Онлайн чтение книги Авантюристы
Глава XXV. Фрей Арсенио

Расскажем, кто были эти буканьеры, о которых мы уже говорили, и откуда происходит их название. Краснокожие карибы на Антильских островах имели обыкновение, захватив пленников в ожесточенных битвах, которые они вели друг с другом и с белыми, разрубать пленников на куски и раскладывать их на плетенках из прутьев, под которыми разводили огонь. Плетенки эти назывались барбако, место, куда их клали — буканом, а коптить мясо значило — буканировать. Отсюда-то французские буканьеры и заимствовали свое название, с той разницей, что таким образом, как карибы с людьми, они поступали с животными.

Первыми буканьерами были испанцы, поселившиеся на Антильских островах и имевшие постоянные сношения с индейцами, когда занимались охотой; они привыкли называть сами себя этим индейским названием, которое, впрочем, трудно было бы заменить другим. Буканьеры не занимались иным ремеслом помимо охоты. Они делились на две группы: первые охотились только за быками, чтобы сдирать с них кожу, вторые — за кабанами, чтобы пользоваться мясом, которое они солили и продавали колонистам-плантаторам и обывателям. Эти две группы буканьеров носили почти одинаковый костюм и вели почти один и тот же образ жизни. Настоящие буканьеры были те, которые охотились за быками, а других они называли не иначе, как охотниками. Буканьеры водили с собой свору из двадцати пяти ищеек, стоившую, по договоренности между ними, тридцать ливров. Как мы уже говорили, оружие их составляли длинные ружья, изготовленные в Дьеппе или Нанте. Охотились они всегда по крайней мере по двое, иногда их собиралось и больше, и тогда все пользовались чужим имуществом, как своим собственным. По мере продолжения нашего рассказа мы подробнее коснемся истории этих странных людей, их образа жизни и странных обычаев.

Когда дон Санчо и мажордом уехали, Польтэ и Олоне долго и насмешливо глядели им вслед, потом опять как ни в чем не бывало принялись устраивать свой букан. Как только букан был устроен, огонь разведен, мясо положено на плетенку, Олоне и Польтэ принялись за дело. Они расстелили на земле шкуру быка и прибили ее к земле кольями, потом сильно натерли ее золой, смешанной с солью, для того, чтобы шкура высохла как можно скорее. После этого они занялись ужином. Приготовления были непродолжительны и не сложны: кусок говядины был положен в котелок, наполненный водой и солью, стоявший на огне. Говядина сварилась быстро; Олоне вынул ее из котелка с помощью длинной острой палочки и положил на пальмовый лист, служивший вместо блюда, потом деревянной ложкой собрал жир и бросил его в горлянку. На этот жир он выжал сок лимона, прибавил немного перца, смешал, и знаменитый перечный соус, так любимый буканьерами, был готов. Тогда, положив говядину на чистое место перед палаткой возле горлянки, он позвал Польтэ, и, сев друг против друга, они взяли ножи, деревянные палочки вместо вилок и с аппетитом принялись есть, старательно обмакивая каждый кусок говядины в перечный соус. Собаки окружили их, не смея просить, и жадно смотрели на разложенную провизию, следя сверкающими глазами за каждым куском, отправленным авантюристами в рот. Таким образом, молча, они ели уже несколько минут, когда две собаки вдруг подняли головы, с беспокойством обнюхали воздух и залаяли, а следом за ними и вся свора разразилась громким лаем.

— Ого! — сказал Польтэ, прихлебывая водку и передавая горлянку Олоне. — Что это значит?

— Это, верно, какой-нибудь путешественник, — беззаботно отвечал Олоне.

— В такое время? — с сомнением произнес буканьер, подняв глаза к небу и смотря на звезды. — Как, черт побери! Уже больше девяти часов.

— Не знаю, что это может быть, но, если я не ошибаюсь, мне слышится лошадиный галоп.

— Это правда, сын мой, ты не ошибаешься, это действительно лошадиный топот… Ну вы, молчите! — закричал он на собак, которые залаяли еще громче и готовы были броситься вперед. — Лежать, черт побери!

Собаки, давно привыкшие беспрекословно повиноваться повелительному тону этого голоса, немедленно уселись на свое место, перестали лаять, но продолжали глухо ворчать.

Между тем лошадиный галоп, который собаки услышали издалека, быстро приближался, скоро он стал совсем отчетлив, и наконец через несколько минут из леса выехал всадник, хотя из-за ночной темноты нельзя было узнать, кто он. Выехав на равнину, он остановил свою лошадь, несколько минут осматривался вокруг с нерешительным видом, потом снова пришпорил лошадь и крупной рысью направился к букану. Доехав до двух буканьеров, спокойно продолжавших ужинать, он поклонился и заговорил с ними по-испански.

— Добрые люди, — сказал он, — кто бы вы ни были, я прошу вас именем нашего Спасителя Иисуса Христа дать на эту ночь гостеприимство заблудившемуся путешественнику.

— Вот костер, вот говядина, — коротко ответил буканьер на том же языке, на котором говорил незнакомец. — Отдохните и закусите.

— Благодарю вас, — отвечал приезжий.

Он сошел с лошади, при этом движении плащ его раскрылся, и буканьеры заметили, что на этом человеке монашеская ряса. Открытие удивило их, но они не обнаружили своего удивления. Незнакомец в свою очередь вздрогнул от испуга, — впрочем, тотчас взяв себя в руки, — когда узнал, что, торопясь отыскать приют на ночь, наткнулся на букан французских авантюристов.

Между тем буканьеры дали ему место подле себя, и пока он надевал путы на лошадь и снимал с нее узду, чтобы она могла есть высокую сухую траву, росшую на равнине, они приготовили ему достаточную часть говядины, чтобы утолить аппетит человека, уже двадцать четыре часа не имевшего во рту ни крошки. Несколько успокоенный дружелюбным обращением авантюристов и от невозможности поступить иначе, приезжий храбро покорился тому неприятному положению, в которое поставила его опрометчивая поспешность, и, сев между своими хозяевами, принялся есть, размышляя про себя, каким образом ему выбраться из опасности, в которой, по его мнению, он находился.

Между тем авантюристы, которые перед его приездом уже почти закончили свой ужин, дали поесть собакам, чего те ждали с нетерпением, после чего разожгли трубки и начали курить, ничуть не интересуясь своим гостем. Наконец приезжий вытер рот и, чтобы доказать своим хозяевам, что он так же спокоен, как и они, взял сигару и закурил, стараясь держаться так же беззаботно, как и буканьеры.

— Благодарю вас за ваше великодушное гостеприимство, сеньоры, — сказал он через минуту, понимая, что более продолжительное молчание может быть истолковано не в его пользу. — Мне было необходимо собраться с силами — я с самого утра ничего не ел.

— Это большая неосторожность, сеньор, — отвечал Польтэ, — отправляться без сухарей, как выражаемся мы, матросы; степи похожи на море: знаешь, когда пустишься в плавание по ним, но никогда не знаешь, когда пристанешь к берегу.

— Ваши слова абсолютно справедливы, сеньор; без вас мне пришлось бы провести очень неприятную ночь.

— Ба-а! Не говорите об этом, сеньор, мы уверены, что в подобных обстоятельствах вы поступили бы точно так же. Гостеприимство — священный долг, от которого никто не имеет права отказываться, и ваш случай служит тому доказательством.

— Я не совсем вас понимаю…

— Вы испанец, если я не ошибаюсь, а мы, напротив, французы; мы забыли на время нашу ненависть к вашему народу и приняли вас, как имеет право быть принят всякий посланный Богом гость.

— Это правда, сеньор, и верьте, что я благодарен вам за это вдвойне.

— О Боже мой! — ответил буканьер. — Уверяю вас, что вы напрасно так настаиваете на этом. То, что мы делаем в эту минуту, мы делаем столько же для вас, сколько и для нашей чести; поэтому, сеньор, прошу вас не говорить об этом более, — право, не стоит труда.

— Может быть, вы не подозреваете, сеньор, — смеясь, заметил Олоне, — но мы с вами знакомы.

— Старые знакомые?! — вскричал незнакомец с удивлением. — Я вас не понимаю, сеньор!

— Однако я выразился довольно ясно.

— Если вы соизволите объясниться, может быть, и я пойму, что доставит мне большое удовольствие.

— Буду очень рад объяснить вам все, сеньор, — насмешливо сказал Олоне. — Во-первых, позвольте мне заметить, что как бы вы ни закутывались в ваш плащ, а все-таки видно ваше одеяние францисканца.

— Я и в самом деле монах этого ордена, — отвечал приезжий, смутившись, — но это не доказательство того, что вы меня знаете.

— Действительно, но я уверен, что одним словом оживлю ваши воспоминания.

— Мне кажется, вы ошибаетесь, любезный сеньор, мы с вами никогда не виделись.

— Вы так уверены в этом?

— Вы знаете, что человек никогда не может быть полностью уверен ни в чем; однако мне кажется…

— Однако мы с вами встречались не очень давно. Правда, вы, может быть, не обратили на меня особого внимания.

— Клянусь честью, я не понимаю, о чем вы, — решительно произнес монах, минуты две внимательно рассматривавший Олоне.

— Мне очень жаль, что вы меня так и не вспомнили, — смеясь, сказал Олоне, — и я, как обещал вам, одним словом рассею все ваши сомнения… Мы виделись на острове Невис; теперь вспомнили?

При этих словах монах побледнел, смутился и некоторое время оставался стоять как вкопанный. Однако ему ни на секунду не пришло в голову опровергать справедливость этого уверения.

— Где у вас состоялся продолжительный разговор с Монбаром, — продолжал Олоне.

— Однако, — сказал монах с нерешительностью, не лишенной страха, — я не понимаю…

— Каким образом я знаю все это? — с усмешкой перебил Олоне. — Но это еще не все.

— Не все?..

— Неужели вы думаете, сеньор падре, что я трудился бы возбуждать ваше любопытство по поводу такой безделицы? Я знаю еще кое-что!

— Как! Вы знаете еще кое-что? — спросил монах, инстинктивно отодвигаясь от этого человека, которого готов был принять за колдуна, тем более что он был француз и его душа принадлежала дьяволу, если только у него была душа, в чем достойный монах очень сомневался.

— Неужели вы предполагаете, — продолжал Олоне, — что я не знаю причину вашего путешествия, — откуда вы едете, куда и даже к кому?

— О, это невозможно! — испуганно пролепетал монах. Польтэ в душе искренне смеялся над испугом испанца.

— Берегитесь, отец мой, — таинственно шепнул он на ухо фрею Арсенио, — человек этот знает все. Между нами, я думаю, что в нем сидит демон.

— О! — вскричал монах, подскочив и перекрестившись, что еще больше рассмешило авантюристов.

— Полно, сядьте на место и выслушайте меня, — продолжал Олоне, схватив монаха за руку и заставляя его сесть. — Это всего лишь шутка и ничего более.

— Извините меня, благородные кабальерос, — пролепетал монах, — я очень тороплюсь, я должен сейчас же оставить вас.

— Ба! Куда вы поедете в такое время? Вы упадете в какую-нибудь канаву.

Эта не самая приятная перспектива заставила задуматься монаха, но страх взял верх.

— Все равно, я должен ехать, — сказал он.

— Да полно вам, в таких потемках вы никогда не найдете дорогу к дель-Ринкону.

На этот раз монах был сражен. Эти слова буквально связали его по рукам и ногам; он считал себя жертвой какого-то страшного кошмара и даже не старался продолжать бесполезную борьбу.

— Вот вы теперь становитесь рассудительны, — продолжал Олоне. — Отдохните, я больше не стану вас мучить, и чтобы доказать вам, что я не так страшен, как вы предполагаете, я берусь найти вам проводника.

— Проводника… — пробормотал фрей Арсенио. — Сохрани меня Бог воспользоваться услугами вашего проводника!

— Не волнуйтесь, сеньор падре, это будет не демон, хотя, может быть, он имеет какое-то нравственное и физическое сходство с злым духом. Проводник, о котором я говорю, просто кариб.

— А! — сказал монах, глубоко вздохнув, будто с него свалилась большая тяжесть. — Это действительно кариб?

— А кто же еще?

Фрей Арсенио набожно перекрестился.

— Извините меня, — сказал он, — я не хотел вас оскорбить.

— Полно, полно, имейте терпение; я сам схожу за обещанным вам проводником. Я действительно вижу, что вы хотите нас оставить.

Олоне встал, взял ружье, свистнул собак и удалился большими шагами.

— Вам не на что будет жаловаться, — заметил Польтэ. — Вы сможете продолжать ваш путь, не боясь на этот раз заблудиться.

— Неужели этот достойный кабальеро и в самом деле пошел за проводником? — спросил фрей Арсенио, не смевший слишком полагаться на обещания Олоне.

— Я не вижу, куда бы он мог еще отправиться; ему незачем оставлять букан.

— Так вы действительно буканьер, сеньор?

— К вашим услугам, сеньор падре.

— А-а! И часто вы посещаете эти места?

— Мне кажется, черт возьми, что вы меня допрашиваете, сеньор падре, — заметил Польтэ, нахмурив брови и пристально глядя ему в лицо. — Что вам до того, здесь я бываю или в другом месте?

— Мне это решительно все равно.

— Это правда, но для других, может быть, не все равно, не правда ли? И вы не прочь бы узнать…

— О! Как вы можете предполагать?.. — поспешил перебить фрей Арсенио.

— Я не предполагаю, а очень хорошо знаю то, о чем говорю. Но послушайтесь моего совета, сеньор монах, бросьте привычку выпытывать сведения, особенно у буканьеров; это мой вам совет! Эти люди по своему характеру не любят расспросов, и когда-нибудь вы попадете в беду.

— Благодарю вас, сеньор; я буду помнить об этом, хотя в данном случае у меня не было того намерения, которое вы

предполагаете.

— Тем лучше, а все-таки примите этот совет к сведению.

Получив выговор, монах погрузился в боязливое молчание, и чтобы развеять свои мысли, вовсе не веселые, взял четки, висевшие у него за поясом, и начал шепотом бормотать молитвы. Около часа прошло таким образом, никто не произнес ни слова. Польтэ жевал табак, насвистывая сквозь зубы, монах молился или, по крайней мере, делал вид, что предается этому занятию.

Наконец послышался легкий шум, и вскоре на тропинке показался Олоне; за ним шел Прыгун.

— Проворнее, проворнее, сеньор монах, — весело проговорил подошедший флибустьер, — вот вам проводник. За его верность я могу поручиться. Он без всякого риска доведет вас на расстояние двух ружейных выстрелов от дома.

Монах не заставил повторять приглашения. Все казалось ему предпочтительнее опасности оставаться в обществе таких людей; кроме того, ему нечего было опасаться индейца. Он вскочил на лошадь, надев на нее узду, — животное отлично поужинало и успело отдохнуть.

— Сеньоры, — сказал он, сев в седло, — благодарю вас за ваше любезное гостеприимство; да будет с вами благословение Господне!

— Благодарю, — смеясь, ответил работник, — но позвольте мне дать вам перед отъездом последнее поручение: не забудьте сказать от меня донне Кларе Безар, что я жду ее здесь завтра; вы слышите меня?

Монах вскрикнул от ужаса, ничего не ответил, вонзил шпоры в бока лошади и поскакал галопом в ту сторону, куда уже направился кариб тем быстрым и легким шагом, за которым лошадь с трудом может поспеть. Оба буканьера наблюдали за бегством монаха с громким смехом, потом, протянув ноги к огню и положив оружие под руку, они легли спать под охраной своих собак, бдительных часовых, которые не допустят нападения врасплох.