Онлайн чтение книги Энн в Инглсайде Anne of Ingleside
34

Рилла сидела на ступеньках крыльца, закинув ногу на ногу — что это были за восхитительные пухлые загорелые коленочки! — и всей душой предавалась печали. И если кто-нибудь спросит, почему всеми любимая и ласкаемая крошка может чувствовать себя несчастной, этот спрашивающий, должно быть, забыл свое собственное детство, когда то, что казалось взрослым не более чем пустяками, он сам считал мрачными и ужасными трагедиями. Рилла была в отчаянии, поскольку Сюзан сказала ей, что собирается испечь свой знаменитый «серебристо-золотой» торт, и ей, Рилле предстоит после обеда отнести его в церковь где сегодня будет ужин и сбор пожертвований для приютских детей.

Не спрашивайте меня, почему Рилла охотнее умерла бы, чем пошла с пирогом через деревню к пресвитерианской церкви Глена святой Марии. В маленьких головках часто возникают очень странные представления, и почему-то Рилла вбила в свою, что нести пирог куда бы то ни было крайне постыдно и унизительно. Возможно, так произошло потому, что однажды, когда ей было еще только пять, она встретила на улице старую Тилли Корт, которая несла торт, а по пятам за ней бежали все деревенские мальчишки, визжа и насмехаясь над ней. Старая Тилли жила в рыбачьей деревне и была очень грязной оборванной старухой.

Тилли Корт

Украла торт,

Затолкала в рот —

Заболел живот, —

нараспев кричали мальчишки.

Быть зачисленной в одну категорию с Тилли Корт — нет, такого Рилла просто не могла вынести. В ее уме накрепко засела мысль, что вы никак не можете быть леди, если носите по улицам торты. Вот почему она сидела безутешная на ступенях и выглядела как существо, навеки подавленное горем. Даже ее большие карие глаза, которые почти закрывались, когда она смеялась, стали печальными и страдальческими вместо того, чтобы оставаться обычными глубокими озерами очарования. «Это феи при рождении коснулись твоих глаз», — сказала ей однажды тетушка Китти Мак-Алистер. А ее папа уверял, что она родилась обольстительницей и улыбнулась доктору Паркеру уже спустя полчаса после своего рождения. Рилла до сих пор умела лучше изъясняться глазами, чем языком, поскольку заметно шепелявила. Но она избавится от этого недостатка, когда подрастет.

Она растет так быстро. В прошлом году папа мерил ее по флоксу, в этом — по розам, а скоро будет мерить по штокрозе, и тогда она пойдет в школу. Рилла была совершенно счастлива и очень довольна собой до этого ужасного объявления Сюзан. Право же, негодующе говорила Рилла небу, у Сюзан нет ни стыда ни совести. Конечно, Рилла произнесла это как «ни штыда, ни шовешти», но прелестное нежно-голубое небо выглядело так, будто все поняло.

Мама и папа уехали в то утро в Шарлоттаун, а все остальные дети ушли в школу, так что Рилла и Сюзан были в Инглсайде одни. Как правило, Рилла чувствовала себя превосходно в подобных обстоятельствах. Ей никогда не было одиноко, она любила сидеть на ступеньках или на своем собственном, покрытом зеленым мхом камне в Долине Радуг, с воображаемым котенком или двумя для компании, и сочинять сказочные истории обо всем, что видела, — об уголке лужайки, что выглядел как веселая маленькая страна бабочек, о маках словно плывущих по саду, о громадном пушистом облаке, что плывет совсем одно в небе, о больших шмелях, жужжащих над настурциями, о жимолости, что тянет свои желтые пальцы, чтобы коснуться ее рыжевато-коричневых волос, о ветре, который дует… куда он дует?.. о Петушке Робине, который вернулся опять и расхаживал с важным видом по перилам крыльца, удивляясь, почему Рилла не поиграет с ним. Но сейчас Рилла не могла думать ни о чем, кроме того, что она — какой ужас! — должна нести торт — торт — через деревню в церковь для каких-то сирот. Рилла смутно представляла, что приют находится в Лоубридже и что там живут бедные маленькие дети, у которых нет ни пап, ни мам. Ей было их ужасно жалко. Но даже ради самой сирой из сирот маленькая Рилла Блайт не согласилась бы появиться на людях с тортом в руках.

Возможно, если пойдет дождь, ее не пошлют.

Было непохоже, что может начаться дождь, но Рилла все же сложила ручки — с ямочкой там, где начинался каждый пальчик, — и сказала горячо:

— Пожалушта, дорогой Бог, пушть польет шильный дождь. Пушть льет как иж ведра. Или… — Рилла подумала о другой спасительной возможности, — пушть Шужан шожжет торт… шожжет шовшем.

Увы, когда пришло время обеда, великолепный торт, пропеченный как раз в меру, с начинкой и с глазурью, уже стоял на кухонном столе. Это был любимый торт Риллы — «серебристо-золотой торт» звучало так роскошно, — но она чувствовала, что никогда больше не сможет съесть ни кусочка такого торта.

И все же… не гром ли это там над холмами за гаванью? Может быть, Бог услышал ее молитву? Может быть, будет землетрясение, прежде чем настанет время идти? Не может ли у нее, на худой конец, начаться боль в животе? Нет. Рилла содрогнулась. Это будет означать касторку. Уж лучше землетрясение!

За обедом остальные дети не замечали, что Рилла, сидящая на своем собственном милом стульчике с дерзким белым утенком, вышитым шерстью на спинке, была очень молчалива. Эгоишты! Если бы мама была дома, она заметила бы это. Мама сразу увидела, как расстроилась она в тот ужасный день, когда в «Энтерпрайз» напечатали папин портрет. Рилла горько плакала в постели, когда мама вошла и выяснила, что, по мнению Риллы, в газетах печатают только портреты убийц. Тогда маме потребовалось совсем немного времени, чтобы привести все в порядок. Разве приятно было бы маме увидеть, что ее дочь несет торт через Глен, как старая Тилли Корт?

Рилла ела без всякого аппетита, хотя Сюзан даже поставила перед ней ее собственную прелестную голубую тарелку с венком из розовых бутонов — эту тарелку прислала ей на прошлый день рождения тетя Рейчел Линд, и обычно ее ставили на стол только по воскресеньям. Рожовые бутоны! Когда от вас хотят, чтобы вы сделали такую постыдную вещь! И все же фруктовые слойки, которые Сюзан испекла на десерт были очень вкусными.

— Шужан, а не могли бы Нэн и Ди отнешти торт пошле школы? — предложила она.

— Ди хотела после уроков зайти к Джесси Риз, а Нэн и так себе все ноги оттоптала, бегая с поручениями, — сказала Сюзан, полагая, что шутит. — К тому же будет уже слишком поздно. Дамы из благотворительного комитета просили принести все торты к трем, чтобы они успели нарезать их и накрыть столы. Да почему, скажи на милость, ты не хочешь сбегать, Пышечка? Ты всегда считала, что это так интересно сходить куда-нибудь, к примеру за почтой.

Рилла в самом деле была «пышечкой», но очень не любила, когда ее так называли.

— Я не хочу жадевать швои чувштва, — сухо объяснила она.

Сюзан засмеялась. Рилле часто случалось сказать что-нибудь такое, над чем хохотала вся семья. Однако самой ей было непонятно, почему они смеются, ведь она всегда говорила совершенно серьезно. Только мама никогда не смеялась, она не засмеялась даже тогда, когда узнала, что Рилла считает папу убийцей.

— Этот ужин в церкви устраивают для того, чтобы собрать деньги для бедных маленьких мальчиков и девочек, у которых нет пап и мам, — снова принялась объяснять Сюзан, как будто она, Рилла, совсем младенец и ничего не понимает!

— Я шама почти широта, — сказала Рилла. — у меня только одна мама и только один папа.

Но Сюзан лишь снова рассмеялась. Никто не может понять!

— Ты же знаешь, лапочка, твоя мама обещала комитету этот торт. У меня нет времени, чтобы отнести его, а он должен быть отнесен. Так что надевай свое голубое клетчатое платьице и беги.

— Моя кукла жаболела, — сказала Рилла в отчаянии. — Я должна положить ее в кровать и ухаживать жа ней. Может быть, это аммония.

— Кукла дождется твоего возвращения. Ты можешь сбегать туда и обратно за полчаса, — возразила жестокая Сюзан.

Никаких надежд не осталось. Даже Бог подвел ее — не было и признака дождя. Рилла, чувствуя, что вот-вот заплачет, не стала больше спорить. Она поднялась наверх и надела свое платье из дымчатой кисеи и воскресную шляпу, украшенную маргаритками. Возможно, если она будет выглядеть прилично, никто не подумает, что она похожа на Тилли Корт.

— Я думаю, что лицо у меня чиштое, но, будьте добры, пошмотрите жа ушами, — с большим достоинством сказала она Сюзан.

Она боялась, как бы Сюзан не отругала ее за то, что она надела лучшее платье и шляпу.

Но Сюзан лишь придирчиво осмотрела ее, вручила ей корзинку с тортом, велела не забывать как нужно себя вести, и, ради всего святого не останавливаться, чтобы поговорить с каждой кошкой, какая встретится ей на пути.

Рилла состроила сердитую гримасу Гогу и Магогу и вышла из дома. Сюзан с нежностью смотрела ей вслед.

— Подумать только! Наша малютка уже такая большая, что совсем одна несет торт в церковь, — пробормотала она, отчасти с гордостью, отчасти с грустью, и снова занялась своими делами, не ведая о том, какой пытке подвергла крошку, за которую с готовностью отдала бы жизнь.

Такого унижения Рилла не испытывала с тех пор, как однажды уснула в церкви и свалилась со скамьи. Обыкновенно она любила ходить в деревню, там можно было увидеть так много интересного. Но сегодня веревка, на которой миссис Картер Флэгг развесила свои великолепные лоскутные одеяла, не удостоилась даже взгляда Риллы. Оставил ее равнодушной и чугунный олень, поставленный мистером Огастесом Палмером во дворе своего дома. Прежде она никогда не могла пройти мимо этого оленя, не пожалев, что такой же не стоит на лужайке перед Инглсайдом. Но что теперь были чугунные олени? Жар солнца рекой струился между двумя рядами домов, и все были на улице. Две девочки прошли мимо, перешептываясь. О ней? Она попыталась вообразить, что они могут говорить друг другу. Мужчина, проезжавший по дороге в бричке, остановил взгляд на Рилле. На самом деле он просто спрашивал себя, неужели это малышка Блайтов… настоящая маленькая красавица — честное слово! Но Рилле казалось, что взглядом он пронзил ее корзинку и увидел торт. А когда Энни Дрю проезжала мимо со своим папой, Рилла не сомневалась, что смеются они именно над ней. Энни было десять, и Рилла считала ее очень большой девочкой.

У дома Расселов стояла целая толпа мальчиков и девочек. Ей пришлось пройти мимо них. Это было ужасно — чувствовать, как сначала все смотрят на нее, а потом переглядываются. Она прошла мимо, приняв отчаянно гордый вид, и они все решили, что она чванится и надо бы немного сбить с нее спесь. Уж они покажут этой гордячке с кошачьей мордочкой! Задается, как все эти инглсайдские девчонки! А все потому, что живут в большом доме!

Милли Флэгг с важностью засеменила следом за ней, подражая ее походке и поднимая тучи пыли вокруг них обеих.

— Куда это корзинка несет ребенка? — крикнул Проныра Дрю.

— Эй, сладколицая, у тебя пятно на носу! — попытался уязвить ее Билл Палмер.

— Ты что, язык проглотила? — спросила Сара Уоррен.

— Воображала! — насмешливо крикнул Билли Бентли.

— Держись своей стороны дороги, а не то я заставлю тебя съесть майского жука! — Большой Сэм Флэгг перестал грызть морковку ровно на то время, которое потребовалось, чтобы произнести эту угрозу.

— Смотрите, как она краснеет, — хихикнула Мейми Тейлор.

— Точно знаю, что ты несешь торт в пресвитерианскую церковь, — сказал Чарли Уоррен. — Полусырой, как все торты Сюзан Бейкер.

Гордость не позволяла Рилле плакать, но всякому терпению есть предел. В конце концов, инглсайдский торт…

— Когда ты жаболеешь, я шкажу папе, чтобы он не давал тебе лекарштво, — с вызовом сказала она.

Но в следующий момент она замерла в ужасе. Неужели это Кеннет Форд выходит из-за угла? Не может быть! Так и есть!

Она чувствовала, что не в силах вынести это. Кен и Уолтер были большими друзьями, и Рилла в глубине души считала Кена самым приятным, самым красивым мальчиком на свете. Он редко обращал на нее внимание, хотя однажды подарил ей шоколадного утенка, а в один незабываемый день даже сел рядом с ней на обомшелый камень в Долине Радуг и рассказал ей сказку про трех медведей, живших в маленьком домике в лесу. Впрочем, Рилла была согласна обожать его издали. А теперь это чудесное существо увидит ее несущей торт!

— А, Пышечка! Жара сегодня — что-то ужасное, правда? Надеюсь, мне достанется кусок этого торта сегодня вечером.

Значит, он знал, что это торт! Все знали это!

Рилла почти миновала деревню и считала, что худшее позади, когда худшее неожиданно произошло. Бросив взгляд на боковую улицу, она увидела приближающуюся учительницу воскресной школы мисс Эмми Паркер. Мисс Эмми Паркер была еще довольно далеко, но Рилла узнала ее по платью — нарядному, в оборках платью из бледно-зеленой кисеи, расшитой гроздьями мелких белых цветов. «Платье цветущих вишен», как называла его про себя Рилла. Мисс Эмми была в этом платье на последнем занятии в воскресной школе, и Рилла тогда подумала, что более красивого платья еще не видела. Мисс Эмми всегда носила красивые платья — иногда с кружевами и в оборках, иногда с шелестом шелка.

Рилла обожала мисс Эмми, такую хорошенькую, грациозную, с белой-белой кожей, темными-темными глазами и печальной, милой улыбкой… печальной, как шепнула однажды Рилле другая маленькая девочка, потому, что мужчина, за которого она собиралась замуж, умер. Рилла была так рада, что попала в класс мисс Эмми. Ей ужасно не хотелось бы оказаться в классе мисс Флорри Флэгг — она была некрасива, a Рилла просто не вынесла бы некрасивую учительницу.

Те минуты, когда Рилла встречала мисс Эмми где-нибудь на улице и мисс Эмми улыбалась и говорила с ней, были самыми яркими в жизни Риллы. Даже когда мисс Эмми просто кивала ей, проходя мимо, это вызывало внезапный душевный подъем, а когда мисс Эмми пригласила весь свой класс на вечеринку, где они пускали мыльные пузыри, подкрашенные в красный цвет земляничным соком, Рилла чуть не умерла от восторга и блаженства.

Но встретить мисс Эмми, когда несешь торт! Это было невыносимо, и Рилла не собиралась выносить это. К тому же она лелеяла надежду на то, что мисс Эмми пригласит ее участвовать в следующем концерте воскресной школы и даст роль феи в одном из диалогов — феи в алом плаще и маленькой островерхой зеленой шляпе. Но нельзя будет даже надеяться на это, если мисс Эмми увидит ее несущей торт.

Нет, она не увидит! Рилла стояла на маленьком мостике над ручьем, который был довольно глубок в этом месте. Не теряя ни минуты, она выхватила торт из корзинки и швырнула его в ручей — туда, где две ольхи почти сплетались ветвями над темной заводью.

Торт пролетел между сучьями, тяжело упал на воду и с бульканьем утонул. Рилла испытала безмерное облегчение и, чувствуя, что свободна и спасена, обернулась, чтобы встретить мисс Эмми, которая, как она теперь видела, несла в руке что-то большое и выпуклое, завернутое в коричневую бумагу.

Мисс Эмми улыбнулась ей из-под маленькой зеленой шляпы, украшенной оранжевым перышком.

— Ах, какая вы красивая, очень красивая! — в восторге почти задохнулась Рилла.

Мисс Эмми опять улыбнулась. Даже когда вы убиты горем — а мисс Эмми искренне верила, что она убита, — довольно приятно получить такой искренний комплимент.

— Это просто новая шляпа, дорогая. Одежда красит человека. А ты, вероятно, — она взглянула на пустую корзинку, — уже отнесла свой торт в церковь. Как жаль, что ты идешь не туда, а обратно. Я тоже несу свой торт — большой, сладкий, сочный шоколадный торт.

Рилла горестно смотрела на нее, не в силах произнести ни слова. Мисс Эмми несла торт! Значит, это не было позорно — нести торт. А она… о, что она сделала! Бросила чудесный серебристо-золотой торт Сюзан в ручей и лишилась возможности пройтись до церкви с мисс Эмми, неся торт так же, как она!

Мисс Эмми пошла дальше, а Рилла со своей ужасной тайной отправилась домой. Она уединилась в Долине Радуг и сидела там до ужина, когда опять никто не заметил, что она очень молчалива. Она отчаянно боялась, что Сюзан спросит, кому был отдан торт, но никто не задал ей никаких щекотливых вопросов. После ужина все пошли играть в Долину Радуг, но Рилла сидела в одиночестве на ступеньках крыльца, пока солнце не опустилось. Внизу, в деревне, вспыхнули первые огоньки. Рилла всегда любила наблюдать, как они расцветают тут и там по всему Глену, но в этот вечер ничто не занимало ее. Еще никогда в жизни она не была так несчастна. Она просто не знала, как сможет жить дальше. Вечерние тени становились фиолетовыми, а она все более несчастной. Восхитительнейший запах булочек с кленовым сиропом донесся до нее — Сюзан дождалась вечерней прохлады и пекла пирожки и булочки на завтрашний день, — но булочки с кленовым сиропом, как все остальное в этом мире, были ничто. Печальная, она медленно поднялась по ступенькам и пошла в постель — под новое, в розовых цветах покрывало, которым прежде так гордилась. Но спать она не могла. Ее преследовал призрак утопленного ею торта. Мама обещала этот торт дамам из комитета… но торта нет. Что они подумают о маме? А это был бы самый красивый торт на церковном ужине! И ветер шумел так горестно в этот вечер. Он упрекал ее. Он говорил: «Глупая… глупая… глупая…» — говорил снова и снова.

— Что ж ты не спишь, лапочка? — спросила Сюзан, внося булочку с кленовым сиропом.

— Ох, Шужан, я… я прошто уштала быть собой.

Сюзан взглянула на нее озабоченно. Она вдруг подумала о том, что ребенок выглядел усталым за ужином.

«А доктора, как всегда, нет дома! Дети докторов умирают, а жены сапожников ходят босиком», — подумала она, а вслух сказала:

— Давай-ка измерим тебе температуру, лапочка.

— Нет, нет, Шужан. Я прошто, я шделала что-то ужашное, Шужан. Шатана меня подтолкнул. Нет, нет, это не он. Я шделала это шама. Я… я выкинула торт в ручей.

— Спаси и помилуй! — воскликнула Сюзан ошеломленно. — Да с чего тебе вздумалось это сделать?

— Что сделать? — это была мама, вернувшаяся домой из города.

— Дорогая, я не понимаю. Почему ты думала, что это так ужасно — отнести торт в церковь?

— Я думала, что я как штарая Тилли Корт. И я опожорила тебя! Ох, мамочка, ешли ты проштишь меня, я никогда больше не буду непошлушной и я шкажу комитету, что ты пошлала им торт.

— Не волнуйся, дорогая. Комитет наверняка получил более чем достаточно всяких тортов. Вряд ли кто-то заметит, что мы ничего не прислали. Мы просто никому ничего не скажем. Но впредь, Берта Марилла Блайт, помните, что ни Сюзан, ни мама никогда не попросят вас сделать что-то постыдное!

Жизнь опять стала мила. Папа подошел к двери, чтобы сказать: «Доброй ночи, киска», а Сюзан заглянула и сообщила, что завтра на обед будет курица.

— Ш подливкой, Шужан?

— И подливки будет много.

— А можно мне печеное яичко на жавтрак? Я жнаю, что не жашлужила…

— Ты получишь два печеных яичка, если захочешь. А теперь съешь свою булочку и спи.

Рилла съела булочку, но прежде, чем уснуть, вылезла из постели и, встав на колени, сказала очень горячо и серьезно:

— Дорогой Бог, пожалушта, шделай меня хорошей и пошлушной — вшегда, чтобы мне ни поручали. И благошлови дорогую миш Эмми и бедных широток.