Онлайн чтение книги Айн Рэнд. Сто голосов
Рут Биби Хилл

Рут Биби Хилл была подругой Айн Рэнд, которая прожила двадцать лет в чатсвортском доме O’Конноров, после того как в 1951 году они перебрались на Манхэттен. Она работала редактором, а также была автором книги Hanta Yo [110]Сага о жизни нескольких поколений двух семей индейцев тетон-сиу с конца 1700-х до 1830-х годов, до прихода белого человека. ( Прим. пер. ) (1979), бестселлера Нью-Йорк таймс .

Даты интервью: 22 июля, 4 и 12 сентября, 7 и 14 ноября 1996 года, a также 11 июня 1997 года.

Скотт Макконнелл: Как вы познакомились с Айн Рэнд?

Рут Биби Хилл: Я познакомилась с ней через свою давнюю подругу, Джин Эллиотт, ставшую ее секретарем в 1949 году. Дело было на первой неделе ноября 1949 года. И я сказала Джин: «Хорошо, теперь ты нашла Айн, и я даю тебе шесть дней на то, чтобы ты привела меня в ее дом. Я хочу познакомиться с ней». Через пять дней Джин звонит мне и говорит: «В четверг на следующей неделе, в восемь вечера». В восемь вечера, потому что Айн заканчивает работать в восемь.

До этого Джин не слышала об Айн Рэнд, но когда мы прибыли в Калифорнию в августе 1949 года, я рассказала ей об этой женщине. Через два дня после этого она узнала, что Айн Рэнд нужен секретарь. Она прошла собеседование, и Айн взяла ее на работу. Джин думала, что ее обязанности будут носить общественный характер, потому что ранчо было большим, и она решила, что хозяева ведут общественный образ жизни.

Однако Айн четко очертила ее обязанности с самого первого дня. Она показала Джин место, где ей придется работать – стол в северной оконечности галереи, после чего спросила: «Вы понимаете мой почерк?» Джин пробежала глазами листок и ответила, что понимает. Тогда Айн сказала ей: «Вы должны понять следующее. Это будет правилом вашей работы. Единственным правилом. Нельзя ничего менять: ни запятой, ни точки с запятой, ни предложения, ни слова, ни правописания». – «Ничего не менять, – согласилась Джин. – Поняла». И начала печатать.

Расскажите мне о вашей первой встрече с Айн Рэнд.

На этой встрече произошло некоторое несчастье. Я по недоразумению произнесла слово «Платон». Мой муж [доктор Борроуз «Баззи» Хилл] не был приглашен – только я и Джин. В восемь часов мы уже стояли у знаменитой медной двери с пуленепробиваемым стеклом, за которым находилось вырезанное в дереве изображение Торы. Айн открыла дверь, муж стоял позади нее. И я сказала, не дожидаясь взаимных представлений: «Должно быть, вы самый глубоко религиозный человек из всех известных мне». И Айн ответила: «Входите».

Я любила сидеть на полу. Мы находились на террасе, и на полу было не слишком тепло, однако Фрэнк развел в камине огонь. Другого источника тепла в этой гостиной площадью в 1200 квадратных футов[111]111,6 кв. метра. ( Прим. пер. ) не было. В доме царил арктический холод. У O’Конноров были только небольшие переносные электрообогреватели. И никакого центрального отопления.

И вот я сижу на полу, длинная кушетка позади меня слева. Фрэнк сидит в своем обычном кресле. Айн Рэнд находится на ближней ко мне стороне кушетки. Джин на дальней. Мы только что переговорили на тему Источника и, в частности, о Говарде Рорке. Я прикидываю, что нам можно задержаться здесь на полтора часа, а потом любезным образом откланяться. И вопрос, который задала мне Айн в конце этого часа, стал причиной моего падения. То, что я ответила, не было ошибочным, однако я проявила неосторожность, неосторожность в энной степени, потому что хотела произвести впечатление. Я была буквально влюблена в Источник и потому распространяла свою любовь и уважение на автора этого романа. Я надеялась, что Айн скажет: «Мне хотелось бы еще раз переговорить с Рут Хилл; я хочу, чтобы она еще раз пришла к нам». Я помню, что эта мысль так и вертелась в моей голове.

Я сказала ей о том, что запомнила наизусть краткий вариант Источника. Она сказала, что запомнить такую книгу непросто. A я ответила: «Хорошо, тогда слушайте ее; я продемонстрирую. Слово в слово. Я не пересказываю, текст остается вашим. И ничего не добавляю. Я произношу его в течение полутора часов, однако лучше, когда на представление отводится два часа». Еще я сказала, что несколько сокращаю текст, однако пользуясь только словами Айн Рэнд, но не своими. Она ответила: «Это замечательно».

Потом она спросила, какие еще книги я запоминала. Я ответила: « Государство Платона». И сразу же умолкла, потому что комната вдруг наполнилась холодным воздухом, замерзла, как бы окостенела от мороза. Замерзла, эта вот огромная открытая гостиная, посреди которой над нами поднимался большущий филодендрон. Тут я поняла: что-то не так. Я особо не занималась Платоном и не знала, что в недавно произнесенной Айн лекции она назвала Платона прародителем коммунизма.

Философии Платона она на дух не переносила, и Фрэнк знал об этом. И знаете, как он поступил? Немедленно оказался рядом со мной, взял меня под руки, так что мне даже не пришлось опереться рукой, чтобы подняться с пола – с этого пола трудно было подняться сколько-нибудь изящным образом. И, поддерживая меня, отвел к креслу – при этом никем не было произнесено даже слова – усадил в него и негромко и невозмутимо произнес: «По-моему, вам будет здесь теплее». После чего взял что-то из одежды, прикрыл мне ноги до талии и подоткнул по краям. Фрэнк O’Коннор понимал, что именно произошло. И, повернувшись к Айн, сказал: «Рут просто вспомнила свои студенческие дни, когда ей наверняка приходилось зазубривать всякое, – а потом добавил: – Не выпить ли нам кофе?» Таков был Фрэнк O’Коннор. Больше на эту тему не было ничего сказано. Никогда.

Как развивались ваши отношения после этого?

Я регулярно общалась с O’Коннорами в течение двух лет, с 1949-го до августа 1951 года. Мы часто встречались с Фрэнком и Айн, хотя жили не так уж близко друг к другу. Почти каждый уик-энд нас приглашали в долину Сан-Фернандо из Ньюпорт-бич, где мы жили.

Как мисс Рэнд относилась к вашему мужу, доктору Хиллу?

Айн однажды сказала мне: «Рут, ты мне нравишься и знаешь об этом, однако твоим мужем я восхищена в полной мере. И если ты вполовину такова, какой я тебя считаю, то понимаешь, что именно я хочу сказать». Я поняла ее и оценила ее слова. Баззи был ученым по самой сути своей, он открыл молочную дегидрогеназу, новый энзим в кровяной сыворотке. Айн Рэнд сделала правильный выбор среди нас двоих.

Мои разговоры лично с Айн ограничивались телефоном, но мой муж и Айн частенько беседовали с глазу на глаз. Они прогуливались среди рядов смородиновых кустов на задворках имения на Тампа-авеню и по ходу дела щипали ягоды. И конечно же, он был очень дружен с Фрэнком.

Мой муж составлял идеальную компанию для Айн. Будучи ученым, он, как положено ученому, отвечал на все ее вопросы и соображения, то есть без всяких бурных фантазий… Он не стремился произвести впечатление, даже не думал об этом. Он мог сказать ей и приятные и неприятные вещи, и она слушала его.

Кстати говоря, Айн и Баззи собирали марки, и поэтому много разговаривали на филателистические темы. Они были буквально заворожены марками, не с коммерческой точки зрения, но скорее как изображенной в картинках историей.

Когда вы бывали у Айн Рэнд на этих ужинах, какими развлечениями вас потчевали?

Развлечением было общество самой Айн Рэнд.

О чем разговаривал с Айн Рэнд ваш муж?

Ну, обо всем. Ее очень волновали его исследования в области рака. Он умел рассказать о них понятным образом. Ей было очень интересно слушать про энзимы и о том, как сложно устроен сам человек.

А не помните ли вы какие-нибудь анекдоты или смешные истории, связанные с вашим мужем и Фрэнком O’Коннором?

Вместе они много смеялись. Помню, как-то раз O’Конноры были у нас в середине декабря, и Фрэнк стал говорить о том, как он любит Рождество и модельные железные дороги. Как и мой муж. У нас была 16-миллиметровая железная дорога и поезд компании «Лайонел», однако наши деньги пошли на 16-миллиметровую дорогу. И нам было очень приятно на Рождество разложить нашу дорогу. Фрэнку тоже. И на Рождество Фрэнк собрал свою дорогу на полу огромной гостиной дома 10 000 на Тампа-авеню. Наши мужчины были очень похожи; они любили не только игрушечные поезда, но и выращивание цветов.

А что Фрэнк делал со своим поездом?

Играл. Сидел на полу и играл с поездом. И поэтому я хотела показать Фрэнку на Рождество наш поезд. Я пригласила их на ужин. И рассчитывала увидеть Айн в брюках. Когда мы обедали у них в доме, она всегда одевалась в свободном стиле, поэтому я никогда не видела ее такой, какой в тот раз она предстала перед моей дверью. Она была в платье от Адриана. Я затаила дыхание. Платье ее было черным. Ткань украшали миниатюрные серебряные звездочки и полумесяцы. Пол за ней заметал двухфутовый шлейф.

И как же она держалась?

Чуть по-девичьи. Ей хотелось быть женственной. Единственный раз в жизни я поцеловала Айн, когда она, не помню уже что, сказала, но настолько по-девчачьи, и она сидела в кресле, а я зашла сзади, поцеловала ее в макушку и поняла, что ей это понравилось. Она отреагировала как пятнадцатилетняя девушка, и она была такой в этом платье от Адриана.

В тот вечер я сделала цветочную аранжировку, которая, по моему мнению, должна была понравиться Фрэнку. Помню, как сказала ему, что надеюсь на то, что сумела составить букет именно в духе Рождества. Он тогда ответил, что ему приятно входить в дом, украшенный для Рождества. Однако от Айн не было никакой реакции. После этого мальчики затеяли игру со своими поездами, Айн следила за ними, а я на кухне возилась с кастрюлькой рубленой свинины, приготовленной мной для гостьи в шелковом платье со шлейфом от Адриана!

Не помню, чтобы в их доме нас когда-либо угощали вином. Фрэнк наливал нам и себе мартини, Айн ограничивалась всегда севен-апом, имбирным элем или какой-нибудь другой газировкой. Она говорила, что не осмеливается пить алкогольные напитки, потому что ее организм может не справиться с дополнительными стимуляторами.

Айн рассылала на Рождество поздравительные открытки. Мы получали их в течение четырех лет. Помню, что я удивлялась тому, что Айн не знает, как подписать рождественскую открытку. Подписывать ли ее: «Айн Рэнд и Фрэнк O’Коннор»? Потом она, наверно, думала так: «Ну, те, кто не знает меня – будут гадать, кто такой Фрэнк, если не знают, что я миссис Фрэнк O’Коннор». Большинство людей знали ее как Айн Рэнд.

Три различные рождественские открытки были подписаны по-разному. И наконец, полученная в 1951 году была подписана «Айн и Фрэнк O’Коннор».

Насколько я понимаю, в 1950 году вы устроили беседу с мисс Рэнд.

Я договорилась, чтобы она встретилась с группой, носившей название «Книги и авторы» [8 октября 1950 года]. Мое описание группы ее не заинтересовало, поэтому я сказала ей, что являюсь помощницей ее основательницы, Хелен Гирвин. И спросила: «Неужели вы не хотите продать еще некоторое количество экземпляров?»

В нашей группе были и очень состоятельные женщины. Ежемесячные собрания происходили в отелях «Беверли-Хиллз» или «Амбассадор». Она сказала: «Я должна знать, с кем буду встречаться. Мне надо знать, кто управляет всем этим обществом». – «Ну ладно. Вы встретитесь с основательницей и президентом. Мне привезти ее к вам в дом? Или вы хотите посетить Хелен Гирвин в ее доме, в Голливуде?» – «Нет, привезите ее сюда». И я привезла ей Хелен Гирвин, только что вернувшуюся из Бостона – прямо в перчатках и вечерней шляпке.

Айн не просто расспрашивала Хелен Гирвин, она прямо-таки допрашивала ее. Она задавала разные философские вопросы и внимала тому, что подразумевалось в ответах. Айн всегда говорила, что нужно следить именно за тем, что подразумевается. Она задавала прямые вопросы, и Хелен давала ей столь же прямые ответы, при этом не задумываясь ни на мгновение. Хелен держалась по-королевски. Она дала понять Айн, что восхищается ею и очень многого ожидает от этой беседы. Члены общества с восторгом встретят ее выступление. И после получасового собеседования Айн заявила, что будет рада принять приглашение.

Впоследствии Айн сказала мне, что со времени публикации Источника появление в «Книгах и авторах» дало ей первый повод для столь глубокого выступления. A я спросила: «Сколько народа было на этой встрече?» Она ответила: «Небольшой книжный клуб».

В Хрустальном зале лос-анджелесского отеля «Амбассадор» собралось пять-шесть сотен человек. Лора Скаддер ехала в госпиталь на несложную операцию, однако она велела своему шоферу остановиться на час, чтобы она могла послушать выступление Айн Рэнд[112]Лора Скаддер построила свою империю картофельных чипсов на сделанном ей в 1926 году нововведении, предусматривавшем использование удобных одноразовых упаковок.. Встреча эта была такой большой новостью, что Лора Скаддер не могла пропустить речь Айн, редко появлявшейся тогда на публике. И Айн была просто изумительна. Речь ее заняла, скажу откровенно, менее двух минут. Каждому оратору – обычно их бывало пять на каждой встрече – предоставлялось десять минут.

И что же она сказала?

Она представилась как автор, в общих чертах охарактеризовала свой писательский метод и часы, уходящие на сочинение. Не помню подробностей. И вдруг я слышу такие слова: «Но я не хочу произносить речь. Я хочу услышать ваши вопросы. И ответить на них».

Одна из моих подруг задала первый вопрос: «Мисс Рэнд, в Источнике присутствуют удивительные любовные сцены между Говардом Рорком и Доминик, и мне хотелось узнать, не отразился ли в них ваш личный опыт?» Айн ответила коротко: «Вы принимаете желаемое за действительное». И все. Конечно, такой ответ понравился всем.

После завершения заседания началась раздача автографов всех участвовавших авторов. Хелен отправила меня распоряжаться продажей книг. Я разложила на столе стопками книги каждого автора. Усевшись, чтобы подписывать книги, Айн не могла поверить тому, какая очередь выстроилась к ее столику. Однако еще больше она была удивлена тем, что у меня обнаружились экземпляры Гимна. Дело было в том, что я делала инсценировки Гимна . Я не закупала их, однако Хелен заказала заметное количество экземпляров этого произведения. Я помню, как Айн посмотрела на меня и спросила: «Что ты делаешь?» Я ответила: «Продаю Гимн» . Она удивилась: «Где ты нашла столько экземпляров?» Я улыбнулась: «Наловила на хорошую наживку». Она смотрела на меня полным восхищения взглядом. Кстати говоря, мы продали тогда все шесть десятков экземпляров Гимна . И много-много экземпляров Источника.

Айн попросила меня познакомить ее с присутствовавшим в аудитории молодым человеком, который, по ее мнению, был похож на Фрэнка. Неделю спустя я пригласила его на небольшую вечеринку в собственном доме, присутствовали Айн и Фрэнк.

А мисс Рэнд бывала на ваших инсценировках ее романов?

Айн посетила Голливуд, чтобы услышать инсценировку Источника на собрании AAUW, Американской ассоциации университетских женщин. Перед этим я три или четыре раза приглашала ее послушать мои выступления перед другими аудиториями. Однако она спросила: «И ты дерзаешь?» А я ответила: «Что это значит – дерзаю?» Она сказала: «Дерзаешь выступать со своей инсценировкой передо мной?» И я сказала: «Вы абсолютно правы, и вот еще что, я умею делать свою постановку совсем не хуже вашего текста». Смеяться она не стала, но просто улыбнулась.

Наверно, я читала перед публикой Гимн полторы сотни раз. Этот спектакль был особенно популярен в клубах благодаря своей небольшой длине. Однако Источник оставался моим любимым спектаклем.

И что же сказала мисс Рэнд после того как выслушала ваше прочтение Источника?

Она сказала, что не может поверить в то, что можно иметь такую память. Замечание у нее нашлось только одно: я переставила строчку в описании личности одного персонажа. По ее мнению, результат оказался неудовлетворительным.

Собралось довольно много народа, и по требованию Айн никто не знал о ее присутствии. Сидевшая рядом с ней женщина сказала Айн: «Боже мой, а я даже не представляла, что существует такая замечательная книга, не говоря уж о том, чтобы прочесть ее. А вы читали этот роман?» Впоследствии Айн сообщила мне, что пережила в это мгновение один из высших моментов своей жизни, ибо имела право сказать: «Я написала ее!» Она была очень горда собой. А женщина отвернулась и едва не упала в обморок. Она не знала, что сказать и как поступить.

Итак, мисс Рэнд осталась довольна вашей инсценировкой?

Да, очень довольна. Жаль только, что она не присутствовала на представлениях Гимна .

Что вы можете рассказать о своих разговорах с ней?

Айн Рэнд интересовалась людьми, у которых имелись собственные идеи. Не столько идеалы, сколько идеи, идеи, идеи. В идеях она усматривала смысл своей жизни. И поэтому разговоры с ней затягивались до глубокой ночи. Она слушала других людей – вне зависимости от того, что они говорили. И насколько я помню, очень внимательно слушала слова моего мужа.

А она разговаривала с вами об Источнике?

Она говорила мне: «Это всего лишь прелюдия. Всего лишь прелюдия, Рут, к моей новой книге». Конечно, тогда я не знала ее названия, и моя приятельница Джин Эллиотт ничего не рассказывала мне, она даже не упоминала в моем присутствии слово «забастовка»[113]The Strike – первоначальное название романа Атлант расправил плечи. или какие-либо подробности относительно наполовину завершенного к этому времени романа Атлант расправил плечи .

Когда я говорила с Айн после публикации романа Атлант расправил плечи , я сказала, что по-прежнему люблю Источник и его персонажей. И она почти теми же словами сказала по телефону: «Да, но в сравнении с романом Атлант расправил плечи?»

Случалось ли мисс Рэнд редактировать вас?

Однажды я процитировала ее в бюллетене PTA[114]Ассоциация родителей и учителей (PTA) состоит из учителей и родителей и имеет своей целью укрепить взаимодействие родителей и школы. ( Прим. пер. ) [Ньюпорт Бич, Калифорния], редактором которого являлась. Я воспользовалась одной строкой Гимна : «Я научу своего ребенка стоять на собственных двух ногах». Она была недовольна тем, что я вставила в нее слово «два», которого не было в оригинале.

Какой была Тампа-авеню в 1949 году?

Домов на ней почти не было, только один на углу Тампы и Девоншир и еще один в южной стороне улицы возле Нордхоффа. Тампа не была замощена, и вдоль западной стороны этой грунтовки акр за акром тянулись апельсиновые сады.

С кем общались О’Конноры?

Они рассказывали мне, что однажды пригласили к себе модельера Адриана и актера Джозефа Коттена. В ту ночь Фрэнк запустил машинку, делающую мыльные пузыри, которыми в итоге оказалась усеяна вся их гостиная площадью в 1200 квадратных футов.

A что еще делалось в доме?

Когда у Айн затормаживался творческий процесс, она выходила на поле своей фермы и начинала собирать камни. Однако она не коллекционировала их, а просто уверяла, что камешки нравятся ей на ощупь. Она набирала сотни камней и раскладывала их по маленьким коробочкам. Мне она говорила, что таким образом отдыхает. Она их собирала, а затем сортировала по размеру. Поскольку в этом занятии не было никакого смысла, она собирала камни любого размера, но одного и того же серого цвета. Когда мы переехали в их дом, я обнаружила там 120 небольших коробок, наполненных камнями. Каждая картонка содержала камни одного размера. Все они находились в том кабинете, где она писала роман Атлант расправил плечи.

Что еще вы можете сказать о ее писательской манере?

Однажды я заметила на земле под березами рваные клочки бумаги. Я сразу же увидела, что на них что-то написано пером и чернилами почерком Айн, и потому сказала «ого!» и нагнулась к ним, потому что они были нужны мне. A она сказала: «Не трогай. Это всего лишь клочки бумаги. И ничего более». Так она отнеслась к отвергнутым ею рукописным страницам.

С ее точки зрения они не были достаточно хороши?

Правильно. И помните ли вы сцену из Источника, когда Доминик поднимает принесенный ветром к ее ноге лист старой газеты. Эта сцена, аналогичная той, которую я наблюдала, присутствует в книге. Но Айн понимала, что я хотела бы получить и сохранить эти исписанные ею листки. И именно этого она не хотела. Не желала такого низкопоклонства, когда хранят порванную своим героем бумагу.

Мне кажется, что Айн ценила то уединение, которое предоставлял ей ее кабинет, комната, закрытая для всего остального дома. Развлечения во владении 10 000 Тампа, происходили в основном в гостиной. Айн не была любительницей мебели, а также внутреннего убранства.

У О’Конноров было свое имя для ранчо?

Площадь его составляла всего тринадцать акров. Я знаю, что это владение время от времени называли «ранчо», что делала и сама Айн, но на самом деле оно таковым не являлось. Нет, по большей части его звали просто «10 000 Тампа».

Расскажите мне о росших в доме растениях.

В гостиной рос филодендрон, достававший до второго этажа дома. Фрэнк полировал его листья, на что уходило как минимум полтора часа. Растение было огромным – настоящее дерево, выросшее посреди комнаты. На дверях не было никаких занавесок, поэтому птицы свободно летали по всему дому.

И он не обращал на это внимания?

Нет. A Айн считала, что если Фрэнк не против, то все в порядке.

Что еще интересное вы можете сказать о доме?

Когда Айн повела нас с мужем наверх, чтобы показать нам свою зеркальную ванную комнату, она охарактеризовала ее одним словом: «Голливуд». Душ, конечно, был устроен отдельно от ванны, и душевая кабинка была остеклена с трех сторон, а с четвертой стороны находилось зеркало, в котором можно было постоянно видеть себя. Ванна из великолепного фарфора была очень глубокой и длинной, скорее рассчитанной на двоих человек. Купаться там было бы чудесно, потому что с правой стороны (если выходить из ванны), было зеркало, еще одно зеркало было устроено вдоль ванны, во всю ее длину. В конце ванны находилась стеклянная стенка, в другом конце уже помянутое зеркало. Туалет и биде находились возле стены с зеркалом.

А были ли у них шторы на окнах ванной комнаты?

Нет.

Значит, при желании можно было без труда заглянуть внутрь?

Снаружи заглянуть было нельзя. Во всем доме занавешен был только огромный оконный проем в большой спальне наверху.

Какие растения росли на участке?

Глициния и настоящая бамбуковая роща в патио, вмещавшем 200 человек. За березами и ягодными кустами росла дюжина гранатовых деревьев, другие плодовые деревья и чудесные каштаны. Их было три или четыре.

Что выращивал сам мистер О’Коннор?

Фрэнк выращивал стефанотисы, ароматные небольшие белые цветы, которые часто используют в своих букетах невесты. Потом дельфиниумы и гладиолусы. Кроме того, он создавал гибридные сорта. Вообще он сделался самым настоящим ботаником, очень знающим садоводом. Однако гладиолусы вырастали у него особенно удачно, и он продавал их в отели Лос-Анджелеса.

А кто занимался торговлей?

Он сам. Брал телефонную трубку и обзванивал местные отели. Я знаю, что это был его личный бизнес, что он продавал цветы в отели «Беверли-Хиллз» и «Амбассадор».

Апельсиновые рощи находились на противоположной стороне Тампы, не на участке О’Конноров, однако, сворачивая к их дому с Девоншир, вы окунались в восхитительный аромат.

На ранчо была система поливки?

Дождевальные установки, неподвижные. Однако воду они разбрасывали настолько далеко, что можно было подумать, что идет дождь. Такая же дождевальная установка была устроена в большом патио. В жаркие дни можно было открыть дверь, ведущую из жилых помещений в патио, и включить дождевальную машину. То есть при желании всегда можно было устроить себе дождь!

А каких рыб Фрэнк О’Коннор запустил в окружавший дом ров?

Золотых рыбок, не знаю названия. Ров душили японские водные гиацинты, стенки его могли потрескаться. Кроме того, во рву во множестве обитали лягушки.

А что было на крыше?

Над большим гаражом была веранда, на которой не было ничего лишнего. Затем была стенка, отделявшая крышу большого гаража и гаража на две другие машины. Над этим гаражом находилась медная крыша. И O’Конноры через окно своей спальни могли смотреть на расположенный на крыше бассейн. Глубина этого пруда составляла восемь дюймов, там Фрэнк разводил экзотических рыбок.

Какие животные жили на ранчо, кроме павлинов и голубей?

Опоссум и много енотов. A однажды около дома видели пуму.

Расскажите мне о павлинах.

Фрэнк содержал две разновидности этих птиц, белых павлинов и более привычных, синих. Представьте себе березовую аллею, которую Марлен Дитрих подарила Джозефу фон Штернбергу. Цепочку берез, протянувшуюся от заднего подъезда до самого конца участка. Тридцать берез, по пятнадцать с каждой стороны, образовывавших аллею в пять футов шириной. Потом представьте себе перед этими березами раскидистый калифорнийский водяной дуб высотой в двенадцать или четырнадцать футов. На это дерево была наброшена мелкая железная сетка, под которой сидели павлины. Простая железная сетка тем не менее покрывала большую площадь. Такая же сетка на другом дереве служила «клеткой» для тридцати белых голубей.

Как выглядели вместе мистер О’Коннор и мисс Рэнд?

Фрэнк обладал истинно кошачьей грацией, то есть изяществом крупного кота, начиная от пумы и до льва. Я имею в виду красоту движений, о которой Айн упоминала в наших разговорах. Фрэнк был человеком высоким и худощавым. Айн не была высокой, однако движения ее также были полны изящества.

Что касается взаимоотношений Айн и Фрэнка – я подметила, что представлял Фрэнк для Айн. Он был для нее якорем, брошенным с наветренной стороны. Он был скалой. Однажды она сказала нам с Баззи следующее: «Когда дело доходит до сочинительства и всего прочего в наших жизнях, Фрэнк является силой, стоящей позади престола». Фрэнк немедленно отреагировал: «Ну да, подчас я и есть тот престол, если судить по тому, как на мне сидят».

Фрэнк O’Коннор был сильным человеком, как физически, так и умственно.

Айн гордилась теми строчками, которые он внес в ее романы. Айн обладала чистотой и наивностью, скрытыми от прочих людей. К тем же, кто знал ее лично – a таких было немного – она подчас относилась с воистину детской чистотой и простодушием.

Расскажите мне о том, как O’Конноры расстались со своим чатсвортским домом.

Айн сказала, что услышала печаль в моем голосе, когда сообщила мне о своих планах уехать из Калифорнии. Я не хотела, чтобы она уезжала, чтобы возвращалась в Нью-Йорк. Помню, как она позвонила мне. Мы тогда жили в эксклюзивном «Лидо Трейлер Парк», и она сказала: «Знаешь что, Рут, мы намереваемся вернуться в Нью-Йорк». O нет! Только не отнимайте у нас тот стимул, которым вы оба являетесь. Не уезжайте. Так я чувствовала тогда. Протестовало все мое тело, возмущено было все мое естество. Помню, она еще сказала: «Я никогда не окажусь от тебя дальше, чем томик Источника ». Прекрасные оказались слова. И очень полезные. Айн в последний раз пригласила нас в Чатсворт, и мы прекрасно провели вечер, пусть он и был прощальным. Мы не говорили друг другу таких слов, как «мы вам напишем» или «звоните нам». Мы выпили мартини, а потом продолжили встречу ужином в нашем любимом чатсвортском ресторане «Качамакоффс», а затем вернулись домой к O’Коннорам. Но время мы по сути дела провели за прокладыванием их маршрута через Орей, Колорадо. Мой муж отлично ладил с топографией. Мы с ним девять раз пересекали Соединенные Штаты.

А как вы сделались арендаторами их дома?

Вот телеграмма, адресованная «Мистеру и миссис Р. Хилл, Мотель «Мишн Белл», Бульвар Вентура, Энсино, Калифорния». Дата: 12 июля 1952 года. Дом в Тампе пустовал после их отъезда в Нью-Йорк в октябре 1951 года. Перед отъездом Айн сказала: «Мы не намереваемся продавать дом, поскольку Фрэнк этого не хочет. И мы не собираемся сдавать его в наем. Мы не хотим этого. Но охотно сдадим его вам». Помню, я сказала, что мы не можем позволить себе такие расходы. И Фрэнк предложил обсудить этот вопрос потом. Так что в телеграмме было написано: «Пожалуйста, позвони мне за мой счет. Нам нужно поговорить о доме. Айн Рэнд».

Мы позвонили Айн, и она предложила нам назначить ту цену, которую мы в состоянии платить: «Просто скажи мне, Рут, сколько вы будете платить». Я ответила: «85 долларов». На это она сказала: «Отлично, решили». Так что получить возможность проживать во владении стоимостью в миллион долларов за 85 долларов было достаточно мило.

Впрочем, ранчо тогда не стоило миллиона долларов, однако я по крайней мере знаю, что они заработали на этой недвижимости пару сотен тысяч, когда его наконец продали в 1962 году. Я устроила эту продажу нашему соседу.

Я приняла дом при одном условии: «Айн, мне нужно шесть недель на пробу. Не знаю, как мне удастся управиться с таким большим домом, и насколько я понимаю, Баззи будет стараться поддерживать в порядке все владение. На садовников у нас денег нет» [Фрэнк нанимал троих]. Она ответила: «Ничего, наймите. Мы заплатим за помощь». И они платили.

Ни мы, ни они не хотели заключать контракт. Нам было достаточно просто обменяться рукопожатиями. Но я сказала: «Айн, мне нужна какая-то расписка, потому что я хочу, чтобы было известно, что мы занимаем дом на пробу в течение шести недель». Что же, эти шесть недель растянулись на двадцать лет. Первоначальные 85 долларов в месяц постепенно превратились в 125 долларов. «Похоже, что мы владеем этим домом совместно», – говорила Айн, а я сказала ей: «Нет, это же вы его купили». Айн ответила: «Но поддерживаем его мы пополам». Они оплачивали часть крупного счета за воду, чтобы любимые гладиолусы Фрэнка могли цвести.

А возникали ли у вас какие-нибудь проблемы с ранчо?

Нет. Торговать цветами мы не намеревались. A Фрэнк сказал нам только: «Пока будете в силах, поддерживайте жизнь в гладиолусах». Я рассказала ему о том, как мы сидим в гараже посреди тысяч луковиц, сортируя их, а потом относим их в его сарай, где они хранятся в больших шкафах. Мы делали это для Фрэнка, потому что он надеялся однажды вернуться в свое поместье. Он хотел, чтобы мы сохранили некоторые выведенные им новые сорта гладиолусов. В частности, тот, который он называл «Помада», и другой, который носил имя «Хэллоуин».

А О’Конноры оставили дома какие-нибудь материалы?

Да. В частности, один предмет показался мне настолько важным, что я сообщила о нем Айн. Это был томик первого издания и первого тиража Источника , подписанный ею Нику, старшему брату Фрэнка. Такая надпись внизу страницы ее почерком: «5 мая 1943». А наверху страницы, первой страницы: «Нику – моему техническому советнику – главному редактору Нью-Йорк баннер  – за все вечера, которые ты потратил на слушание этой книги. Айн». Она сказала, чтобы я оставила эту книгу себе для нашего сына Рида, которому было тогда девять лет.

Меня удивило количество оставленной ими мебели. Обеденный стол – думаю, что они оставили его, потому что он был слишком велик для их нью-йоркской квартиры; в большом патио они оставили круглый металлический стол и уличные кресла, а также восемь мягких стульев к обеденному столу. Еще четыре кресла остались в гостиной.

На втором этаже осталась кровать в галерее, кресло на кошачьих лапках. В оранжерее, в которой Фрэнк растил свои стефанотисы, остались коробки с ненужными фото без подписей.

Айн оставила также железнодорожные журналы. Один, в частности, называвшийся Ридин рейлроад, образовывал целые штабеля. Кое-какие из них, за 1946 год, я сохранила и перевезла в свой дом во Фрайди-Арбор [Вашингтон]. Я спросила у Айн, нужны ли они ей, и она ответила – нет.

В конце 1950-х проводилось принудительное отчуждение недвижимости. Как отреагировала на него Айн Рэнд?

Это вы про школу… неполную среднюю имени Нобеля, так ее звали?[115]Власти Лос-Анджелеса в 1959 году купили 1,663 из тринадцати акров за 15 000 долларов. Они хотели выкупить часть владения O’Конноров. Никакого давления не было. Я позвонила O’Коннорам и поступила так, как мне было сказано.

Так, значит, мисс Рэнд не была расстроена и не сопротивлялась?

Нет-нет. Никакой проблемы не было. Айн все меньше и меньше интересовалась Тампой. Это Фрэнк действительно верил – во всяком случае, какое-то время, – что они вернутся туда. Ему нравился тот образ жизни, который они вели там.

А что произошло с домом в 1971 году?

В это время дом принадлежал ныне покойной Кэтрин Хучин. Сделку эту устроила я; никто не платил комиссионных, и мы с мужем продолжали жить в этом доме. Мы съехали оттуда в августе 1971 года. После того как прожили в нем двадцать лет. Десятого августа, едва мы выехали с подъездной дороги, уже готовые бульдозеры снесли домик, в котором Фрэнк растил стефанотисы. Затем бульдозеры должны были снести главный дом. И я не стала оборачиваться назад, когда мы свернули на Девоншир, оставив за спиной 10 000 Тампу и направляясь на север к нашему новому дому, расположенному посреди сорока пяти акров леса возле Пьюджет-Саунд.