Онлайн чтение книги Аллан Кватермэн Allan Quatermain
УМСЛОПОГАС ДАЕТ ОБЕЩАНИЕ

На следующее утро, когда мы собрались к завтраку, я заметил отсутствие Флосси и спросил, где она.

— Сегодня утром, — сказала ее мать, — я нашла записку у моей двери… Да вот и записка, вы можете сами прочитать ее!

Она подала мне кусочек бумаги, на котором рукой Флосси было написано следующее:

«Дорогая мама! Уже светло, и я отправляюсь на холм добыть г. Кватермэну цветок лилии, который ему так нравится. Не ждите меня. Я взяла с собой белого ослика, няню и пару мальчиков, а также немножко провизии. Я могу пробыть в лесу долго, целый день, потому что решила достать лилию, хотя бы мне и пришлось пройти 20 миль. Флосси».

— Надеюсь, что она вернется благополучно, — оказал я с испугом, — я никогда не подумал бы беспокоить ее этим цветком!

— Флосси сама знает, что делает, — ответила мать, — она часто убегает так, как настоящая дикарка!

Но мистер Мекензи, который только что вошел и прочитал записку, нахмурился, хотя ничего не сказал. После завтрака я отвел его в сторону и спросил, нельзя ли послать кого-нибудь за девочкой и вернуть ее домой, ввиду того, что поблизости могут скрываться Мазаи, и она попадет прямо к ним в руки.

— Я боюсь, что это бесполезно! — ответил он. — Она, может быть, ушла теперь за 15 миль, и кто может сказать, по какому пути она пошла. Повсюду здесь холмы! — он указал на длинный ряд возвышенностей, тянувшихся параллельно течению реки Таны и постепенно спускавшихся в покрытую кустарником равнину, на расстоянии 5 миль от дома.

Я предложил взобраться, на большое дерево и посмотреть на окрестность через зрительную трубу. Мы так и сделали, кроме того, мистер Мекензи приказал своим людям пойти поискать следы Флосси. Подъем на дерево был не особенно удобен даже по веревочной лестнице, но Гуд быстро и ловко первым влез туда. Добравшись до вершины дерева, мы взошли без труда на площадку из досок, перекинутых с одного сука на другой, на которой легко могла поместиться дюжина людей. Вид с площадки был великолепный. По всем направлениям кусты казались огромными волнами, катящимися на целые мили, и далеко, насколько можно было видеть, там и здесь пересекались яркой зеленью возделанных полей или сияющей поверхностью озер. К северо-востоку Кениа поднимала свою могучую голову, и мы могли видеть, как река Тана извивалась, словно серебристый змей, у ее подошвы и текла дальше в океан. Это — дивная, чудная страна и ждет руки цивилизованного человека, который бы развил ее производство. Но мы не заметили никакого признака Флосси и ее ослика и сошли с дерева опечаленные.

На веранде я нашел Умслопогаса. Он точка свой топор маленьким оселком, который он всегда носил с собой.

— Что ты делаешь, Умслопогас? — спросил я.

— Пахнет кровью, — был ответ, — я тороплюсь наточить его!

После обеда мы опять взобрались на дерево и осмотрели всю окрестность, но безуспешно.

Когда мы сошли вниз, Умслопогас все еще точил свой «Инкози-каас», хотя топор был остер, как бритва. Альфонс стоял перед ним и смотрел на него со страхам и восхищением. Действительно, сидя на корточках, по обычаю зулусов, Умслопогас представлял собой странное зрелище со своим диким, но осмысленным лицом, натачивая непрестанно свой убийственный топор.

— О, чудовище, ужасный человек! — воскликнул маленький француз, всплеснув руками. — Посмотрите на его голову! Словно у крошечного бэби! И кто только вскормил такого дитятку! — он разразился смехом. С минуту Умслопогас смотрел на него, и злой огонек загорелся в его глазах.

— Что такое болтает эта буйволица (Так называл Альфонса Умслопогас из-за его усов, женственных движений и маленького роста)? Пусть он будет осторожнее, или я обломаю ему рога. Берегись ты, маленькая обезьяна, берегись!

К несчастью. Альфонс продолжал смеяться над «смешным черным господином».

Я только хотел предупредить его, как вдруг зулус вскочил с веранды, подбежал к нему с лицом, искаженным злобой, и начал вертеть своим топором над головой француза.

— Перестань! — закричал я французу. — Стойте смирно, если вам дорога жизнь! Он убьет вас!

Сомневаюсь, чтобы Альфонс, совершенно перепуганный, слышал меня. Затем последовали странные манипуляции с топором. Сначала топор летал над головой Альфонса с необыкновенной легкостью и силой все ближе и ближе к голове несчастного, почти касаясь ее. Потом вдруг движение его изменилось, — он начал летать буквально вокруг всего тела Альфонса, не ближе нескольких дюймов, но не задевал его. Странное зрелище представлял из себя маленький человек, скорчившийся, не смевший двинуться с места из опасения неминуемой смерти. Его черный палач продолжал вертеть около него топором, сверху, справа, слева, вокруг всего маленького человека. Более минуты продолжалось это, потом я увидел, как что-то блестящее коснулось лица Альфонса, и что-то черное упало на землю. Это был кончик щегольских усов маленького француза. Умслопогас облокотился на свой топор и громко захохотал, а Альфонс, подавленный страхом, упал на землю. Мы стояли и смотрели, пораженные этим сверхъестественным искусством владения оружием.

— Инкози-каас очень остер! — сказал зулус. — Удар, отрубивший рог буйволицы, мог бы разрубить человека с головы до пят. Редко кто умеет так ударить, как я. Смотри, маленькая буйволица! Добрый ли я человек, если смеюсь теперь? Ты был на волосок от смерти. Не смейся опять! Я все сказал!

— Зачем ты выкидываешь такие штуки? — спросил я дикаря с негодованием. — Ты, вероятно, помешан! Ты мог убить человека!

— Нет, Макумацан, я не убью! Трижды, пока топор летал, недобрый дух шептал мне, чтобы я прикончил его; но я не послушал его. Я пошутил, но «буйволица» нехорошо делает, что насмехается надо мной. Теперь я пойду делать щит, я слышу, что пахнет кровью, Макумацан! Поистине, пахнет кровью! Разве ты не замечал перед битвой, как появляются на небе коршуны? Они слышат запах крови, Макумацан, а мое чутье еще острее. Я иду делать щит!

— Этот ваш дикарь довольно неприятная личность! — сказал мистер Мекензи, бывший свидетелем всей сцены. — Он напугал Альфонса, посмотрите!

— миссионер указал на француза, который, весь дрожа, с побелевшим лицом, направлялся к дому, — Я не думаю, чтобы он стал еще смеяться над «черным господином»!

— Да, — отвечал я, — он зло шутит! Когда он рассердится, с ним беда, а между тем у него предоброе сердце! Я помню, как несколько лет тому назад он няньчил целую неделю больного ребенка. У него странный характер, но он правдив и верный товарищ в опасности!

— Он уверяет, что пахнет кровью, — возразил мистер Мекензи, — надеюсь, что он ошибается. Я страшно боюсь за мою дочку. Она или ушла далеко, или сейчас будет дома. Уже больше трех часов теперь!

Я напомнил ему, что Флосси взяла с собой провизии и может вернуться не раньше ночи. В душе я сильно опасался за нее.

Вскоре после этого, люди, которых мистер Мекензи посылал на поиски Флосси, вернулись и сказали, что они нашли следы ослика за две мили от дома и потом потеряли их на каменистом грунте. Они исходили страну вдоль и поперек, но безуспешно. День прошел очень скучно. К вечеру, когда о Флосси не было и помину, наши опасения дошли до крайнего предела. Бедная мать совершенно растерялась от страха, но отец Флосси еще крепился. Все возможное было сделано. Люди были разосланы по всем направлениям, на большом дереве учредили постоянный наблюдательный пост. Все напрасно. Стемнело. Милая Флосси исчезла. В восемь часов мы сели ужинать. Тяжелый это был ужин. Миссис Мекензи не вышла. Мы сидели молча. Кроме понятного страха за участь ребенка, нас давила мысль, что мы навлекли столько горя и тревоги на дом гостеприимного хозяина. Наконец, я попросил извинения и встал из-за стола. Мне хотелось уйти и подумать обо всем. Я ушел на веранду и, закурив трубку, сел в десяти шагах от конца строения. Как раз напротив меня находилась узкая дверь в стене, огораживающей дом и сад. Я сидел так минут 6 или 7, как вдруг услыхал легкое движение двери. Я взглянул в этом направлении, прислушался и решил, что ошибся. Ночь была очень темна, и месяц еще не взошел. Через минуту вдруг что-то круглое, мягкое упало на каменный пол веранды и покатилось около меня. Я не встал, хотя очень удивился и подумал, что это было какое-нибудь животное. Потом другая мысль пришла мне в голову, я встал и дотронулся рукой до круглого предмета. Он двигался. Очевидно, это не животное. Что-то мягкое, теплое, легкое. Испуганный, я поднял его, чтобы разглядеть при слабом мерцании звезд. Это была только что отрубленная человеческая голова.

Я старый воробей и не часто пугаюсь, но при этом зрелище чуть не упал. Как эта голова попала сюда? Что это значит? Я бросил ее и побежал к двери. Никого и ничего. Я хотел войти дальше, в темноту, но, вспомнив, что рискую быть убитым, вернулся назад, запер дверь и заложил ее. Затем я пошел на веранду и, насколько мог, постарался беззаботно позвать Куртиса. Но, вероятно, в моем голосе было что-то особенное, потому что и сэр Генри, и Гуд, и Мекензи встали из-за стола и прибежали ко мне.

— Что случилось? — спросил миссионер испуганно.

Я рассказал им. Мистер Мекензи повернулся ко мне, бледный, как смерть, схватил голову за волосы и поднес ее к свету, проникающему сюда из комнаты.

— Это голова одного из людей, сопровождавших Флосси! — сказал он дрожащим голосом. — Слава Богу, что это не ее голова!

Мы стояли и смотрели друг на друга. Что делать? Вдруг раздался стук в дверь, которую я запер.

— Открой, отец мой, открой! — кричал чей-то голос.

Дверь открыли. Вошел испуганный человек, один из слуг, которые были посланы на разведку.

— Отец мой, — кричал он, — Мазаи близко! Большой отряд обошел вокруг холма и двинулся к каменному краалю, через поток. Отец мой! Укрепи свое сердце! В середине отряда я видел белого осла. и на нем сидела «Водяная Лилия». Молодой воин ведет осла, а рядом идет и плачет нянька. Другого человека, который пошел с ними, я не видал.

— Дитя спокойно? — спросил миссионер хриплым голосом.

— Она бела, как снег, но спокойна, отец мой! Они прошли около меня, где я лежал, спрятавшись, и я хорошо видел лицо «Водяной Лилии»!

— Помоги ей, Боже! — простонал священник.

— Сколько их всех? — спросил я.

— Больше двухсот, двести и половина!

Снова мы посмотрели друг на друга. Что делать? В это время из-за стены донесся до нас шум и крики.

— Открой дверь, белый человек, открой дверь! Вестник хочет говорить с тобой! — крикнул чей-то голос.

Умслопогас побежал к стене, взобрался на нее и начал смотреть туда.

— Я вижу одного человека! — сказал он. — Он вооружен и несет в руке корзину!

— Открой дверь! — сказал я. — Открой, Умслопогас, возьми твой топор и встань около двери. Впусти одного человека. Если за ним последует другой, бей его!

Дверь была открыта. В тени встал Умслопогас с поднятым топором. В это время на небе появился месяц. После минутной паузы показался Мазаи Эльморан, в полном вооружении, с корзиной в руке. Луч месяца заблестел на его огромном копье. Это был физически великолепный человек, около 35 лет, высокий, превосходно сложенный. Я никогда не видел между Мазаями людей меньше шести футов роста. Остановившись против нас, он бросил корзину и воткнул копье в землю.

— Позволь нам говорить! — оказал он. — Первый вестник, которого мы тебе послали, не может говорить! Он указал на мертвую голову, — ужаснейшее зрелище при свете месяца, — но я имею слово вам сказать, если у вас есть уши, чтобы слышать их. Я принес подарки! Он показал на корзину и засмеялся с небрежным видом, поистине удивительным, так как он был окружен врагами.

— Говори! — сказал мистер Мекензи.

— Я — лигонини (капитан) из отряда Мазаев. Мы выследили этих трех белых людей, — он указал на сэра Генри, Гуда и меня, — но они скрылись от нас. Мы поссорились с ними и решили убить их! Следя за этими людьми, сегодня утром мы поймали двух черных людей, одну черную женщину, белого осла и белую девочку. Одного из черных людей мы убили — его голова лежит тут! Другом убежал. Черная женщина, белая девочка и белый осел у нас. Мы взяли их и привели сюда. В доказательство этого я принес сюда корзину. Скажи мне, это корзина твоей дочери?

Мистер Мекензи кивнул головой.

— Хорошо! Мы не ссорились с тобой и твоей дочерью и не желаем беспокоить тебя, хотя мы взяли твой скот — двести сорок голов! Пригодится

для наших отцов.note 6Молодые воины не имеют собственности. Все добыча, которую они приобретают в битве, принадлежит их отцам или начальникам. Мистер Мекензи застонал, так как высоко ценил свой скот, который заботливо хранил и растил.

— Кроме скота, мы никого не тронем, потом, — добавил он простодушно, поглядывая на стену, — из этого места трудно достать когонибудь! Но эти люди — другое дело. Мы следили за ними дни и ночи и должны убить их. Если мы вернемся к себе в крааль, не убив их, все девушки будут смеяться над нами. Во что бы то ни стало, они должны умереть. Пусть слышат теперь твои уши мое предложение! Мы не трогали белую девочку. Ома слишком красива, и дух ее смел. Отдай нам одного из этих трех людей, — жизнь за жизнь! Мы отдадим тебе девочку и с ней также черную женщину. Прекрасный обмен, белый человек! Мы просим отдать только одного из трех, мы найдем другой случай убить двух других. Я предпочитаю взять вот этого толстого, — он указал на сэра Генри,

— он выглядит силачом и не так скоро умрет!

— А если я скажу, что не выдам ни одного? — сказал мистер Мекензи.

— Не говори так, белый человек, — отвечал воин. — Тогда дочь твоя умрет, а черная женщина говорит, что у тебя только одно дитя. Будь она старше, я взял бы ее к себе, но она очень мала, и я убью ее моей собственной рукой вот этим копьем! Ты можешь придти и посмотреть, если хочешь! Вот тебе мое условие! — дикарь громко засмеялся.

Все это время я думал и пришел к заключению, что должен заменить Флосси. Я боялся только недоразумения. В моем решении не было ничего героического. Это было дело простого здравого смысла и справедливости. Моя старая, негодная жизнь никому не нужна, девочка только начинала жить. Ее смерть убила бы ее родителей, а обо мне некому горевать. Напротив, несколько благотворительных учреждений порадовались бы моей смерти.

Тем более, дорогое, милое дитя ради меня попало в это положение! Кроме того, мужчина легче встретит смерть в такой ужасной форме, чем слабое, нежное дитя. Я не трус и от природы смелый человек, но мой план заключался в том, чтобы выручить прежде всего девочку из беды, а затем убить себя, надеясь, что Всемогущий Бог простит мне самоубийство в таких исключительных обстоятельствах. В несколько секунд все эти мысли промелькнули в моей голове.

— Хорошо, Мекензи, — сказал я, — скажи дикарю, что я буду выкупом за Флосси, но что я ставлю условием, чтобы она была дома, прежде чем они убьют меня!

— Нет! — вскрикнули вместе и сэр Генри, и Гуд. — Это невозможно!

— Нет, нет, — возразил миссионер, — я не запачкаю своих рук человеческой кровью! Если Богу угодно, моя дочь умрет, на то Его святая воля. Вы храбрый и благородный человек, Кватермэн, но я нам не позволю сделать это!

— Если другого исхода нет, я сделаю это! — сказал я решительно.

— Это важное дело, — сказал мистер Мекензи, обращаясь к лигонини, — мы должны подумать! На рассвете мы дадим ответ!

— Очень хорошо, белый человек! — отвечал небрежно дикарь. — Только помни, если запоздаешь с ответом, твое дитя никогда не расцветет в пышный цветок, я убью ее вот этим копьем! Я мог подумать, что ты хочешь сыграть с нами шутку и напасть на нас сегодня ночью, но я знаю, что все твои люди ушли, здесь у тебя только 20 человек. Где ж твоя мудрость, белый человек, оставлять при краале так мало воинов! Ну, доброй ночи, прощай! Доброй ночи вам, белые люди, ваши глаза я скоро закрою навсегда! На заре я буду ждать ответа! — Повернувшись к Умслопогасу, стоявшему позади него, он произнес.

— Открой мне дверь, товарищ!

Это было уж слишком для старого вождя, который терял терпение. Последние десять минут он не мог стоять спокойно и готов был броситься на дикаря. Положив свою длинную руку на плечо воина, он дал ему такой здоровый толчок, что тот очутился лицом к лицу с ним.

Приблизив свое свирепое лицо к злобным чертам Мазаи, он сказал тихим голосам:

— Видишь ты меня?

— Да, товарищ, я вижу тебя!

— А это видишь? — он завертел топором перед его глазами.

— Да, товарищ, а вижу эту игрушку. Что из этого?

— Ты, дикая собака, хвастливый мешок, захватывающий маленьких девочек! Этой игрушкой я убью тебя! Хорошо, что ты вестник, а то я раздробил бы тебя на кусочки!

Воин махнул своим длинным копьем и засмеялся.

— Я хотел бы стоять с тобой в бою, как муж с мужем! Тогда бы мы посмотрели!

Он повернулся, чтобы уйти, все еще смеясь.

— Ты будешь стоять со мной, как муж с мужем, не бойся! — возразил Умслопогас тем же зловещим голосом. — Ты встанешь лицом к лицу с Умслопогасом, происходящим от царственной крови Чеки, из народа Амазулусов, и согнешься под ударами Инкози-кааса. Смейся, смейся! Завтра ночью шакалы будут смеяться и грызть твои кости!

Когда воин ушел, один из нас взял корзину Флосси и открыл ее. В корзине находился чудный цветок лилии Гойа, в полном расцвете и совершенно свежий. Там же лежала записочка Флосси, написанная ее детской рукой, карандашом, на кусочке сырой бумаги, в которой, вероятно, была завернута провизия.

«Дорогие мои папа и мама! — писала она. — Мазаи схватили нас, когда мы возвращались домой. Я хотела убежать, но не могла. Они убили Тома, другой убежал. Меня и няню они не трогают, но говорят, что потребуют в обмен за нас одного человека из отряда мистера Кватермэна. Я не хочу ничего подобного. Не позволяйте никому рисковать своей жизнью за меня. Попытайтесь напасть на них ночью! Они будут пировать и есть трех быков, которых украли и убили. У меня есть револьвер, и если помощь не придет, я застрелюсь! Им не удастся убить меня. Вспоминайте обо мне, если я умру, дорогие папа и мама! Я очень испугана, но надеюсь на Бога. Не смею больше писать, они начинают замечать! Прощайте! Флосси».

С наружной стороны было кое-как начиркано:

«Привет мой мистеру Кватермэну! Они обещали отдать вам корзину, и он получит свою лилию!»

Я прочитал эти слова, написанные маленькой смелой девочкой в часы тяжелой опасности, когда сильный мужчина мог потерять голову, тихо заплакал и еще раз в душе поклялся, что она не умрет, если моя жизнь может спасти ее!

Долго и серьезно обсуждали мы наше положение. Я снова говорил, что пойду к дикарям, снова миссионер не хотел допустить этого, и Куртис, и Гуд, как истинные друзья, поклялись, что пойдут тогда со мной, чтобы умереть вместе.

— Необходимо на чем-нибудь остановиться, — сказал я, — до наступления утра!

— Тогда нападем на них теми силами, какие у нас есть и попытаем счастья! — сказал сэр Генри.

— Да, да, — заворчал Умслопогас на своем языке, — ты говоришь, как муж Инкубу. Чего бояться? Двести пятьдесят Мазаев! А нас сколько? Начальник (мистер Мекензи) имеет двадцать человек, у тебя, Макумацан, 5 человек, еще 5 белых людей, всего 30 человек! Довольно с нас, довольно! Слушай, Макумацан, ты, храбрый и старый воин! Что говорит девочка? Мазаи будут есть и напьются, пусть это будет их похоронный пир! Что сказала мне собака, которую я убью на рассвете? Что он не боится нападения, потому что нас мало. Знаешь ты этот старый крааль, где они расположились? Я видел его утром. — Он начертил овал на полу. — Здесь — вход, через терновый кустарник, он круто поднимает вверх. Инкубу, ты, и я с топорами первые встанем и начнем против сотни человек! Слушай теперь! Это будет славный бой! Как только свет начнет скользить по небу, не раньше, пусть Бугван, твой друг, проскользнет с 10 людьми на верхний конец крааля, где есть узкий вход. Пусть они молча убьют часовых, чтоб не было звука, и стоят наготове. Тогда Инкубу и я, мы двое, и один из Аскари, с широкой грудью, — он смелый человек, — проползем в отверстие входа, через кусты, убьем часовых и с топорами в руках встанем по сторонам дороги, недалеко от ворот. Потом возьмем 16 человек, разделим их на два отряда! С одним пойдешь ты, Макумацан, с другим «молитвенный человек» (Мекензи), и возьмите винтовки. Пусть одни идут по правой стороне от крааля, другие — по левой. Когда ты, Макумацан, заревешь, как бык, все откроют огонь по спящим людям, только осторожно, чтоб не задеть дитя. Тогда Бугван и с ним 10 людей издадут воинственный клич, перепрыгнут через стену и перебьют Мазаев. Если все случится так, то Мазаи, сытые и сонные, как дикие звери побегут ко входу в кустарник, прямо на тех, кто будет стоять у входа, а я, Инкубу и Аскари подождем и перебьем остальных. Вот мои план, если у тебя есть лучше, скажи!

Я объяснил остальным все подробности плана, и они присоединились ко мне, выражая величайшее удивление ловко и умно составленному плану атаки. Старый зулус поистине был лучшим командиром, какого я знал. Посте некоторого обсуждения мы порешили принять этот план, представлявший единственный возможный исход и подававшим некоторую надежду на успех.

— Ага, старый лев! — сказал я Умслопогасу, — ты умеешь так же хорошо выжидать добычу, как кусать ее, умеешь ловко хватать ее, где ее слишком много!

— Да, да, Макумацан! — ответил он, — Сорок лет я воин, и много чего видал. Хороший будет бой! Пахнет кровью, я говорил тебе, пахнет кровью!