Рука Билла метнулась внутрь пиджака, и почти в тот же момент «уэбли» 45-го калибра был нацелен на дверь.
— Entrez![87]Войдите! (фр.) — отозвался Дюрок, прочистив горло.
Но это оказался всего лишь Г. М. Сразу расслабившись, Билл спрятал револьвер в кобуру. Но присутствие Г. М. могло пролить бальзам на ураган, а могло опрокидывать стулья, даже если он не приближался к ним. Судя по его настроению, более вероятным был последний вариант.
— Новые неприятности, — проворчал он.
Полковник Дюрок вцепился в свои короткие седые волосы.
Халат, усы, борода, пятна от орехового масла и зеленая феска пророка Хасана эль-Мулика исчезли. Прихватив у портного старомодную черчиллианскую[88]Черчилль, сэр Уинстон (1874–1965) — британский государственный деятель, премьер-министр в 1940–1945 и 1951–1955 гг. шляпу-котелок, Г. М. нахлобучил ее и отказался снимать. Черный костюм из шерсти альпаки подходил если не ему, то случаю. В уголке рта торчала незажженная сигара.
Протиснувшись боком в дверь, Г. М. приветствовал Билла, сразу заметил кобуру, закрыл дверь и опустился в кресло.
— Нет, — продолжал он, подняв руку. — Я не собираюсь рассказывать вам, в чем состоят эти неприятности. Вы узнаете это через пять минут, и к тому же я не уверен, что дела так плохи, как вы думаете. — Его лицо приняло мученическое выражение. — Но едва ли у кого-нибудь бывал такой утомительный день, как у меня…
Полковник выпрямился.
— Это у вас был утомительный день? Ха-ха! Как насчет папы Дюрока? — Ему в голову пришла ужасная мысль. — Надеюсь, вы прибыли не в этом портшезе?
— Сынок, я и шагу сделать не могу без него в этом чокнутом городе! Он внизу.
— Избавьтесь от него. Сегодня вечером вы не сможете им воспользоваться — это говорю вам я.
Не ответив, Г. М. упрямо выпятил подбородок.
— Все утро, — продолжал полковник Дюрок, — меня бросало в жар и холод из-за ваших блужданий по городу в этом чертовом портшезе. Позже я услышал о вашем маскараде, который меня бы не обманул…
— Но разве он не одурачил всех? — не без оснований возразил Г. М. — Даже девица Холмс сказала, что не узнала бы меня, если бы у меня во рту не торчала сигара. Утром я едва не остался с носом, так как все магазины и офисы — во всяком случае, европейские — закрылись с полудня до четырех. Господи, что за манера вести дела! Вы, ребята… Погодите! Как вы себя называете? Танжерианцы?
— Нет-нет, — ответил полковник Дюрок. — Танжерины.[89]Tangerine — мандарин (англ.).
Г. М. посмотрел на него поверх очков, потом закрыл один глаз, став похожим на утенка Доналда,[90]Утенок Доналд — персонаж мультфильмов Уолта Диснея. слушающего историю о Деде Морозе.
— Нет, pas de blague![91]Кроме шуток (фр.). Это правда, как может подтвердить Билл, мы танжерины!
— Ну, — промолвил Г. М., — об этом я не собираюсь рассказывать в Англии. Иначе министерство торговли начнет импортировать вас по три пенса за штуку.
— Мы…
— Угу. Теперь знаю. Но перестаньте прерывать меня, черт побери!
— Прерывать вас? — переспросил полковник Дюрок странным тоном, какой иногда можно было услышать от старшего инспектора Мастерса.
— Да! Как я говорил, в Казбе, до и после полудня, я был в наилучшей форме. Именно там…
— Сэр Генри! — Полковник отвесил поклон, стараясь говорить официально и почтительно. — За ваши выводы относительно Железного Сундука, а также исчезновения людей и вещей я лично, мой департамент полиции и само правительство Танжера приносит вам глубочайшую благодарность.
Великий человек вынул изо рта сигару, чтобы скромно кашлянуть.
— Но как вы могли обмануть арабов? — настаивал полковник. — Возможно, вы знаете несколько приветствий. Ведь человек привередливый, услышав ваш подлинный лексикон, может упасть в обморок. Вы не в состоянии говорить на их языке!
— Ох, сынок, — печально произнес Г. М. — Это было легче всего. Понимаете, я читал и изучал Коран — правда, по-английски. А по какой-то странной причине, — он постучал себя по голове, — все, что попадает в этот котелок, застревает там навсегда.
— Но язык…
— Погодите! Я приобрел отличный маскарадный комплект в магазине костюмов рядом с «Бернштейном и компанией». Он включал великолепный халат, который я не менял, пока не купил еще один у торговца коврами Али.
Взгляд его маленьких глаз стал резким, но полковник Дюрок ничего не сказал.
— Поэтому, когда я странствовал в моем портшезе, просто собирая информацию, то не нуждался в арабском языке, если не считать фразы: «Мир вашему дому». Потом я начинал говорить на не слишком совершенном английском или французском, который они понимали. Я объяснял, что собираюсь проповедовать в странах неверных…
— Но…
— Каждый раз, когда я затрагивал тему греха, которая популярна везде, я называл страницу Корана. Их глаза делались как тарелки. Понимаете, большинство арабов… мне следовало сказать «мавров» — это правильнее… Большинство арабов не умеет читать. Им приходится разыскивать образованного человека, чтобы прочитать газету на собственном языке. Но они много знают об учении старика Мухаммеда, и когда слышали, как я цитирую Коран, то всякие сомнения, если они у них были, исчезали полностью. Когда я видел, как они спешат принести мне еду, кофе или мятный чай, то понимал, что внимание публики мне обеспечено.
— Знаете, — серьезно заметил Билл Бентли, стоя спиной к дверце гардероба, — вы хитрый старый свин.
— Спасибо, сынок, — отозвался польщенный Г. М.
— Ба! — усмехнулся полковник. — Значит, это была чистая случайность, что вы набрели в Казбе на этого «хитрого маленького типа», как вы назвали Али?
— Случайность? — Г. М. покраснел от негодования. — Это была рутинная полицейская работа. Я слонялся вокруг, как обычный коп…
— Слоняются слоны! — фыркнул Дюрок. — Вы не умеете говорить на собственном языке.
— Но с Али вышло немного по-другому, — продолжал Г. М. — Я уже намекал на это сегодня Альваресу и Морин Холмс. Я знал, что он родственная душа…
— Un-quoi?[92]Кто? (фр.)
— Родственная душа. Я всегда их чую. Конечно, он думал, что я, по крайней мере внешне, тот, за кого себя выдаю. Я поливал его цитатами из Корана, как душем. Но мы оба знали, что каждый из нас ловкий мошенник. Когда он пропищал, как летучая мышь: «В Танжере можно купить все», и промурлыкал, как кот: «За хорошую цену», я решил испытать его. Я спросил, может ли он достать мне фальшивый паспорт. Это было так легко, что прохвост только усмехнулся. Тогда я осведомился насчет хорошего револьвера. Он спросил, подойдет ли мне «кольт-бэнкер» специальной модели 38-го калибра с набором патронов «за хорошую цену».
— Но это же пистолет, который использовал Колльер, когда изображал Железного Сундука во время попытки ограбления «Бернштейна и компании»! — воскликнул полковник Дюрок.
— Угу. Вы бы не почувствовали, что Колльер где-то близко?
— Eh bien, alors?[93]Ну а потом? (фр.)
— Eh bien. — Старый маэстро скорчил свирепую гримасу. — Я спросил Али, может ли он достать взрывчатку, вроде динамита или тринитротолуола. Это почти загнало его в угол. Но такого хитреца смутить нелегко. Он отошел посовещаться, так как, по его словам, недавно на это был заказ — как будто речь шла о микстуре от кашля, — а вернувшись, сказал: «Через два-три дня. За хорошую цену». — Внезапно Г. М. сердито уставился поверх очков на Билла: — Что в этом такого странного, сынок?
— Помимо прочего, — отозвался Билл, — не счел ли он ваши запросы необычными для святого человека?
— Ох, сынок, он знал, что я мошенник! Иначе мы бы не могли так подружиться, пить мятный чай или… Погодите! — Г. М. прервал себя, словно надавив на тормоз автомобиля. — У меня подскочило давление! — добавил он трагическим тоном. — Вероятно, я умру после всех усилий, которые предпринял с целью помочь вам двоим. Но кое-что я хотел бы выяснить!
— Ну конечно, дорогой друг! — отозвался полковник Дюрок. — Что вас озадачивает?
— Штука под названием «кайф». Я слышал о ней у Али. Я даже слышал, как эта старая ведьма Щербацкая упоминала о вечеринках с «кайфом». Думаю, вы его курите. Но что это такое?
Полковник Дюрок тяжко вздохнул, а Билл усмехнулся.
— «Кайф», — терпеливо объяснил полковник, — это сорт табака вроде марихуаны, но более мягкий и не приводящий к угрожающим результатам. Арабы…
— Мавры! — поправил Г. М., строго тыча пальцем ему в лицо.
— Да-да, мавры. Вечно я забываю. Они благочестивые мусульмане и не пьют, а вместо этого курят «кайф». Повторяю: его первоначальный эффект очень приятный. Арабы и другие курильщики просто засыпают и видят приятные сны. Он никогда не приводит к безумию или другим дурным последствиям.
Г. М. огляделся вокруг, убеждаясь, что их не подслушивают.
— Слушайте, полковник! Не могли бы вы достать мне немного?
Полковник Дюрок казался слегка шокированным.
— Неужели вы хотите курить «кайф»?
— Почему бы и нет?
— Его продажа не является незаконной. Правда, любой может приобрести «кайф». Я знаю, что многие его курят. Но… это понижает престиж европейца.
— А кто здесь европеец? — прогремел Г. М. — Я англичанин, как этот парень и его жена.
— «Европеец» не в смысле национальности. Этот термин обозначает социальный престиж. То, что в Индии именуют… э-э…
— «Пукка сахиб», — подсказал Билл. — «Кайф» не так плох. Пола и я пробовали его. Мы пробуем все по одному разу и, если нам нравится, повторяем. Но у меня от него жутко болит голова, поэтому я предпочитаю виски.
— Так вы сделаете это или нет? — строго осведомился Г. М.
— Ну, если вы настаиваете, то, полагаю, вам нужен лучший сорт, — вздохнул полковник. — Постараюсь запомнить. «Кайф» для сэра Генри… А теперь перейдем к делу, сэр! — Он щелкнул пальцами перед носом Г. М. — Что еще вы можете рассказать?
Но настроение Г. М. изменилось. Надвинув на голову котелок, он откинулся на спинку кресла.
— Нет, — резко заявил он. — Я рассказал вам все, включая то, что сообщил по телефону. Что-то подсказывает мне, что вы получили другое сообщение, и моя информация насчет торговца коврами была верной. Если так, говорите!
Атмосфера в комнате отеля «Минзех» вновь стала напряженной. Билл Бентли поспешил к окну.
— Уже почти стемнело, сэр, — сказал он.
Пола в ванной не издавала ни звука.
Полковник Дюрок вторично повторил слово в слово сообщение исполняющего обязанности коменданта Переса. Тем временем Г. М. с трудом поднялся и зажег сигару. Снова сев среди ядовитого дыма, он слушал без единого комментария.
— Понятно, — сказал наконец Г. М. — Думаете, будет менее опасно, если… — Он сделал загадочную паузу, а полковник кивнул. Г. М. вновь задумался в облаке зловонного дыма. — Значит, вы возглавите рейд в квартиру 40-бис. Знаете, я сомневаюсь, что атака состоится, даже если грек поможет. — Он опять говорил загадками. — А учитывая болтовню этой ведьмы Щербацкой…
— Тогда что еще я могу сделать?
— Полагаю, ничего, — согласился Г. М. — Потому что вам нельзя упускать такой шанс. А кто возглавит группу в Казбе?
— Вы.
Г. М. со стоном закрыл глаза, но тут же открыл их.
— Слушайте, сынок! Эта Казба даже при дневном свете хуже лабиринта в Хэмптон-Корте в 1900 году.[94]Хэмптон-Корт — королевский дворец в Ричмонде, городе в графстве Суррей на юго-востоке Англии, неподалеку от Лондона, где в конце XVII в. был установлен лабиринт. Вечером мне, возможно, удалось бы провести туда несколько человек, но вывел бы их я по другую сторону Феса. Я не могу этого сделать, полковник! Вам нужно…
В дверь снова постучали, и Билл опять выхватил из кобуры пистолет. Но в комнату из коридора вошел Альварес.
Он был слегка бледен, но держался прямо. Стройную фигуру облегал отлично скроенный двубортный темно-серый костюм. У него был перевязан затылок, и доктора Макфейла хватил бы удар при виде туго натянутой поверх бинта шляпы.
Билл поспешил приветствовать его.
Они не стали обмениваться рукопожатиями, но о радости встречи свидетельствовало дружеское похлопывание по плечу.
— Я думал, ты в лечебнице, — пробормотал Билл уголком рта.
— Я сбежал, — так же тихо отозвался Альварес. — Должен был повидать старика. Поддержи меня, что бы я ни сказал.
— Ладно.
Полковник Дюрок, сидя в кресле с записной книжкой на коленях, разглядывал потолок, игнорируя вновь прибывшего.
Альварес подошел к нему.
— Согласно данному мною обещанию, сэр, — он бросил взгляд на Г. М., который яростно курил, — и моему желанию, я хочу принести извинения. Мое поведение вчера вечером, когда я напился, было настолько непростительным, что, если бы не ваше великодушное колебание, меня следовало бы сразу же уволить.
— Хррм! — проворчал полковник, все еще устремив ярко-голубые глаза в угол потолка.
— Что касается моего сегодняшнего поведения, то оно было еще хуже. — Строго говоря, это не являлось правдой, но для Дюрока, понимавшего, что он потерял голову и был не прав, это стало целительным бальзамом. — Я говорил и делал недопустимые вещи, и только… э-э… ваше великодушие позволило мне спасти лицо прошением об отставке. Думаю, сэр, это все.
— Никто не извинялся лучше! — заявил Билл, обращаясь к комнате в целом.
— Ah, zut![95]Ах, черт возьми! (фр.) — Полковник Дюрок вскочил с кресла, уронив на пол записную книжку. Несколько мгновений он стоял, краснолицый и смущенный, пока его не осенило вдохновение. — Давайте пойдем взять бокалы! — предложил он, стиснув одной рукой протянутую руку Альвареса, а другой указывая на телефон. — Нужно велеть шампанское!
— Не только, старина! Нужно «велеть» ужин, — возразил Г. М. на таком же английском языке. — «Шатобриан»[96]«Шатобриан» — ломтики филе с помидорами и соусом. с грибами…
— Ужин меня отвращает! — прервал полковник. — Мы не станем его есть. — Повернувшись к Альваресу, он достал из кармана сложенный лист бумаги, который мог быть только заявлением бывшего коменданта об отставке, порвал его на клочки и бросил их в воздух. — Вот так!
Альварес, поклонившись, попытался вернуть беседу на английском языке в более-менее нормальное русло:
— Прошу прощения, сэр, но я не знаю, следовало ли нам его рвать.
Дюрок сразу напрягся.
— Понимаете, сэр, я надеюсь убедить мисс Морин Холмс стать моей женой. Она может не захотеть оставаться в Танжере. Но если она согласится, на что я надеюсь, тогда пусть заявление останется порванным.
— Значит, вы женитесь на маленькой мадам Бентли? — просиял полковник. — Поздравляю, комендант…
— Эй, погодите! — запротестовал Билл.
— Совсем забыл! — воскликнул полковник. — Это другая леди, но тоже приятная! Я люблю ее! — Внезапно его лицо изменилось. — Комендант Альварес, почему вы здесь?
— Ну, сэр, я позвонил в центральный участок, и они любезно связали меня с Пересом…
Дюрок сверлил его проницательным взглядом.
— Почему вы пришли сюда? Что вам нужно?
— Я хочу командовать этой группой хотя бы только сегодня вечером. Я бы не стал ставить палки в колеса Пересу — он славный парень. Но я хочу руководить вашими друзьями. Я знаю каждый фут в Казбе. Знаю большую побеленную комнату в подвале дома торговца коврами и каждый вход туда. Короче говоря, я хочу принести вам Колльера на блюдечке.
Глаза Дюрока вновь прищурились под кустистыми бровями.
— Вы поймаете Колльера, но прежде хотите измолотить его вашими кулаками, не так ли?
— Да, сэр! — ответил Альварес. — Зная о нем то, что вы знаете теперь, можете ли вы меня за это упрекать?
— Пожалуй, нет. Ну, возможно, это лучше, чем изрешетить его автоматными пулями. Делайте как хотите. Вот вам моя рука и мое разрешение.
— Благодарю вас, сэр.
В этот момент дверь ванной открылась, и оттуда вышла Пола.
Хотя она не была тщеславной, но ожидала (или, по крайней мере, надеялась) произвести некоторое впечатление на мужчин.
Ее волосы были покрыты лаком и кончики подвиты; хорошенькое личико стало более ярким не без помощи небольшой порции косметики. Золотистое вечернее платье без рукавов и с низким вырезом, демонстрирующее бело-розовую кожу, доходило до пола, но при малейшем повороте юбка раздувалась, позволяя лицезреть золотые туфли на высоком каблуке.
Затем Пола увидела лица четверых мужчин, стоявших или сидевших неподвижно. Полковник Дюрок и Альварес вежливо, но неубедительно улыбались. Сэр Генри Мерривейл, бросив сигару в сторону камина, издал громкий стон.
Даже Билл, поколебавшись, уставился в пол. Испуг Полы сменился разочарованием, чреватым слезами.
— Вы… вам не нравится? — пролепетала она.
Билл поднял голову:
— Это великолепно, сокровище мое! Но…
Положив руки ей на плечи, он осторожно повел ее в ванную, где теперь было темно, и попытался закрыть ногой дверь, преуспев лишь отчасти, но это его не заботило. Он обнял Полу, и ее голова опустилась ему на плечо.
— Повторяю, ангел, — нежно заговорил Билл, — ты выглядишь чудесно! Я никогда не видел тебя такой прекрасной! Ты как красавица из пьес Бена Джонсона,[97]Джонсон, Бенджамин (1573–1637) — английский драматург, поэт и актер. как видение Елены Фаусту,[98]Речь идет об эпизоде из второй части «Фауста» И.В. Гёте, где Фауст встречается с Прекрасной Еленой — героиней греческих мифов о Троянской войне. как описание Поупом…[99]Поуп, Александер (1688–1744) — английский поэт.
Руки Полы обвились вокруг него, и он почувствовал, как она дрожит.
— Но это платье делает меня лучше и в моральном отношении! — Пола не обращала внимания на «уэбли» 45-го калибра, больно царапающий ее.
— Но, сокровище мое, ты не можешь идти в Казбу в туфлях на высоком каблуке и вечернем платье — даже если ты наденешь сверху пальто, тебя заметят с двадцати ярдов. — Билл ухватился за удобную возможность. — Почему ты вообще должна идти с нами?
— Потому что я люблю тебя, — сдавленным голосом ответила Пола.
— Это не аргумент! — Билл, поняв, что применяет неверную тактику, поспешно добавил: — Я имею в виду, это не причина, чтобы подвергать себя риску. Почему бы тебе не остаться здесь?
— Нет!
Билл приподнял ее голову и поцеловал так крепко, что оба едва не свалились в ванну. Сочетая ласки с потоком цитат, эпиграмм и похвал ее красоте, он почувствовал, что Пола обмякла и почти забыла о своем разочаровании по поводу платья.
Трое мужчин в комнате притворялись, что ничего не слышат. Полковник задумчиво смотрел в потолок. Альварес с блестящими глазами, очевидно, запоминал каждую фразу Билла, чтобы впоследствии использовать ее, обращаясь к Морин. Только Г. М., злой как черт, бурчал, что терпеть не может «тисканье», с которым ему приходится постоянно сталкиваться.
— Что значит «тисканье»? — шепнул полковник.
Но Альварес, как ни странно, тоже не был знаком с этим термином.
И тут Г. М., которому очень нравилась Пола, хотя он ни за что бы в этом не признался, произнес явную ложь. Он перевел «тисканье» кратким, хорошо известным словом, которым можно было описать занятие любовью в ultima Thule,[100]Дальняя Фула (лат.) — по верованиям древних, местность на Крайнем Севере, в переносном смысле — самая дальняя достижимая точка. но которое никак не соответствовало этому куда более мягкому термину. Глаза Дюрока и Альвареса округлились.
— Cre nom![101]Черт возьми! (фр.) — не без почтения прошептал полковник.
Вскоре Пола вышла из полуоткрытой ванной, поправляя волосы. К ее чести, она ни на кого не бросила сердитый взгляд, а, напротив, искренне улыбалась и даже напевала, подбирая слаксы, джемпер, сандалии и легкое пальто, после чего вновь скрылась в ванной.
Билл, выйдя следом, выглядел виновным, как персонаж Ньюгейтского календаря.[102]Ньюгейтский календарь — в Англии XVIII–XIX вв. периодическое издание со сведениями о преступниках.
— Еще полминуты, и она… э-э… оденется как надо, — пробормотал он.
Альварес исподтишка хлопнул его по спине. Но настроение полковника Дюрока вновь изменилось к худшему.
— Еще полминуты, еще полминуты, — огрызнулся он, словно начиная декламировать стихи о Легкой бригаде.[103]Стихотворение Альфреда Теннисона (1809–1892) «Атака легкой бригады», посвященное одному из эпизодов Крымской войны, начинается словами: «Еще пол-лиги, еще пол-лиги…» Подойдя к окну, он выглянул наружу. — Уже совсем темно, и мы теряем время! Если Колльер уже сбежал…
И тут зазвонил телефон.
Находясь рядом со столиком у изголовья кровати, полковник схватил трубку.
— Алло! Перес?.. Что-что? Нет-нет, он здесь! — Дюрок протянул трубку Альваресу.
— Морин! — воскликнул Альварес. — Я не думал, что это возможно! Она в лечебнице, в отдельной палате, под действием успокоительного, но, слава богу, вне опасности… Спасибо, сэр… Да?
— Это вы, Альварес? — осведомился голос по-английски.
— Да. Кто говорит?
— Марк Хэммонд, — ответил голос. — Я подумал о том, что говорил вам сегодня о Колльере как о боксере, и сам просмотрел его «послужной список». В полицейском участке сказали, что вы, вероятно, в «Минзехе». Вас это по-прежнему интересует?
— Еще как!
Голос Хэммонда, хотя и не громкий, был настолько четким, что все в комнате слышали каждое слово.
— Я говорил вам, что он уже далеко не в лучшей форме, — продолжал Хэммонд. — Но кое-что я забыл. По моей информации, он годами не надевал перчатки. Понимаете?
— Да.
— У него наверняка замедленные реакции — физические и умственные.
Пола, не многим менее ослепительная в желтом свитере, черных слаксах и шерстяном коричневом пальто, наброшенном на плечи, бесшумно вышла из ванной.
— Не бери сумку, — шепнул ей Билл. — Положи все, что тебе нужно, в карманы пальто. Ш-ш! Я хочу послушать!
— А что вы узнали нового? — спросил Альварес.
— Одну-две вещи, — ответил четкий голос. — Колльер держит правую руку слишком низко, и у него слабовато с хуком левой.
Все увидели, как блеснули в улыбке зубы коменданта.
— Вы можете наносить ему сколько угодно ударов безрезультатно, кроме одного — в живот чуть выше пояса. Это стоило ему проигрыша в пяти схватках. У вас против него примерно сорок шесть шансов из ста. Но помните: он высоко держит левую руку, предохраняясь от кросса правой, а его удар может быть смертельным. Удачи и доброй ночи.
— Спасибо. — Альварес положил трубку.
Почти сразу же телефон зазвонил снова. Трубку снова схватил Дюрок.
— Это меня! — заявил он, и был прав. В течение нескольких минут в трубке слышалась неразборчивая испанская речь. Потом Дюрок положил трубку и выпрямился, слегка побледнев. — Колльер в ловушке! — сообщил он. — Они перекрыли все выходы, а он в доме. Комендант!
— Да, сэр?
— Забудьте о боксе. Можете добыть мне Колльера?
— Да, сэр, — ответил Альварес так хрипло, что ему пришлось прочистить горло.
— Избитым вдребезги, — пробормотал Билл.
— Отлично! Маленькая леди готова. Я последую за вами в вестибюль. Удачи.
— Вам нечего бояться, миссис Бентли, — шепнул Альварес на ухо Поле.
— Но я не боюсь! — запротестовала она. — Разве Билл не со мной?
Билл отвернулся, закусив губу. Альварес с улыбкой похлопал Полу по спине. Г. М. в черчиллианском котелке выключил свет. Полковник Дюрок открыл дверь.
Колльер — или ничего!
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления