Онлайн чтение книги Исцеляющая Ava's Gift
3

БАБУШКА УОША ВСЕГДА ладила с животными, в особенности – с собаками, чем заслужила прозвище Повелительницы псов. Впрочем, Бренду оно не слишком заботило, по крайней мере до тех пор, пока окружающие сохраняли благоразумие и не называли ее так в лицо. Если в окрестностях обнаруживалась бездомная собака или домашняя, но требующая малость подлатать шкуру, их обязательно тащили к Бренде. Многие подопечные оставались у нее на годы, становясь частью домашнего обихода, чему властная старушенция отнюдь не противилась.

Годы шли, и жизнь Бренды повернулась самым неожиданным образом. Она вдруг лишилась мужа и дочери (первого унес рак, вторую – автокатастрофа) и осталась с внуком Уошем на руках. Тогда ей показалось, что превратить дом в собачий приют и ветеринарную клинику – вполне логичный способ свести концы с концами и поднять на ноги ребенка.

К тому же она была по-старомодному необщительна, ценила уединение, и ей нравилось, когда собаки предупреждали ее о чьем-либо прибытии. Этим утром лай поднялся невыносимый.

Сперва Уош разобрал, как хлопнула дверца машины, а затем услышал шарканье бабушкиных тапочек, приближающееся к его комнате.

– Я сама с ними разберусь, – сказала она внуку. – Небось опять треклятые репортеришки пожаловали. Большинство из них поняло мои намеки, но один-другой упрямый баран в отаре всегда отыщется. Чтобы с такими справиться, придется задать им перцу.

Уош надеялся, что это – метафора, хотя полной уверенности у него не было. Бабуля держала около входной двери заряженный дробовик. По семейным преданиям, эту привычку она переняла у своего воинственного кузена с Западного побережья. Патроны к дробовику вечно позвякивали в карманах цветастого бабушкиного фартука, который она носила, хлопоча по дому. Как-то раз она объяснила Уошу: «Мир может подкрасться к тебе незаметно, так что лучше быть готовым дать отпор в любую секунду».

– Ты спи, а я все улажу, – закончила бабушка и направилась вниз, в холл.

– Да, мэм, – ответил Уош.

Накрывшись с головой, он прислушивался к собачьему лаю на заднем дворе. Вскоре раздался звук раздвигаемых занавесок. Судя по всему, бабуля, добравшись до передней части дома, выглядывала в окно, чтобы узнать, кого это принесло в такую рань. Затем до Уоша донесся стук в дверь.

– Черт! – выругалась Бренда.

Уош не смог разобрать, какой именно «черт» был упомянут: для каждого случая у бабули имелись особенные «черти». Щелкнул замок.

– Черт! – снова воскликнула бабуля.

– Салют, Бренда, – ответил низкий и спокойный мужской голос.

– Ага, вижу, волна поднялась нешуточная, – фыркнула бабуля, – раз уж даже тебя сюда принесло. Впрочем, я ожидала чего-то подобного.

– Как поживаешь, Бренда? – спросил мужчина.

– Как сыр в масле катаюсь. Видимо, теперь я должна любезно поинтересоваться, как поживаешь ты?

Уош спрыгнул с кровати и на цыпочках подкрался к двери спальни.

– Оставайся у себя! – прикрикнула Бренда, и Уош застыл на месте.

– Да, мэм, – повторил он.

Он прожил с бабулей всю жизнь и точно знал, когда следует подчиниться, а когда можно и взбрыкнуть.

– Что же… – начал мужчина.

– Что же… – эхом отозвалась бабуля.

– Облегчать мне жизнь ты не собираешься, так, Бренда?

– Назови мне хоть одну причину, по которой я должна это сделать.

Мужчина тяжело вздохнул. И тут Уош узнал этот голос. Наверное, он так долго его не узнавал из-за лая, а может быть, еще не проснулся толком: солнце едва окрашивало небо в янтарно-золотые тона, новый день только-только занимался. Или же потому просто, что в последний раз он слышал этот голос почти шесть лет назад.

– Папа? – неуверенно позвал мальчик, выходя из спальни.

– Черт, – опять ругнулась Бренда.

Отец был высоким, тощим, и морщин у него с последней их встречи явно прибавилось. Рубец на щеке, полученный в той памятной аварии, унесшей жизнь матери, никуда не делся: перекрученный, отталкивающий шрам, уродливо меняющий свою форму всякий раз, когда отец улыбался.

– Салют, сынок! – крикнул он, когда Уош появился в дверях гостиной.

– Зачем ты приехал, Том? – вежливо, но сурово спросила Бренда, словно снежок в каменную стенку кинула. – У меня имеются, конечно, кое-какие идеи, возможно даже правильные, но хочется услышать это от тебя. Своими ушами, как говорится, услышать, как ты объяснишь свое внезапное появление.

– Прекрати, Бренда, – сказал Том, глядя теперь только на Уоша.

– Как поживаешь, пап? – спросил мальчик.

– Нормалек, – ответил тот. – Какой ты у меня уже большой да красивый! Тебе ведь теперь тринадцать, – объявил он, будто показывая, что все эти годы вел счет возрасту сына. – Небось уже и подружка имеется? Если нет, держу пари – скоро она появится.

– Нет. – Уош покраснел.

– Не хочешь связывать себя по рукам и ногам? – Смех Тома прозвучал неестественно в наступившей тишине. – Ну, у тебя вся жизнь впереди, сынок. Успеешь еще поваландаться с женщинами.

– Наверное, – ответил Уош.

– А ты, вижу, внимательно следишь за новостями, – заметила Бренда. – Раз с порога интересуешься подружками Уоша.

– Неужели нельзя, чтобы все было тихо-мирно? – улыбка Тома померкла.

– Почем мне знать? – пожала плечами Бренда. – Думаю, все идет так, как ты сам устроил. Как ты заслужил.

– Бабушка… – начал Уош.

– Я стараюсь, – тихо сказал Том.

– Ясно, стараешься. Теперь, – обрезала Бренда, – когда денежки замаячили на горизонте.

– Какие еще деньги?

– А в чем тогда, черт побери, дело? Ты несколько лет носу не казал, а тут нате вам, объявился. Немного странно, не находишь?

– Я же стараюсь, – твердо подчеркнул Том.

– Ну, бабушка! – заныл Уош.

– Держись лучше от нас подальше, Том, – продолжила Бренда. – Кстати, когда ты в последний раз к бутылке прикладывался?

– Он мой сын, – сказал Том. – Проклятье, Бренда, он же чуть не погиб!

– Верно. Твой сын чуть не погиб. Но тебя с ним не было.

– Бабушка!

Они замолчали, хотя Уош физически чувствовал жар, разливающийся в комнате, как если бы распахнули дверцу раскаленной докрасна печки. Бабушка стояла высокая и прямая. Она смотрела на отца Уоша так, словно желала ему провалиться сквозь землю.

Том же покорно оставался на самом пороге, и сходство с Уошем явственно проступало на его лице.

Попререкавшись еще малость, они в итоге пришли к соглашению. Бренда позволила отцу с сыном провести вместе день, при условии, что они не будут далеко отходить от дома или садиться в Томову машину.

– Оставайтесь поблизости, – наказывала она Тому. – Мне так будет спокойнее. Хотя врачи утверждают, что с Уошем все в порядке, не дай бог ему станет плохо, а меня рядом не окажется.

Том поинтересовался, что именно может случиться с мальчиком, и Бренда ответила:

– Если человек предвидит непредвиденное, оно перестает быть непредвиденным. Согласен?

– Наверное.

– И чтобы недолго, – напутствовала их Бренда. – Мой мальчик не бродяга тебе какой-то.

Она стояла у дверцы собачьего вольера и, поджав губы, смотрела, как Уош с Томом поднимаются в гору. Вверх, меж камней, вела протоптанная за многие годы, едва приметная тропка. Мальчик и мужчина шли в высокой траве: Том впереди, Уош – следом. Прежде чем они достигли гребня хребта и скрылись из виду, Уош обернулся, чтобы проверить, смотрит ли еще на них бабушка. Та действительно не сводила с внука глаз. Ее фигура напомнила ему маяк: высокая, непреклонная, исполненная тревожной заботы. Позади Бренды, в вольере, лаяли и прыгали собаки, предвкушая кормежку.

Уош с отцом перевалили через хребет, и Бренда исчезла.

– Отличный денек, – нарушил гнетущее молчание Том и взглянул вверх. В голубом небе ярко сияло солнце.

– Да, сэр, – согласился Уош.

– Не хочется признаваться, но, если честно, я понятия не имею, что теперь делать. Я-то хотел свозить тебя в кино или что-нибудь в этом роде. Ну, может, заморить где-нибудь червячка. Однако бабка твоя… – Том вздохнул, – она будто….

– Будто наседка, – подсказал Уош.

– Точно. Лучше и не скажешь. – Том обернулся. – Придется нам бродить по лесу.

– А по-моему, это здорово.

Несколько минут шли молча.

– Ты все еще поешь? – спросил Уош.

Воспоминания об отце у него были смутные, но одну вещь он помнил хорошо: как тот пел. В голове одна за другой возникали картинки: отец с банджо или гитарой, страстное лицо (видно, что песня совершенно овладела им). В те недолгие годы, что они прожили одной семьей, этого человека всегда окружали дребезжащие звуки кантри или фолка. Потом отец пропал из жизни Уоша, но музыка осталась.

– Я разучил множество баллад об убийствах, – продолжал Уош. – Эйва утверждает, что они ужасно мрачные, но на самом деле ей нравится.

– Так ты тоже поешь?

– Пытаюсь. Вот только голос… По-моему, он у меня не очень.

– Лучше бросай петь, – резко сказал Том. – Забей на это. Ни к чему хорошему пение тебя не приведет. Послушай моего совета, забудь обо всей этой музыке. – Походка Тома сделалась тяжелой, будто он давил ботинками собственное раскаяние. – А ты в поход когда-нибудь ходил?

– Пару раз. С Эйвой.

Солнце начало припекать, и Уош вспотел.

– Вы, я смотрю, с ней прямо неразлучны.

– Ага.

– Она тебе нравится?

– Конечно.

– Нет-нет, – улыбнулся Том, – я имел в виду, она тебе нравится ? Ты уже большой мальчик и должен понимать, что это значит.

Уош промолчал.

– Ты девственник? – продолжал допытываться Том.

– Мне тринадцать.

– Я не о том. Вряд ли ты оказался бы первым тринадцатилеткой, который занялся сексом. И уж точно – не последним. Я тебя ни в чем не обвиняю, просто интересуюсь.

Опустив глаза, Уош шагал вслед за отцом.

– Мне – тринадцать, – упрямо повторил он.

– В общем, ответ положительный, я тебя правильно понял? Короче, если хочешь об этом поговорить, я готов. Лады? Это именно то, о чем пацаны должны разговаривать со своими отцами. Не то чтобы мой собственный отец особо распространялся на подобные темы, но нам же с тобой не обязательно следовать его примеру? – Том поскреб в затылке и вздохнул. – Слушай, а эти, в новостях, не наврали, часом? – Он быстро оглянулся на сына. – Она тебя действительно излечила? В смысле, это чистая правда? Не развод, не газетная утка? – Мальчик промолчал, и Том опять почесал в затылке. – Сейчас бы пивка глоточек, – нервно пробормотал он. – Ну нет у меня опыта родительских бесед. Наверное, я все делаю неправильно.

Пройдя еще немного, они вышли на затененную соснами поляну. Том обошел ее кругом, словно разыскивая что-то.

– А как вы костры разжигаете? – спросил он.

– В смысле? – Уош, уставший куда больше, чем обычно, рухнул на землю и вытянул ноги в прохладной сосновой тени. – Надо было солнцезащитным кремом намазаться.

– Да ничего с тобой не случится, – хохотнул Том. – Ну, так как ты разжигаешь костры?

– Спичками.

– Нет-нет, я имею в виду, можешь ты разжечь огонь без всего? Без спичек или, там, зажигалки?

– Может быть, – ответил после некоторого размышления Уош. – Читал про такое в книжках. Тебе нравится Джек Лондон?

– Слыхал про такого. – Том опустился на колени рядом с зарослями высокой травы на краю поляны и принялся собирать опавшую хвою и сухие щепки. – Ну что ж, сейчас, значится, мы этим и займемся, – произнес он, будто заканчивая вслух какую-то мысль.

Поднявшись на ноги, Том сложил свои находки посреди поляны. Еще раз обошел ее вокруг, по пути пиная и рассматривая камни.

– Чем хороши горы, так это тем, что здесь можно без труда отыскать все, что требуется для костра, – пояснил он. – Не везде, конечно, но мне удавалось запалить костер в таких местах, где вовек никаких костров не разжигали. – Том продолжал пинать камни, и постепенно в его движениях проявилась некая досада. – Очень уж мне не хочется делать это с помощью пары деревяшек, – с потаенным смешком добавил он. – Времени занимает уйму. Не скажу, что игра не стоит свеч (все сгодится, когда надо зажечь огонь), просто сегодня – это не то, что нам нужно. Понимаешь меня?

– Да, сэр, – ответил Уош.

– Ага! – закричал Том, присаживаясь на корточки у кучки сушняка. – То, что доктор прописал. – Он поднялся, держа в руках две каменюги, стряхнул с них налипшую землю. – Вот эти вполне подойдут.

Вернувшись к шишкам и щепкам в центре поляны, Том опустился на колени, сгреб их в кучку, подбросил сухой травы, потом растянулся рядом на животе.

– Это не так-то легко, – принялся объяснять он. – Куда труднее, чем воображают некоторые. Люди думают, что в случае нужды разожгут костер в два счета. А на деле лишь единицы что-нибудь в этом да смыслят. Мало кто знает, сколько сил требуется вложить, а огонек каждую секунду так и норовит потухнуть.

– Да, сэр, – пробормотал Уош, рассеянно водя палочкой по земле.

Наконец Том решил, что шишки и трава уложены как нужно, и взялся за камни.

– Иди-ка сюда, – позвал он сына. – Я тебе кое-что покажу.

Уош нехотя подошел и присел напротив отца.

– Главное, – начал Том, – рассуждать так же, как огонь, снизу вверх. Огонь занимается внизу, и ты сложи под низ самые тонкие и сухие веточки.

Он пристукнул камнями друг о друга. Брызнула крохотная искорка и тут же потухла.

– Если дует сильный ветер, – продолжал отец, – убедись, что он не затушит твой огонек. Прикрой его чем-нибудь или поищи более подходящее место. Будь сейчас ветрено, мы бы сроду здесь костра не развели. Не вышло бы, и все.

– А можно использовать очки, – сказал Уош.

– Какие там еще очки? – Том сосредоточенно стучал камнями, впившись глазами в пучок сухой травы, подоткнутый под кучку веточек.

– Если человек носит очки, особенно со стеклами потолще, он может зажечь огонь, сфокусировав ими солнечный свет, – затараторил Уош. – Очки сработают так же, как увеличительное стекло, нагреют траву, и она вспыхнет.

– Небось в книжке вычитал? – проворчал Том. – Ну, не знаю, хотя звучит, в общем, правдоподобно. Ты, главное, не слишком-то доверяйся книжкам. Читать – это, конечно, хорошо, но люди часто забывают о том, что снаружи – реальный мир, живой и настоящий. – Он продолжал стучать камнями, пока над травой не завилась тоненькая струйка дыма. – Вот так, – прошептал Том.

Но Уош не видел его огня. Взгляд мальчика сделался далеким. Он вспоминал книги, которые прочитал, места, где побывал в своем воображении, истории, разворачивающиеся каждый день, словно океан, который он создавал внутри себя: год за годом, страница за страницей, слово за словом… Океан все более глубокий, бескрайний, полный радости и грусти, ужаса и предательства, смерти друзей и рокового исхода врагов. И теперь, сидя рядом с лежащим на земле мужчиной, старательно раздувающим крохотный язычок пламени и не видевшим вокруг ничего, кроме этого огонька, который требовалось подчинить, теперь-то Уош понял, кем является его отец и кем он не является.

– Вот так, – повторил с улыбкой Том.

Слабая ниточка дыма окрепла, превратившись в подобие длинной, серебристой цепочки, протянувшейся к небу. Том подбросил в занимающийся костерок горсть сосновых иголок. Огонь сердито зашипел и взметнулся вверх.

– Так-то оно лучше, – приговаривал Том, – так-то мы и заживем.

Остаток дня Уош не говорил с отцом ни о пении, ни о чтении. Ни о фолке, ни о книжных героях, ни о любимых сценах из книг. Он слушал бесконечный рассказ отца об огне, о способах его зажигать и сохранять. Вставлял в подходящих местах «Да, сэр» и улыбался, когда чувствовал, что именно этого от него ждет Том. Улыбался и отстраненно наблюдал, как медленно, частица за частицей, сгорает в пламени тот отец, которого он когда-то себе сочинил.

Все же день, проведенный с ним, заставил Уоша вспомнить те далекие времена, когда они были одной семьей. Лавандовый запах материнских волос, шершавые мужские руки, подбрасывающие сына к небу, по обычаю всех отцов мира. Клубнику с сахаром, которую готовила мать. Отца, смотрящего по телевизору футбол и ругающего на все корки спортивных комментаторов. А еще – каким образом все это закончилось.

Они были в машине, погромыхивавшей по шоссе. За рулем сидел Том, темноволосый и мускулистый. Он вел машину, попутно болтая с женой о том, что она приготовит им на обед. Уош, тогда такой маленький, что едва мог выглянуть в окно, был пристегнут к заднему сиденью. Откинувшись на спинку, он смотрел на облака, длящие свой вечный бег, прерываемый разве что крышами зданий, которые Уош помнил с предыдущих поездок за покупками. Мать включила радио и принялась подпевать. Уош поддержал ее, в меру своих силенок. Их голоса вплетались в звуки музыки и редких встречных машин. Голубое небо безмолвно скользило над бесконечным миром.

Вдруг шины завизжали, Том отрывисто выругался, небо как-то необычно перекосилось. Угол обзора стремительно сужался, и до Уоша дошло, что машина переворачивается вверх тормашками. Корпус сотряс сильный удар. Испуганного Уоша, пристегнутого ремнем безопасности, бросало туда-сюда. Все закончилось так же быстро, как началось. И наступила тишина. Машина лежала на боку. Уош заплакал, принялся звать маму. Она висела на ремне, неестественно изогнувшись, ее руки бессильно раскачивались взад и вперед, точно два маятника.

– Мама! Мама! – надрывался мальчик.

– Успокойся, Уош, – пробормотал Том.

Отец находился в той части машины, которая была на земле. Он суматошно барахтался в своем ремне, пока наконец не отстегнул его. Уош заревел, размазывая кулачками слезы, потом тоже схватился за ремень.