Онлайн чтение книги Аракчеевский сынок
XIX

Перебирая всякий вздор, который лез ему в голову, под влиянием прочтенного сочинения, Шумский, однако, нетерпеливо поглядывал на часы и начинал уже тревожиться. Был почти уже час ночи, а мамка еще не воротилась от Нейдшильдов…

Шумский кликнул лакея.

– Эй! Копчик! Авдотья вернулась?

Малый прибежал на зов барина сонный, но опрометью, и заявил, что женщины еще нет.

– Что ж это такое?

– Не могу знать-с.

– Не может она там сидеть до этих пор. Они спать ложатся до полуночи.

– Не заплуталась ли Авдотья Лукьяновна в городе? В первый раз очутившись в Петербурге, могла сбиться.

– Да ты ей дорогу-то велел запомнить…

– Как же-с. Ехали, я ей все показывал, – солгал Копчик. – Где какой куда поворот, где дом какой особый, где церковь… Для памяти…

Прошел еще целый час в ожидании и Шумский начал уже усмехаться. Приключение с мамкой его невольно забавляло.

– Копчик! – крикнул он опять лакея. – Что ты скажешь? А? Ну, как мамку-то в Питере ограбили да ухлопали? Вот штука-то будет!..

И Шумский невольно расхохотался звонким смехом. Копчик улыбнулся ради приличия, но сам тоже невольно думал:

«Хорош ты! Неча сказать. А она еще его обожает, как андела какого».

– Ухлопал ее непременно какой-нибудь жулик ночной. Вот будет оказия-то… Как в романах описуется… Приключение нежданное ради развязки истории.

Копчик снова ушел к себе в угол, лег, зевая, на ларь и стал размышлять о том, «какие господа бывают свиньи безжалостные».

Через несколько минут наружная дверь со двора растворилась, и в прихожей послышался шорох и шаги.

Копчик привстал и окликнул.

– Я… Я… – отозвался голос Авдотьи.

Копчик выскочил в прихожую…

– Что с вами? Где вы пропали? Второй час.

– Я верст двадцать, оглашенный человек, исходила. А то и все двадцать пять.

– Заплутались?

– Нет! Гуляла! Вестимо, запуталась. Оттуда пошла, как следует. И речку вашу прошла по мосту, как следует.

– Какую речку… Неву…

– Вестимо… Ну, и пошла прямо, ища вас… И пришла в Лавру…

– Невскую Лавру!! С Васильевского-то острова?

– А оттуда назад. Шла, шла, шла. И говорят мне – в Коломну я пришла. Все не туда!..

– Ахтительно. Вам бы уж оттуда на Охту… Ради любопытствия. Что ж вы не спрашивали дорогу-то у прохожих?

– Опрашивала, кто попадался… Да не знаю, как улицу-то назвать. Куда мне идти-то не знаю! Понял? Оглашенный человек! Ведь не дура же я. А вы дураки! Иван Андреич привез, а ты вывез. Да и пустили! А где вы живете, как званье месту – никто из вас мне не сказал. Так бы и осталась на улице до утра. Да и днем бы не знала, куда идти. Просто хоть домой в Новгород иди пешком. Спасибо, попался солдат, да спросил, у кого живу. Я сказала. Он Михаила Андреевича знает. Наш был, говорит, антилерец. Ну, и провел прямо сюда… Да, уж оглашенные вы оба с Иваном-то Андреичем.

И Авдотья, сильно угрюмая и раздраженная, уселась на стул, не снимая своей кацавейки и платка с головы.

– Ноги-то гудут! Просто гудут! – вымолвила она сердито. – Оглашенные. Один привез в дом, а другой вывез из дому. И хоть бы слово сказали, как званье вашему жительству. Прокаженные! Ей-Богу!

Шумский вышел на голос мамки и, узнав в чем дело, не рассмеялся, а рассердился тоже на Копчика.

Если убийство мамки жуликами показалось ему забавным, то плутанье ее было слишком простым и нелюбопытным случаем, который только замедлил получение вестей о Пашуте и баронессе.

Шумский позвал женщину к себе в спальню и стал расспрашивать. Авдотья, все еще угрюмая, а отчасти сильно утомленная, отвечала кратко и глядела сонными глазами.

– Ну, до завтра… Ты теперь загонялась очень, – вымолвил Шумский. – Завтра все расскажешь. А теперь скажи только, будет Пашута тебя слушаться… Рада была тебе очень…

– Еще бы не радой быть.

– Будет слушаться…

– Будет… – выговорила Авдотья, чувствуя, что лжет от усталости и готовая на всякую хитрость, только бы отпустили ее спать…

– Пашута какова показалась тебе. Барышня?

– Барышня…

– Баронессу не видала?

– Видела.

– Видела! Близко?

– Близко.

– Хороша она. А?

– Ох, Михаил Андреевич. Смерть моя! – воскликнула Авдотья. – Отпусти меня. Завтра я вам все… Всю подноготную выложу. Умаялась. Не могу. Все во мне так и гудет, будто колокольный трезвон в нутре. Все помовается и трясется.

– Ну, иди, Бог с тобой.

Авдотья прошла в гардеробную, где ей было назначено спать барином-питомцем и, как делала всякую ночь, разостлала на полу свою шубку, а вместо подушки положила узел… Ей вспомнилась ее постель в Грузине и она вздохнула.

– Что бы ему придти глянуть, как мамка спит по-собачьи. Э-эх, молодые люди. Все по себе старых меряют. А старые кости на полу ноют, да жалятся… Хоть бы кваску дали испить. В горле пересохло.

И ворча себе под нос, мамка улеглась на пол и тотчас же захрапела на весь дом.

Но не прошло полных четырех часов времени, как в квартире Шуйского снова задвигалось.

Около шести часов утра кто-то стучал в дверь заднего крыльца. Копчик проснулся, удивился и, бранясь себе под нос, пошел отворять… Впустив в дом раннего посетителя в солдатской форме, и переговорив, малый побежал будить барина без всякого опасения, как бывало всегда.

– Михаил Андреевич! Михаил Андреевич! – храбро и громко повторил он раз с десяток, покуда Шумский не пришел в себя.

– Что такое? – воскликнул тот отчасти тревожно, поняв с первой секунды пробужденья, что Васька не станет и не смеет его будить без важного повода.

– Михаил Андреевич. Вестовой прискакал. Граф приехали и требуют вас к себе, к восьми часам. Во дворец прямо…

– Это еще что за новости?

Васька молчал.

– Вестовой? И приказал тебе меня будить?

– Точно так-с.

– А который час?

– Должно, шесть, седьмой…

– Что ж они там белены объелись? Черти.

Копчик двинулся было из горницы, но барин остановил его и приказал разбудить себя через час.

Лакей вышел, а Шумский заворчал:

– Дуболом! Сам встает с петухами и другим спать не дает! Стало быть, в ночь приехал. И почему же во дворец? Говорил, что больше там останавливаться не будет. Все новости и все глупости. Дуболом!

Шумский стал стараться заснуть, но именно эти старанья и легкая досада прогнали сон окончательно…

Полежав полчаса с открытыми глазами, он крикнул лакея.

– Трубку!.. – И Шумский прибавил тише: – Черти!

Но слово это было сказано во множественном числе ради присутствия Васьки, который, однако, хотя и не знал грамматики, но, разумеется, отлично понимал, что слово это сказано неправильно.

Через полчаса молодой человек был уже одет и принялся за кофе и за третью трубку.

– Позови Авдотью, – приказал он, совершенно забыв, который час.

– Они еще не просыпались… – заметил Васька.

– Что ты? Очумел? А? – крикнул Шумский, и лакей выскочил из горницы, боясь, что чубук доскажет у него на голове то, чего барин не считал даже нужным объяснять.

Не скоро Копчик добудился мамки. Авдотья, сильно уставшая, долго не приходила в себя и только мычала бессмысленно.

Наконец, поняв в чем дело, Авдотья поднялась и, оправившись, пришла. Едва только она вошла, как увидела, что ее питомец сильно не в духе.

– Ну, очухалась… Говори, об чем у вас была вчера беседа с Пашутой, – произнес он сухо.

Авдотья, стоя у дверей, начала свой рассказ, изредка прерывая его отчаянными зевками, которые скрыть было невозможно. Рассказав почти все, Авдотья уже собиралась начать восторженное описание «ангельскаго лика барбанесы», но Шумский перебил мамку вопросом:

– Ну, что же Пашутка твоего страшного слова испугалась?..

– Как тоись?

– Да ведь ты говорила, что у тебя есть на нее страшное слово…

– Я, соколик мой, его ей не говорила… И времени не было, и боязно было.

– Что-о? – протянул Шумский, вставая из-за столика, где пил кофе.

Авдотья тихо и виновато стала объяснять, почему она свое «страшное слово» Пашуте не сказала.

– Да что ты, очумела, что ль? – вскрикнул Шумский. – Когда ж этой канители конец будет. Что вы все сговорились, что ли, меня бесить. Да я вас всех в один мешок, да в…

Молодой человек запнулся и продолжал спокойнее:

– Ну, слушай, Авдотья. Не блажи и меня не серди! Я вот поеду к батюшке во дворец, и, надо думать, скоро и назад буду. Ты напейся чаю, и марш к Пашуте. Спит, вели разбудить, не важная барыня. Объяснись с ней, усовести и прикажи тотчас идти сюда за моими приказаниями. Послушается она тебя или не послушается – все равно мне. Я знаю, что с ней делать. А мне, главное дело, конец этой канители. Не послушается, то я ее… Ну, это мое дело!

– Как можно, соколик. Она беспременно послушается. Мое слово ведь такое… Именно, страшное слово!

– Так и говори его! – прокричал Шумский на всю квартиру, снова взбесившись сразу…

– Скажу! – чуть слышно, но обидчиво отозвалась Авдотья.

– Страшное да страшное, да такое, да сякое… А сама с этими своими словами, как дурень с писаной торбой… Ведь ты, прости меня, – чудесница! То бегала Богу молилась и у Царя Небесного советов просила, а теперь опять всякие сборы пошли… Ведь это глупо. Подумаешь, тебе приходится в каком преступленьи уголовном сознаваться, да каяться, да в каторгу…

И Шумский, смотревший, говоря это, в лицо своей мамке, невольно запнулся.

Лицо Авдотьи сильно и сразу изменилось и как-то потемнело.

«Ну, вот и здравствуйте!» – подумал молодой человек, но тотчас двинулся, прибавив вслух:

– Однако, мне пора к моему… чудеснику.


Читать далее

Евгений Андреевич Салиас. Аракчеевский сынок
I 13.04.13
II 13.04.13
III 13.04.13
IV 13.04.13
V 13.04.13
VI 13.04.13
VII 13.04.13
VIII 13.04.13
IX 13.04.13
X 13.04.13
XI 13.04.13
XII 13.04.13
XIII 13.04.13
XIV 13.04.13
XV 13.04.13
XVI 13.04.13
XVII 13.04.13
XVIII 13.04.13
XIX 13.04.13
XX 13.04.13
XXI 13.04.13
XXII 13.04.13
XXIII 13.04.13
XXIV 13.04.13
XXV 13.04.13
XXVI 13.04.13
XXVII 13.04.13
XXVIII 13.04.13
XXIX 13.04.13
XXX 13.04.13
XXXI 13.04.13
XXXII 13.04.13
XXXIII 13.04.13
XXXIV 13.04.13
XXXV 13.04.13
XXXVI 13.04.13
XXXVII 13.04.13
XXXVIII 13.04.13
XXXIX 13.04.13
XL 13.04.13
XLI 13.04.13
XLII 13.04.13
XLIII 13.04.13
XLIV 13.04.13
XLV 13.04.13
XLVI 13.04.13
XLVII 13.04.13
XLVIII 13.04.13
XLIX 13.04.13
L 13.04.13
LI 13.04.13
LII 13.04.13
LIII 13.04.13
LIV 13.04.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть