Онлайн чтение книги Анжелика и король Angélique and the King
Глава XI

По первому снегу, который в этом году выпал рано, весь двор отправился в Фонтенбло. Тамошние крестьяне обратились к своему господину, королю Франции, чтобы он помог им избавиться от волков, причинявших их хозяйствам большой урон.

Под низким серым небом длинная вереница карет, повозок, всадников и пеших двинулась по белоснежной равнине.

Казалось, с места снялся целый город. К столовой службе короля, к королевской капелле, к свите короля присоединились аналогичные службы королевы, лакеи из зала для игры в мяч, военные, псарня и королевское имущество, вплоть до великолепных гобеленов для украшения стен и защиты от холода. В Фонтенбло предполагалось в течение недели охотиться на волков, что не должно было помешать балу, театру и прелестным полуночным трапезам, получившим название «позднего ужина».

С наступлением темноты на дверцах карет зажглись смоляные факелы. В потоках светящихся капель прибыли в Фонтенбло, где в четырнадцатом веке находилась резиденция королей Франции, перед визитом императора Карла V превращенная Франциском I в настоящую жемчужину Ренессанса.

В Фонтенбло правила этикета отличались меньшей строгостью. Все дамы, даже те, кто не имел права табурета, могли сидеть в присутствии короля и королевы: одни на подушках, другие прямо на полу. Анжелика решила, что из-за холода не воспользуется этим дозволением. Великая Мадемуазель, которой нравилось изображать чичероне, вызвалась показать ей замок. Она отвела Анжелику в Китайский театр, галерею Генриха II и покои, где десять лет назад по приказу королевы Христины Шведской был убит ее фаворит Мональдески. Мадемуазель познакомилась с северной государыней, когда та гостила во Франции.

– Наряды королевы делали ее похожей на хорошенького мальчика, – рассказывала она. – В свите у нее не было ни одной женщины; камердинер одевал ее, укладывал в постель и, что тут таить, угождал ее желаниям, когда рядом не оказывалось ни одного фаворита. Впервые увидев нашего совсем еще юного короля, который в ту пору был еще очень робок, она в присутствии королевы-матери без обиняков спросила, есть ли у него любовницы. Кардинал Мазарини не знал, как сменить тему разговора, а король стал красным под цвет кардинальской мантии. Сегодня он бы уже так не смутился…

Рассеянно слушая ее, Анжелика искала глазами Филиппа, хотя не могла бы определить – из желания или страха видеть его. Ничего хорошего их встреча не предвещала. У маркиза для нее едва ли найдется что-нибудь, кроме резкого слова и презрительного взгляда. Лучше бы он вообще сделал вид, что не заметил ее, проявил по отношению к ней меньше любезности, нежели к любой другой даме при дворе. Кажется, он согласился с ее присутствием при дворе, но, возможно, это всего лишь временное перемирие из уважения к желаниям короля. Анжелика держалась настороже, однако при виде Филиппа вновь ощущала смиренное восхищение и тайную надежду. Те же самые чувства она испытывала при виде изящного кузена с белокурыми локонами в те далекие времена, когда была всего лишь неловкой девчонкой.

«Как же убийственно жестоки наши ребяческие грезы!» – подумала она.

За весь первый день в Фонтенбло Анжелика так и не видела Филиппа. Он занимался приготовлениями к охоте. Все без умолку твердили о том, как хищники запугали крестьян. Волки воровали овец прямо из овчарен. Напали на ребенка и загрызли его. Особенно опасной считалась стая, вожак которой был «здоровым как бык». Местные утверждали, что видели его возле самых хижин, а уж это неслыханная наглость. По вечерам он якобы выл и скребся в двери лачуг, где жались к матерям плачущие от страха дети. С наступлением темноты жители не смели и носу высунуть из своих домов.

С самого начала охота приняла жестокий и беспощадный характер. Хищника следовало загнать во что бы то ни стало. Вооружившись вилами и рогатинами, многие крестьяне приняли участие в облаве и вместе с доезжачими вели собак. Никто не отставал.

Благородные всадники и амазонки неплохо знали волков. В своих замках все они в детстве слышали рассказы об их злодеяниях. Поэтому и господ, и вассалов влекла на глухие тропки общая давняя ненависть к коварному хищнику, вечному бичу деревни – волку. К вечеру на снегу распростерлись шесть волков.

Казалось, от звенящих среди рыжих ветвей деревьев охотничьих рогов сотрясались знаменитые скалы в лесу Фонтенбло, изумительные черные утесы, песчаные террасы, бахромчатые ледяные уступы.

Анжелика выехала на небольшую, покрытую свежим снегом и плотно окруженную крупными валунами, как на дне колодца, опушку. Отсюда хор рогов казался более слаженным и волнующим. Охваченная меланхолическими воспоминаниями о прошлом, она остановила лошадь и прислушалась. Лес! Как же давно она не была в лесу. Влажные ароматы старого дерева и опавших листьев разом смели смрадные и шумные следы Парижа, напомнили ей о прежних радостных днях, проведенных в лесу Нейля. Она залюбовалась деревьями с еще не унесенной осенними ветрами листвой теплых тонов ржавчины и пурпура. С тихим шуршанием падал снег и оживлял колорит листьев, отчего под ласковыми лучами робкого солнца они сверкали, как драгоценные камни. В полумраке подлеска Анжелика различила красные жемчужины остролиста и вспомнила, как перед Рождеством охапками собирала усыпанные ягодами ветки в Монтелу. Как давно это было! Ах, если бы от едва заметного прикосновения веточки остролиста нынешняя Анжелика дю Плесси-Бельер могла снова стать прежней Анжеликой де Сансе…

«Жизнь никогда не разлучает нас с нашим прошлым», – подумала она, взволнованная, словно только что получила обещание счастья.

Возможно, это было ребячество, но Анжелика все еще не избавилась от наивных мечтаний, свойственных каждой женщине. Предаться им теперь было роскошью, но она могла себе это позволить.

Спешившись, она набросила уздечку Цереры на ветку орешника и побежала к остролисту. Среди разнообразных безделушек, привешенных к поясу всякой модницы, она нашла ножик с перламутровой ручкой и принялась срезать ветки. Это оказалось нелегко.

Увлекшись, Анжелика не заметила, как удалились звук охотничьих рогов и тявканье собак. Как не сразу обратила внимание и на тревогу Цереры, нервно натянувшей уздечку. Она поняла беспокойство животного только в тот момент, когда Церера с испуганным ржанием вырвала ветку орешника и галопом проскакала мимо изумленной маркизы.

– Церера! – позвала Анжелика. – Церера!

И тут она увидела, от чего бежала ее кобыла.

По другую сторону опушки, наполовину скрытое зарослями кустарника, что-то шевелилось.

«Волк», – подумала Анжелика.

Когда зверь появился из кустов, мягко ступая по девственному снежному ковру, она поняла, что это и есть олицетворение ужаса здешних мест. Действительно огромный волк, ощетинивший выгнутую дугой серо-рыжую, как окрестные леса, спину.

Хищник замер, уставив неподвижный фосфоресцирующий взгляд на Анжелику.

Она пронзительно закричала.

Волк вздрогнул, отскочил назад, а затем, оскалив страшные клыки, вновь стал приближаться. Вот-вот набросится…

Молодая женщина оглянулась на каменистый утес за спиной.

«Мне непременно надо вскарабкаться туда».

Она собралась с силами, и ей удалось подняться на небольшую высоту. Однако вскоре она вынуждена была остановиться. Ногти скользили по гладкой поверхности, уцепиться было не за что.

Волк прыгнул, однако лишь ухватил край ее платья. Теперь он подстерегал Анжелику, следя налитыми кровью глазами за каждым ее движением. Она снова крикнула что есть мочи. Сердце билось так сильно, что она не слышала ничего, кроме его глухих беспорядочных ударов. Она торопливо пробормотала слова молитвы:

– Господи! Господи! Не допусти, чтобы я умерла так глупо! Сделай что-нибудь!..

На опушку выскочил какой-то всадник, и конь, остановленный на скаку, резко замер в поднятом снежном облаке.

Точно во сне, сквозь туман, Анжелика различила, как к ней приближается главный ловчий, ее муж Филипп дю Плесси-Бельер. Видение было столь необыкновенным, что за одну секунду она разглядела все детали.

Ладную фигуру Филиппа обтягивал белый кожаный камзол, украшенный серебряным шитьем. На воротнике и обшлагах мех был такого же цвета, как парик.

Маркиз приближался, размеренно ступая ногами, обутыми в украшенные серебром белые кожаные сапоги. Он снял перчатки, в его правой руке поблескивал остро заточенный охотничий нож с серебряной рукояткой.

Волк развернулся к новому противнику. Филипп неторопливо, но неотвратимо шел прямо на него. Когда он оказался уже всего в шести футах от хищника, тот прыгнул, ощерив красную пасть с острыми клыками.

С быстротой молнии молодой человек выбросил вперед левую руку, которая словно клещами стиснула зверю горло. Одновременно другой рукой он одним движением снизу доверху вспорол ему брюхо. Отчаянно рыча, волк барахтался в потоках крови. Наконец его силы иссякли. Филипп отбросил в сторону издыхающего хищника, чьи внутренности разлетелись по снегу.

На опушку со всех сторон торопливо съезжались охотники. Лакеи сдерживали рвущуюся к трупу свору.

– Неплохой удар, господин маршал, – похвалил Филиппа король.

В неразберихе Анжелику как будто даже не заметили. Ей удалось соскользнуть со скалы, обтереть расцарапанные руки и подобрать в снегу шляпу.

Какой-то доезжачий подвел к ней ее кобылу. Старик всю жизнь был при псовой охоте и не стеснялся в выражениях. Бросившись вслед за Филиппом, он присутствовал при окончании схватки.

– Ну и нагнали вы на нас страху, госпожа маркиза! – произнес он. – Мы знали, что волк где-то здесь. А когда увидели, что ваша лошадь прискакала без седока, и услышали ваш крик!.. Уж вы поверьте старому доезжачему, сударыня, я впервые в жизни видел господина главного ловчего бледным как смерть!

Только случай свел Анжелику с Филиппом на последовавших за охотой увеселениях. Тщетно она пыталась найти его после того, как он, затянутый в свой окровавленный кафтан, прежде чем вскочить в седло, бросил на нее разъяренный взгляд. Без сомнения, он охотно отвесил бы ей пару звучных пощечин. Тем не менее Анжелика полагала, что женщина, жизнь которой спасена ее супругом, обязана отблагодарить его.

– Филипп, – сказала она, когда ей удалось встретиться с ним между двумя переменами блюд, – я так признательна вам… Без вас со мной было бы покончено.

Маркиз неторопливо поставил на поднос проходящего мимо лакея бокал, который держал в руке, затем взял Анжелику за запястье и стиснул так, что едва не сломал ей руку.

– Тем, кто не понимает, что такое псовая охота, лучше оставаться дома и заниматься вышиванием, – гневно прошептал он ей. – Вы непрестанно ставите меня в неловкое положение. Вы просто-напросто неотесанная крестьянка, малограмотная торговка. Придет день, и я смогу удалить вас от двора и избавиться от вас!

– Почему бы тогда не позволить было мессиру Волку сделать свое дело, ведь ему так хотелось!

– Я должен был убить этого волка, а ваша участь меня мало беспокоила. Не смейтесь, не раздражайте меня. Вы подобны всем остальным женщинам, которые считают себя неотразимыми и верят, что любой с радостью умрет ради них. Я не из числа этих болванов. Однажды вы поймете, если до сих пор не догадались, что я тоже волк.

– Не хотелось бы верить, Филипп.

– Я сумею доказать вам это. – Он холодно улыбнулся, и в его глазах мелькнул недобрый огонек.

Теперь маркиз взял ее руку с нежностью, какой она и не подозревала, и поднес к своим губам.

– Те чувства, которые вы поставили между нами в день нашей свадьбы, сударыня: ненависть, злопамятство, месть, – никогда не сотрутся в моей памяти. Я свое слово сдержу.

Он почти касался губами ее узкого запястья. Внезапно он сильно прикусил его.

Чтобы не взвыть от боли, Анжелике потребовалась вся ее светская выдержка. Отшатнувшись, она наступила каблуком на ногу встававшей из-за стола Мадам. Та вскрикнула.

Анжелика покраснела, потом сильно побледнела и пробормотала:

– Простите меня, ваше высочество!

– Дорогая, какая же вы неловкая…

Филипп недовольным тоном подхватил:

– И верно, будьте осторожны, сударыня. Вино вам противопоказано.

В его глазах блеснула злобная усмешка. Он низко склонился перед принцессой, после чего покинул дам, последовав за направлявшимся в гостиные королем.

Анжелика достала кружевной платочек и приложила к укусу. Боль проникла в самое сердце. Она почувствовала дурноту.

С помутившимся взглядом она пробралась среди оживленных групп придворных и оказалась в прохладном вестибюле.

Усевшись на первую попавшуюся софу между окнами, Анжелика осторожно приподняла свернутый в тугой комок кусочек тонкого батиста и рассмотрела свое посиневшее запястье; на нем выступили темные капельки крови. С какой жестокостью Филипп укусил ее! И что он за лицемер: «будьте осторожны, сударыня. Вино вам противопоказано». Еще пойдет слух, что госпожа дю Плесси была так пьяна, что толкнула Мадам… Эта молодая дама не умеет вести себя по-светски!..

Проходя мимо, маркиз де Лозен, тоже в голубом фраке, признал в сидящей на софе даме Анжелику.

– А вот теперь я вас отругаю, – сказал он, – вы снова одна! Всегда одна!.. При дворе… Прекрасная, как ясный день! И в довершение всего спрятались в таком укромном и незаметном уголке, что влюбленные дали ему название кабинета Венеры! Одна!.. Вы бросаете вызов правилам самого элементарного приличия, чтобы не сказать проще – законам самой природы.

С видом сурового отца, распекающего дочь, он присел рядом:

– Какая муха вас укусила, дитя мое! Какой мрачный демон поселился в вас и заставляет отвергать комплименты, избегать общества кавалеров! Уж не позабыли ли вы, что Небо даровало вам великое очарование? Уж не хотите ли вы обидеть богов? Но что я вижу? Анжелика, душа моя, да что же это! – У маркиза даже голос изменился.

Прикоснувшись пальцем к ее подбородку, он заставил Анжелику поднять голову.

– Вы плачете? Из-за мужчины?

Сдерживая рыдания, она кивнула.

– Ну, знаете, это уж не проступок, а настоящее преступление. А ведь ваше основное предназначение в том, чтобы заставлять плакать других… Малыш, здесь нет ни одного мужчины, достойного того, чтобы из-за него проливали слезы… разумеется, не считая меня. Но я и надеяться не смею…

Анжелика попыталась улыбнуться. Ей даже удалось пролепетать:

– О, мое горе не столь серьезно. Это, скорее, нервное… Просто мне больно…

– Больно? Где же?

Она показала ему запястье.

– Хотелось бы мне знать, какой подлец так обошелся с вами? – воскликнул потрясенный Пегилен. – Назовите его, и я потребую от него объяснений.

– Не возмущайтесь, маркиз. Увы, он имеет на меня все права.

– Уж не хотите ли вы сказать, что речь идет о прекрасном главном ловчем, вашем супруге?

Анжелика не ответила и вновь залилась слезами.

– Да, ничего лучшего от мужа и ждать не приходится, – с отвращением заметил Пегилен. – Совершенно в стиле вашего избранника. Но зачем же вы продолжаете с ним видеться?

Слезы душили Анжелику.

– Ну ладно, ладно, – смягчившись, продолжил маркиз. – Не стоит доводить себя до такого состояния. Из-за мужчины! Да к тому же из-за мужа! Сокровище мое, у вас устарелые представления о свете… Вы больны или… Впрочем, похоже, у вас давно что-то не ладится. Я как раз хотел побеседовать с вами об этом… Только сперва вытрем слезки.

Достав из кармана белоснежный батистовый платок, он нежно промокнул ей лицо и глаза. Анжелика видела прямо перед собой его искристые смеющиеся глаза, в которых все при дворе, включая самого государя, умели различать огонек лукавства. Светская жизнь и распутство уже пробороздили морщинки вокруг его саркастического рта. Однако все его приятное лицо выражало живость и довольство. Это был южанин, гасконец, пылкий, как солнце, и юркий, как форель, которая водится в горных ручьях Пиренеев.

Анжелика дружелюбно взглянула на Пегилена. Он улыбнулся:

– Ну что, вам лучше?

– Мне кажется, да.

– Сейчас мы все уладим, – пообещал он.

На мгновение он умолк, внимательно разглядывая ее.

В своем закутке они были незаметны для бесконечно снующих в галерее придворных и лакеев. Чтобы оказаться в этой нише между окнами, целиком занятой канапе, подлокотники которого полностью скрывали собеседников от посторонних взглядов, следовало подняться на три ступеньки.

В зимних сумерках Анжелику и Пегилена освещали лишь проникающие через окно красновато-золотые лучи заходящего солнца. Снаружи еще можно было различить постепенно скрывающуюся в тумане песчаную террасу с мраморными вазами и мерцающий пруд.

– Так вы говорите, уединенный уголок, в котором мы с вами находимся, называют кабинетом Венеры? – поинтересовалась Анжелика.

– Да. Здесь любовники находятся в стороне от любопытных взглядов, насколько это возможно при дворе, и молва с удовольствием рассказывает, будто самые нетерпеливые порой укрываются здесь, чтобы принести жертву прелестной богине. Анжелика, быть может, вам есть в чем упрекнуть себя по отношению к ней?

– К богине любви? Пегилен, пожалуй, я бы, скорей, упрекнула ее в забывчивости по отношению ко мне.

– Я бы так не сказал, – задумчиво молвил маркиз.

– Что вы имеете в виду?

Он покачал головой и, опершись подбородком на свой кулак, предался размышлениям.

– Чертов Филипп! – вздохнул он. – Кто бы знал, что скрывается под этой прекрасной оболочкой… Вы никогда не пытались как-нибудь вечером, перед тем как он наведается к вам, подсыпать ему в бокал какого-нибудь благотворного порошка? Поговаривают, будто Ла Вьен, содержатель бань на улице Фобур-Сент-Оноре, готовит снадобья, способные вернуть силу истощенным слишком частыми жертвами Венере любовникам, а заодно и старикам, и тем, кого недостаточно горячий темперамент отвращает от ее алтаря. Например, он торгует веществом под названием «пельвиль», о котором рассказывают, будто оно творит чудеса.

– Нисколько не сомневаюсь. Однако подобные методы мне неприятны. К тому же для этого мне следовало бы иногда иметь возможность поближе подступиться к нему, чтобы хотя бы добраться до его бокала… А это случается нечасто.

У Пегилена округлились глаза.

– Не хотите же вы сказать, что супруг столь безразличен к вашим прелестям, что никогда не посещает ваши покои?

Анжелика прерывисто вздохнула.

– Именно так, – тусклым голосом ответила она.

– А что об этом думает ваш официальный любовник?

– У меня его нет.

– Как вы сказали? – Лозен аж подскочил. – Ну, скажем, мимолетные друзья?

– ?..

– Уж не пытаетесь ли вы убедить меня, что у вас их нет?

– И тем не менее, Пегилен, осмелюсь настаивать, что это правда.

– Не-ве-ро-ят-но! – прошептал маркиз, придав лицу выражение трагического изумления, как при получении печального известия. – Анжелика, вы заслуживаете хорошей порки.

– За что? – возразила она. – Здесь нет моей вины.

– Вы виноваты во всем. С вашей кожей, вашими глазами, вашей фигурой в подобных неурядицах упрекать следует только себя. Вы чудовище, вы жестокое и опасное создание! – Он сурово коснулся пальцем ее виска. – Что у вас там, в вашей злой головке? Расчеты, планы, рискованные и сложные построения, приводящие в смущение даже господина Кольбера и огорчающие господина военного министра Летелье? Серьезные люди снимают перед вами шляпу, а потерявшая голову молодежь не знает, как спасти свои последние жалкие сбережения от ваших алчных рук. И вместе с тем ангельское лицо, глаза, в сияющей глубине которых можно утонуть, губы, на которые нельзя смотреть без желания впиться в них поцелуем! Сколь изощренна ваша жестокость! Вы обставляете свои появления ошеломляюще и преподносите себя как богиня… И для кого? Я вас спрашиваю!

Горячность де Лозена привела Анжелику в замешательство.

– Чего вы от меня хотите? – перебила она его. – У меня много дел.

– Какие еще, к черту, дела могут быть у женщины, кроме любви? Право, вы просто эгоистка, запершаяся в башне, которую вы сами же себе и построили, чтобы защититься от жизни.

Анжелику поразила такая проницательность под завитым париком придворного.

– Это и так, и не так, Лозен. Кто может понять меня? Вы не были в преисподней…

Охваченная внезапной слабостью, она откинула назад голову и прикрыла глаза. Только что Анжелика вся горела, а теперь ей казалось, что она ощущает, как холодна кровь в ее венах. Она почувствовала нечто напоминающее смерть или приближение старости. Ей захотелось позвать Пегилена на помощь, однако в то же время рассудок подсказывал ей, что такой спаситель может увлечь ее к новым опасностям. Анжелика решила оставить скользкую тему. Выпрямившись, она игриво спросила:

– Между прочим, Пегилен, вы так и не сказали мне, добились ли вы в конце концов должности гроссмейстера?

– Нет, – спокойно ответил Пегилен.

– Как – нет?

– Нет. Вы уже неоднократно наносили мне удары, однако на сей раз я не попадусь в ловушку. Вы в моей власти и пока со мной не рассчитались. В настоящий момент меня интересует не должность гроссмейстера, а причина, по которой ваша женская судьба прячется в вашей упрямой головке, а не здесь. – Он положил ладонь прямо на грудь молодой женщины.

– Пегилен! – Анжелика гневно поднялась с дивана.

Но он проворно схватил маркизу, так что она потеряла равновесие, и, опрокинув на свою правую руку, просунул левую между ее колен. Теперь Анжелика почти лежала на софе, прижавшись грудью к де Лозену.

– Молчите и ведите себя тихо, – назидательно вытянув указательный палец, приказал он. – Медицина изучит ваш случай. Я полагаю, он критический, однако не безнадежный. Ну же, приступим. Прежде всего попросту перечислите мне всех благородных господ, что вертятся вокруг вас и теряют сон при одном упоминании вашего имени.

– Право… Неужели вы полагаете, что их много?

– Запрещаю вам делать вид, что вы удивлены моим вопросом!

– Но, Пегилен, уверяю вас, я не понимаю ваших намеков.

– Как, вы даже не заметили, что при вашем появлении маркиз де Лавальер трепещет, словно обезумевший мотылек; что брат Атенаис Вивонн, столь счастливый в любовных делах, начинает заикаться; что Бриенн принимается острить… Господа Сент-Эньян, Роклор начинают волноваться, а наш сангвиник Лувуа после десятиминутной болтовни с вами буквально истекает кровью…

Она весело рассмеялась.

– Я запрещаю вам смеяться, – отрезал Пегилен. – Если вы не заметили всего этого, значит ваш недуг еще страшнее, чем я полагал. Значит, вы не ощущаете всей той горячности, того пламени, что вас окружает? Клянусь Вельзевулом, у вас кожа саламандры. – Он указательным пальцем коснулся ее шеи. – А ведь не скажешь…

– А как же вы, господин де Лозен? Себя вы не включаете в список сжигаемых на огне?

– О нет, только не я, – живо возразил он. – О нет, я бы ни за что не осмелился, я бы слишком боялся.

– Меня?

Глаза маркиза подернулись легкой дымкой.

– Вас… и всего, что вас окружает. Вашего прошлого, вашего будущего, вашей тайны.

Анжелика пристально взглянула на него. Потом вздрогнула и спрятала лицо на его затянутой в голубой атлас груди:

– Пегилен!

Легкомысленный Пегилен был старым другом. Ему была известна ее старая драма. В каждом трагическом закоулке ее судьбы он появлялся внезапно, словно марионетка из-за ширмы. Он возникал, пропадал, возникал вновь.

И сегодня вечером он тоже был здесь, верный самому себе.

– Нет, нет и нет, – повторил он. – Я не люблю рисковать. Сердечные муки пугают меня. Не рассчитывайте, я не стану флиртовать с вами.

– Интересно, а чем вы сейчас занимаетесь?

– Утешаю вас, это не одно и то же.

Его палец скользил вниз по ее шелковистой шее, рисуя какие-то узоры, следуя за изгибом ожерелья из розового жемчуга, отбрасывающего молочные отблески на белую кожу.

– Вам причинили много зла, – нежно прошептал он, – и нынче вечером вам очень грустно. Черт побери! – Выдержка внезапно оставила его. – Да вы напряжены, точно каленая сталь! Расслабьтесь. Можно подумать, вас никогда не касалась рука мужчины! Мне чертовски хочется преподать вам небольшой урок…

Маркиз склонился над Анжеликой. Она снова попыталась высвободиться, однако он силой удержал ее. В его движениях ощущалась властность человека, не склонного хвастаться любовными победами. Его глаза странно мерцали.

– Вы достаточно дразнили нас, дамочка! Пробил час отмщенья. К тому же я умираю от желания осыпать вас ласками и полагаю, что вы в этом очень нуждаетесь.

И он принялся покрывать поцелуями ее веки и виски. Потом его горячие губы коснулись уголка ее рта.

Анжелика вздрогнула. Животное желание, точно хлыстом, ожгло ее. К нему примешивалось несколько извращенное любопытство на собственном опыте испытать таланты известного при дворе донжуана.

Пегилен был прав. Филипп не в счет. Безумный праздник, золоченый балет двора захватил Анжелику. Она знала, что уже никогда не сумеет жить вне этого круга, в одиночестве, наедине со своими прекрасными платьями и драгоценными украшениями. Она будет скользить со всеми вместе, неотличимая от них, уносимая волнами интриг, сделок с совестью и адюльтеров. Что за крепкий, ядовитый и восхитительный напиток!

Чтобы не умереть, ей следовало выпить его залпом.

Анжелика глубоко вздохнула. С целительным теплом мужских ласк к ней возвращалась склонность к беззаботности. И когда губы маркиза де Лозена коснулись ее губ, она им ответила, сначала робко, а затем целиком отдалась страсти.

Яркий свет принесенных двумя процессиями лакеев и расставленных вдоль галереи факелов и фонарей ненадолго разлучил любовников.

Анжелика никак не могла понять, как в их убежище сохраняется прежний полумрак.

Прямо возле них лакей устанавливал на консоли канделябр на шесть свечей.

– Эй, дружище, – прошептал Пегилен, перегнувшись через подлокотник дивана, – унеси-ка свой светильник подальше.

– Не могу, сударь. Боюсь навлечь на себя гнев господина осветителя, отвечающего за эту галерею.

– Тогда хотя бы задуй три свечи, – отвечал маркиз, бросая лакею золотую монету.

И, тут же позабыв о нем, снова сжал молодую женщину в объятиях.

– Ты здесь! Как ты прекрасна! Как ты соблазнительна!

Ожидание распалило обоих. Анжелика застонала и впилась зубами в переливчатое плечо прекрасного голубого камзола. Пегилен тихонько засмеялся:

– Не торопитесь, маленькая волчица… Сейчас я постараюсь угодить вам… Однако здесь довольно людно; позвольте, я справлюсь сам.

Она подчинилась, задыхающаяся и покорная. Золотистый покров страстного забытья упал на ее горести. Теперь она вся была лишь страстным телом, разгоряченным наслаждением, ее не заботило ни место, где она находилась, ни даже умелый партнер, прикосновения которого заставляли ее трепетать.

– Дитя мое, вы много грешили, но, принимая в расчет ваше раскаяние, доказательством коего явилась та горячность, с которой вы принялись за исправление ошибок, полагаю, что мне не следует отказывать вам в благословении маленького бога Эроса и в отпущении вам грехов. В наказание вы…

– Ах, что вы за развратник! – слабо усмехнувшись, томно запротестовала она.

Подхватив рукой прядь золотистых волос, Пегилен прикоснулся к ним губами. Втайне он удивлялся своей радости. В ней не было ничего напоминающего чувство пресыщения, следующего за утолением желания. Почему? Что это за женщина?

– Анжелика, ангел мой, боюсь, я позабыл о своих добрых намерениях… О да, я сгораю от желания узнать больше. Не хотите ли вы… Умоляю, ближе к ночи, после вечерней аудиенции у короля, приходи ко мне.

– А мадам де Роклор?

– Подумаешь!..

Приподняв голову с его плеча, Анжелика стала приводить в порядок кружева на своей груди. И вдруг рука ее замерла в воздухе.

В нескольких шагах от них, на фоне ярко освещенной стены галереи, выделялся неподвижный черный силуэт. Не стоило даже вглядываться в его черты: Филипп!

Пегилен де Лозен не раз бывал в подобных ситуациях. Ловко приведя в порядок свою одежду, он поднялся и отвесил маркизу дю Плесси глубокий поклон:

– Сударь, назовите своих секундантов: я к вашим услугам.

– А моя жена к услугам всего двора, – медленно ответил Филипп. – Прошу вас, маркиз, не стоит никого беспокоить.

Отставив ногу, он поклонился едва ли не ниже, чем Пегилен, и удалился своей великолепной походкой.

Казалось, маркиз де Лозен превратился в соляной столб.

– Черт побери! В жизни не встречал подобных мужей!

Выхватив шпагу, он перепрыгнул через три ступеньки и бросился вслед главному ловчему.

Так, бегом, он ворвался в Салон Дианы в тот самый момент, когда король в сопровождении принцесс крови выходил из кабинета.

– Сударь, – вскричал Пегилен своим зычным голосом, – ваше презрительное отношение оскорбительно! Я этого не потерплю! Ваша шпага должна ответить!

Филипп опустил холодные глаза на своего жестикулирующего соперника:

– Моя шпага принадлежит королю, сударь. Я еще никогда не сражался за шлюх.

Взбешенный, Лозен всегда говорил с южным акцентом.

– Я наставил вам рога, сударь, – прорычал он, обезумев от досады, – и настаиваю, чтобы вы требовали у меня сатисфакции.