Онлайн чтение книги Автобиография. Дневник. Избранные письма и деловые бумаги
1859

134. М. В. Максимовичу

— 25 марта *^{923}

Сегодня был я у Александры Михайловны^{924}. Она мне показывала ваше последнее письмо к ней. Спасибо вам, мое серденько, что вы меня вспоминаете и не забываете моей просьбы^{925}. Спасибо вам еще и еще раз. Ежели бог поможет мне до мая месяца кончить дела с цензурой, то я насыплю полный карман денег да и махну через Москву прямо на Михайлову гору. Хорошо, очень хорошо, если бы так было, как предполагаю. Да уж будь что будет, а я хотя и без денег, а все же притащусь к вам этим летом, да если бог и вы поможете, то, может, и женюсь. Если удастся, будет очень хорошо. Страх осточертела уже мне холостая жизнь. На этот раз посылаю вам свой портрет, только вы его не показывайте моей невесте, а то испугается. Оставайтесь здоровы, пусть вам бог поможет во всем добром. Иногда вспоминайте искреннего вашего

Т. Шевченка.

Передайте моей будущей молодой княгине эту небольшую и не свадебную песенку[18]Далее — стихотворение «Мне б сапожки, я бы тоже…» — см. 2-й том.…

Вот вам и другая небольшая[19]Далее — стихотворение «Кабы мне монисто, родная…» — см. 2-й том.…

Поздравляю вас с праздником святой пасхи!

Фотограф сбрехал — не принес мне портрета. В следующий раз пришлю. А сей раз скажите ей, что я лысый и что усы у меня седые, — она, бедняга, и так испугается.

А буде ваша милость станете писать мне, напишите все и подробно и адресуйте в С.-Петербург, в Академию Художеств такому-то, то-есть мне.

135. В совет Академии художеств

— 16 апреля^{926}

ПРОШЕНИЕ

Получив звание художника в 1844 году^{927}, с того времени я постоянно занимаюсь гравированием на меди. Представляя на благоусмотрение Совета две гравюры моей работы — одну с картины Рембрандта, изображающую притчу о виноградаре и делателях, другую с картины Соколова «Приятели», — покорнейше прошу Совет Императорской Академии Художеств удостоить меня звания академика^{928}, если мои работы будут признаны удовлетворительными, или же дать мне программу для получения сего звания.

Художник Тарас Шевченко

1859 года, апреля, 16 дня [Петербург].

136. В. М. Лазаревскому

— апрель *^{929}

Шлю вам две Блудницы ^{930}, обе недоработанные. В гости к вам не приеду, нельзя, некогда баклуши бить, надо немного полежать. Вы говорили, что у вас есть какое-то зеленое густое растение вроде хмеля или винограда. Вручите его вручителю Блудниц, а я — не блудный — скажу вам спасибо.

А хмель-таки хмелем.

На обороте: Превысокоблагородному Василию Матвеевичу Лазаревскому.

137. В правление Академии художеств

— 5 мая^{931}

ПРОШЕНИЕ

Покорнейше прошу Правление Императорской Академии Художеств выдать мне вид на проезд^{932} в губернии: Киевскую, Черниговскую и Полтавскую сроком на пять месяцев для поправления здоровья и рисования этюдов с натуры.

Художник Т. Шевченко 1859 года, мая, 5 дня [Петербург].

138. М. В. Максимовичу

— 10 мая *^{933}

Воистину Христос воскресе!

Мой милый, мой единый друже! Спасибо вам, мое серденько, за ваше искреннее, ласковое письмо. В тот же день, как получил его, я принялся хлопотать о паспорте, но и до сих пор еще не знаю, дадут мне его или нет. Сперва в столицу не пускали, а теперь из этой вонючей столицы не выпускают. До каких пор они будут издеваться надо мной? Я не знаю, что мне делать, с чего начать? Убежать разве тихонько к вам да жениться у вас и спрятаться. Кажется, я так и сделаю. До 15 мая буду ждать паспорт, а там будь что будет. А покамест посылаю вам свой портрет, только, будьте добры, не показывайте портрета дивчатам, а то они испугаются, подумают, что я гайдамацкий батько, и ни одна и замуж не пойдет за такого сорви-голову. А тем временем одной, самой лучшей, скажите тихонько, чтоб о полотенце позаботилась да чтоб на своем огороде гарбузов не сажала^{934}. Впрочем, у других возьмет, ежели на своем не посадит. Лучше б такие соседи с ней не знались!

Оставайтесь здоровы, мой милый, мой единый друже. В мае или в июне увидимся, а покамест где заметите, что гарбузы посажены, так с корнем их и вырывайте.

Искренний ваш Т. Шевченко

139. Марку Вовчку (М.А. Маркович)

— 25 мая *^{935}

Спасибо тебе, моя дочка милая^{936}, моя единая, что ты меня хоть в Дрездене вспомнила. Я еще и до сих пор тут, не пускают домой. Печатать не дают. Не знаю, что и делать. Не повеситься ли? Нет, не повешусь, а убегу на Украину, женюсь и вернусь, будто умытый, в столицу. Когда вы возвратитесь к нам? Если через год, очень было бы хорошо. С Кожанчиковым я виделся позавчера, и он мне ничего не сказал про «Ледащицу»^{937}. Серденько мое, не посылайте пока ничего этим книжникам, пока беда вас не заставит. Потому что они не видят, а носом чуют нашу нужду, а впрочем, поступайте, как сами знаете. Осенью будет у нас свой журнал^{938}под редакцией Белозерского и Макарова. Подождите немного. А покамест пусть вам бог помогает во всем добром. Трижды целую вас и вашего Богдася. Аминь.

Т. Шевченко

Найдете время, пишите мне через Каменецкого^{939}; он будет знать, где я нахожусь.

140. М. М. Лазаревскому

— 10 июля *^{940}

Спасибо тебе за твое письмо и за письмо Марии Александровны^{941}. Я вот думаю ехать в Гирявку, хорошо было, если бы и ты туда хоть в половине августа приехал, а раньше приедешь, еще лучше, еще лучше. А покамест пошли мое коротенькое письмо^{942} Марии Александровне. Да чтобы не напрасно немцы бумагу возили, напиши ты [Марии Александровне] на другой чистой стороне, она, я знаю, будет очень, очень рада.

Хорошо было, если бы ты увиделся с Кожанчиковым и расспросил его об этой проклятой цензуре. Увидишь Костомарова, поцелуй его за меня, Каменецкого тоже, а Александру Ивановну даже трижды. Оставайся здоров, пусть тебе бог помогает во всем добром.

Т. Шевченко В Академии ли граф Ф[едор] Щетрович], или нет?

141. М. В. и М. А. Максимовичам

— 22 июля *^{943}

Мои единые други! Я очутился в Мошнах^{944}, а почему я тут очутился, об этом скажу вам при свидании, а на сей раз вручителю сего вручите мои вещи, и деньги, и сорочку, если сшита, и брыль. Может, я еще заеду к вам, когда буду возвращаться в Петербург, а может, и нет. Я еще и сам хорошо не знаю. Оставайтесь здоровы! Пусть вам бог помогает во всем добром. В будущем году, может, буду вашим соседом, а пока не забывайте искреннего вашего

Т. Шевченка.

А саквояж ваш я-таки немного помял. Извините!

На обороте: в Прохоровке. Ее превосходительству Марье Васильевне Максимович. Или Михайлу Александровичу Максимовичу.

142. М. В. и М А. Максимовичам

— 26 июля *^{945}

Други мои единые! По требованию начальства я завтра буду в Киеве^{946}. Хорошо бы сделали, если бы и вы направились в Киев. Помолились бы богу и заодно и со мной повидались, потому что на Михайловой горе, не знаю, скоро ли нам доведется увидеться? А тем временем пусть вам доброе снится. Не забывайте

Т. Шевченка.

1859, 26 июля, Мошны.

На обороте: Ее превосходительству Марии Васильевне Максимович, в Прохоровке.

143. Объяснение чиновнику особых поручений М. А. Андреевскому

— 6 августа^{947}

Из Петербурга приехал я в Киевскую губернию с целью повидаться с родственниками и приобрести небольшой кусок земли, где бы можно было водвориться на постоянное жительство. Когда нашел я желаемое место между городом Каневом и селом Пекари, в имении помещика Парчевского, то, взявши у управляющего имением его Вольского в местечке Межиричи землемера, отправился туда, чтобы отмерять землю, сколько надобно. Это случилось между 10-м и 13-м числом июня. Землемер, взявши с собою двух рабочих, имена коих упомнил, приехал на место, но не успел он кончить измерения, как приехал к нам брат управляющего и привез с собою родственника землемера, какого-то Козловского в фраке и белых перчатках. Увидев такого франта между гор и лесу, я невольно захохотал и долго еще продолжал подсмеиваться над ним; заметив же, что он не умеет отвечать на шутку шуткою, я попросил у него извинения и, окончивши работу, пригласил его закусить под липу. Здесь же находились и два рабочих и, вероятно, слышали наш разговор, но сколько они его понимали, не знаю, потому что мы разговаривали по-польски, рабочие эти из села Пекарей, крестьяне помещика Парчевского. Во время завтрака г. Козловский завел со мною какой-то богословский разговор на польском языке; чтобы прекратить этот разговор, я ему сказал по-русски, что теология без живого бога не в состоянии создать даже этого липового листка, и при этом вырвал листок с липы и показал ему. Козловский замолчал, минут несколько спустя он обратился ко мне с вопросом на русском языке: как я думаю о матери Иисуса Христа? Подобный вопрос меня смутил и, не зная, как ответить ему на него, я в свою очередь его спросил, что он сам думает о пречистой деве? Он так долго искал ответа, что я, не дождавшись его, в нетерпении сказал: перед матерью, родившею нам спасителя, который пострадал и умер за нас на кресте, мы все должны как истинные христиане благоговеть, иначе, если бы она не родила его, она была бы обыкновенная женщина.

На другой день выехал я из местечка Межиричи в Городищенский завод господ Яхненка и Симиренка. Прогостивши у них сутки, поехал я в местечко Корсунь и в село Кирилловку, Звенигородского уезда, для свидания с моими братьями, оттуда возвратился я опять в местечко Межиричи, чтобы лично условиться с помещиком Парчевским о покупке земли, но, не дождавшись его, выехал из оного местечка в село Пекари, а оттуда, переправившись через Днепр, пошел я в село Прохоровку, Полтавской губернии, к бывшему профессору и ректору университета св. Владимира господину Максимовичу; не дошедши несколько шагов до его саду, меня догнал становой пристав с местечка Мошны, Киевской губернии, с несколькими десятниками и тысяцким и, арестовав меня, привез в оное местечко, не объяснивши причины, по какому праву он это сделал. На другой день поутру в квартире станового увиделся я с черкасским исправником и жандармским офицером, которые мне сказали, что будто бы я в местечке Межиричи в нетрезвом виде богохульствовал, — при этом находились тут же и еще каких-то два чиновника. Меня это так изумило и рассмешило, что я не нашел нужным объясняться с ними, когда же жандармский офицер сказал, что он донесет об этом киевскому генерал-губернатору, то я тут же просил его взять меня с собою в Киев, так как он в тот же день отправлялся туда, в чем он мне отказал, якобы за неимением места в экипаже. На другой день, то есть 18-го июля, был я препровожден в город Черкассы, где несколько дней просил господина исправника, чтобы он отпустил меня на честное слово в Киев, но он отказал мне в моей просьбе. Тогда я написал письмо к вышеупомянутому жандармскому офицеру Кржижицкому, в котором изложил все, что и теперь излагаю, предположив, что он покажет мое письмо его сиятельству генерал-губернатору, князю Васильчикову. Исправник же, получив предписание киевского гражданского губернатора, отправил меня с сотским в Киев. Не уверяю, но предполагаю, что вся эта история произошла вследствие бессильного мщения г. Козловского. Если не будет принято во внимание мое показание, то прошу, в удостоверение справедливости сказанного мною здесь, сделать строгое расследование.

Академик Т. Шевченко

К сему присовокупляю, что брат управляющего Вольского и землемер были тут же, но в разговоре не участвовали. Имени землемера не припомню, не знаю также чиновника, но он или просто шляхтич, фамилия его Хилинский, а лет ему будет за пятьдесят.

Академик Т. Шевченко

Объяснение отобрал коллежский советник Андреевский.

144. В. Г. Шевченко^{948}

— 20 августа *^{949}

14 августа вырвался я из этого святого Киева и скачу сейчас без оглядки в Петербург. А проезжая Пирятинский уезд, я прослышал, что в кочубеевских имениях ничего доброго не имелось и не будет иметься. Тот Ракович, о котором я писал тебе, посадил в Згуровке своего приятеля, какого-то пьяницу и взяточника Браньковича. Сейчас он только приступает к управлению имением. Ну его, этого Кочубея! Договаривайся с евреем, о котором ты говорил мне, — лучше будет.

Вышло ли у тебя что-нибудь с Вольским? Если нет, действуй по своему разумению и как бог тебе поможет, потому что мне днем и ночью снится та благодатная земля над Днепром, которую мы с тобой осматривали.

Не удивляйся, что я так мало пишу тебе. Некогда. Сегодня отправляюсь в Конотоп. Напиши мне в Петербург по адресу, который есть у тебя. А покамест целую тебя, сестру и ваших деточек. Оставайся здоров.

Искренний брат твой Т. Шевченко

145. В. Г. Шевченко

— 10 сентября *^{950}

7 сентября утром приехал я в Петербург и прочитал твое письмо у М. М. Лазаревского, Пишешь, что тебя не было дома, что ты хлопцев возил в Херсон. Хорошо сделал еси! Да только определил ли ты их в училище торгового мореплавания? Если определил, то молись богу и ложись спать: из хлопцев люди будут… только надо спать одним глазом.

Пишешь, что виделся с Парчевским; и я с ним виделся в Черкассах. Он и мне говорил то же, что и тебе; пусть делает, как знает. А ты, мой родной брате, поступи по своему разумению и как тебе бог поможет. Продать эту землю он не имеет права, а сдать в аренду на 25 лет имеет право — с согласия опеки. Если бы ты: увиделся с Вольским да поговорил с ним хорошо и условился. Впрочем, делай по своему разумению и возможностям, только сделай, потому что мне все снится Днепр и темный лес под горой. Арендуй на свое имя. На этот случай я оставил письмо Вольскому и лист-гербовой бумаги в 90 коп. На будущей неделе у меня будут деньги, так что, если понадобятся, я сейчас же пошлю тебе. Хорошо было, если б Иосип или Микита взялись за постройку: приятней бы деньги платить! Вот если б ты увиделся с ними. А увидишь Дзендзеновского, Липомана и Грудзинского и его старую мать, поцелуй их всех за меня.

Получил ли ты мое письмо из Прилук?

Пришли мне маленькую книжку^{951} и листочки из нее хоть перепиши; мне разрешили печатать^{952}, и потому книжка эта теперь мне нужна. Посылаю Рузе^{953} не всеобщую историю, а Робинзона Крузо: для языка это будет лучше. Историю пришлю в следующем году или сам привезу.

Сестру, тебя и всех деточек ваших трижды целую. Оставайся здоров.

Пусть тебе бог помогает во всем добром.

Брат Т. Шевченко

146. В.В. Тарновскому (младшему)^{954}

— 28 сентября

^{955}

Милый мой Василь Васильевич! Если бы не встретились вы мне^{956} или я к вам не заехал, пришлось бы мне в Москве застрять без денег. А теперь, спасибо вам и моей неплохой судьбе, теперь я в Петербурге будто у себя дома. Вчера виделся я с вашим отцом и матерью и с моей кумасей. Вы их еще не скоро увидите дома. Посылаю вам с братом вашим письмо это и по четыре экземпляра^{957} своей работы, а один — милому маленькому Горлененочку. Перешлите ему, будьте добры. Да напишите, чтоб он не забывал обещания. Увидите Иванышева и Селина^{958}, поцелуйте их за меня.

Пусть вам бог помогает во всем добром.

Искренний ваш Т. Шевченко

1859, сентября, 28 [Петербург].

147. И. М. Сошенко^{959}

— 9 октября *^{960}

Посылаю тебе, мой искренний друже, кое-что из моих никудышных работ^{961}. А милой панночке Ганнусе^{962}, вместо мазурок Шопена — наши песни. Пусть играет да поет и не советуется с панной Валентиной, та ее доброму не научит.

Напиши мне свой адрес и напиши, как зовут пана и пани Крисковских и как зовут Чалого и Чалиху^{963}. Андреевскому сам занеси рисунок^{964} и хорошенько поклонись ему от меня.

Не забывай искреннего твоего друга Т. Шевченка.

Адрес: в С.-Петербург. На Большой Морской, в доме графа Уварова. Его высокоблагородию Михайлу Матвеевичу Лазаревскому.

148. М. А. и М. В. Максимовичам

— 9 октября *^{965}

Мои милые, мои единые други, и до сих пор ли вы еще на Михайловой горе, гуляя, смотрите на заднепровские горы? Благо вам, мои единые други! Я уже второй месяц гнию в петербургском болоте и только сегодня урвал несколько минут, чтоб написать вам только то что я жив и здоров. До 16 августа я поджидал вас в Киеве, а потом как махнул, так через неделю и дома очутился. А теперь сижу, работаю и вспоминаю сукиного сына черкасского исправника Табачникова, а иногда мошнянских панночек. Чтоб им женихи снились.

Будущим летом, если бог поможет и увидимся, так расскажу вам подробно все, что делали со мной в Киеве, а теперь некогда.

Пишите мне, буде ваша милость, так: в С.-Петербург, на Большой Морской, в доме графа Уварова, Михайлу Матвеевичу Лазаревскому.

Будьте здоровы и веселы, поклонитесь низко от меня старым Деркачам^{966} и заднепровским горам.

Не забывайте искреннего вашего друга Т. Шевченка.

149. Н.В. Тарновской

— 22 октября *^{967}

Кумасю, сердце мое! Вечером я буду у Карташевских. Еще на прошлой неделе обещано. Когда будет время, прийду обедать, и поговорим. А покамест, приймите, мое серденько, моя единая кумасю, этот никудышный рисунок на память о 8-м октября 1859 года. Оставайтесь здоровы!

Кум, друг и брат ваш искренний Т. Шевченко

22 октября, 1859, [Петербург].

150. В. Г. Шевченко^{968}

— 2 ноября *

Еще позавчера передали мне твое и Присино письмо, а я только сегодня взялся отвечать. Из-за лежания, видишь, некогда и посидеть. Плохое ты пишешь о моем деле. Вольский, я знаю, добрый и искренний человек, да сделает ли он что-нибудь в этом случае? Вот что! Я пишу ему, а ты, пожалуйста, перешли или сам, будет время, передай ему письмо мое. Пусть он тебе прямо скажет: выйдет из этого что-нибудь или нет? Пока же каша сварится, будем масло добывать. У меня мысль вот такая, а как ты скажешь: покамест купить бы у Вольского лесу 40 дубов, срубить, да и пусть себе сохнут, а сложить их можно возле Пекарей на Роси, на еврейской лесной пристани и лесопилке. Как ты думаешь, — хорошо ли это будет? Если хорошо, так скоренько напиши мне, а я сейчас же и деньги вышлю. Так или иначе, а на чем-нибудь надо остановиться. В Петербурге я не усижу, он меня задушит. Тоска такая, что пусть бог хранит от нее всякого и крещеного и не крещеного. Никто еще не приходил с нагайкой Ха-риту сватать^{969}? Если нет, спроси у нее потихоньку, не пошла ли бы она за меня? Или пусть сестра спросит — это женское дело. Воспитанные, да неученые панночки у меня в зубах навязли. Грош им цена!.. да и только!

А тем временем прошу твоего искреннего братского совета — и прежде так было, а теперь уж чересчур тяжело стало в одиночестве? Если б не работа, я б давно с ума сошел, хотя сам не знаю, для кого и для чего работаю. Слава мне не помогает, и мне кажется, если не заведу своего гнезда, так она меня и второй раз погонит Макаровых телят пасти… Харитина мне очень, очень понравилась. Посоветуйся со своей женой, а с моей сестрою, и дайте мне совет. А покамест пусть вам бог помогает во всем добром. Искренний твой друг и брат

Т. Шевченко

Напиши Присе: будет хорошо учиться и не будет шалить, — я ей еще получше подарок пришлю.

Насчет той книжки ты сказал правду^{970}, спасибо тебе!

Еще вот что: может, Харита скажет, что она бедная, сирота, наймичка, а я богатый и гордый, так ты скажи ей, что у меня многого нет, порой даже чистой рубашки, а что гордость и чванство я еще от моей матери получил, от мужички, от бесталанной крепостной.

Так или иначе, а я должен жениться, нето проклятая тоска сживет меня со света. Ярина обещала сестре найти мне дивчину в Кирилловке, да кого же она найдет? А Харитина сама нашлась. Научи же ее и вразуми, скажи, что несчастной со мной не будет.

Максимович в Прохоровке уступает мне такой же участок, как и у Парчевского, только не у Днепра, вот беда! Днепр виден, но издали, а мне чтобы он у самого порога был. Нет уж, пусть Вольский хоть расшибется, а мне свою дружбу докажет. А насчет дубового леса сделай так, как сам лучше придумаешь. Низко кланяюсь сестре и трижды целую Йосипка.

151. П. Ф. Семеренко^{971}

— 26 ноября^{972}

Милостивый государь Платон Федорович.

Сегодня получил я мои сочинения из Цензурного комитета, сильно пострадавшие от долговременной пытки. Пострадавшие так, что издатель соглашается их напечатать на условии, на которое я не могу и не должен согласиться. Ваше благородное предложение приму я теперь как благодеяние с глубочайшей благодарностию. Издание будет стоить 1 100 рублей. Если вы согласитесь получить ваши деньги экземплярами книги, для меня это будет легче. Если же деньгами, то я не обещаюсь вам уплатить ближе году с десятым процентом. Делайте как вам бог на мысль положит. Книга, выйдет на типографии к Новому году.

Я слышал, что здоровье Кондрата Михайловича после его путешествия значительно восстановилось. Дай бог. Свидетельствую ему мое глубочайшее уважение. Поклонитеся от меня Федору Степановичу, Настасий Михайловне и трижды Татьяне Ивановне. У вас теперь в самом разгаре сахарное дело, и если не будете иметь время написать мне, то поручите это дело Алексею Ивановичу. Примите мое глубокое почтение.

Ваш покорный слуга Т. Шевченко

Мой адрес: С.-Петербург, на Большой Морской улице, дом графа Уварова. Его высокоблагородию» Михайлу Матвеевичу Лазаревскому.

152. А. И. Хропалю^{973}

— 26 ноября *^{974}

Искренне чтимый и многоуважаемый Алексей Иванович! Я в затруднительном положении: сегодня цензура выпустила из своих когтей мои бесталанные Думы, да так проклятая почистила, что я едва узнал своих деточек, а издатель, кацапская душа, половины не дает того, что я прошу и что к тому же мне нужно. С таким-то моим горем к вам с Платоном Федоровичем и обращаюсь: вышлите мне, пожалуйста, 1 100 рублей, а я вам с великой благодарностью пришлю к Новому году экземпляров книги на такую сумму или через год деньги с небольшим процентом. Сделайте, как знаете и как вам бог на ум положит. Трижды поклонитесь от меня Кондрату Михайловичу, Федору Степановичу, и всем, и всем! Титаривну же трижды поцелуйте^{975} за меня, пусть здоровой растет и счастливой будет! Оставайтесь здоровы! Пусть вам бог помогает во всем добром! Не забывайте искреннего вашего

Т. Шевченка.

Р. S. Увидите Табачникова — заплюйте ему всю его собачью морду. Удивляюсь, как такую подлую, гнусную тварь земля носит. В другой раз я вам напишу, что он хотел со мной сделать.

153. В. Г. Шевченко

— 7 декабря *^{976}

Не было у кумы и запаски, ан, глядь, кума в плахте разгуливает. Вот так и с твоими письмами получилось. Вчера одно, а сегодня второе. Спасибо тебе, мой родной брате! мой друже единый! за твои заботы. Вольский мне пишет, что сейчас сделать ничего нельзя. Черт его дери, этого торгаша Парчевского, может, тот клочок от нас и не уйдет, а покамест торгуйся, как можешь, с Понятовским через старого эконома. В Киеве у меня нет никого, кто бы хорошо знал Понятовского: поищу, не найдется ли здесь. Богатых всюду знают. Еще вот что: напиши, много ли там земли в этой Забаре? Какая она? Можно ли будет сад развести, да еще чтоб сердитый Днепр не повредил. Расспроси хорошенько. Чижову я завтра сам напишу^{977} или попрошу его большого приятеля Галагана. Ему он откровеннее скажет, чем мне.

Теперь о Харите. Твой совет хорош, спасибо тебе. Ты одно забыл, а это знаешь: я по плоти и духу сын и родной брат нашего бесталанного народа, да и как же соединиться с собачьей панской кровью. И, кроме того, что эта панночка воспитанная будет делать в моей мужицкой хате? От тоски пропадет, да и мой укоротит недолгий век. Так то, брате мой! Друже мой единый!

Харита мне понравилась, хотя я ее и мельком видел. Пусть еще сестра Ярина поглядит на нее и что скажет, так и будет. Мать, всюду мать. Если умная и сердечная, так и дети у нее выйдут в люди, даже под тыном; а если и воспитанная, да глупая и без сердца, так и дети вырастут лодырями в шинке.

У тебя, кажется, откармливается кабан. Я видел как Харита ему есть носила, ты, должно быть, заколешь его к святкам, так пришли мне по почте 20 фунтов-колбас, потому что я лучше трижды в немца постригусь и все филипповки буду мясо есть, чем немецкой колбасой стану разговляться. Да чтобы колбасы были такие, как мы с тобой ели на меду у Гната Бондаренка, под яблоней сидя. Не забудь только. На это доброе дело посылаю тебе 20 рублей; остальные отдай сестре Ярине.

К Новому году выйдут печатные мои сочинения (не все). Я через тебя пошлю четыре книги Алексею Ивановичу Хропалю, тогда он тебе и скажет, как и что делать, а до того времени и я ему напишу.

Еще вот что: спасибо тебе, что хочешь посоветоваться с сестрою Яриною и зовешь ее на смотрины. Кого же она увидит? Ту, которую я видел: Хариту и больше никого. А если б твоя жена, а моя сестра, сказала слово — вот это было бы кстати. Попроси ее, пусть скажет, пусть посоветует.

И покамест да пошлет бог доброе здоровье и жене и деточкам твоим. Оставайся здоров да быстрей пиши мне, твоему искреннему другу и брату

Т. Шевченку.

О воле для крестьян я расспрашивал, — никто ничего не знает, когда и как это будет.

А лесу — дуба и ясеня — надо приобрести и рубить, — пусть лежит и сохнет покамест.

154. А. Д. Оболонскому^{978}

— между сентябрем 1859 и 1 августа 1860^{979}

Милостивый государь Александр Демьянович! Стихотворения, которые вам нравятся, выпишите из прилагаемой рукописи; я не имею времени. Рукопись оставьте у себя до будущей субботы. Ваш покорный слуга

Т. Шевченко

Предложите перевести Курочкину то, что вы найдете удобопереводимым.