Онлайн чтение книги Верность Attachments
Глава 2

– Линкольн, у тебя ужасный вид.

– Спасибо, мама.

Хочешь не хочешь, а приходилось верить ей на слово. Сегодня он еще не смотрелся в зеркало. И вчера тоже. Линкольн протер глаза, запустил пятерню в волосы, чтобы хоть как-то их пригладить или, наоборот, приподнять. Накануне вечером, после душа, можно было бы и причесаться.

– Серьезно, ну посмотри на себя. И на часы посмотри. Двенадцать уже! Ты что, сейчас только встал?

– Мам, я раньше часа ночи с работы не прихожу.

Мать нахмурилась, протянула ему ложку со словами: «Помешай-ка фасоль» – и, включив миксер, заговорила громче, перекрывая его шум:

– Вот не понимаю, что это за работа такая, которую нельзя делать днем? Нет, не так! Ну что ты их гладишь? Мешай, мешай хорошенько!

Линкольн быстрее закрутил ложкой. В кухне сильно пахло ветчиной, луком и чем-то непонятным, сладким. В животе бурчало.

– Я же тебе говорил, – громко ответил он, так, чтобы ей было слышно, – кто-нибудь должен там сидеть. Вдруг с компьютером что-то случится или там… ну, не знаю…

– Чего не знаешь? – Мать выключила миксер и взглянула прямо на него.

– Может быть, меня поставили работать в ночь, чтобы я с кем-нибудь не столкнулся.

– Как это понять?

– Ну, если я с кем-нибудь познакомлюсь… то, может…

– Мешай. Говори и мешай.

– Если я с кем-нибудь познакомлюсь, – продолжил Линкольн, – то не смогу спокойно нарушать правила.

– Мне совсем не нравится, что ты читаешь чужую почту. Особенно по ночам, когда никого нет. Пусть другого кого-нибудь на твое место ставят. – Она попробовала пальцем то, что перемешивала миксером, и, протянув ему чашку, сказала: – На, попробуй. Ну и мир у нас, если даже это – карьера!

Линкольн провел пальцем по кромке чашки. Сироп.

– Попробуешь кленовый сироп?

Он кивнул.

– Там не совсем уж никого нет. Люди по ночам работают, готовят новый выпуск.

– Ты с ними разговариваешь?

– Нет. А вот почту их читаю.

– Нехорошо. Как люди могут свободно общаться в таком месте? Когда понимаешь, что кто-то посторонний знает все, что ты думаешь.

– Кто что думает – меня не волнует. Меня волнуют их компьютеры, вернее, компьютеры компании. Все знают, что это…

Матери без толку это объяснять. Она и почты-то электронной ни разу в глаза не видела.

– Давай ложку, – вздохнула мать, – только все портишь.

Линкольн передал ей ложку и сел у стола, рядом с блюдом, на котором дымился свежий кукурузный хлеб.

– У нас тут один работал почтальоном, – начала мать. – Помнишь? Он еще открытки наши читал. И всегда этак многозначительно говорил: «Ваш знакомый, стало быть, хорошо в Южной Калифорнии отдыхает». Или там: «А я вот в Маунт-Рашморе никогда не был». На почте, наверное, все открытки читают. Ну все, кто на почте работает. Нудная у них работа. Но этот прямо гордился – так, что противно было. Он, видимо, и соседям раззвонил, что я подписываюсь «миссис».

– У нас не так, – ответил Линкольн и снова потер глаза. – Я читаю, только чтобы проверить, не нарушают ли они правила. Это не то, что я их дневники читаю или что-то в таком роде…

Мать не слушала.

– Есть хочешь? Похоже, да. Заморенным выглядишь, если уж правду говорить. Дай-ка тарелку.

Линкольн поднялся за тарелкой, передал ее матери, а та, вдруг цепко схватив его за запястье, спросила:

– Линкольн, а что это у тебя с руками?

– Ничего…

– А пальцы почему серые?

– В чернилах.

– В каких еще чернилах?

Когда в старших классах Линкольн подрабатывал в «Макдоналдсе», он не мог отделаться от растительного масла. Вечером, после работы, ему казалось, что он весь в масле – как ладони бывают в масле, когда ешь картофель фри. Кожа была в масле, волосы тоже. Наутро, потея, он пачкал маслом и школьную форму.

В «Курьере» повсюду были чернила. Серая пленка затягивала все, мойся не мойся. Серая пыль оседала на стенах, затянутых тканью, и на поглощающих шум потолочных плитках.

Ночные редакторы почти всегда хватали оттиски горячими, прямо со станков. Серые отпечатки пальцев испещряли клавиатуры и столы. Линкольну казалось, что они походят на кротов: серьезные такие люди в очках с толстыми линзами и серой кожей. «Это потому, что свет здесь такой», – думал Линкольн. На улице, при солнечном свете, он, наверное, их даже не узнает.

И они его, конечно, тоже не узнают. Линкольн почти не выходил из своего отдела информационных технологий – закутка под лестницей. Тысячу лет назад здесь была фотолаборатория, а теперь, при полном свете, среди компьютерных серверов, казалось, что сидишь внутри больной головы.

Линкольну нравилось, когда его вызывали наверх – перезагрузить компьютер или разобраться, почему вдруг принтер закапризничал. Новостной отдел был широкий, просторный, с окном вместо одной стены, и почти всегда там кто-нибудь да был. Ночные редакторы сидели допоздна, как и он. Они собирались в одном углу комнаты, там, где стоял ряд телевизоров. Две, совсем молодые и очень хорошенькие, всегда сидели вместе у принтера. Линкольн решил про себя, что можно быть и хорошенькой, и одновременно похожей на крота. Любопытно, когда те, что работают ночью, бегают на свидания – днем, что ли?