Онлайн чтение книги Эроусмит Arrowsmith
14

Весь день они катили в разбитом шарабане по широким волнам прерии. Странствию не было преград, не встречалось по пути ни холма или озера, ни города в щетине фабричных труб, и ветер овевал их струящимся солнцем.

Мартин сказал Леоре:

— Точно всю зенитскую пыль и всю больничную корпию вымывает из легких. Дакота. Страна настоящего человека. Пограничный край. Великие возможности. Америка!

Из заросших травой овражков взлетали молоденькие куропатки. Следя, как мечутся они в пшенице, Мартин ощущал свою усыпленную солнцем душу частью великой равнины и почти освободился от того раздражения, с которым выехал из Уитсильвании.

— Если вы поедете кататься, не забудьте, что ужин ровно в шесть, — сказала миссис Тозер и подсластила свои слова улыбкой.

На Главной улице мистер Тозер сделал им ручкой и прокричал.

— Возвращайтесь к шести. Ужин ровно в шесть.

Берт Тозер выбежал из банка, как школьный учитель, выскакивающий из единственного класса своей школы, и закудахтал:

— Мой вам совет, любезные мои, не премините вернуться в шесть часов к ужину, не то старика хватит удар. Он ждет вас к ужину ровно в шесть, а когда он говорит «ровно в шесть», то это значит ровно в шесть, а не в пять минут седьмого!

— Как ни странно, — заметила Леора, — но я за двадцать два года своей жизни в Уитсильвании запомнила целых три случая, когда ужин был не ранее, как в семь минут седьмого. Надо с этим развязаться. Рыжик… Меня берет сомнение, так ли мы умно поступили, поселившись с ними вместе ради экономии?

Еще не выбравшись за черту города, они прокатили мимо Ады Квист, будущей миссис Берт Тозер, и в сонном воздухе просвистел ее голос:

— Советую вернуться к шести.

Мартин принял героическое решение.

— Мы, черт возьми, вернемся тогда, когда накатаемся, черт возьми, вдосталь! — сказал он Леоре, но над ними обоими тяготел ужас перед хором этих нудных голосов; в каждом порыве ветра звучал приказ: «Вернитесь ровно в шесть!» И они так подхлестывали лошадь, что прибыли без одиннадцати в шесть, когда мистер Тозер возвращался из маслобойни — на добрых тридцать секунд позже обычного.

— Рад вас видеть дома, — сказал он. — А теперь живо ведите лошадь в стойло. Ужин в шесть — ровно!

Мартин уже настолько это переварил, что голос его звучал по-семейному, когда он сказал за ужином:

— Славно мы покатались. Я, верно, здесь приживусь. Ну так, полтора дня я гонял лодыря, пора приняться за дело. В первую голову я должен подыскать помещение для своего кабинета. Где тут что сдается, папаша Тозер?

Миссис Тозер отозвалась умильно:

— Ох, у меня чудная идея, Мартин. Почему бы вам не устроить свой кабинет в сарае? Очень для всех удобно: вы не будете опаздывать к обеду и сможете присматривать за домом, когда служанка окажется в отлучке, а мы с Ори уйдем в гости или в рукодельный кружок.

— В сарае!

— А чем плохо? В старом помещении для сбруи. Над одной половиной есть потолок, стены можно обить толем или даже фанерой.

— Мамаша Тозер, как вы полагаете, ради какого черта я сюда приехал? Что я тут должен делать? Я не конюх, чтоб стеречь вам стойла, и не мальчишка, который ищет местечка, куда бы ему припрятать птичьи яйца! Я имею в виду открыть врачебный кабинет!

Берт разрядил атмосферу:

— Ух-ты! Но вы же пока не настоящий врач. Вы еще только примериваетесь.

— Я даже очень хороший врач, черт подери! Извините, мамаша Тозер, за черное слово, но… Да что там! В больнице на ночных дежурствах я держал в своих руках сотни жизней! Я намерен…

— Послушайте, Март, — сказал Берт. — Раз мы ставим монету… Я не хочу скаредничать, но в конце концов доллар есть доллар… Раз деньги наши, мы же и решаем, как их лучше тратить.

Мистер Тозер поднял задумчиво взор и беспомощно проговорил:

— Верно. Нет смысла рисковать. Проклятые фермеры дерут семь шкур за свою пшеницу и за сливки, а потом говорят, что у них нет денег, и не платят процентов по закладным. Честное слово, становится невыгодно давать ипотечные ссуды. Нечего важничать. Ясное дело, посмотреть человеку горло или прописать ушные капли вы можете с таким же успехом в маленьком, простом кабинете, как и в каком-нибудь дурацком пышном зале, разукрашенном, как питейный дом, какой-нибудь там «Венецианский Мавр». Мать позаботится устроить вам в сарае уютный уголок и…

Леора перебила:

— Слушай, папа. Я предлагаю, чтобы ты нам одолжил тысячу долларов сразу, и мы будем тратить их, как знаем.

Впечатление получилось непередаваемое.

— Мы вам дадим шесть процентов — нет, шести не дадим, — пять! Хватит и пяти.

— Ипотечные ссуды приносят шесть, семь и восемь! — с дрожью в голосе возразил Берт.

— Хватит и пяти! И никого не касается, как мы их тратим: на устройство ли кабинета, или на что другое — наше дело.

Мистер Тозер начал:

— Какой-то сумасбродный способ…

Берт подхватил:

— Ори, ты с ума сошла! Нам, видно, придется ссужать вас деньгами, но вы, черт возьми, будете обращаться к нам за ними время от времени и будете, черт возьми, принимать наши советы…

Леора встала:

— Или вы сделаете, как я сказала, — в точности, как я сказала, или мы с Мартом садимся в первый же поезд и едем обратно в Зенит. Я не шучу! Там для него открыто сколько угодно вакансий с большим окладом — будем жить вполне независимо!

Разговор шел и шел — и все топтался на месте. Один раз уже Леора двинулась к лестнице, чтоб идти укладывать вещи; было и так, что Мартин и Леора стояли, размахивая салфетками, зажатыми в кулаке, и вся композиция поразительно напоминала группу Лаокоона.

Леора победила.

Спор сменился самыми мирными хлопотами.

— Вы принесли свой чемодан с вокзала? — спросил мистер Тозер.

— Нет смысла оставлять его там и платить два цента в день за хранение! — кипятился Берт.

— О чемодане я позаботился еще с утра, — сказал Мартин.

— Да, да, Мартину его доставили сегодня утром, — подтвердила миссис Тозер.

— Вам его доставили? Вы не принесли его сами? — страдал мистер Тозер.

— Нет. Я подрядил парнишку с лесного склада, и он мне его приволок, — сказал Мартин.

— Милосердие небесное, точно вы не могли привезти его сами на тачке и сберечь двадцать пять центов! — возмущался Берт.

— Но доктор должен блюсти свое достоинство, — сказала Леора.

— Достоинство! Вздор! Куда достойней на глазах у людей катить тачку, чем курить все время паршивые папиросы!

— Ну, ладно… А где вы его поставили? — спросил мистер Тозер.

— У нас в комнате, — отвечал Мартин.

— Как ты думаешь, куда нам его лучше поставить, когда его распакуют? Чердак и так забит до отказа, — обратился мистер Тозер к миссис Тозер.

— О, я думаю, Мартин найдет ему там местечко.

— А почему не поставить чемодан в сарай?

— Ах, нет — такой приличный, новый чемодан!

— Но чем плох сарай? — сказал Берт. — Там чисто и сухо. Просто стыдно оставлять втуне такое хорошее помещение… Коль вы уже решили, что Мартин не может взять его под свой драгоценный кабинет!..

— Берти, — сказала невинно Леора, — я знаю, что мы сделаем. Тебе, видно, очень полюбился этот сарай. Переведи в него свой несчастный банк, а помещение банка Мартин возьмет под кабинет.

— Банк — совсем другое дело…

— Бросьте, что вы тут друг перед дружкой куражитесь? — вмешался мистер Тозер. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы мы с вашей матерью так ссорились и бранились? Когда вы думаете, Мартин, распаковывать свой чемодан?

Мистер Тозер мог думать о сараях и мог думать о чемоданах, но не с его умом было разрешить два столь сложных вопроса одновременно.

— Могу распаковать сегодня же, если это так важно.

— Нет, я не говорю, ничего особенно важного тут нет, но когда уже примешься за дело…

— Не понимаю, что тут важного, сейчас ли он распакует…

— Если он решил подыскивать помещение и не переезжать сразу же в сарай, не может он без конца держать вещи в чемодане и…

— О, господи, да я распакую сегодня же…

— И я думаю, мы как-нибудь устроим чемодан на чердаке…

— Говорю тебе, чердак забит до отказа…

— Мы заглянем туда после ужина…

— Опять! Да говорю ж тебе, когда я пробовал запихнуть туда лодку…

Может быть, Мартин и не заскрипел зубами, но он слышал свой зубовный скрежет. Привольный мужественный край был за сотни миль и много лет как забыт.

Чтобы снять помещение под врачебный кабинет, потребовалось две недели дипломатических переговоров и тонкой полемики, оживлявшей изо дня в день все три семейные трапезы. (Это не значит, что кабинет был у Тозеров единственной темой. Они детально разбирали каждую минуту прожитого Мартином дня; обсуждали его пищеварение, письма, прогулки и сапоги, нуждавшиеся в починке; спрашивали, снес ли он их, наконец, тому фермеру, который «ладит капканы, чинит обувь», и во что обойдется ему починка, строили предположения о религиозных и политических убеждениях сапожника и о его семейной жизни.)

Мистер Тозер с самого начала имел в виду превосходное помещение. Норбломы жили над своим магазином, и мистер Тозер знал, что Норбломы думают переезжать. Когда в Уитсильвании что-нибудь случалось или должно было случиться, Тозер обязательно об этом знал и мог дать разъяснения. Жене Норблома надоело домовничать, она хотела поселиться в пансионе миссис Бисон (в комнате окнами на улицу во втором этаже, справа по коридору — знаете? — оштукатуренная комната, с красивой маленькой печкой, которую миссис Бисон купила у Отто Крэга за семь долларов и тридцать пять центов… нет, за семь с четвертью).

Зашли к Норбломам, и мистер Тозер ввернул в разговоре, что, «пожалуй, если б Норбломы когда-нибудь надумали переменить квартиру, доктору не плохо было бы устроиться над магазином…»

Норбломы обменялись долгим белесым осторожным скандинавским взглядом и промямлили, что они «не знают… конечно, лучшей квартиры в городе не найти…» — и мистер Норблом добавил, что если бы они, вопреки всякой вероятности, все-таки решились переехать, то назначили бы за квартиру (без мебели, конечно) двадцать пять долларов в месяц.

Мистер Тозер вернулся с международной конференции веселый и самодовольный, как какой-нибудь государственный секретарь Тозер в Вашингтоне или лорд Тозер в Лондоне.

— Отлично! Отлично! Мы его заставили проговориться! Он сказал — двадцать пять. Значит, когда подоспеет время, мы ему предложим восемнадцать и сойдемся на двадцати одном долларе семидесяти пяти центах. Если действовать с оглядкой, дать Норблому срок повидаться с миссис Бисон и договориться с ней насчет пансиона, мы припрем его, как захотим.

— Ох, если Норблом не решается, попробуем снять еще где-нибудь, — сказал Мартин. — За редакцией «Орла» есть несколько свободных комнат.

— Что? Искать по всему городу, когда мы уже дали Норбломам понять, что у нас серьезные намерения? Они станут нашими врагами по гроб жизни! Недурной способ обеспечить практику, а? Должен сказать, если вы теперь отступитесь от Норблома, я и сам его нимало не осужу, когда он на вас ополчится. Это вам не Зенит, где вы можете прийти и требовать, чтоб дело сделалось в две минуты!

В течение двух недель, пока Норбломы мучились над решением вопроса, который был у них давно решен, Мартин ждал и не мог приступить к работе. Он знал, что, пока не откроет приличный по всем правилам кабинет, для большинства уитсильванцев он будет не врачом, заслуживающим их доверия, а «зятем Энди Тозера». За эти две недели его пригласили только раз: к страдавшей головной болью мисс Агнес Инглблед, тетке и домоправительнице Алека Инглбледа, парикмахера. Мартин ликовал, но Берт Тозер охладил его восторг:

— Ах, так это она вас позвала? Она вечно ходит по врачам. Она ровным счетом ничем не больна, но вечно гонится за новейшими средствами. В последний раз она ухватилась за проезжего молодца, который продавал здесь с «форда» разные пилюли и мази, а перед тем лечилась у какого-то знахаря, сумасшедшего лоботряса с Голландской кузни, и долгое время ее пользовал остеопат в Леополисе — хотя, скажу вам, в остеопатии что-то есть, остеопаты часто вылечивают больных, от которых обыкновенные врачи отказываются и не понимают, чем они больны, — вы не согласны?

Мартин сказал, что не согласен.

— Эх вы, горе-доктора! — каркнул Берт с самым своим благодушным видом: Берт умел иногда быть очень веселым и благодушным. — Все вы на один манер, особенно когда только что кончите курс и думаете, что знаете все на свете. Вы не видите ничего хорошего ни в хиропрактике, ни в электрических поясах, ни в костоправах — а все потому, что эта конкуренция отнимает у вас много звонких долларов.

И вот доктор Мартин Эроусмит, некогда бесивший Ангуса Дьюера и Эрвинга Уотерса своими насмешками над медицинской рутиной, поддерживает перед нагло ухмыляющимся Бертом Тозером авторитет всех вообще врачей, бескорыстных, вооруженных научными знаниями; уверяет, что ни одно лекарство ни разу не прописывалось зря (по крайней мере врачом с уиннемакским дипломом), ни одна хирургическая операция не делалась без нужды.

Мартин теперь очень много виделся с Бертом. Он сидел в банке, ожидая, что его вызовут к больному, и пальцы его зудели сделать кому-нибудь перевязку. Часто заходила Ада Квист и Берт откладывал свои подсчеты, чтобы полюбезничать с невестой.

— Теперь, Ада, вам при докторе и думать надо с опаской. Он мне тут сейчас рассказывал о своих громадных познаниях по неврологии и чтению мыслей. Да, Март! Вы меня так напугали, что я переменил комбинацию букв в замке несгораемого шкафа.

— Он? — фыркнула Ада. — Пусть дурачит кого другого, но не меня. Каждый может выучить что угодно по книжке, но когда нужно применить знания на практике… Позвольте мне вам сказать, Март, если у вас когда-нибудь будет десятая часть тех знаний, какие накопил старый доктор Уинтер из Леополиса, то вам суждено прожить дольше, чем я думаю!

Общими усилиями они разъяснили зятю, что для джентльмена, который гордится своим зенитским лоском и считает себя «такой важной птицей, что задирает нос перед нами, жалким отродьем грязных фермеров», — для такого джентльмена у Мартина плоховато повязан галстук.

Все свои собственные остроты и некоторые Адины Берт повторял за семейной трапезой.

— Зря ты так донимаешь мальчика. А впрочем, насчет галстука замечено остро. Мне кажется, Мартин и впрямь слишком много о себе воображает, — кудахтал мистер Тозер.

Леора после ужина отвела Мартина в сторону.

— Дорогой, ты еще в силах терпеть? Мы, как только можно будет, заживем своим домом. Или дать тягу теперь же?

— Ничего! Стерплю.

— Гм!.. Может быть. Дорогой, когда станешь бить Берта, будь осторожней — не угоди на виселицу.

Мартин вышел на парадное крыльцо. Он решил посмотреть комнаты за редакцией «Орла». Он не выдержал бы еще недели без надежного убежища от Берта. Невозможно было ждать, когда Норбломы решатся на переезд, хотя они выросли для него в грозную и вечную силу, чья враждебность должна была неминуемо его сокрушить; в чудовищных богов, витающих над Уитсильванией, которая стала единственным мыслимым миром.

В печальном вечернем свете он увидел, что по дощатому тротуару шагает человек и нерешительно на него поглядывает. Это был некто Вайс, русский еврей, известный в поселке под именем «Вайс-поляк». В своем домишке у полотна железной дороги он продавал акции серебряных рудников и автомобильных заводов, покупал и продавал земельные участки и лошадей и шкурки ондатры. Он окликнул Мартина:

— Это вы, док?

— Угу!

Мартин радостно насторожился: пациент!

— Послушайте, не пройдетесь ли вы со мной немного? Я хотел с вами кое о чем поговорить. Или, может, зашли бы ко мне. Мы бы с вами пососали новые сигары, которые я недавно получил.

Вайс сделал ударение на слове «сигары». В Северной Дакоте, как и в Могалисе, теоретически действовал сухой закон.

Мартин охотно согласился. Он так долго вел трезвую жизнь труженика!

Дом Вайса, одноэтажная, неплохо построенная хибарка, стоял в полуквартале от Главной улицы, и только полотно железной дороги отделяло его от широких пшеничных полей. Стены были обшиты сосной, запах которой приятно перебивал застоявшийся запах трубочного табака, Вайс подмигнул — он принадлежал к породе не заслуживающих доверия заговорщиков, — и сказал шепотком:

— Полагаю, вы не возразите против глотка первоклассной кентуккийской?

— Особенно возражать не стану.

Вайс опустил жиденькие шторы и, открыв покоробленную дверцу письменного стола, извлек бутылку, к которой они поочередно прикладывались, отирая горлышко ладонью. Потом Вайс отрывисто заговорил:

— Вот что, док. Вы не похожи на здешних пентюхов; вы поймете, что человек иногда, сам того не желая, может впутаться в грязное дело. Короче говоря, я, кажется, продал слишком много серебряных акций, народна меня ополчится. Мне пора сматывать удочки… черт подери… а ведь я надеялся, что на этот раз два-три года поживу спокойно, на одном месте. Так вот: вам, я слышал, нужен кабинет. Мой дом подойдет вам как нельзя лучше. Верно вам говорю! Кроме этой, сзади есть еще две комнаты. Я вам сдам его с мебелью, со всею утварью за пятнадцать долларов в месяц, если вы уплатите мне за год вперед. Будьте спокойны, подвоха нет. Ваш шурин знает, дом, в самом деле, мой.

Мартин старался принять самый деловой тон. Разве он не молодой врач, который скоро начнет откладывать деньги на текущий счет — один из самых почтенных жителей Уитсильвании? Он вернулся домой, и в гостиной при свете лампы (стеклянный абажур с зелеными ромашками на розовом фоне) Тозеры настороженно слушали, а Берт подался вперед всем туловищем и раскрыл рот.

— Что на год, это не страшно. Не в том загвоздка, — сказал он.

— Конечно, загвоздка не в этом! Пойти против Норбломов, теперь, когда они уже почти решились сдать вам свою квартиру! Оставить меня в дураках после всех моих хлопот! — стонал мистер Тозер.

Судили и рядили почти до десяти часов, но Мартин остался непреклонен, и на следующий день он снял хибарку Вайса.

Впервые в жизни у него была собственная квартира, целиком его собственная, его и Леорина.

Гордый собственник, он видел в этой халупе княжеский дворец, и каждый булыжник и травинка и щеколда были необычайны и милы. В час заката Мартин сидел на заднем крыльце (очень занятный и еще довольно прочный ящик из-под мыла), и от пылающего горизонта, через узкую ленту железной дороги, катилась к его ногам открытая степь. Вдруг встала рядом с ним Леора, обвила рукою его шею, и Мартин восславил все величие их будущего.

— Знаешь, что я нашел на кухне? Роскошный старый коловорот, чуть-чуть только заржавленный; я могу взять ящик и сделать штатив для пробирок… свой собственный!