ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Онлайн чтение книги Травля (Погоня) Au suivant de ces messieurs
ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Я пришел в замешательство оттого, что не видел и не слышал шагов… Кто-то подошел к бассейну на цыпочках, стараясь держаться оси цинкового гриба. Такие действия, без сомнения, рассчитаны на то, чтобы застать меня врасплох!

Неизвестный сел на барьер. Рука взялась за стебель цветка кувшинки, который закрывал мое лицо, и наши глаза встретились. Это была женщина.

Я искал в ее взгляде выражение чувств. Взгляд — это нечто индивидуальное. Ее глаза враждебны или испуганны? Мне хотелось узнать. Я верил, что в них нет ничего подобного. Они оказались голубыми, серьезными и спокойными. Не красива, нет… Но и не безобразна. Интересная, вот! Это такая редкость, интересные женские лица! И как мало интересных женщин!

Она пошевелила губами. Я не расслышал, что она сказала, потому что она говорила тихо, а у меня уши были полны воды.

— … думала, что вы умерли! — закончила она.

Она поняла, что я не слышал начала фразы и терпеливо повторила:

— Вот уже битый час, как я наблюдаю за вами из окна… Благодаря лучу солнца я заметила одну ногу в воде… Я взяла театральный бинокль, который у меня был, и, наконец, разглядела ваше лицо, торчащее из воды… Я никому ничего не сказала… Когда они ушли, я думала, что вы тоже выйдете отсюда… Но не дождалась… Я действительно подумала, что вы погибли!

На меня нашло странное наваждение, мои маленькие читательницы. Это можно объяснить моим депрессивным состоянием, из-за моего нового положения загнанного мужчины: всегда жалость женщины выворачивает мне душу, точь-в-точь как хозяйка, вымыв пол, выкручивает тряпку. Хотелось реветь, что вовсе не способствовало моему просыханию.

Она прочитала тоску в моих глазах, так же как я прочитал сострадание в ее.

— Вы не можете больше так долго оставаться здесь, — сказала она, — вы умрете! Я пробормотал:

— Я с ней знаком… со смертью…

— Вылезайте!

Положение становилось смешным. Посмотрите на меня. Я превратился в карпа, который беседует с меланхоличной молодой женщиной, сидящей на краю аквариума. Если бы мои коллеги меня видели, они бы дорого заплатили за мой вид. Во Франции смех убивает вернее, чем большой калибр, сделанный на заводах в Сент-Этьенне.

Между тем, молодая женщина, казалось, не имела никакого намерения смеяться. Наоборот, мой случай заинтересовал ее, а мой вид водяного не казался ей смешным.

— Если я выйду, — возразил я, — меня увидят… Это чудо, что только вы одна меня заметили…

— Однако не можете же вы находиться здесь бесконечно?

— Безусловно.

Я искал решения. Оно должно было найтись, поскольку теперь у меня была помощь.

— Не оставайтесь здесь, — продолжал я, — вы привлечете внимание ко мне.

Она поднялась, подумала мгновение в нерешительности… Затем удалилась, а я вовсе не чувствовал в себе гордости.

Только бы она не передумала и не стала бы искать посторонней помощи! Те, кто открывают Новую Землю, любят, чтобы об этом знали все вокруг, и стараются раздобыть себе публику. Правда, в глазах людей я представляю опасность. В данную минуту не было охоты приглашать кинохронику к моему выходу.

Время шло и казалось мне нескончаемым. Наконец, в подъезде послышался шум. Это ОНА. Я узнал ее скользящие шаги. Она остановилась у бассейна и сделала что-то, что я не мог определить. Между домом и моим взглядом раскинулась тень. Красивая оранжевая тень. Я понял: она раскрыла пляжный зонтик и поставила его так, чтобы он закрыл бассейн. Она вернулась ко мне.

— Не двигайтесь, я пойду посмотрю из окна, хорошо ли вы скрыты.

— Предположим, он меня закрывает. А вы не думаете, что это удивит ваших соседей? Она покачала головой.

— Нет. Я часто прихожу сюда принимать солнечные ванны… и открываю этот зонтик…

— Подождите…

Мой Сан-Бернар опять отбыл. Я жду, душа цветет надеждой7Почему-бы не отметить по ходу дела красоту выражения. Ах! Сан-Антонио достоин десяти гонкуровских премий. Мюссе .

Вот снова она. Причем кажется довольной. Ее серьезное лицо излучает своего рода тихое ликование.

— Из дома ничего не видно, — сказала она. — Вы можете выйти из бассейна при условии, что не будете разгибаться. Я вам принесла банный халат. Раздевайтесь, я вернусь…

Она порвет себе ахиллово сухожилие этой ходьбой взад-вперед. Ошеломленный, я растянулся на животе на краю бассейна. Я выбрался из водоема и с большим трудом скользнул на асфальт двора.

Я хранил неподвижность, буквально изнуренный этим условием. После водяных насекомых на меня напали муравьи. Я заполз под зонт и начал раздеваться. Куча моей одежды смахивала на пакет с требухой. Я влез в халат, который затрещал по всем швам, так как был вдвое меньше моего тела. Я порылся в карманах, чтобы собрать все бумаги, которые у меня были. Бабки промокли! Карта Северной Африки весила два кило! Сохранился только чек, благодаря конверту из бристольского картона и целлофанового пакета от моего удостоверения, куда я его заложил. Он даже не отсырел. Я выжал платок и завернул документы.

Девушка еще раз вернулась. Она держала термос и флакон одеколона. Она протянула крышку термоса.

— Выпейте это…

Тоненький пар поднимался из горлышка.

— Что это такое?

— Горячий кофе, чтоб вы набрались сил. Я добавила туда рома!

Может и глупо говорить об этом, но мне захотелось рыдать.

* * *

Во дворе дома, под зонтом, мы провели около часа. Девушка, игравшая великодушную помощницу, была брюнеткой со светлыми глазами, небольшого роста. И неплохо сложена. Ей можно было дать лет двадцать пять. Я вам повторяю, она не была красавицей, но могла понравиться. В ней был «огонек», как говорят любители собачьих бегов.

Когда мы вытянулись рядом на большой мохнатой простыне, я ее спросил в упор:

— Почему вы это сделали? Она дала исчерпывающий ответ:

— Я не знаю.

И я понял, что она действительно не знает.

— По радио говорили о совершенном вами убийстве, — продолжала она. — Полиция думает, что речь идет о шпионаже.

Я снимаю шляпу перед швейцарцами! Благодаря часовой промышленности они сумели создать знаменитые зубчатые колеса.

— А! Так думает полиция?

— Да. Это правда, что вы шпион? Слово шокирует меня.

— Неточно… Я принадлежу к секретным французским службам…

— И это по приказу своего начальства вы убили этого человека?

— Позвольте мне прикрыться профессиональным секретом.

Она не настаивала.

— Мы не останемся здесь до ночи? Она покачала головой.

— Нет, но скоро здесь будет проезжать по соседней улице «Тур де Сюис», и все выйдут посмотреть. Тогда вы сможете подняться ко мне.

Какая умная женщина, лучше не придумаешь. Я положил голову на согнутый локоть и погрузился в оцепенение, забыв о присутствии романтичной швейцарочки. Вдруг она стала трясти меня.

— Пойдемте… Пришло время…

— Вы думаете?

— Да… Я живу на третьем этаже. Берите зонт и постарайтесь прикрыть лицо…

Она собрала мою мокрую одежду и завернула в простыню. Мы пересекли двор, чопорные, как дипломаты при вручении верительных грамот.

Лестница… Я кошусь на массивную дверь в страхе, что она откроется. Интересно, если кто-нибудь выйдет в этот момент, что он подумает, увидев мужика, завернутого в купальный халат?

Никто не появляется. Мы взбегаем на три этажа, прыгая через ступени. Она толчком открывает дверь, так как догадалась не запирать ее. Я почти врываюсь в квартиру, которая состоит из просторной, светлой комнаты, большой кухни, служащей также столовой, и ванной комнаты.

Я поставил закрытый зонт у входа и пошел положить свою одежду в ванную комнату. Она открыла дверь в комнату.

— Садитесь…

Я замечаю диван цвета лимонного дерева и сажусь на него.

— Ложитесь, — советует моя маленькая хозяйка, — вы кажетесь очень усталым.

Я действительно устал. И очень плохо себя чувствую. Я просто разваливаюсь, меня тошнит и, должно быть, поднялась чертова температура, так как руки у меня горят. Я чувствую, несмотря на свое состояние, что от меня страшно воняет. Малышка протерла меня одеколоном, но затхлость бассейна сильнее духов.

— Скажите, мадемуазель, не могу ли я принять ванну?

— Я хотела вам это предложить…

Она ушла, и вот уже оба крана низвергают воду. Я покидаю диван и бреду, пошатываясь, в ванную. Молодая девушка смотрит на меня внимательно. Ее голубые глаза, кажется, начинают танцевать на лице.

— У вас совершенно никудышный вид! — замечает она.

— Нет, я… Кажется, я заболел в этой гнилой воде!

Вода в ванне горячая. Она обнимает меня, как пуховое одеяло. Я, совершенно разбитый, вытягиваюсь… Мое сердце готово разорваться… я задыхаюсь… С бесконечным трудом я поднимаюсь и встаю на фаянсовый пол.

Я не могу переносить давление воды, несмотря на ее нежность и тепло. Она вызывает в моей памяти пребывание в бассейне. Теперь я понимаю, что час, проведенный мною под кувшинками, будет одним из самых жутких часов моего существования. Со временем это перейдет в кошмар.

Я беру халат, но не могу его надеть. Мои движения становятся все более неточными… Все в тумане… Мне холодно, я стучу зубами. Ограничиваюсь тем, что закрываюсь спереди банной простыней и вхожу в комнату. Малышка уже приготовила постель… Две белые простыни ждут меня. Я падаю в них…

— Мне холодно! — говорю я, стуча зубами, — мне холодно…

Она набрасывает на меня одеяла… Ничего не помогает… Она дает мне выпить немного спирта.

— Послушайте, — шепчу я. — Я уверен, что заболел… Для вас лучше предупредить полицию…

Я совершенно обессилел и не способен бороться со злом. Ее прохладная рука ласкала мой лоб.

— Не бойтесь ничего, — шептала она. — Не бойтесь ничего.

Я в самом деле заболел. Мне казалось, что я прошел сквозь туннель, пронизанный светом. Я открыл глаза, посмотрел, не узнавая окружающее, но что-то оно мне напоминало… Ах, да! Комнату малышки…

Она приблизилась со шприцем в руке, решительным жестом подняла простыню и протерла ледяной ватой мое левое бедро. Запах эфира защипал нос. Я попытался протестовать, но почувствовал укол в мягкое место. Опять ощущение холода…

Немного побледнев, она посмотрела на меня.

— Как вы себя чувствуете?

Мне казалось, что я могу говорить нормально, но артикуляция не получалась. Челюсти были, можно сказать, спаяны.

— Теперь будет лучше… — сказала она.

Мне удалось улыбнуться… Я сморщился и услышал свое «мерси». Она села на край дивана.

— У вас пневмония… Я очень испугалась, что придется вас госпитализировать. Я сказала себе, что если сегодня утром ваше состояние не улучшится…

Слова, которые она произносила, доходили до меня с некоторым запозданием, но я их вполне понимал. Они вызывали во мне реакцию, вопросы. Я сосредоточился. Мне надо объясниться… Почему, черт возьми, я не могу говорить? Пневмония, она же не осложняется кровоизлиянием в мозг, и тем не менее.

— Это вы меня…

Дальше я не мог говорить. Я догадался: это не паралич, а слабость.

— Да, это я вас выходила. Я работаю сестрой милосердия в одной из больниц Берна, сейчас на каникулах, к счастью… По вашим симптомам я поняла, что с вами, и вводила вам сульфамиды…

— Долго?

— Два дня… Не шевелитесь… У вас начала падать температура.

— Как вас зовут?

— Франсуаза…

Я слегка пошевелил пальцами. Она взяла меня за руку, и я сразу почувствовал, что мне лучше. Через мгновение я заснул. На этот раз это была не кома, а добрый храп отца семейства.

Когда я проснулся, была ночь. Розовый свет разлился по комнате Франсуазы. Молодая девушка готовила что-то на электроплитке. Это что-то испускало вкусный запах теплого масла, что приятно отозвалось в моем желудке.

Я закричал:

— Франсуаза!

Настоящий крик вырвался из моих промокших легких, и она прибежала с вилкой в руке, похожая на морскую богиню с трезубцем.

— Что с вами?

— Голоден!

Она засмеялась. В первый раз. Она очень хорошо выглядела. На ней были штаны из черного шелка и что-то вроде прямой блузы небесно-голубого цвета. Волосы были перевязаны лентой. Она была похожа на студентку, которая сдала все экзамены.

— Вам все лучше и лучше!

— Благодаря вам!

— Пф…

— Да! То, что вы здесь совершили, просто сенсационно… Вам ничто не говорило, что я опасный злодей?

— Злодей не стал бы прятаться в бассейне…

— Почему?

— Потому что злодей — трус! У нее вполне сложившееся мнение. Аромат теплого масла сменился запахом гари, и Франсуаза побежала в кухню.

Классная девушка. Подумать только, я ее раньше никогда не видел, а она рискнула своей честью и безопасностью, чтобы вырвать меня из когтей полиции и смерти!

Она вернулась.

— Большие потери?

— Нет, моя котлета немного подгорела, это пустяки!

— У вас не будет неприятностей из-за меня?

— Никто не имеет понятия, что вы здесь!

— Ваши соседи?

— Я ни с кем не общаюсь…

— У вас нет дружка?

Ее нежный взгляд омрачился, как у Лакме.

— У меня был жених… Он умер…

Как пить дать! Вечная история, заставляющая плакать Марго! Умерший жених! Драма на всю жизнь. Заметьте, что это не мешает ей забавляться с другим Жюлем. Но могила покойника — это священный сад. Она там льет горькие слезы, орошая увядающую герань!

Умерший является к ней в ореоле славы, наделенный всеми достоинствами… Между тем, если б он жил и работал в мерии, в нем не было бы ничего от легендарного героя! Это был бы обыкновенный Иванушка-дурачок, который по утрам выносил бы помойное ведро и ходил бы за молоком… Он зарабатывал бы на хлеб насущный и носил бы такие ветвистые рога, что с ними невозможно было бы путешествовать по Лапландии, потому что все северные олени бежали бы за ним следом.

— Какая жалость. И с тех пор вы живете воспоминаниями?

— Да.

Я чувствовал, что она готова освободиться от этой власти.

— Вы поужинаете со мной?

— С удовольствием.

Она прикатила столик к дивану и поставила два прибора.

Очаровательный ужин. Мне казалось, что я муж милой пастушечки. Честно говоря, иногда приятно и поболеть. Только я очень редко болею и сомневаюсь в своих мужских достоинствах вне постели. Фелиси говорит, что у меня завидущие глаза. Я поклевал мясо отбивной и съел несколько ягод клубники со сливками.

— Надеюсь, завтра утром смогу уйти, — сказал я, когда она все убрала.

Она застыла, раскрыв глаза от удивления.

— Завтра? Вы сошли с ума… Вы не стоите на ногах…

— Я быстро восстанавливаюсь, вы знаете!

— Не говорите глупостей!

Она собралась выйти, но передумала.

— Вам скучно у меня?

— Что за вздор! Меня терзают сомнения, вот и все!

— Тогда прогоните их! Она вышла. Я так и сделал: мне стало совсем хорошо.

* * *

Что бы она ни говорила, на следующий день я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы держаться на ногах. Я встал с постели, обвязав полотенце вокруг бедер. Было еще рано Позолоченный будильник, стоявший на комоде, показывал пять часов. Я ничего не слышал, никого не видел и, встревоженный, направился в кухню, где увидел на полу надувной матрас, на котором спала малышка Франсуаза. Она лежала, уткнувшись носом. Во сне она была очаровательна. Милая девчурка, ей было необходимо жертвовать собой, необходимо было освободиться от переполнявших ее эмоций.

Скрип двери разбудил ее. Она оперлась на локоть и стала протирать глаза.

— Невероятно!

— Что невероятно, Франсуаза?..

— На ногах! Вы мне только что снились. Она выпрямилась. На ней была белая пижама, которая выгодно обрисовывала ее формы.

— Быстро в кровать! А то снова простудитесь!

— У меня сердце разрывается, видя вас на земле, тогда как я, как паша, валяюсь в чистой постели!

Она проводила меня до дивана. Я рухнул на него, утомленный таким коротким путешествием. Она села рядом со мной. Ее взгляд светился странным сиянием.

— Кстати, Франсуаза, вы читали прессу за эти дни?

— Конечно…

— Что там говорят о моем деле?

— Полиция думает, что вы улетели на каком-то подпольном самолете и что вы покинули территорию Гельвеции…

— Хорошо…

Я задумался. Мне необходимо еще два-три дня, чтобы полностью восстановиться. Когда мне станет получше, я попытаюсь получить по чеку и вернуться во Францию… Только будет ли благоразумным самому получать деньги, учитывая, что мои приметы известны, а сумма весьма значительная? Меня тут же заметят и опознают. С другой стороны, необходимо предупредить Старика о том, что со мной произошло. Он, наверно, мнет сейчас швейцарскую прессу, гадая, что же случилось со знаменитым комиссаром Сан-Антонио.

Я мог бы переправить ему записку… Возможно, даже приложить чек к письму, и он разобьется в лепешку, чтобы получить по нему. Так всегда пополняются закрома… Нормальное возмещение убытков.

Вдруг я осознал, что Франсуаза рядом. Я поднес дрожащую руку к ее хрупкому затылку, и она вздрогнула от прикосновения. Потихоньку я привлек ее к себе и положил поперек дивана. Мои сухие губы встретились с ее губами и это был великий стоп-кадр «хеппи энда».

Не знаю, может быть, это покойный жених научил ее целоваться. Как бы то ни было, она своего не упустила, милая сестричка. Возможно, швейцарские студенты-медики столь же похотливы, как и французские, и что во время ночных дежурств они преподают курс сравнительной анатомии славным дежурным сестрам?

За время, меньшее, чем нужно министру финансов для проведения нового налога, она оказалась между простынями в одежде Евы, а в следующий миг судорожно прильнула ко мне. Сколько же она ждала этой минуты!

«Возьми меня всю», это ей было известно! Она столь же чувственна, сколь мила. Теперь я понял. Ореол преследуемого французского агента в пиковом положении возбуждал ее. Выхаживая меня, она трудилась для своего личного блага.

Неслыханно, до чего же женщины сложны! Они ни от чего не отказываются ради своего удовольствия. Они готовы выкормить мужика молоком «Гигоз», чтобы положить его себе в постель в тот день, когда он созреет.

Франсуаза занималась любовью по-сестрински. То есть она заботилась о партнере. Она готова была пичкать меня подслащенным аспирином во время гимнастических упражнений. Она дозировала усилия, успокаивала слишком горячие порывы и заставляла передохнуть, когда считала это нужным.

Однако несмотря на ее усилия и ее умелое искусство (которым я, к тому же, сумел воспользоваться), после этого длинного стиплчеза я утомился больше, чем если бы пересек Атлантику на морском велосипеде, толкая лодку Бомбара.

Надо думать, что мой послужной список показался ей удовлетворительным, так как она покрыла меня жаркими поцелуями, отпуская такие соленые штучки, которые, по моему мнению, могли спокойно убить ее жениха.

Затем, как и все любовники всего мира, мы заснули.

* * *

Ближайшие городские часы пробили двенадцать. Я сосчитал сквозь дрему. Да, пробило точно полдень. Я уютно нежусь около Франсуазы. Ее горячее тело вливает в мои вены чудесную юность. У меня больше нет температуры. Я чувствую в себе силы.

Лаская ее гладкое красивое плечо, я цинично говорю себе: «Еще одна, парень!»

Я не тщеславен, поверьте, однако моей мужской гордости необходим новый успех у женщин. По этому признаку мужчина сознает, что он еще мужчина.

Я чувствую, как она воркует рядом со мной, и я счастлив. Обычно, сразу после того, как я развлекусь с девушкой из хорошего общества, меня тянет закурить сигарету на другом конце планеты; но из-за плохого самочувствия мне захотелось приласкать ее немного.

Она приподнялась и поцеловала меня.

— Я тебя люблю…

— Я тоже, Франсуаза. — И добавил, как всегда поспешив с переходом. — И это вызвало во мне волчий голод!

— Я пойду куплю что-нибудь на завтрак. Чего бы тебе хотелось?

— Ветчины и яичницу…

— Ты нетребователен.

— И еще бутылку шампанского. Возьми денег в моем бумажнике, сегодня я ставлю.

Я был вынужден настаивать. Наконец она согласилась.

— Когда будешь ходить по магазинам, купи мне новые штаны и сорочку, думаю, мои лохмотья не годны к употреблению после длительного купания…

— Какого цвета?

— Какой тебе понравится…

Вы видите, какая изысканная идиллия. Ты меня любишь, я тебя люблю, мы будем любить друг друга! Это всегда доставляет удовольствие и стоит недорого.

— У тебя есть на чем и чем писать?

— Конечно…

Она подала мне пачку бумаги с водяными знаками и шариковую ручку.

— Это тебе подойдет?

— Как штык. Подожди, ты также позвонишь одному из моих друзей, который живет в Берне. Мне хотелось бы, чтоб он навестил меня, тебя это не затруднит?

— Как хочешь…

— Ты самая обожаемая из…

— Из?..

Иногда во мне пробуждается дар угадывания женщин. Я знаю, что они ждут от меня.

— Из невест!

Это вознесло ее к небесам! Она бросилась ко мне, покрыла меня отсыревшими ласками.

— О! Моя любовь! Моя любовь!

Наивная глупышка! Она мечтает о безумных ласках и обручальном кольце на пальце. Чем я рискую, подавая ей надежду? Совсем малым по сравнению с тем, чем она рисковала ради меня, не так ли?

— Иди… Поищи в справочнике пансион Виеслер, дом 4 по улице дю Тессэн.

— Хорошо.

— Ты запомнила?

— Естественно!

— Ты попросишь к телефону М. Матиаса и скажешь ему, что его друг Сан-А. ждет его у тебя… Я ведь не знаю твоего адреса.

— Хорошо…

— Если он будет спрашивать уточнения, не давай их…

— Не беспокойся… Я поцеловал ее.

— И не забудь ветчину. Ты возбудила во мне аппетит, моя любовь!

* * *

Голова плохо соображала. Я начал рисовать на чистом листе бумаги одноногого ящера, затем, найдя, что для гармонии композиции необходимо завершение, я добавил стул без сиденья, на который усадил искусственную челюсть.

Композиция понравилась бы Пикассо. Однако я ее разорвал, написал несколько строчек Старику и сообщил ему, что все еще состою в списках ассоциации дышащих кислородом и чтобы он не волновался за мое здоровье, ввиду того, что я в скором будущем появлюсь в его владениях собственной персоной.

Я поставил сокращенный росчерк, от которого затошнит любого графолога, и запечатал послание. Подумав как следует, я не послал ему чек. Причина очень проста: получение этого достояния должно произойти быстро. Прошло уже три дня с момента удачного убийства Влефты, три дня как я лелею свою болезнь. Мохаристы, должно быть, уже предупредили щедрого давателя, который скоро опротестует его. Следовательно, необходимо, чтобы по чеку было получено сегодня же… Поскольку интересы государства тут ни при чем, те для этой операции еще, вероятно, есть время, и очень может быть, что дорога к получению по чеку еще свободна.

Я даже думаю, что было бы лучше провести эту операцию без риска скомпрометировать себя.

Через час вернулась Франсуаза, нагруженная кульками. Тут была и одежда, и еда… Сорочка, которую она принесла, была красивого пастельно-голубого цвета… спортивного стиля с накладными карманами с каждой стороны и манжетами темно-синего цвета… Я был очень тронут. Я встал и оделся.

— Кстати, тебе удалось связаться с пансионом Виеслер?

— Ах, да… Но я говорила не с Матиасом, мне ответила какая-то дама.

— Хозяйка?

Она энергично и отрицательно покачала головой.

— Нет, сначала мне ответила хозяйка. Когда я назвала твоего друга, она попросила меня не вешать трубку и соединила меня с его комнатой, и вот тут-то мне ответила женщина…

Н-да, мое адамово яблоко дернулось. Я был совершенно ошеломлен.

— Как, ты… ты говорила с кем-то другим? Да и то правда. Она же не обладала осторожностью секретного агента. Я вздохнул.

— Что ты сказала?

— Я попросила ее передать месье Матиасу, что его друг Сан-А. будет счастлив видеть его у мадемуазель БоллЕрц, 13, Золикерштрассе.

— И все?

— Да… А что?

Надежда возродилась. В конце концов, поручение не содержало ничего компрометирующего. Даже если бы тот, кто находился у Матиаса, был из сети, в нем не было ничего угрожающего.

К тому же я предпочитаю женский, а не мужской голос. Я знал Матиаса. Это красивый, блестящий молодой человек, двойник Монтгомери Клифа. Женщины обмирают от его объятий и падают как мухи… Он это любит, и не вашему отощавшему глупцу Сан-Антонио бросать в него первый камень.

— Хорошо… Надеюсь, она передаст поручение. Волнуясь, она спросила:

— Я не должна была ничего ей сообщать? Я взял ее за подбородок и подарил ей мое изобретение 118, запатентованное по конкурсу Лепина.

— Видишь ли, в нашей профессии письма передают только в собственные руки и дают поручения только собственному голосу… Но ты не беспокойся, иди!

Она пошла приготовить что-нибудь перекусить, а я тоже потащился на кухню, чтобы ей помочь… Как помочь, перечитайте! Я к ней чертовски приставал. В результате мы так раззадорились, что свалились на надувной матрас. Тогда наступил один из лучших дней моей жизни, и я устроил большой супергала! Сначала Бинокль фининспектора, потому что это введение (если можно так выразиться) высшего стиля; затем Пишущая машинка Маман (десять лет практики, универсальная клавиатура, двухцветная лента и табулятор) — это для перехода к моему триумфу: Вертолет Негуса. Дамы, которые удостаивались чести вознестись на эту вершину наслаждения, уже никогда оттуда не спускались. Из ста четырнадцати, попробовавших вертолет, двенадцать ушли в монастырь, двадцать две в дом, допускаемый моралью, но который Марта Ришар осуждает, а другие были обнаружены либо с пулей в голове, либо в меблированных комнатах. Это вам о чем-нибудь говорит? В финале она получила право на маленькую Тонкинку у губернатора. Любовь для меня допинг, как говаривал мой друг Шампуэн. Чем больше я ею занимаюсь, тем больше я чувствую себя в форме.

Франсуазу же надо было собирать по частям. Если бы ее надувной матрас спустил в ущелье Галиббе, у нее не было бы сил заткнуть пробку, чтобы избежать катастрофы. Она оказалась в столь растрепанном состоянии, что вашему покорному слуге пришлось разбивать яйца и жарить яичницу…

Я накрыл два прибора, и мы поклевали по-турецки: на матрасе8Я искренний человек. Иногда мне приходится блефовать, но это для поэзии, для «красоты». Итак, я делаю вам публичное признание, скажу вам правду во всей ее красе: я никогда не видел турка за едой.. Замечательно, как на пикнике… Любой пикник вне квартиры внушает мне ужас: брезент палаток, жирная бумага, брезентовые ведра, которые текут, занятые уборные, полусырая еда, вопящие дети! Ну нет, спасибо большое, Мадам Адриен! Я предпочитаю маленький деревенский постоялый двор с кроватью высотою в два метра и ночным столиком, который пахнет стариной. Покончив с этим, я уже больше не чувствовал своей так называемой пневмонии. Я думаю, что моя малышка-сестричка преувеличила диагноз. Женщины всегда хотят внушить нам, что мы им всем обязаны!

* * *

— Я еще попрошу тебя об одной услуге, Франсуаза. Она влюбленно посмотрела на меня. Ее глаза были наполнены такой теплотой, что могли растопить ванильное мороженое.

— Все, что хочешь, мой дорогой.

— Необходимо, чтобы ты отправила это письмо, очень срочно.

Она оделась и взяла послание.

— Наклей достаточно марок, это во Францию.

Она утвердительно кивнула и удалилась. Я зажег сигарету. Несколько хороших затяжек расправили мне легкие. Как хороша жизнь! При условии, что тебе везет, оф кос9Конечно (англ.) ! И — постучим по дереву — мне пока везло. Не будете же вы мне говорить, что вмешательство этой маленькой порочной Франсуазы не было чудом, а? Ведь меня могла бы заметить и какая-нибудь старая карга. Или отставной жандарм! Ставлю полярный против заколдованного круга, что один из тысячи взял бы меня под защиту, как это сделала милашка. Все другие бросились бы стучать ногами и орать во всю глотку (как говорит мадам Берюрие).

Я продолжал витать в облаках, когда раздался звонок, заставивший меня подскочить. Это был первый звонок с тех пор, как я в гостях у Франсуазы. Он пронзил мой череп словно шило. Я был в замешательстве. И вдруг я подумал о Матиасе. Без сомнения, это он откликнулся на мой призыв. Я подошел к двери, но взявшись за замок, снова засомневался. Я сказал себе: «А если это кто-то другой? Например, визитер к Франсуазе?»

Я приложил глаз к замочной скважине в лучших традициях слуг из водевилей. И почувствовал спазм в солнечном сплетении. На площадке стояли два господина в планах с препротивными физиономиями. Меня бы не удивило, окажись они полицейскими.

Затаив дыхание, я наблюдал за их поведением. Один из них подошел и снова позвонил. Затем он что-то сказал своему приятелю на языке, которого я не знаю.

Другой вытащил отмычку. Мой страхомер встал на нулевую отметку. Я сдрейфил. Неужели эти старьевщики откроют дверь? У них довольно развязные манеры. Бернские дураки!

Именно так оно и вышло. В замочную скважину ввели ключ и начали шуровать там… Если они войдут и найдут меня здесь, то моя песенка спета. Тогда совсем скоро я сыграю «Тюрьма без решетки»…

Я ретировался в комнату. Безнадежный ход. В этой бутоньерке негде было спрятаться. И я вернулся к двери. Они все еще возились с замком. Вот бездари! Похоже, они теряли терпение. Они не были на ты с замками. Сан-Антонио со своим сезамом давно бы вошел. Человек открывает замки, шепча им нежные слова!

Я подался в ванную. Там было узкое оконце. Я вспрыгнул на край ванны и выглянул в отверстие. Окно выходило в стык этого и соседнего домов. Как раз под окном проходит водосточный желоб. Я полез в отверстие. К счастью, гибкости мне не занимать. Носками я уперся в желоб, затем отпустил подоконник, чтобы схватиться за свинцовую трубу водостока. Я повис над пустотой. Меня охватила слабость и мне показалось, что я разжимаю руки, но это прошло, и я сильнее сжал трубу. На мое счастье, соседнее здание выше нашего. Таким образом, я был скрыт от любопытных взглядов. Около окна этой ванной комнаты было другое окно, в два приема я достиг его и заглянул внутрь. Это была не ванная, а скорее чулан, где помещалась установка распределения центрального отопления. Еще усилие — и я в чулане. Я закрыл оконце и сел под ним. Я успокоился: здесь меня искать не будут, разве что не повезет…

Я ждал… Дрянное дело: я оставил все бумаги, изъятые из портфеля Влефты… У меня остался только чек. Эти бумаги доказывают мое пребывание у Франсуазы, ее теперь посадят в тюрьму за сокрытие преступника. Бедняжка дорого заплатит за свой благородный жест… При всем при том за кварталом будут наблюдать, и придется поставить крест на том, чтобы прятаться здесь… Если только я смогу выбраться из здания.

Несчастный трус, который в момент звонка агентов витал в облаках! Плавал в сиропе, считал себя божьим избранником… И затем — крах! Повесьте трубку, вы ошиблись! Сатана там правит бал!

Минуты тянулись бесконечно. Чулан, в котором я находился, пропах затхлостью и старым деревом… Стояла влажная жара и угнетающая тишина… Я подошел к двери, которую без труда приоткрыл… Она выходила на черную лестницу. Я вышел. Между этажами находилось окно. Посмотрим. Окно выходило на улицу. Перед входом внизу стоит авто… Я вижу приближающуюся Франсуазу. Она идет быстрым шагом.

Говорю себе: во что бы то ни стало надо предупредить ее о том, что произошло. Хватаюсь за шпингалет, чтоб открыть раму, но тяну слишком сильно и он остается у меня в руках! Вот зараза! Со всех ног бегу этажом ниже, рискуя встретить кого-нибудь… Но когда я открываю окно, Франсуаза уже вошла в подъезд. Все вывернуто наизнанку, включая честь! Мне необходимо действовать очень быстро, до того, как эти господа из полиции устроят свою контору в помещении.

Продолжаю спускаться… Внизу надо пересечь холл, однако какая-то старая дама моет плиточный пол, всерьез и надолго. Снова поднимаюсь. Руки мои нервно дрожат, ужас сжимает горло. Возвращаюсь на свой пост у окна… Проходит четверть часа, и я вижу, что оба недоброжелателя выходят, садятся в свою карету и уезжают. Говорю себе, что это невозможно! Наверное, я сплю! Неужели они оставили Франсуазу на свободе? Мне самому нравится, что женщины умеют убеждать, но тем не менее!

Подождал еще, чтобы убедиться, нет ли часового в районе. Нет! Улица пуста, как поэма Мину Друе. Лучшее, что я смогу сделать, это вернуться к Франсуазе, и мы будем держать военный совет, чтобы решить, как дальше действовать…

Посмотрите, Пэндер! Повторяю упражнения подтягивания на руках над пустотой. На этот раз техника у меня уже отработана. Я подтягиваюсь к раме второго пересечения желобов и проникаю в ванную комнату…

Я был уверен, что малышка Суа-Суа недоумевает, куда это я подевался. Если она еще икает, я исцелю ее своим выходом из ванной комнаты. Я открыл дверь, пересек прихожую и вошел в комнату.

— Ку-ку, — сказал я, входя, милой швейцарочке, которая сидела в кресле.

Но это нежное дитя не подпрыгнуло. Да разве можно подпрыгнуть с перерезанным от уха до уха горлом!


Читать далее

Сан Антонио. Травля
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ 16.04.13
ВТОРАЯ ЧАСТЬ 16.04.13
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ 16.04.13
ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть