Онлайн чтение книги Аттила. Предводитель гуннов Attila and Huns
Глава 1. Империя и варвары

В начале пятого века нашей эры Римская империя была средоточием не только цивилизации, но и христианства. Те четыре века, что прошли с рождения Спасителя, фактически привели к созданию Европы – но не той мозаики враждебных друг другу народов, что мы видим сегодня, а цельного образования, хранящего в себе все сокровища мира. Здесь родилось и укрепилось, все, что всегда считалось вечными ценностями, – культура, цивилизация и вера, которая доставляет нам радость и ради которой мы живем. Здесь утвердились высокие принципы развития нашего искусства, которое при всех переменах продолжает жить. Здесь утвердилось превосходство той идеи, которая вечно будет обновлять наше существование, нашу культуру, наше государственное устройство; в соответствии с ней мы формируем наши оценки, не опасаясь ни революций, ни поражений, ни краха. Мы европейцы, и наши души безоговорочно принадлежат лишь нам; мы единственные в мире, кто развивается, переходя из одного состояния в другое; мы никогда не умираем, поскольку с нами христианство.

Внешняя и видимая черта империи, известная всему окружающему миру, заключалась в том, что, будучи островом в море неизвестности, она воплощала в себе понятие Pax Romana, которое руководило и политикой, и внутренней жизнью империи. Оно обеспечивало полный и абсолютный порядок, условия развития цивилизации и, пронесенное через много поколений, казалось непреложным и несокрушимым. Вместе с ним существовала концепция закона и собственности, куда более фундаментальная, чем та, что мы знаем сегодня, при которой свободный обмен обеспечивали развитая система коммуникаций и прекрасные дороги. И вряд ли в нашей жизни и политике есть понятия и законы, которые не были созданы в те времена. Именно тогда родилась наша религия, которая стала душой Европы и мало-помалу превратилась в ту энергию, что легла в основу бессмертного принципа жизни и свободы, который в правильном понимании и является Европой. Именно тогда были осознаны наши идеи справедливости, наши представления о законах, наша концепция человеческого достоинства и структуры общества, обладавшие такой силой убедительности, что, пока мы будем придерживаться их, они никогда не умрут. Строго говоря, империя, которая формировалась более тысячи лет, представляла собой самый успешный и, может быть, самый плодотворный эксперимент по созданию всеобщего правительства из всех, которые когда-либо предпринимались.

И тем не менее империя пала. Почему?

Мы не можем ответить на этот вопрос. Причины этого краха, духовного и материального, большей частью скрыты от нас во тьме, которая последовала за катастрофой, едва не погубившей всю западную цивилизацию. Все, что мы можем сделать, – это отметить, что управление этим огромным государством было столь дорогим, что, когда Аларих в 401 году перешел через Альпы, оно, скорее всего, уже обанкротилось. Соответственно, уменьшалась и численность населения. Что же касается чисто военных проблем, возникших перед Европой, то защита ее границ против сокрушительного удара варварства стоила столько, что при тогдашнем состоянии экономики ее было невозможно обеспечить. И наконец, необходимо твердо понять: да, империя развалилась и пала, но варвары не одержали над ней верх. И хотя вторжение варваров было ужасающим по своей разрушительности, мы должны понимать, что, как уже говорилось, оно было лишь одной из причин поражения империи и при этом не главной; кроме беззащитности границ, перед империей возникли проблемы, которых она, увы, не могла решить.

На западе империю ограничивал океан, с юга – пустыни Африки, на востоке лежали Каспийское море и Персидский залив, с севера ее границы пролегали по Рейну и Дунаю, по Черному морю и Кавказскому хребту.

Особенной слабостью отличалась северная граница, и ее состояние, по крайней мере с середины третьего столетия, постоянно занимало умы римской администрации. Как удерживать ее?

За этой границей лежал практически неведомый мир, где существовали беспокойные и воинственные варварские племена; они то и дело воевали, постоянно осаждали границы цивилизации, за которыми лежали и наше существование, и надежды всего мира. Тогда, как и сейчас, они нуждались в защите от того же врага – от варварства. Потому что оно не стало менее варварским, даже обретя какие-то знания. Дикарь остается дикарем даже в профессорском одеянии. Именно по этому поводу написано: меняй свое сердце, а не свои покровы.

Таким образом, защита своих границ была главной проблемой империи, вероятно, с времен ее основания Августом и конечно же все двести лет перед тем, как Аларих перевалил через Альпы. Ее пытались решать самыми разными путями, и в 292 году Диоклетиан предложил революционную схему раздела империи. Но разделение, которое он провел, стало – и, скорее всего, этого нельзя было избежать, – скорее расовым, чем стратегическим. Две части империи оказались разъединенными критической чертой, проходящей по Дунаю, и в силу географии восточная часть империи оказалась в поле зрения Азии, которой отнюдь не мешал Дунай, хотя западная часть оставалась достаточно сильна, чтобы уверенно держаться за надежной защитой двух рек, Рейна и Дуная. Во всяком случае, Запад предпринял героическую попытку выполнить эту свою столь тягостную обязанность. Пастырская столица Италии была перемещена из Рима в Милан. Это решительное действие носило чисто стратегический характер. Совершенно правильно предполагалось, что из Милана, который держал в руках все перевалы через Альпы, границу удастся защищать надежнее, чем из Рима, расположенного в самой середине протяженного итальянского полуострова. Такое перемещение было более удивительным, чем мог быть перенос столицы Британской империи из Лондона, скажем, в Эдинбург. Но и этого было мало. В 330 году, через семнадцать лет после того, как христианство стало официальной религией, Константин Великий, руководствуясь теми же соображениями обороны, перенес столицу империи в Византию, в новый Рим на Босфоре, который был переименован в Константинополь.

Этот перенос, который был решительно осужден, как выяснилось, исходил из совершенно правильного предположения о грядущем развитии событий. Перед лицом, скорее всего, неизбежного разгрома он должен был спасти то, что еще можно было спасти. До 1453 года Константинополь оставался надежной и безопасной столицей восточного государства и римской цивилизации; он держался и в критических ситуациях не раз спасал цитадель Запада – Италию.

Но пусть даже ничто не могло обеспечить безопасность Запада – но основание Константинополя, вне всякого сомнения, спасло Восток. Хотя Запад становился все богаче и все слабее, имя Рима было известно по всему миру, и Западу, как мы знаем, приходилось принимать на себя весь напор натиска варваров. Этот напор был куда более сокрушительным и разорительным, чем мы привыкли считать. Запад был скорее затоплен им, чем потерпел поражение. По прошествии времени он просто утонул в море варварства. Оно вздымалось и росло; и за все, что у нас есть, мы должны благодарить основание Константинополя и католическую церковь.

Я сказал, что империя была скорее затоплена, чем сломлена. Давайте подумаем.

К 375 году границы были в безопасности; никогда еще не удавалось прорвать оборону. Задолго до этого стало ясно, что если ничего не предпринять, то огромные орды варваров, скопившиеся за Рейном и Дунаем, не удастся отбросить назад. Если они появятся, их придется встречать не перед границами, не на самих реках, но в пределах самой империи. Если что-то заставит их сняться с места.

…Что и произошло в 375 году. Аммиан Марцеллин, римский историк того времени, описывая вторжение варваров, утверждает, что все беды, павшие на империю, исходили лишь от одного народа – гуннов. В 375 году гунны наконец сокрушили готов, которые в 376 году в полном отчаянии обратились за защитой к императору Восточной Римской империи Валенту. «Необозримое множество этого воинственного народа, – читаем мы о готах, – чья гордость была повержена во прах, на много миль покрывало пространство по берегам Дуная. С простертыми руками и слезными сетованиями они громко жаловались на постигшие их бедствия и поджидающую опасность; они признавали, что их единственная надежда на спасение зависит от милости римского правительства, и самым торжественным образом заверяли, что, если несказанная милость императора позволит им осесть на юго-восточных землях, они свято обещают подчиняться римским законам и берут на себя нерушимую обязанность охранять пределы государства». Их мольбы были удовлетворены, и правительство империи приняло их на службу. Через Дунай их переправили в Римскую империю. В некотором смысле это решение и эта дата – 376 год – вошли в число самых решающих событий в истории Европы.

Недисциплинированный и беспокойный, этот почти миллионный народ внезапно появился в цивилизованном мире, доставляя ему постоянное беспокойство и неся с собой опасность. Не обращая внимания на законы, которые они поклялись соблюдать, пренебрегая обязательствами и не пользуясь преимуществами цивилизации, готы оказались во власти своих хозяев, которые безжалостно эксплуатировали их. И наконец, дойдя до предела, они восстали и через провинцию Мёзия двинулись в поход – не как гости империи, но как ее смертельно опасные враги. Осадив Адрианополь, они встали лагерем под его стенами, грабя и опустошая окрестности. Так продолжалось, пока на трон империи не взошел Феодосий, с которым у них прошли успешные переговоры, так что, вынужденные подчиниться, они осели в Малой Азии.

Такое положение дел не могло длиться долго. Варвары всего лишь ждали вождя, и он после смерти Феодосия появился в лице Алариха. Они пошли на Константинополь и сумели добраться до него – но не заключить в кольцо блокады. В 396 году Аларих двинулся на юг, в Грецию, пройдя победным маршем от Фермопил до Спарты и обойдя стороной Афины, – скорее из суеверия, чем из страха перед опасным врагом. Примерно в начале 396 года Стилихон, который позднее прославится в итальянской кампании, отплыл из Италии, встретил Алариха в Аркадии, отбросил его и был готов заключить пленника в тюрьму на Пелопоннесе. Ему, однако, не повезло. Аларих смог уйти. Стремительным маршем он вышел к Коринфскому заливу и переправил свои войска, пленников и награбленную добычу на другой берег. Здесь он провел успешные переговоры с Константинополем, согласился платить ему дань и был назначен верховным правителем Восточной Иллирии. Она пала в 399 году.

Действия Стилихона, которые все же можно было считать успешными, доказали между прочим, что политическое разделение Востока и Запада стало фактом. Экспедиция Стилихона с его армией стала вторжением Запада для спасения Востока, потому что опасность угрожала именно ему. Но Запад был предан.

Восток сговорился с варварами и использовал их. Это вынудило Запад задуматься о своей судьбе, поскольку не подлежало сомнению, что, спасаясь, Восток в конечном итоге принесет Запад в жертву.

Запад был готов к такому развитию событий. Была подготовлена схема обороны, и, как мы впоследствии убедимся, в данных обстоятельствах она оказалась лучшей из всех возможных. С римской прямотой и ясностью советники Гонория, обитавшего тогда в Милане, решили все принести в жертву ради обороны цитадели Европы, то есть Италии; кроме того, учитывая позиции Алариха в Иллирии, ей угрожала наибольшая опасность. Если она падет, то несомненно должен будет рухнуть весь Запад.

Проблема, которая возникла перед советниками Гонория, была не из легких. Чтобы убедительно разрешить ее, необходимо было пойти на большие жертвы – лишь в таком случае удавалось спасти мир. Было принято решение отойти и от Рейна и Дуная, потому что Аларих уже форсировал их. Было решено – и это был смелый шаг – отойти от Альп, сделав полем сражения Цизальпинскую Галлию или, как принято говорить, Ломбардскую долину, и оборонять Италию в районе Апеннин. Данная реалистичная политика увенчалась блистательным успехом.

Военачальники Гонория считали Апеннины непроходимыми, за исключением одного места – узкого прохода между горами и Адриатическим морем, для обороны которого давно уже была приспособлена Равенна. Их намерение стоять на этой линии обороны объяснялось не только с точки зрения теории, но и тем, что они всерьез сомневались в Восточной империи. Их стратегия включала в себя отступление из древних богатейших провинций к югу от Альп. Если бы их военная теория, считающая Апеннины непроходимыми, оказалась права, то тем было бы обеспечено немедленное и уверенное спасение Запада, а это, в конечном итоге, привело бы к спасению в целом.

Гонорию и его советникам не пришлось долго ждать. Разграбив европейские провинции в пределах Восточной империи, Аларих, «вожделея мощи, красоты и богатства Италии… втайне лелеял надежду водрузить готские знамена на стенах Рима и вознаградить свою армию сокровищами, накопленными за сотни триумфов».

В ноябре 401 года Аларих вторгся в Северо-Восточную Италию и миновал Аквилею, не захватив ее. Его влекли богатства юга. Узнав о его приближении, Гонорий перебрался из Милана в Равенну; ворота в Италию были закрыты. Тем временем через Цизальпинскую долину подоспел Стилихон и у Поллентии встретил Алариха, когда тот уже перешел реку По, и нанес ему поражение. В ходе преследования он настиг Алариха у Асты, что заставило того вернуться за Альпы. В 403 году Аларих вновь вторгся в Венецию. Стилихон встретил его у Вероны и еще раз отбросил. Ворота Италии остались закрытыми.

Впервые угрожающе близко подошел к ним не Аларих, а другой варвар, Радагайс. В 405 году он прошел тем же перевалом, которым пользовался Аларих, миновал Аквилею, пересек По и, не воспользовавшись дорогой Виа Эмилия, которая вела прямо через перевал, прикрытый Равенной, все же рискнул перевалить через Апеннины, которые римские генералы считали непроходимыми для армии варваров. Они оказались правы. Когда оголодавшие орды Радагайса вышли к югу, они были на пределе сил. Стилихон встретил их у Фьезоле и разгромил. Но остаткам этой армии, как и Алариху, удалось бегством спастись от полного уничтожения; они вернулись через Цизальпинскую Галлию и разграбили ее. В 408 году Стилихон был убит в Равенне по приказу императора.

Это злодеяние стало причиной последовавших вслед за тем событий. Когда в 408 году Аларих снова вторгся в район Венеции, он грабил и разрушал все, что заблагорассудится, ибо не было никого, кто мог ему противостоять. Он вышел к большой дороге, ведущей на юг, и убедился, что ворота открыты. Не встретив сопротивления, он прошел Равенну, маршем двинулся к Риму и после трех попыток осады все же вошел в город, разграбил его и двинулся к югу, чтобы разграбить его и Сицилию. Когда в 410 году он умер в Косенце, в его обозе была взятая в плен Плацидия, сестра императора. Шурин Алариха Атаульф, которого готы после торжественных похорон его предшественника подняли на щиты, провозгласив своим королем, заключил мир с Гонорием – точно такой же, какой несколько лет назад Аларих заключил с Константинополем. Он был принят на службу империи, дал согласие уйти за Альпы и получил руку Плацидии, сестры императора, что стало прецедентом для куда более дерзких требований. Пока было обеспечено отступление варваров и мир в Италии был восстановлен. Он длился примерно сорок два года.

Интересно убедиться в сходстве нападений Алариха на Восток и на Запад. Единственная разница между ними заключалась в том, что Константинополь не подвергался настоящей угрозе, в то время как Рим был захвачен и разграблен. Цель обоих вторжений была одна и та же – добыча; идентичен был и результат в обоих случаях – взимание дани и прием на имперскую службу в обмен на немедленный уход варваров из захваченных провинций.

Неудачи империи на востоке и западе обусловливались крахом морали и политики; не надо считать их военными неудачами: стоило Алариху напасть, как он всегда терпел поражение. Запад не смог перейти в наступление, и это в конечном итоге привело к падению Рима. Наверное, императорские советники посчитали, что успешно решили проблему, когда после смерти Алариха добились возвращения варваров за Альпы – а те с радостью отступили, как им было приказано, потому что ощущали себя в ловушке, – и обеспечили их нейтралитет, приняв на службу империи, но последовавший за этим мир, который длился чуть дольше жизни одного поколения, оказался непрочным и иллюзорным.

Империя в целом получила от Алариха тяжелый удар, от которого так и не смогла полностью оправиться. Правда, многое, что случилось сразу же после ухода Атаульфа, сложилось как нельзя лучше. Плацидия, сперва военная добыча, затем невеста, позже сбежавшая вдова наследника Алариха, с триумфом вернулась в Равенну. Там она против своего желания стала невестой спасшего ее Константина. Благодаря ее влиянию, когда после смерти Гонория, возложив на себя титул Августы, она правила в Равенне как опекунша сына, юного Цезаря Валентиниана, установилось новое, пусть и слабое, «сердечное согласие». Италия вернулась к процветанию, а служивший Плацидии Аэций стал таким же крупным военачальником, как и великий Стилихон. Хотя Италия была спасена, другим провинциям угрожала опасность, и она сама видела, как Бонифаций предал Африку, которая была отдана на разграбление вандалам под командой Гензериха. Ни спокойствие, царящее в границах ее владений, ни жизнь двора не могли дать ей уверенности в будущем. Если ее сын Валентиниан был просто глупым и чувствительным юношей, то дочь Гонория была поймана на грязной интрижке с дворцовым управляющим и, отосланная в ссыпку в Константинополь, мечтала о романтической судьбе своей матери и о том, чтобы заключить брак с новым молодым властителем гуннов, который скоро обретет известность под именем Аттила, – нужно было только дать ему понять, чтобы он похитил ее, как гот Атаульф похитил Плацидию.

Таково было положение дел в западных владениях. Не лучше были дела и в Константинополе. Феодосий, прозванный Каллиграфом, был не столько государственным мужем, сколько любителем изящных искусств. Его окружение состояло из мелких бездарностей, занятых не безопасностью государства, а выяснением теологических противоречий; всем им была свойственна циничная продажность, в которой тонуло всякое понятие о благородстве. Никто ни на Востоке, ни на Западе не был в состоянии уловить и понять близящуюся опасность. Неужели у правительства империи полностью отсутствовало понимание того, что означают наступления готов, нападения вандалов? Неужели они были не в состоянии вспомнить, что находится за Рейном и Дунаем? Неужели они забыли о гуннах?