Онлайн чтение книги Преступники-сыщики Again the Three
Глава 1.. Ребус

Тяжёлая дубовая дверь с поблескивающим на ней серебряным треугольником вызывала самые разноречивые чувства не только у прохожих по Керзон-стрит, но и далеко за пределами Лондона.

При взгляде на эту дверь, даже при одном упоминании о ней одни испытывали жгучее любопытство, другие — безотчетную тревогу, третьи обретали уверенность и надежду.

Таинственную дверь не обошли вниманием и вездесущие газетчики:

«Массивная дверь, внушающая почтение каждому входящему, и серебряный треугольник на ней красноречиво свидетельствуют о характере скрытой за ней организации.

Пятнадцать лет назад членов этой организации, называемой тогда «Четверо Справедливых», активно преследовала полиция и за их арест сулили награды… Ныне же они представляют собой исключительное по своей осведомленности респектабельное детективное агентство… Нам остается только выразить надежду на то, что былые приемы и методы Справедливых подвергались значительным изменениям».

В это туманное октябрьское утро в доме с массивной дверью три джентльмена расположились вокруг небольшого стола за утренним кофе.

— Чем же мы вызвали столь пристальный интерес господина Лезерсона? — задумчиво произнес Манфред, поигрывая золоченой ложечкой.

Леон Гонзалес, изучавший «Таймс», небрежно пожал плечами.

Раймонд Пойккерт резко поднял голову.

— Тот, который уже месяц выслеживает нас? — резко спросил он.

Легкая улыбка тронула нежные губы Леона.

— Именно, — спокойно ответил он, складывая газету. — Я намерен нанести ему сегодня визит.

— Любопытно, — произнес Пойккерт, закуривая.

Мистер Люис Лезерсон проживал в роскошном особняке на Барклей-стрит. Лакей, распахнувший дверь перед Гонзалесом, был облачен в ливрею, весьма уместную на сцене театра оперетты, но производившую странное впечатление на вполне современной Барклей-стрит. Шелк, золото и короткие, едва прикрывавшие колени шаровары… Леон рассматривал эту живую рождественскую ёлку с нескрываемым изумлением.

— Мистер Лезерсон ожидает вас! — торжественно произнес опереточный страж, видимо, сознавая всю блистательность своей особы.

Интерьер дома ошеломлял кричащей, будто выставленной напоказ, роскошью. Когда Гонзалес поднимался по мраморной лестнице, устланной мягким арабским ковром, на площадке второго этажа перед ним вдруг промелькнула какая-то прекрасная незнакомка, бросив в его сторону беглый, почти презрительный взгляд и оставив после себя едва уловимый аромат каких-то экзотических духов.

Комнату, в которую его пригласили войти, можно было принять за будуар. Она была густо заставлена изящными безделушками и всякого рода вещицами, о назначении которых сыщик мог только догадываться.

Мистер Лезерсон приподнялся со своего кресла за письменным столом и протянул гостю нежную белую руку.

Худощавый, изрядно плешивый, с узким морщинистым лицом, он напоминал ученого-естественника.

— Мистер Гонзалес? — высокий скрипучий голос хозяина отнюдь не ласкал слух. — Присядьте. Ваше уведомление я получил… Здесь явно какое-то недоразумение…

Он небрежно опустился в кресло. В его суховато-холодной манере проглядывало скрытое напряжение.

— Я, естественно, слышал о вас, но… направлять каких-то людей для наблюдения за вашим домом — что за нелепость! С какой стати?

Гонзалес пристально взглянул на него.

— Именно этот вопрос и привел меня сюда, — проронил Леон, — именно этот вопрос… С какой целью вы организовали слежку за нами? Ведь нам доподлинно известны ваши агенты, обещанное им вознаграждение и даже полученные ими инструкции. Остается только узнать одно: зачем?

Мистер Лезерсон скрипнул креслом и улыбнулся.

— Что ж, я не стану отрицать очевидные факты… Да, я пользовался услугами детективов, но к этому меня побудили причины, не имеющие прямого отношения к вашему агентству, о котором я слышал и читал много лестного, я давно присматривался, но не с целью…

Он, видимо, не знал, как закончить фразу.

Встреча, заполненная столь же туманными выражениями, быстро подошла к концу, так и не пролив свет на главный вопрос.

Леон Гонзалес возвратился на Керзон-стрит в глубокой задумчивости.

— Он опасается кого-то, кто собирается в ближайшее время обратиться к нам. Агентов он нанял затем, чтобы помешать этому неизвестному, — размышлял Леон. — Но кто этот неизвестный?

Ответ последовал вечером того же дня.

Керзон-стрит окутала сырая мгла. Какая-то женщина медленно брела по тротуару, всматриваясь в номера домов. Когда она остановилась под фонарем, можно было рассмотреть ее потрепанное, залатанное пальто, жалкую обувь, бледное, изможденное лицо. На вид ей можно было дать лет тридцать.

— Все интересы этой женщины сводятся к заботе о пропитании, — пробормотал Леон Гонзалес, наблюдая за ней сквозь газовый занавес окна.

Женщина довольно продолжительное время стояла под фонарем, растерянно оглядываясь.

— Обратите внимание на убогость ее одежды. В наше время даже самые бедные женщины могут позволить себе хоть пару перчаток…

Манфред встал из-за стола, присоединился к Леону.

— Видимо, провинциалка, — заметил он. — Впервые в Лондоне. Заблудилась.

Женщина вдруг резко повернулась, быстро пересекла улицу и подошла к их двери. Послышался звонок.

— Я ошибся, — заметил Манфред, — она вовсе не заблудилась…

— И дьявол меня побери, если это не та самая черная кошка, которой так опасается мистер Лезерсон, — добавил Гонзалес.

Послышались тяжелые шаги Пойккерта в коридоре. Минуту спустя он вошел и плотно закрыл за собой дверь.

— Вы изумитесь, — сказал он многозначительно, сохраняя особую «пойккертовскую» манеру говорить о таинственных вещах с преувеличенно важным видом.

— И не подумаю изумляться, — загорячился Леон. — Она потеряла мужа, часы, словом, что-то потеряла. Это ясно как день!

— Попроси ее войти, — сказал Манфред, и Пойккерт быстро вышел.

Женщина нерешительно вошла в комнату, продолжая растерянно озираться.

Альма Стемфорд. Прибыла из Эдж-Уэра сегодня вечером. Вдова. Задолго до окончания ее рассказа пророчество Пойккерта относительно изумления сбылось в полной мере, ибо эта женщина, облаченная в платье, от которого с презрением отказалась бы беднейшая из работниц, была леди в полном смысле этого слова. Голос ее звучал мягко и благозвучно, употребляемые ею выражения указывали на благовоспитанность и интеллигентность. Подробности условий ее прошлой жизни могли быть известны только непосредственному их свидетелю.

Она была вдовой очень богатого человека, владельца обширных поместий в Йоркшире и Соммерсете. Страстный любитель псовой охоты и отважный наездник — он погиб в поле во время бешеной скачки за зайцем.

— Детство моего мужа не было счастливым и безоблачным, — продолжала она. Потеряв родителей еще во младенческом возрасте, он воспитывался дядей — грубым, нелюдимым стариком, подверженным длительным запоям. Мальчик рос затворником, не общаясь со сверстниками, не получая должного образования… Приблизительно за год до своей смерти старик все-таки пригласил в дом некоего юношу, немногим старше самого Марка, в качестве учителя и воспитателя. После смерти дяди юноша остался в доме, выполняя обязанности секретаря. Мужу моему шел двадцать первый год. Его секретарь был, как я уже говорила, немногим старше. Звали его…

— Люис Лезерсон, — громко произнес Леон к невыразимому изумлению дамы.

— Да. Но как вы узнали об этом?

— Продолжайте, продолжайте, миссис Стемфорд, — нетерпеливо сказал Манфред. — Наш друг просто феноменально догадлив.

— Смерть мужа была для меня тяжелым потрясением. Завещание его было великодушным, но несколько странным…

— Чем же? — поинтересовался Пойккерт.

— Половину своего состояния муж завещал мистеру Лезерсону. Оставшаяся половина предназначалась мне, но только по истечении пяти лет со дня его смерти и при условии выполнения определенных требований…

— Каких? — нетерпеливо спросил Леон.

— Весь этот период я не должна была выходить замуж, проживать обязана была в некоем уединенном доме без права выхода. Мистеру Лезерсону как единственному доверенному лицу были предоставлены неограниченные полномочия распоряжаться наследством мужа до истечения этих пяти лет.

— Очень мило, — сказал Манфред. — И вы все это время находились…

— До сегодняшнего дня я безвыездно жила в этом уединенном доме. Это недалеко от Гарло, в нескольких милях от станции… Там я провела два года на положении племянницы. Мистер Лезерсон приставил ко мне двух надзирательниц, которые каждый вечер запирали меня на ключ в моей спальне. Кроме того, здание днем и ночью охранялось…

— Они считали вас не совсем… здоровой? — медленно произнес Пойккерт.

— Вы тоже так считаете? — торопливо спросила она.

— В этом случае мы бы не тратили время на эту беседу, — заметил Гонзалес. — Ранее вы пытались бежать?

— Да. Это было… с месяц назад…

— Точно! Именно с этого времени Лезерсон окружил нас своими агентами! — воскликнул Леон.

— После попытки к бегству охрану удвоили. Меня не выпускали даже во двор.

— Как вы узнали о нас?

— Газет мне не давали, но как-то случайно мне в руки попал клочок заметки о вашей организации. Вот тогда-то я и решила бежать к вам за помощью. После той попытки шансов у меня не было никаких, но помог случай. Два раза в неделю в дом приходила подёнщица из соседней деревни. Она сжалилась надо мной и вот вчера вечером принесла мне это платье. Сегодня утром, переодевшись, я вылезла в окно и, никем не узнанная, прошла мимо караульных…

— Та-ак… — протянул Манфред. — Картина проясняется.

— Это еще не все, — сказала женщина и вынула из кармана все еще мокрой кофты небольшой сверток. — После несчастья моего мужа отвезли в ближайшую сельскую больницу, а на следующий день, рано утром его не стало. По всей вероятности, ночью, когда сестры милосердия за ним не наблюдали, сознание еще раз вернулось к нему, так как край простыни был покрыт небольшими рисунками карандашом, который он, как выяснилось, сорвал с температурной дощечки над изголовьем.

И она разостлала на столе квадратный кусок помятого, выцветшего полотна.

— Как вы получили это? — спросил Леон, и глаза его сверкнули.

— Старшая сестра вырезала это по моей просьбе.

Манфред нахмурился.

— Образец рисования при сильно повышенной температуре, — промолвил он.

— Напротив, — спокойно возразил Гонзалес, — для меня здесь все ясно как день. Где вас венчали?

— У вестминстерского нотариуса.

Леон кивнул головой.

— Постарайтесь припомнить: не было ли чего-нибудь странного при венчании, не имел ли ваш муж личного совещания с нотариусом?

Ее лучистые большие глаза при этих словах расширились еще больше.

— Да. Мистер Лезерсон и мой муж встречались с нотариусом в его конторе.

Леон усмехнулся было, но тут же принял сосредоточенный вид.

— Еще вопрос. Когда вы увидели завещание? До или после смерти мужа?

— Да… нет-нет, до смерти мужа мне только говорили о наличии завещания, но я тогда его не…

— Кто говорил? Мистер Лезерсон?

— Да.

— Прекрасно! Когда вы увидели завещание, не бросилась ли вам в глаза какая-нибудь особая деталь, касающаяся вашего поведения?

Она замялась. Ее бледные щеки покрылись красными пятнами.

— Там была одна деталь… но до такой степени оскорбительная, что я умолчала о ней… Мне запрещалось когда бы то ни было оглашать факт моего супружества с Марком… Это так и осталось для меня загадкой. Мне не хочется верить, что он был уже женат, когда мы венчались, хотя вся жизнь его была настолько странной, что все можно предположить…

На лице Леона появилась довольная улыбка. В минуты он напоминал ребенка, только что получившего новую игрушку.

— Могу успокоить вас, — твердо сказал он. — Ваш муж ни на ком ранее женат не был.

Пойккерт внимательно рассматривал чертеж на холсте.

— Могли бы вы раздобыть план поместья вашего мужа? — спросил он. Леон, сияя, бросился к чертежу.

— Ты гений! Ты гений, Пойккерт!

Он быстро обернулся к миссис Стемфорд.

— Миледи, вы нуждаетесь в отдыхе, смене гардероба и покровительстве. Первое и последнее вы можете получить здесь же, если согласитесь быть нашей гостьей. Второе же, совместно с камеристкой, которая будет в вашем полном распоряжении, я раздобуду для вас в течение часа.

Она взглянула на него, слегка сконфузившись…

Через пять минут молчаливо-торжественный Пойккерт уже указывал гостье дорогу в отведенную ей комнату. Через пятнадцать минут, рекомендованная кем-то из знакомых Леона горничная спешно направлялась к Керзон-стрит с платяными коробками в руках…

Горничные были слабостью Леона. Добрую сотню лондонских горничных он знал по имени.

Поручив заботы о гостье Манфреду и Пойккерту, Гонзалес перезарядил револьвер, быстро оделся и нырнул в промозглую ночь.

Было уже далеко за полночь, когда он нажал кнопку звонка у парадной двери фешенебельного особняка на Барклей-стрит. Дверь открыл уже другой лакей, но, как и утренний, облаченный в такой же опереточный наряд.

— Мистер Гонзалес?

Леон кивнул.

— Мистер Лезерсон еще не вернулся из театра, — продолжал лакей, для пущей важности растягивая слова, — но он по телефону предупредил о вашем визите и просил вас дождаться его в библиотеке, если вам это будет угодно.

— Пожалуй… да, — в тон лакею ответил Леон. — Благодарю вас. Мистер Лезерсон чрезвычайно любезен.

По правде сказать, особой любезности от Лезерсона и не требовалось, так как по телефону с лакеем разговаривал несколько минут назад сам Леон.

Его проводили в библиотеку и предоставили самому себе.

Едва лакей покинул комнату, как Леон уже перебирал бумаги на письменном столе. Не обнаружив ничего интересного для себя, он занялся ящиками стола. Два из них были заперты на ключ, но средний был открыт…

С улицы донесся шум автомобиля. Гонзалес увидел сквозь штору, как из роскошного лимузина вышли мужчина и женщина.

При скудном свете он все же распознал того, чьим непрошеным гостем сейчас являлся, и когда Лезерсон, бледный от гнева, вбежал в комнату, Леон смиренно сидел на краешке стула.

— Что все это значит, черт бы вас побрал? — срывающимся голосом выкрикнул Лезерсон. — Я позвоню в полицию и велю арестовать вас за этот наглый розыгрыш!

— А, так вы догадались, что звонил по телефону я! Браво, я полагал, вы не так проницательны.

— Почему вы здесь? По поводу этой больной, сбежавшей из сумасшедшего дома?

— Вы необычайно догадливы, — иронически заметил Гонзалес.

Вынув из кармана кусок выцветшего полотна, Леон поднес его к глазам собеседника.

— Знаете, что это? Когда умер Марк Стемфорд, которого вы обокрали при жизни, а вдову его держали в заточении, так вот, когда он умер, этот чертеж был найден в его простыне.

Люис Лезерсон не проронил ни слова.

— Хотите я вам скажу, что это? Это — его последняя воля.

— Ложь! — процедил сквозь зубы Лезерсон.

— Его последняя воля, — повторил Гонзалес твердо, — эти три ромба — не что иное, как планы его трех поместий. Этот домик — изображение его поместий, заложенных в Южном Банке, а эти миниатюрные кружочки, не что иное как деньги. Ну, что касается кружочков, можно еще поспорить, а вот все остальное сверено этой же ночью с оригиналами планов, как и слово «Альма» с почерком покойного. То есть, все что здесь нарисовано, волею умирающего завешалось Альме Стемфорд, вдове и единственной наследнице.

— Никакой суд не признает этой бессмыслицы, — пробормотал Лезерсон. — Кроме того, есть подлинное завещание, собственноручно подписанное покойным…

— Неплохо сказано, черт возьми! — воскликнул Гонзалес. — «Подписано покойным» — это остроумно! Он ведь, в самом деле, был уже покойным, когда писалось это «подлинное» завещание.

— Вы безумец! — взвизгнул Лезерсон.

— Это ваше обычное обвинение в адрес нормальных людей, мистер Лезерсон. Чтобы доказать вам ясность моего ума, сообщаю, что написанное вами завещание с поддельное подписью покойного уже находится в Скотленд-Ярде в сопровождении вестминстерского нотариуса, вашего соучастника в подлоге. Добавлю, что в ящике вашего стола я нашел черновик завещания Марка Стемфорда, написанный на бумаге, водяные знаки которой не оставляют сомнений о дате составления…

Лезерсон бросился к столу и выхватил из ящика револьвер. Направив его на Леона, он нажал спуск… Послышался сухой щелчок.

— Не трудитесь понапрасну, — спокойно сказал Леон. — Разумеется, я разрядил его в ожидании вашего возвращения из театра.

— На помощь! — крикнул Лезерсон.

Дверь позади Леона распахнулась. Он едва успел пригнуться, как грохнул выстрел. Пуля, просвистев над его головой, пробила фигурное стекло окна. Леон резким движением выбил револьвер из руки смуглой высокой красавицы в норковом палантине.

С лестницы послышался топот множества тяжелых башмаков.

Это поднимались агенты Скотленд-Ярда…