыскивали свои деревья из плевательницы – бака с водой, куда мужчины сплевывали пережеванный табак. Некоторые старики до сих пор отказываются признать, что мой метод эффективнее. Я смогу убедить их, лишь собрав по три апельсина на каждый, собранный ими, и продав их вдвое дороже, потому что мои апельсины более сочны. Не мы докажем им, что будущее – за нами.

– Вы для меня – загадка, – честно признал Мередит.

– Почему?

– Какое отношение имеют апельсины к человеческой душе?

– Самое непосредственное. Нельзя разделить человека надвое и холить душу, бросив тело в сточную канаву. Если бы господь Бог задумал человека именно таким, то создал бы его в виде двуногого существа, таскающего душу в мешке на шее. Здравый смысл и божественные откровения свидетельствуют только об одном: душа человека достигает спасения, находясь в теле, которое взаимодействует с материальными объектами. Засохшее дерево, невызревший апельсин – нарушение задуманного Господом нашим. Нищета, которой можно было бы избежать, нарушение еще более серьезное, потому что она становится помехой на пути к спасению. Когда не знаешь, где достать пищу на следующий день, будешь ли думать о состоянии души? Голод не признает моральных устоев, друг мой.

Мередит согласно кивнул:

– Я часто задумывался, почему миссионеры оказываются лучшими священниками, чем их собратья в центрах христианства.

Епископ пожал плечами:

– Святой Павел шил шатры, чтобы не быть обузой. Христос сам плотничал в Галилее и, я уверен, считался неплохим мастером. Я хочу, чтобы после моей смерти меня помнили не только хорошим священником, но и хорошим фермером.

– Этого достаточно, – ответил Мередит. – Достаточно для вас, для меня. Скорее всего, и для господа Бога. Но хватит ли этого всем и каждому?

– Что вы имеете в виду?

– Вокруг нас полно чудес: чудо апельсинового дерева, чудо божественного замысла, не дающего слететь с осей разболтанным колесам вечности. Но люди жаждут знамения, нового знамения. Если они не получают его от Бога, то обращаются к хиромантам, астрологам, гадальщицам. Все это означает, – Мередит похлопал рукой по фолианту, – что люди требуют чудес на небе и на земле.

– И иногда получают их, – сухо напомнил епископ.

– А иногда создают их сами, – возразил Мередит.

– Вы не удовлетворены чудесами Джакомо Нероне?

– Я – адвокат дьявола. Сомневаться – моя обязанность, – Мередит печально улыбнулся. – Если задуматься, передо мной поставлена очень любопытная задача. Подвергнуть проверке возможность проявления действий всемогущего Бога, приложить канонический закон к создателю законов, по которым живет Вселенная.

Епископ вздохнул:

– Да, пожалуй, проще думать только о Джакомо Нероне.

А Блейз Мередит продолжал со свойственной ему педантичностью:

– Проблема проблем каждого нового разбирательства – соотношение приписываемых святому чудес с современным уровнем медико-правовых знаний. К примеру, случай Лурда особых затруднений не вызвал. Создали медицинскую комиссию, провели серию экспериментов и утвердили критерии, отвечающие как уровню медицинских знаний двадцатого столетия, так и строгим церковным нормам. Пациент прибывает с полной историей болезни. Комиссия проводит всестороннее обследование: рентген, анализ мочи, крови и так далее. Психические заболевания не рассматриваются. В расчет принимаются лишь глубокие поражения внутренних органов с достаточно предсказуемым исходом. Если пациент заявляет, что он полностью выздоровел, комиссия проводит новое обследование и выдает временное свидетельство о выздоровлении. Окончательное решение принимается два года спустя и вновь после медицинского обследования. На сегодняшний день надежность этого метода не вызывает сомнений. Он позволяет нам заявить, что, исходя из уровня знаний современной медицины, имевшее место исцеление являет собой приостановление действия известных законов природы или произошло вопреки им. Далее… в случае другого исцеления, в другом месте указанный метод практически не применим. Мы имеем место лишь с показаниями очевидцев, путаной историей болезни, в лучшем случае – с заключением местного врача. Возможно, чудо действительно произошло. Но в юридическом смысле, в соответствии с каноническими требованиями, доказать это очень и очень сложно. В принципе, мы можем принять решение только на основании показаний неспециалистов, но стараемся этого не делать.

– А как обстоит дело в случае Джакомо Нероне? – спросил епископ.

– Из сорока трех показаний свидетелей, которые я прочел, только три в какой-то мере отвечают каноническим требованиям. Первое – излечение старухи, страдающей рассеянным склерозом. Второе – мэра Джимелло Маджоре от травмы позвоночника, полученной во время войны. В третьем – речь идет о ребенке, умиравшем от менингита, но выздоровевшем после наложения реликвии Джакомо Нероне. Но даже и они… – Помолчав, Мередит продолжил тем же сухим адвокатским тоном: – Даже они потребуют куда более тщательной проверки, прежде чем мы подумаем о том, чтобы принять их в качестве доказательств.

К его удивлению, епископ улыбнулся, словно услышал забавную шутку.

– Я сказал что-то смешное? – поинтересовался Мередит.

– Я просто спросил себя, а что происходило в старину, когда медицина только оформлялась как наука, а оценка доказательств велась по куда более мягким критериям. Вероятно, многие из тогдашних чудес теперь не признали бы таковыми?

– Вы совершенно правы.

– И есть святые, которым поклоняются, хотя сведения о них столь невразумительны, что само их существование весьма сомнительно?

– Это так. Но я не понимаю, куда вы клоните, ваша светлость.

– Недавно я прочел, – холодно ответил епископ, – что некоторые теологи вновь протаскивают идею, что канонизация святого есть непогрешимое решение Папы, обязательное для всех верующих. С моей точки зрения, это спорное утверждение. Приобщение к святым основано на биографии слуги божьего и исторических сведениях о совершенных им чудесах. И в первое, и во второе может вкрасться ошибка, а Папа непогрешим лишь в толковании основополагающих принципов веры. Он ничего не может к ним добавить. А каждый новый святой – добавление к календарю.

– Согласен с вами, – нахмурился Мередит. – Но я не понимаю, почему вы придаете такое значение мнению теологического меньшинства?

– Меня беспокоит не менее, монсеньор. Это тенденция, тенденция скрыть суровую простоту веры под грудой толкований, комментариев, предположений, чтобы не только верующие, но и все прочие не добрались до нее. Я сожалею об этом. Сожалею потому, что это нагромождение становится барьером между пастырем и людскими душами.

– Вы верите в святых, ваша светлость?

– Я верю в святых, как верю в святость. Я верю в чудеса, как верю в Бога, который может приостановить действие введенных им законов природы. Но я верю и в то, что почерк Бога ясен и прост, чтобы написанное могли прочесть все люди доброй воли. И я сомневаюсь в его присутствии там, где налицо путаница и противоречия.

– Как я сомневаюсь в чудесах Джакомо Нероне?

Епископ ответил не сразу: но отошел на несколько шагов, постоял, погруженный в раздумье, оглядывая покой долины, оливы и апельсиновые деревья, людей, раздетых по пояс, работавших на дамбе. Лицо его затуманилось, словно скрывая внутреннюю борьбу. Мередит озабоченно наблюдал за ним, не решаясь в свою очередь заговорить. Наконец епископ вернулся. Лицо оставалось суровым, но взгляд смягчился:

– Я много думал в последние дни, монсеньор. И молился. Вы вошли в мою жизнь в критический момент. Я – епископ церкви и в то же время зачастую нахожусь в оппозиции к тому, что говорится и делается моими коллегами в Риме, не в вопросах веры, но – дисциплины, политики, позиции. Я убежден в своей правоте, но осознаю опасность, грозящую тем, кто выбирает собственный путь, опасность впасть в гордыню и погубить все, чего надеялся достичь. Вы правы, сказав, что я боюсь перста Господня. Я… я сижу на вершине. Подчиняюсь только папе. Но я одинок и часто оказываюсь в тупике… как в случае с Джакомо Нероне. Я вот сказал вам, что мне не нужен святой. Но вдруг он нужен Богу? Это только один вопрос. Есть много других. Потом появляетесь вы, человек, отмеченный печатью смерти. Вы тоже в тупике и боитесь перста Господня. Я нашел в вас брата, которого готов полюбить и довериться всем сердцем. Оба мы сейчас ждем знамения… луча света, что прорежет окружающую нас тьму.

– Ночью я лежу без сна, – отозвался Мередит. – Чувствую, как жизнь покидает меня. Когда приходит боль, плачу, но в слезах нет просьбы о милосердии, лишь страх. Я опускаюсь на колени и молюсь, но слова пусты, как высохшие тыквы, гремящие в тишине. Темнота ужасает меня, а рядом никого нет. Я вижу не знамения, а символы противоречий. Стремлюсь раскрыть душу вере, надежде, любви, но воля моя – сорванная былинка в ветрах отчаяния… Я рад, что вы, ваша светлость, молитесь за меня.

– Я молюсь за нас обоих, – ответил Аурелио. – И молитва привела меня к решению. Мы должны просить о знаке божьем.

– Каком знаке?

Помолчав, епископ ответил:

– Вот какой должна быть наша молитва: «Если в твоей воле, о Боже, показать добродетели слуги твоего, Джакомо Нероне, прояви их нам в теле Блейза Мередита. Верни ему здоровье и вырви из объятий смерти во славу Иисуса Христа, господина нашего».

– Нет! – вскричал Мередит. – Я не смогу! Не посмею!

– Если не для себя, то для меня.

– Нет! Нет! Нет! – отчаянно отбивался Мередит, но епископ не отступал:

– Почему нет? Вы отрицаете всемогущество Божие?

– Я верю в него!

– Или милосердие?

– Ив это тоже!

– Но не для себя?

– Я не совершил ничего такого, чтобы заслужить его.

– Милосердие дается, а не зарабатывается! Дается просящему, а не покупается добродетелью.

– Я не решусь просить об этом! – голос Мередита звенел от страха. – Не решусь!

– Вы попросите, – мягко настаивал епископ. – Не для себя, но для меня и таких же несчастных, как я. Вы произнесете эти слова, даже если они ничего и не значат, потому что я, ваш друг, прошу об этом.

– А если их не услышат… – Мередит заставил себя взглянуть в глаза епископа. – Если их не услышат, тьма вокруг меня еще более сгустится, и я так и не узнаю, то ли позволял себе слишком многое, то ли недостаточно верил. Ваша светлость взваливает на меня новый крест.

– У вас крепкая спина, друг мой, куда более крепкая, чем вы думаете. И вы еще сможете перенести Христа через реку.

Но Мередит словно окаменел, уставившись на залитую солнцем долину, и вскоре епископ покинул его, чтобы дать указания садовникам, опрыскивающим апельсиновые деревья.

Наступил момент, которого Мередит давно страшился, хотя и не осознавал до конца, момент, когда предельно ясно высвечивались суровые последствия верования.

Человек, рожденный в лоне церкви, находит утешение в ее не знающей сомнений логике. Ее основы легки для восприятия. Ее силлогизмы покоятся одни на другом, словно пригнанные кирпичи построенного на совесть дома. Ее порядки строги, но и при них можно чувствовать себя свободно, как пристало члену хорошо воспитанной семьи. Ее обещания ободряют. Подчинись ее логике, законам, и тебе не сойти с пути, который прямиком ведет к спасению души. Сложные, захватывающие дух отношения создателя и его создания сводились к формуле веры и нормам поведения.

Для священников, монахов и монахинь жизнь более сурова, порядки – строги, но неизмеримо больше и гарантии безопасности души и тела. Поэтому, если человек полностью отдавал себя воле божьей, выражаемой через волю церкви, он мог жить и умереть в мире, как капустой, так и святым.

Блейз Мередит по характеру был конформистом. Всю жизнь он придерживался правил, всех правил, кроме одного, состоящего в том, что рано или поздно ему придется переступить через рамки и условности, чтобы вступить в прямые, непосредственные отношения со своими ближними и своим Богом. Это отличалось от милосердия, которым католическая церковь заменяет любовь. А любовь во всех формах и проявлениях есть капитуляция тел в миг их слияния в постели и капитуляция души в мгновение смерти, мгновение слияния Бога и человека.

Никогда в жизни Блейз Мередит никому ничего не отдавал. Не просил для себя каких-либо благ, ибо обратиться за помощью – все равно, что пожертвовать гордостью и независимостью. И теперь, на пороге смерти, не мог заставить себя просить милости у Бога, в которого верил, которому, согласно тому же вероучению, приходился сыном.

В этом таилась причина его ужаса. Не смирившись, он мог навеки остаться таким же, как и теперь: одиноким, опустошенным, без друзей…

Аурелио, епископ Валенты, писал письма в прохладном, скромно обставленном кабинете. Занятие для него не из приятных. Родом из деревни, он с большей радостью вырастил бы дерево, чем написал бы трактат на изготовленной из него бумаге. Опытный дипломат, Аурелио прекрасно понимал, что доверенное бумаге уже не вернешь назад. Немало бедолаг были обвинены в ереси за плохое знание грамматики и излишнюю откровенность.

Поэтому в официальной переписке, скрепляемой печатью, епископ выработал определенные принципы, которых неукоснительно придерживался. Послания к местным священникам он щедро сдабривал южной риторикой, в Рим – ученым многословием. Друзья посмеивались над его хитростью. Люди малознакомые, даже такие умницы, как Маротта, принимали совсем за другого, считали провинциалом, который может принести пользу где-нибудь в захолустье, но не в центре христианского мира. Именно к этому и стремился Аурелио. Слишком многих вновь назначенных епископов внезапно переводили в Рим, едва они начинали наводить порядок в своей епархии. Так Ватикан зачастую наказывал непокорных. С епископом, возглавляющим епархию, приходилось считаться, в святом городе, у папского престола, он становился мелкой сошкой.

Но в тот день епископ писал личные письма и не спешил, тщательно подбирал слова. Первое письмо предназначалось Анне-Луизе де Санктис.

«…Я очень благодарен Вам за любезное предложение пригласить монсеньора Мередита в свой дом на время его пребывания в Джимелло Миноре. Мы, священники, часто становимся обузой для нашей паствы, но я уверен, что в монсеньоре Мередите Вы найдете приятного и остроумного собеседника. Он – больной человек и, к сожалению, скоро умрет, поэтому Ваше доброе отношение к нему я буду рассматривать как личное одолжение.

В эти дни я много думаю о Вас. Мне известно, как мучаетесь Вы одиночеством в этой бедной, примитивной деревеньке. И я надеюсь, что Вы поделитесь с монсеньором Мередитом вашими горестями, а он, в свою очередь, поможет Вам облегчить душу.

Верьте мне, дорогая графиня.

Ваш брат во Христе,

Аурелио +

Епископ Валенты».

Он расписался, вновь перечитал письмо, размышляя, следовало ли сказать больше или меньше… смогут ли его слова тронуть сердце такой женщины, как графиня.

Женщины являли собой вечную проблему священников. Женщины куда чаще мужчин заходили в исповедальню. Говорили откровеннее, тревожа душу слушающего их священнослужителя, давшего обет безбрачия. Часто они пытались использовать его, как замену бесчувственному мужу и те слова, что они не решались вымолвить в супружеской постели, легко слетали с их уст в темноте исповедальни. И бывало, что мужская плоть, мирно спавшая под сутаной, внезапно просыпалась от признаний молоденькой девушки или почтенной дамы.

Аурелио, епископ Валенты, конечно, же разглядел страсть, бушующую за холеным спокойствием графини де Санктис. Она принадлежала к его пастве, но со свойственной ему осмотрительностью он не пытался вразумить ее, а теперь думал, сможет ли Мередит, сухой, хладнокровный, умирающий, заглянуть в ее душу.

Доктору Альдо Мейеру он написал иначе:

«…Монсеньор Мередит – чуткий и отзывчивый человек, которого я полюбил, как брата.

Перед ним поставлена нелегкая задача – провести расследование по делу Джакомо Нероне, и я надеюсь, что Вы захотите помочь ему, познакомив с особенностями местной жизни, исходя из Вашего обширного опыта. Вы не принадлежите к католической вере и Вам, возможно, не захочется вмешиваться в это деликатное дело. Позвольте Вас уверить, что ни сеньор Мередит, ни я не собираемся докучать Вам расспросами.

Я, однако, хочу попросить вас о личном одолжении. Монсеньор Мередит тяжело болен. У него карцинома, и его дни сочтены. Он сдержан, как все англичане, мужества ему не занимать, но я не хочу, чтобы он перегружал себя работой и терпел боль больше, чем это необходимо.

Я буду рад, если на время пребывания монсеньора Мередита в Джимелло Миноре Вы согласитесь стать его лечащим врачом и будете присматривать за ним. Я лично обеспечу Вас всеми необходимыми лекарствами и оплачу все счета за консультацию и лечение.

Я очень рассчитываю на Ваше милосердие и профессиональное мастерство…»

Достаточно, решил епископ. Нет смысла читать проповеди евреям. Они так же хорошо понимают нас, как и мы – их. Они теократы, как и мы, и такие же абсолютисты. Они знают, что означает милосердие и братство; и зачастую реализуют эти понятия на практике лучше нас. Их преследовали, как и нас. У них были свои фарисеи, как у нас, даже в высших эшелонах власти. Мередит, брат мой, попадет в хорошие руки.

Третье письмо далось епископу труднее всего, и он долго ходил по кабинету, прежде чем присел за стол и красивым уверенным почерком написал адрес:

«Преподобному дону Ансельмо Бенинказа,

священнику церкви Мадонны Семи Страстей,

Джимелло Миноре,

Епархия Валента.

Дорогой святой отец!

Мы пишем, чтобы сообщить Вам о приезде в Ваш приход монсеньора Блейза Мередита, аудитора священной Конгрегации ритуалов, назначенного защитником веры в расследовании о приобщении к лику блаженных слуги божьего Джакомо Нероне. Мы убедительно просим Вас радушно встретить его и оказывать всяческое содействие в выполнении порученного ему дела.

Зная о Вашей бедности и стесненности Вашего жилища, мы приняли приглашение графини де Санктис, и во время пребывания в Джимелло Миноре монсеньор Мередит будет жить в ее доме. Мы полагаем, однако, что это обстоятельство ни в коей мере не помешает Вам принять его учтиво, как брата-священника, который, к тому же, является представителем епархиального суда.

По поступающим сведениям, преподобный отец, нам давно известно о падении нравов в Вашем приходе и некоих скандалах, касающихся Вашей личной жизни. В немалой степени разговоры об этом обусловлены Вашей долгой связью с вдовой Розой Бензони, которая выдает себя за Вашу домоправительницу.

Обычно выявление подобной связи не оставляет нам ничего другого, как начать против Вас канонический процесс, но пока мы не прибегли к этой крайней мере в надежде, что Господь поможет Вам увидеть свою ошибку и исправить ее, чтобы оставшиеся из отпущенных Вам лет Вы могли провести в раскаянии и с чувством собственного достоинства, являя пастве пример для подражания.

Учитывая Ваш преклонный возраст, Ваши отношения с этой женщиной, возможно, утратили плотскую сущность. В таком случае мы могли бы разрешить Вам оставить ее у себя на службе. Но подобная мягкость с нашей стороны не освобождает Вас от морального обязательства загладить свое скандальное поведение и с удвоенной энергией посвятить себя заботам о Ваших прихожанах.

Мы полагаем, что присутствие приезжего священника в Вашем приходе даст Вам возможность посоветоваться с ним и облегчить Вашу совесть.

Мы долго терпели и заботились о Вас, как о нашем сыне во Христе, но мы не можем оставлять без внимания состояние вверенных Вам душ. Нельзя чрезмерно искушать Господа нашего Вы уже состарились, и времени у Вас остается все меньше.

Мы каждодневно поминаем Вас в молитвах и просим о благоволении к Вам у заступницы Вашей церкви, Мадонны Семи Страстей.

Ваш брат во Христе,

Аурелио +

Епископ Валенты».

Он отложил перо и долго смотрел на плотный, густо исписанный лист бумаги.

В отце Ансельмо, как в капле воды, отразились все пороки средиземноморской церкви, но он не был исключением. Наоборот, на юге Италии такие священники составляли едва ли не большинство, да и на севере встречались довольно часто. Что ж, ряса не превращает человека в монаха, а тонзура не делает из него священника. Но если брать страну в целом, страну, где католицизм занимал главенствующие позиции, подобная ситуация указывала на серьезные недостатки, на необходимость крупных реформ.

Ансельмо Бенинказа окончил семинарию, в которой и преподаватели, и методика обучения давно отстали от жизни. Из ее стен он вышел полуобразованным, не в ладах с дисциплиной, без должной проверки призвания к служению Богу. И стал еще одним священником в стране, где их хватало с лихвой, но явно недоставало святости. Его тут же отправили в захудалый приход. Стипендия, назначенная церковью, была чисто номинальной. С учетом быстрой инфляции, скоро он не мог купить на нее и ломтя хлеба. Верхушка церковной иерархии все еще цеплялась за удобную сказочку о том, что проповедующие Евангелие должны жить по Евангелию, не заботясь, каким образом им это удастся. Ему не полагалась пенсия, он не знал, где найдет приют в старости, и постоянный страх перед будущим приводил к искушению алчностью.

Приехав в Джимелло Миноре, Ансельмо стал еще одним ртом, требующим еды. Если б он открывал рот слишком широко, то мог бы вовсе остаться голодным, так что приходилось приспосабливаться, то ли смириться с покровительством местного землевладельца, то ли пойти на компромисс со своей нищей паствой. Во многих калабрийских деревнях не хватало мужчин. Довоенная эмиграция и бесконечные призывы в армию заметно поуменьшили их число. Женщины годами жили в разлуке с мужьями, а девушкам приходилось становиться любовницами или выходить замуж за стариков. Чего же требовать от священника? Сам бедняк, зависящий от таких же бедняков, которые стирали ему белье, готовили пищу и бросали медяки на тарелочку для пожертвований, чтобы он мог купить немного муки на следующую неделю.

Стоило ли удивляться, что он часто оступался, а епископ предпочитал лишь упрекать его, но не вызывать в суд по обвинению в дискредитации церкви сожительством с женщиной?

Вина, скорее, лежала не на священнике, но на всей системе, и реформаторы, такие, как Аурелио, епископ Валенты, стремились как раз к изменению системы, к ее очищению от грехов… Пусть священников станет меньше, говорили они, но улучшится их подготовка, каждый получит жалованье, на которое сможет существовать независимо от пожертвований верующих, пособия по старости и болезни. В этом случае удастся ужесточить отбор тех, кто намерен посвятить себя Богу, и оставлять самых достойных. Но денег не хватало, предрассудки процветали, старики, вроде отца Ансельмо, не торопились умирать, а юноши, подрастающие в деревнях, были необразованы и не подходили для высоких целей.

Богатый Рим занимался собою, не утруждая себя заботами о бедных провинциальных епархиях. Прошения о специальных ассигнованиях на проведение минимальных реформ холодно встречались кардиналами и оставались без ответа.

Поэтому Ансельмо Бенинказа по-прежнему жил в Джимелло Миноре, а епископ Валенты ломал голову над тем, что с ним делать и как спасти, по меньшей мере, его бессмертную душу.

Аурелио сложил письма, положил в конверты, запечатал красным сургучом и вызвал посыльного, чтобы тот немедленно отвез их в Джимелло Миноре. Епископ не питал иллюзий насчет важности своих посланий. Он давно служил церкви и знал, что истина может долгие годы лежать на самом виду, прежде чем она дойдет до сердца человека.


Никогда еще Блейз Мередит не чувствовал себя таким одиноким, как на пороге отъезда в Джимелло Миноре.

Короткое, милое сердцу пребывание в доме епископа подошло к концу. Теперь предстояло отправиться к незнакомцам. Ему, дотошному инквизитору, предающему гласности давно похороненные факты… Он останется один на один с ночными кошмарами. Никому больше не сможет поведать свои тайны, лишь будет пытаться вызнать их у других. Уют поместья епископа ему придется сменить на нищету и запустение горной деревеньки, где рождение, смерть и любовь происходят у всех на виду.

Он станет гостем женщины, а в отличие от многих своих коллег Мередит не стремился к общению с особами противоположного пола. Профессия связала его обетом безбрачия, но и по натуре он был холостяком. И терпеть не мог бесед ни о чем за чашечкой кофе. Силы его убывали, и он не хотел тратить даже малую долю того, что осталось, на тривиальность домашних отношений.

И пока садовники спали под оливами, а епископ писал письма, Мередит решил прогуляться по плантации. Он снял сутану, закатал рукава рубашки, чтобы лучи солнца согрели его тонкие, бледные руки, и по узкой тропинке направился к дамбе.

Под деревьями царила прохлада, по земле скакали солнечные зайчики, и жара настигла его лишь на дамбе, открытой ярким лучам. Мередит заколебался, подумав, не повернуть ли назад, под сень сада, но, устыдившись собственной слабости, зашагал дальше, к стене, огораживающей поместье.

На склоне, выше тропы, спали рабочие, подложив под головы пиджаки. И Мередит, давно уже позабывший, что такое крепкий сон, поневоле завидовал им.

Конечно, они были бедны, но не так бедны, как большинство. Они работали на щедрого хозяина. Да, одежда грязная, в пятнах, деревянные сандалии вместо башмаков, но спали они спокойно и по вечерам с достоинством возвращались домой, потому что работали и могли купить муку, вино, растительное масло. В нищей стране с тремя миллионами безработных такое удавалось далеко не всем.

Вскоре он подошел к развилке, где тропа делилась на две: одна вела вниз, к выбегающему из дамбы ручью, вторая – вверх, к седловине холма. Мередит выбрал вторую, рассчитывая, что с вершины откроется красивый вид. Идти было нелегко, из-под ног все время выскакивали камни, но он решительно шел вперед, словно доказывая своему ослабевшему телу, что еще жив и способен на многое.

На полпути Мередит оказался на крошечном плато, неприметном снизу, у дальнего края которого скалы образовали некое подобие пещеры. Блейз Мередит вошел в нее и сел, чтобы немного отдохнуть в тени. Когда его глаза освоились в полумраке, он заметил у земли несколько рядов каменной кладки. На стене остались отметины от верхних рядов, кем-то уже разобранных. Заинтересовавшись, Мередит встал и пошел в глубь пещеры.

Тени сгустились, но пару мгновений спустя он различил маленькую полку, вырубленную в скале, на которой лежало несколько засохших цветков и виноградные листья. За приношениями виднелся кусок мрамора, древний, потемневший от времени, в каких-то пятнах. Мередит не сразу понял, что это такое. Затем увидел, что перед ним кубическое основание статуи, из которого торчал мраморный мужской член.

В стародавние времена, когда на этих холмах рос лес, который впоследствии извели на дрова и стены домов, в этой пещере было святилище лесного бога. Теперь от него остался лишь этот символ способности к воспроизведению потомства. Но цветы-то принесли не то что в двадцатом веке, а совсем недавно – весеннее приношение давно развенчанному идолу.

До Мередита нередко доходили слухи о том, что среди живущих в горах крестьян процветало идолопоклонство, чары, заговоры, любовные снадобья, но впервые он столкнулся с доказательством того, что эти слухи не беспочвенны. Мраморный куб был весь в пятнах, грязный, но сам член – белый и отполированный, словно от частого контакта. Неужели женщины приходили сюда, как в древности, чтобы обезопасить себя от бесплодия? Или мужчины все еще поклонялись символу своей власти над женщинами? Или крестьяне полагали, что этот Пан может сделать то, что непосильно новому богу: превратить истощенную землю в цветущую, плодоносную вновь, зеленеющую травой и деревьями? Поклонение мужскому половому органу у этих людей было в крови. Юноши всегда носили обтягивающие брюки, чтобы девушки могли по достоинству оценить их богатство. Жены рожали детей без передыху, баловали сыновей, воспитывая в них мужскую гордость, от дочерей же требовали целомудрия, нередко подкрепляя слова тумаками. Во всепроникающей нищете мужской член был последним и единственным символом женской радости, подарком судьбы в лачуге на склоне холма.

Возможно, тем же объяснялось поклонение местных христиан не столько умирающему на кресте Христу, а Мадонне, кормящей грудью младенца.

Блейз Мередит не мог не подивиться сохранности этого древнего храма, который находился менее чем в полумиле от дома епископа. Разгадку следовало искать в самой сути средиземноморской церкви: глубокой вере в сверхъестественное, яростном фанатизме латинских святых и не менее яростном неприятии коммунистов и антиклерикалов. Может, поэтому трезво мыслящие либералы и городские скептики не производили никакого впечатления на здешних жителей, только экзальтированный мистицизм мог найти дорогу к их сердцу? Не в этом ли заключалась истинная причина смерти Джакомо Нероне? Не погиб ли он под копытами этого козлоподобного бога?

Но разве мог Блейз Мередит, законник из столицы, проникнуть в мысли этих загадочных людей, живших здесь еще до основания Рима?

Несмотря на жару, Мередиту внезапно стало холодно. Он отвернулся от куска мрамора с выступающим из него неприличным символом и вышел в солнечный свет.

Старуха, согнутая вдвое под вязанкой хвороста, шла по тропе к седловине холма. Когда она поравнялась с Мередитом, тот приветствовал ее на чистом итальянском языке, выученном в Риме. Она взглянула на священника подслеповатыми глазами и прошла мимо, не произнеся ни слова.

Блейз Мередит постоял, глядя ей вслед, затем повернулся к долине. Внезапно он почувствовал неимоверную усталость И страх перед поездкой в Джимелло Миноре.


Читать далее

Моррис Уэст. Адвокат дьявола
ГЛАВА 1 07.04.13
ГЛАВА 2 07.04.13
ГЛАВА 3 07.04.13
ГЛАВА 4 07.04.13
ГЛАВА 5 07.04.13
ГЛАВА 6 07.04.13
ГЛАВА 7 07.04.13
ГЛАВА 8 07.04.13
ГЛАВА 9 07.04.13
ГЛАВА 10 07.04.13
ГЛАВА 11 07.04.13
ГЛАВА 12 07.04.13
ГЛАВА 13 07.04.13
ГЛАВА 14 07.04.13
ГЛАВА 15 07.04.13
ГЛАВА 6

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть