Онлайн чтение книги И на восьмой день… And on the Eighth Day
Глава 8. ВОСКРЕСЕНЬЕ, 9 АПРЕЛЯ

День был уже в разгаре, когда Эллери покидал дом, который занимал во время пребывания в Квинане. Вчера он не выходил из него вовсе. Теперь же, стоя на пороге и глядя на цветы и зеленые деревья, он отчетливо ощущал, что это обитель мертвых. Нигде не было видно ни души, не слышно ни звука.

Эллери зашагал по аллее. Общественные здания казались руинами — чудом сохранившимися реликтами далекого прошлого. Впрочем, даже хорошо, что люди спрятались в свои норы. Ему не придется с ними прощаться — он бы не вынес, если бы кто-то из них поднял руку в приветствии и произнес: «Да пребудет с тобой Вор'д». Нет, пора уходить — и чем скорее и незаметнее, тем лучше. Восьми дней вне времени и пространства более чем достаточно для простого смертного.

Но, идя через безмолвную деревню, Эллери не мог не вспоминать радости предыдущих прогулок — открытые лица квинанитов, загорелых детей, робко предлагающих ему цветы... Неужели он провел здесь всего лишь чуть больше недели? Ему казалось, что он совершил переход через безводную пустыню вместе с отцами-основателями Квинана.

* * *

В последний раз Эллери подошел к Дому Священного Собрания. У двери висел колокол. Он вгляделся в знакомую надпись: «Язык мой будет указывать время в дали морской».

Да, холмы вокруг Квинана вместе с самой долиной можно было уподобить кораблю, навеки упокоившемуся под безоблачным небом, а окружающую пустыню — морю.

Должен ли он войти в священный дом? Ведь Учителя там нет, так к чему беспокоиться? Но Учитель был там — в каждой щели и трещине. Почему бы не попрощаться с призраком? Эллери вошел внутрь.

Дом казался пустым, хотя Преемник, вероятно, был в своих комнатах. Впрочем, он уже не Преемник. Учитель умер — да здравствует Учитель. Какие мысли роятся сейчас в голове юноши? Что он чувствует? Горе? Вину? Раскаяние? Страх? Ну, что бы это ни было, ему придется бороться с этим в одиночку.

Пройдя через безмолвный зал, Эллери остановился у двери запретной комнаты и машинально повернулся, чтобы спросить разрешения войти. Он почти ощущал присутствие пророка. Чувствуя, что оскверняет святыню, Эллери не без некоторого сопротивления легонько толкнул дверь. Она оказалась не заперта (O tempora! O mores!)[63]О времена! О нравы! (лат.) (Цицерон. «Речь против Катилины»)., и он вошел в санктум.

Здесь ничего не изменилось. Вечная лампа все еще горела (как она могла не гореть, будучи вечной?). И тишина была прежней. Постепенно пляска теней, вызванная сквозняком от открытой двери, прекратилась, и Эллери ощутил нелепое чувство, будто старый Учитель пребывает с ним в маленькой комнате не только духовно, но и телесно, благословляя его своим глубоким мелодичным голосом.

Эллери тряхнул головой, стараясь вернуться к реальности (хотя что теперь было реальным?), и уставился на старинный застекленный шкафчик — «ковчег», купленный Учителем для хранения таинственной «книги, которая была утеряна». На верхней полке все еще стояли две стопки монет — по пятнадцать серебряных долларов, отчеканенных в Карсон-Сити, в каждой; современные тридцать сребреников. Едва ли отец Учителя мог предвидеть, принимая решение сохранить серебряные доллары в качестве казны Квинана, что он таким образом лелеет проклятие. Проклятие, которое пролежит под спудом семьдесят лет, а затем породит страсти, которые приведут к гибели его сына.

Эллери хотелось самому украсть эти опасные монеты и бросить их в пустыне, но он не смог заставить себя прикоснуться к ним.

Другое дело — открытая книга на нижней полке с текстом, отпечатанным немецким готическим шрифтом. По отношению к ней нужно немедленно принять соответствующие меры, иначе он никогда не сможет спать спокойно.

Эллери открыл стеклянную дверцу ковчега и осторожно достал тяжелый том, как будто это было живое существо. Он не хотел, чтобы Преемник — нет, новый Учитель — увидел его выносящим книгу, поэтому спрятал ее под мышкой, застегнул пиджак, чувствуя, как книга обжигает его тело, и навсегда покинул санктум.

Эллери уже собирался закрыть за собой дверь, когда ему пришла в голову великая мысль. Почему бы не оставить ее открытой? Fiat lux... Mehr Light![64]Да будет свет (лат.). Больше света! (нем.) Да скроется тьма!

Он так и поступил.

* * *

В последний раз вернувшись в свою комнату, Эллери положил книгу в саквояж и упаковал вещи. Пришло время прощаться с Квинаном, где его приняли почти как бога. Не было причин полагать, что теперь его почитают меньше — возможно, даже больше, ибо к почтению добавился благоговейный страх, ведь оправдалось его предназначение живого пророчества. Квинан по-прежнему будет взирать на него снизу вверх, но едва ли с любовью.

Плотно сжав губы, Эллери защелкнул саквояж, вышел из дому и огляделся вокруг, стараясь сориентироваться, затем двинулся вверх по тропинке за виноградником. Оттуда он спускался вместе с не имеющим возраста старцем в свой первый день в Квинане.

Эллери медленно взбирался на холм, время от времени оглядываясь на внутренний склон. Никого не было видно. Хотя нет — на дальнем склоне, среди камней, отмечающих места покоя, бродила маленькая фигурка. Эллери содрогнулся и поспешил дальше.

Когда он оглянулся в последний раз, серые и коричневые тона слились воедино, став почти бесцветными.

Наконец, Эллери пересек гребень холма. Долина Квинана (Ханаана? Теперь он, вероятно, никогда это не узнает) исчезла из поля зрения.

* * *

Спустившись по каменистому внешнему склону и проковыляв по песку к своей машине, Эллери бросил внутрь вещи, сел за руль, включил зажигание и... ничего не произошло.

Аккумулятор был мертв.

«О, пионеры, вы не знали благ автомобилей...»

Вода в радиаторе также испарилась. Это можно было легко исправить (легко ли?), вернувшись в деревню. Но аккумулятор... Эллери огляделся вокруг. Ни в пустыне, ни на холме не было заметно ничего живого.

Отто Шмидт торговал бензином — возможно, у него нашелся бы и аккумулятор. Но как добраться до лавки Шмидта? Это предполагало рискованный многочасовой пеший поход по пустыне. Может, позаимствовать в деревне осла?

Но сначала книга.

Эллери вынул ее из саквояжа, отошел немного от машины, положил книгу на песок и стал рыть голыми руками узкую яму. Песок был рассыпчатым, и это не составляло труда. Потом он начал вырывать из книги страницы, комкать их и бросать в яму. Когда она почти заполнилась, Эллери зажег спичку и бросил ее туда же.

Вначале бумага только тлела, но постепенно пламя разгорелось.

Эллери наблюдал за ним с незнакомым чувством яростного удовлетворения. Время от времени он комкал новые страницы и бросал их в огонь.

Наконец от книги не осталось ничего, кроме переплета.

Эллери уставился на немецкие слова, вытисненные готическим шрифтом, и содрогнулся, несмотря на жар пламени. Происходила ли за всю долгую историю письменности более печальная ошибка при чтении, чем та, которую совершил Учитель с этой книгой? Ему страстно хотелось верить в существование легендарной «утерянной» книги Квинана. Однажды патриарх отправился за покупками в магазин «Край света», увидел на прилавке книгу с тремя словами, вытисненными на переплете архаичным шрифтом, на незнакомом ему языке, но эти три слова находились одно под другим, так что их первые буквы выстроились по вертикали, и он прочитал акростих:

Как, должно быть, возрадовалось сердце старика. Оно чудом не остановилось вовсе. Ибо Учитель знал, что «утерянная» книга называлась Mk’n, что выглядело бы в написании готическим шрифтом, как

Разница была лишь в одной букве, и внешне она казалась абсолютно незначительной. Кто знает, вероятно, подумал Учитель, быть может, первоначальным названием книги было именно Mk’h, но с течением времени оно исказилось...

Ему хотелось верить, что это священная книга Квинана, и он в это поверил.

«Как я мог сказать ему, — думал Эллери, — что он принял символ кровавой бойни за проповедь мира и братства среди людей?»

Эллери отломал несколько веточек с ближайшего куста, поджег их и, когда они разгорелись достаточно ярко, бросил на них переплет. Он быстро вспыхнул, и пламя выбросило резкие, искаженные языки, словно отравленное тем, что оно поглощало.

Название, казалось, жило собственной дьявольской жизнью. Даже когда переплет обращался в пепел, в сполохах можно было четко различить слова[65]Моя борьба. Гитлер (нем.).:

Наконец оно также поддалось огню, рассыпавшись в прах, который Эллери раздавил каблуком.

Он уже сделал несколько шагов в сторону долины, когда услышал в небе тарахтение, постепенно превращающееся в рев. Странно! Гончар (казалось, это происходило так давно, что Эллери сомневался, действительно ли это был он) упоминал, что в небе Квинана проносится все больше самолетов, однако за все время своего пребывания там Эллери ни разу не видел и не слышал ни одного.

Он остановился, глядя в небо, и увидел маленький одноместный самолет, явно не военный, который приближался с юга. Эллери наблюдал за ним с усиливающимся беспокойством. Рев становился прерывистым, затем раздался взрыв, и объятый пламенем самолет пронесся почти над головой Эллери.

Господи, ведь он упадет на Квинан! — похолодел Эллери. Но самолет рухнул на склон Холма Испытаний, обращенный к пустыне. В тот же миг в небе раскрылся парашют.

Эллери увидел, как парашютист упал на песок неподалеку. Некоторое время он лежал неподвижно, словно оглушенный, но, когда Эллери подбежал к нему, уже поднялся на ноги и отстегивал парашют.

— С вами все в порядке? — крикнул Эллери.

Парашютист посмотрел на него и улыбнулся:

— В полном порядке, amigo[66]Друг (исп.)..

Эллери быстро заморгал. Глубокий голос показался ему знакомым. Но дело было не только и не столько в голосе. Летчик был молодым человеком, высоким, смуглым и худощавым, с вьющимися черными волосами и орлиными чертами по-своему красивого лица. Хотя он, вероятно, брился этим утром, на впалых щеках успела появиться легкая щетина. «Где-то я видел этого парня», — подумал Эллери и внезапно застыл, как под ледяным душем. Молодой человек походил на...

Чувствуя себя глупо, Эллери тряхнул головой. Но видение не исчезло. Молодой человек выглядел так, как, должно быть, выглядел Учитель в тридцатилетнем возрасте.

— Вот так удача, — продолжал незнакомец, освободившись, наконец, от парашютных ремней. — Потерпеть катастрофу над пустыней и приземлиться у ног доброго самаритянина с автомобилем!

— Боюсь, самаритянин не такой уж добрый, — отозвался Эллери. — У меня сел аккумулятор.

Незнакомец снова улыбнулся:

— Не беспокойтесь. С этим мы как-нибудь справимся.

— Ладно. — Эллери улыбнулся в ответ. — Не буду беспокоиться.

Когда они медленно двинулись к машине, он спросил:

— А куда вы направлялись?

— На север — в сторону озера Пирамид — опылять посевы. Я отказался от военной службы по убеждениям. — Он произнес это так спокойно, как мог бы произнести старый Учитель, подумал Эллери, улыбнувшись своей фантазии. — Мне предоставили отсрочку, поручив заниматься сельским хозяйством. Самое забавное, что летать я научился в военном училище. У меня богатый отец, я жаждал приключений и удовольствий. А потом с моим приятелем случилось то же, что со мной сегодня. Только он не успел прыгнуть с парашютом.

— Понятно.

— Я тоже понял — очевидно, впервые. И я начал думать о человеке и Боге, о его ближних, о его бессмертной душе и так далее. Разделавшись с училищной программой, я стал читать разные книги и в конце концов понял, что не смогу убивать — как бы меня ни заставляли.

— Должно-быть, вам пришлось нелегко, — заметил Эллери.

— Не так уж нелегко, когда находишь себя и знаешь, что делаешь. Вряд ли я останусь на этой работе, когда война закончится. Думаю стать социальным работником. Ну, посмотрим. — Они подошли к машине, незнакомец откинул капот и пошарил внутри. — Да, сел намертво. Не знаете, где ближайший город?.. Эй! — Он выпрямился и указал на ближайший холм: — Посмотрите туда!

Эллери поднял голову и увидел на гребне Холма Испытаний длинный ряд фигур жителей Квинана, чернеющих на фоне неба, подобно бумажным силуэтам. Внезапно он понял, что произошло, и ледяная волна нахлынула на него вновь. Они услышали предсмертный кашель самолета, выбежали из своих домов и увидели, как он падает с неба, объятый пламенем, точно горящая колесница...

Они увидели, как из горящего самолета выпал человек...

Нет. Они увидели, как человек спустился с небес, и пришли к нему...

— Как вас зовут? — с трудом вымолвил Эллери.

— Что? — Молодой незнакомец перестал глазеть на людей. — Мануэль...

«И нарекут имя Ему: Эммануил...»[67]«Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына и нарекут имя Ему Эммануил» (Книга пророка Исайи, 7:14). Эллери почувствовал озноб и дрожь в коленях. «Я не должен упасть, — приказал он себе. — Это всего лишь усталость...»

— ... Аквина, — закончил молодой человек.

Это уж слишком, Эллери не знал, что и думать. Аквина — Квинан... Все это слишком сложно для человеческого разума. Признай это и уйди.

— Эти люди на гребне... — медленно произнес Мануэль Аквина. — За холмом — город?

Заходящее солнце коснулось молодых глаз, и они вспыхнули.

— За этим холмом новый мир, — услышал Эллери собственный голос. — И думаю... его жители ждут вас.