Онлайн чтение книги Белая тишина
ГЛАВА ПЯТАЯ

29 июня 1918 года Владивосток захватили интервенты. Свержение власти Советов во Владивостоке активизировало белогвардейцев во всех концах Дальнего Востока. На помощь им спешили интервенты. 2 августа в трех верстах от Николаевска-на-Амуре бросили якоря четыре японских миноносца. В этот же день в Николаевск отправилась канонерская лодка «Смерч» и 250 красногвардейцев.

3 августа правительство США опубликовало декларацию о посылке своих войск в Сибирь, якобы для оказания помощи чехословацкому корпусу и русскому народу в борьбе с германо-мадьярским засильем. В этот же день во Владивосток из Гонконга прибыл 25-й Мидлсекский полк английских войск. 9 августа из Индокитая прибыл батальон французов. С 11 по 15 августа выгружалась японская дивизия. С 15 августа начали прибывать части американской дивизии.

Интервенты наращивали силы.

Шестой день Гара гостил в Мэнгэне у родителей жены. Он несколько раз выезжал на рыбалку, поймал с десяток осетров, большую калугу, ездил с молодыми сверстниками бить острогой сазанов. Ловкостью он не отличался, но и последним не остался. Жена и ее родители были довольны им. Толстощекая, насмешливая Несульта, жена Гары, рассказывала соседкам:

— В большом доме кто родился, все ловкие, сильные. Правда, мы сейчас отдельно живем, отец мужа построил деревянный дом, не хуже чем у Американа. Он тоже богатый, только об этом не говорит.

В Мэнгэне знали всех сыновей Баосы, знали их жен, детей и, усмехаясь, слушали молодую женщину.

«Разбогател наконец-то Полокто, — будто говорили они своей улыбкой. — Всю жизнь хочет стать богатым, наконец-то разбогател».

Гара в первый день приезда был удивлен осведомленностью мэнгэнцев, они знали все, что происходило в Нярги. Удивило Гару и другое. Он думал, что только в Нярги его отца зовут Хуктэ-мапа,[66]Хуктэ-мапа — старик зуб. а оказалось, что в Мэнгэне тоже будто позабыли имя Полокто и звали Хуктэ-мапа. Так Полокто стали звать после того, как русский начальник выбил у него зубы. Правда, Полокто еще не старик, но к слову «зуб» очень подходит слово «старик», потому и стали звать Хуктэ-мапа. Охотники, которые давали это прозвище Полокто, по-видимому, подумали так: если Баосу звали Морай-мапа, то сына будем звать Хуктэ-мапа.

— Здесь про твоего отца, про отца Миры знают больше, чем мы с тобой знаем, — как-то сказала Несульта мужу.

— Потому что нашего деда знал весь Амур, — ответил Гара.

Только рыбная ловля скрашивала жизнь Гары в Мэнгэне, он скучал и подолгу просиживал возле дома жены, курил трубку за трубкой и смотрел, как соседка-горбунья хлопотала возле очага.

Низенькая, худенькая горбунья, похожая на птичку с подстреленными крыльями, целыми днями хлопотала по дому, хотя в доме находились и другие здоровые женщины. Ей было около тридцати лет, но ее никто не брал в жены, несмотря на то, что она была бойкая и работящая. Часто многие охотники ценили в женщинах не красоту, не привлекательность, а трудолюбие. Но за горбунью никто не сватался.

— Она очень хорошая, добрая, сердечная, — говорила Несульта. — Без дела не может сидеть, ей хочется все время двигаться. А как она любит детей, а как вкусно готовит еду! Если бы не было у нее горба, она стала бы самой хорошей женой.

Наглядевшись на горбунью, Гара шел к дому Американа, обходил дом богача, приглядывался к жильцам. Самого Американа не было дома, одни говорили, что он уехал в Николаевск, другие утверждали — в Хабаровск, третьи говорили, что он у молодой жены — ульчанки в стойбище Карчи. Одним словом, никто не знал, где находится Американ, даже жена и ее взрослые дети. Гара, полюбовавшись домом Американа, шел дальше к своему приятелю Пячике Гейкер. Пячика был единственный мэнгэнский молодой охотник, с кем подружился Гара.

— Скажи, что за человек этот Пиапон? — спросил он при первом же знакомстве.

— Хороший человек, — сказал Гара.

— Говорят, он умный, — продолжал Пячика. — Почему тогда он не мог разобраться, которая из дочерей беременна? А потом целых два года не знал, от которой дочери внук. Так не бывает.

— А с Пиапоном был такой случай, — сказал Гара.

— Он, наверно, рассеянный.

— Он честный человек и о всех людях судит по себе.

— Тогда, значит, он не такой умный, как о нем говорят. Надо же — два года его обманывали. Скажи, а какая эта Мира?

— Красивая, добрая.

— Наверно, за всеми молодыми охотниками бегает?

— Нет, не бегает.

— Рассказывай! Как тогда забеременела? От ветра?

Гара рассердился:

— Она моя родственница, сестра, понял? За такое на палках дерутся.

— Я и забыл, — усмехнулся Пячика, — вы, няргинские, всегда на палках деретесь.

Гара размахнулся и ударил Пячику в ухо. Пячика, не ожидавший удара, не успел защититься. Когда оглушенный, растерянный он поднимался на ноги, Гара еще раз ударил его и ушел. На следующий день Пячика явился к нему, нашел возле дома, подсел и сказал:

— Няргинцы и кулаками хорошо дерутся.

— Что тебе надо? — спросил Гара.

— Хочу дружить с тобой. — Пячика закурил. — Слова свои я забираю обратно, Гара, о твоей сестре ничего плохого не думаю.

«Испугался», — самодовольно подумал Гара.

— Не думай, что я тебя испугался, — словно прочитав мысли Гары, сказал Пячика. — Не стал я драться, потому что понял, что я не прав, нельзя о незнакомых людях плохо говорить.

С этого и началась дружба Гары с Пячикой, и они встречались каждый день, рыбачили плавными сетями, били острогой сазанов.

Пячика оказался любознательным человеком и напоминал Богдана. Он знал многое, чего не знал Гара, он часто ездил в свободное время в Вознесенское или в Малмыж, у него было много знакомых среди русских. Но больше всего он гордился своим знакомством с телеграфистами.

— Они все знают, все, что происходит на земле, — захлебываясь, рассказывал он. — Ты знаешь, что они говорят? Земля, говорят, круглая. А я не верю. Не верю — и все! А еще говорят, она крутится. Не верю, если она круглая, да еще крутится, то все дома, горы, деревья да мы сами, как камешки, слетели бы с нее. Верно я говорю? Попробуй удержись на круглой земле! А про другие дела они не врут, все правильно рассказывают.

— Ты проверял, что ли? — недоверчиво спрашивал Гара.

— Как я проверю? Где-то на краю земли что-то происходит, я даже не знаю где это, как проверю? А они все знают, все слышат, им передают по железным нитям.

— Эти железные нити всю землю опутали, что ли?

— Да, всю землю. Если что произойдет на том краю земли, мы сразу услышим в этом краю. Здорово придумали эти русские! Вот бы нам натянуть железные нити между нашими стойбищами, могли бы обо всем переговариваться, сообщать новости.

— Без железных нитей новости в один день доходят.

— Доходят, да не так быстро. Ты по-русски говоришь?

— Нет, не умею.

— Тебе надо научиться говорить. Малмыжский начальник железных нитей говорит, что на земле плохо идут дела, опять, говорит, война идет, большая война, белые хотят красных уничтожить, богатые хотят власть возвратить, потом будут бедных мучать как раньше мучали. А бедные не хотят этого, Ленин не хочет этого. Ты знаешь кто Ленин?

— Слышал о нем, нам Пиапон и Богдан рассказывали.

— Ленин — самый большой дянгиан, он как царь, самый главный. Только раньше царь за богатых стоял, а Ленин — за бедных. Понял? Все бедные люди его любят.

«Все он знает, — думал Гара, слушая приятеля. — Он похож на Пиапона и Холгитона, те тоже все знают. Какое наше дело, что красные воюют с белыми? Мы находимся совсем в стороне, они нас не касаются, мы их не касаемся, живем сами по себе».

Шестой день в Мэнгэне Гаре показался самым скучным и тоскливым. Низкие черные тучи, непрерывный дождь навевали тоску, грустные мысли. Несульта и ее родители всячески пытались развеселить Гару.

— Жаль, Американа нет дома, можно было бы водки у него взять, — говорил отец Несульты. — Погода плохая, можно было бы попить, повеселиться.

— Время такое тяжелое, — вздыхала мать Несульты.

…После полудня подул верховик и рассеял тучи. Выглянуло омытое дождем солнце, птицы запели, защебетали в кустарниках и на тальниках. Собаки вылезли из-под амбаров, женщины захлопотали возле летних очагов. Одной из первых вышла горбунья, затопила очаг, и в большом котле задымилось варево для собак. Собаки чуяли похлебку и разлеглись вокруг очага.

— Чего вы мешаете мне? Ну, чего мешаете? Могли бы лечь в сторонке, никуда от вас не денется ваша еда, — ворчала горбунья. — Не бойтесь, я сама не стану есть вашу похлебку, другим собакам тоже не отдам, так что можете не караулить.

Гара сидел возле своей фанзы и слушал воркотню горбуньи.

Пришел Пячика навестить приятеля.

— У нас на Амуре тоже, видно, неспокойно, — сказал он после приветствия. — Ты видел сегодня? Пароход с большими пушками проплыл вниз. Что-то в последнее время они часто здесь плавают, раньше их не видно было.

Приятели закурили трубки, замолчали. Гару не затронуло сообщение друга о появившемся на Амуре пароходе с большими пушками, он придерживался широко распространенного среди охотников мнения, что русские живут своей жизнью, а нанай — своей, что делают русские — не касается нанай, что делают нанай — не касается русских. Его куда больше беспокоила подготовка к осенней кете, нынче отец его предполагал выловить кеты больше, чем в прошлые годы, и собирался хорошо подзаработать. Приказчик Саньки Салова обещал щедро вознаградить рыбаков, он получил такой наказ из Николаевска от самого Саньки.

«Еще дня три погощу и домой, — решил Гара. — Хватит бездельничать».

— Ты поднимался по Хунгари? — спросил Пячика, заметив, что его приятеля не интересуют разговоры о войне красных с белыми и о пароходах с большими пушками.

— Нет, — ответил Гара.

— Богатая река. Может, поднимемся, лоси сейчас хороши, набрали жирку.

Гаре понравилось предложение Пячики, он был рад поохотиться на лосей. Он давно приглядывался к берданке отца Несульты, но стыдно охотнику без дела брать в руки оружие. Теперь есть повод подержать ее в руках. Какой же охотник не любуется хорошими ружьями!

Гара вынес из фанзы берданку, сел возле Пячики на песок.

— Это хорошая берданка, — сказал Пячика. — Я видел медведя и лося, которых настигла пуля этой берданки. Мало крови было. Наповал валил.

Гара повертел в руке тяжелую берданку, погладил ствол, и на его ладони осталась смазка. Он вытер ладони об олочи и, проверяя пружину затвора, оттянул курок.

— Туго, — удовлетворенно сказал он. — Осечки не даст.

Он нажал на спусковой крючок, раздался оглушительный выстрел, берданка, как живая, выскользнула из рук Гары. Оглушенный неожиданным выстрелом, Гара растерянно хватался за горячий ствол берданки. Выбежавший из фанзы отец Несульты закричал:

— Аоси! Аоси! Что ты наделал?!

Гара взглянул на испуганное лицо охотника и сказал:

— Кто же дома ружья заряженными…

Но не досказал он, взглянул в ту сторону, куда смотрели расширенные от испуга глаза охотника, и замер — возле очага в окружении собак лежала горбунья. Пячика подбежал к ней, поднял худенькое тело.

— Тетя! Тетя! Ты ранена? Ранена? — спрашивал он. Горбунья не отвечала.

От испуга ноги Гары будто приросли к песку, мускулы окаменели, он смотрел на Пячику, на горбунью, на висевшие плетью ее руки и ноги, и ничего не мог сказать. Голова была пустая, в ушах звенело. К нему подбежала Несульта.

— Что ты наделал?! Что наделал? — рыдала она, обняв его за шею.

А Гара стоял и не отводил глаз от Пячики и горбуньи.

— Тебя убьют, слышишь, тебя убьют! Бежим отсюда! Домой бежим!

Гара стал приходить в себя.

«Да, да, надо бежать. Бежать, как можно скорее». Гара бросил на песок берданку и, не отводя глаз от Пячики и горбуньи, бочком, бочком зашагал к берегу и, сделав несколько шагов, припустился бежать.

— Обожди меня, я сейчас вещи соберу! Обожди.

Гара бежал на берег, не оглядываясь. Вот и оморочка, тут же весла, маховик. Гара столкнул оморочку, сел и бешено замахал маховиком.

— Меня возьми! Зачем меня оставляешь?! Вернись.

Но Гара ничего не слышал, он бежал, он спасал свою жизнь.

Несульта с узлом в руке бежала по берегу и кричала, звала мужа. Гара оглох от страха, он греб широко и размашисто. Высокие волны бежали ему навстречу, могучее течение отбрасывало оморочку назад. Оморочка наконец нырнула в тихую протоку, где не гуляли высокие волны, ветер не хлестал с лицо. Надвигался вечер, красное, будто окровавленное солнце, садилось за сопками. Гара спешил, ему казалось, что вот-вот из-за поворота появятся оморочки с преследователями. Он отложил маховик, пересел вперед и начал грести веслами. Теперь он немного успокоился: если появятся преследователи, он их увидит первым, и они не будут стрелять ему в затылок. Гара представил, как в него целятся из берданки, и зажмурил глаза.

Протока опять вышла на Амур широкий. Ветер на реке утих, волны стали меньше. На землю опускалась ночь, на небе проклюнулись звезды, звуки на Амуре стали слышны отчетливее.

Гара вернулся домой в полночь. Он открыл дверь, перешагнул через порог и тут же опустился на пол.

— Кто там? Свет почему не зажигаешь? — раздался встревоженный голос матери.

Полокто стал чикать кресалом по кремню, раздул разгоревший кусочек сухого древесного гриба, от него зажег кусок бересты.

— Кто там? Чего молчишь? — спросил он.

Мида соскочила на пол, взяла у него бересту и зажгла жирник. И все увидели сидевшего у порога Гару.

— Что случилось, сын, что случилось? — встревожилась Майда. — Где Несульта?

— Я убил человека, — сказал Гара.

— Несульту убил?! Несульту? Жену свою? — спросили одновременно Майда, Гэйе и Мида.

— Кого ты убил?! — закричал Полокто.

— Горбунью.

— Какую горбунью?

— Женщину, в Мэнгэне.

— За что убил? Что она тебе сделала?

— Ничего. Случайно.

В доме наступила тишина. Ойта тяжело заворочался в постели. Полокто сел, открыл коробку с табаком и стал набивать трубку.

Майда подняла сына с пола, посадила на единственную табуретку.

— Где Несульта? — спросила она.

— Не знаю.

— Человека убили! Только этого еще не хватало нам, — кричал Полокто. — Другие семьи всю жизнь спокойно живут, спокойно умирают, о них ничего не слышно. А мы? Про нас по всему Амуру говорят. Теперь человека убили. Что теперь делать? Русские тебя в дальние края сошлют, в холодные края. Русские законы — строгие законы.

Полокто замолчал. Молчали и остальные, все думали о дальнейшей судьбе Гары. Майда тихо всхлипывала, сидя на корточках возле сына, она уже прощалась с ним.

— Может не на смерть, а? — спросила она, всхлипывая.

— Умерла.

Полокто думал о позоре, вспомнил побоище на берегу Нярги, смерть Ганга. Свой позор он пережил, а теперь появилась новая беда, большая беда, о ней узнает весь Амур, и люди будут говорить: смотрите, младший сын его Гара — убийца. С детьми плохо и без детей плохо. Все Заксоры должны выступить, если Гейкеры выступят против Гары. Но род их небольшой, скорее они к русским властям обратятся. Русские законы строгие… Может, по своим, нанайским законам решить? Потребуют человека. А где найти лишнего человека? Кого отдать взамен?

— Ты к старику Гогда, нашему дянгиану, не заходил? — спросил Полокто.

— Нет.

«Что же делать? Что предпринять? Гейкеры, хотя их немного, но они злые, могут с ружьями полезть. Посоветоваться бы с кем, как нам быть…».

В Нярги, кроме Пиапона, не с кем советоваться. Не хотелось Полокто идти к брату, но что поделаешь, без его совета не обойтись.

Утром Полокто зашел к брату. Пиапон очень удивился раннему гостю, Полокто впервые зашел к нему после зимней ссоры. Гость тяжело опустился на табурет, закурил поданную трубку и, тяжело вздохнув, сказал:

— Отец Миры, беда большая вороной опустилась на наши плечи. Гара вчера в Мэнгэне нечаянно убил человека.

В доме все замерли от неожиданности. Пиапон долго думал, попыхивая трубкой.

— Давно наш род не знал такой беды, — сказал он, подумав. — Да, большая беда. Я думаю, Гейкеры к русским не обратятся, потому что у русских сейчас своих дел хватает. Надо ждать, что они предложат. Если молчать будут, нам самим надо попытаться уладить все миром. У них есть горячие молодые люди, через всякие законы могут переступить, кровную вражду из-за женщины могут объявить. Пусть Гара никуда не ездит, пусть сидит дома, а то всякое может случиться.

— Ты думаешь, они убьют его? — испуганно спросил Полокто.

— Я не говорю этого. Но пусть Гара сидит дома. Готовь гонцов в Болонь, в Чолчи, в Хулусэн, надо всем Заксорам сообщить о беде. Пусть будут готовы на всякий случай. Надо еще послать к нашему дянгиану Гогда-мапа, пусть он сейчас начинает переговоры со старейшинами Гейкеров.

Полокто исполнил все, что говорил Пиапон. Больше нечего было предпринимать, оставалось только ждать вестей со стойбища Мэнгэн. Первая весть пришла вечером этого же дня, привез ее отец Несульты.

— Гейкеры собирают ружья, порох, свинец, после похорон приедут сюда, — сообщил он и встал на колени перед Полокто и его братьями. — Я виноват во всем, меня надо было застрелить. Я виноват!

Несульта, приехавшая с отцом, подбежала к нему, попыталась поднять отца с пола, но он отмахнулся от нее.

— Виноват я, простите меня, люди рода Заксор. Всю жизнь ружья держу заряженными, их никто не трогал без меня. А тут не предупредил я зятя…

— Вставай, отец Несульты, — сказал Полокто. — Женщину уже не поднимешь из гроба. Беда пришла, надо с открытыми глазами ее встретить.

В стойбище Нярги замерла жизнь, никто из Заксоров не выезжал на рыбалку, не чинил невода и сети, хотя до кетовой путины осталось совсем немного. Глядя на Заксоров, перестали чинить невода и люди других родов, они тоже собирались в большом доме, пили чай, слушали по вечерам сказки. Все стойбище находилось в ожидании дальнейших событий.

После отца Несульты в Нярги приехал дянгиан — судья Заксоров Гогда-мапа.

— Гейкеры всегда были несговорчивы, — сказал старый дянгиан. — Теперь совсем голову потеряли, грозятся. Надо созвать всех Заксоров.

Гонцы тут же сели в оморочки и устремились в стойбища Болонь, Чолчи, Хулусэн. «Люди рода Заксор! Становитесь один за другим, плотнее ряды, на нас грозятся с оружием идти Гейкеры!» — разнесся клич по Амуру.

«Гейкеры! Заксоры убили нашего человека, пролита кровь Гейкеров. Где бы вы ни были, на Сунгари или Уссури, на Анюе или Харпи, на Хунгари или Горине, собирайтесь!» — летела и другая весть по Амуру.

Большинство Заксоров жили рядом, в соседних стойбищах, потому на следующий же день стали подъезжать на лодках, на оморочках, многие приезжали с семьями. Приехал даже престарелый хозяин Хулусэнского жбана счастья Турулэн с сыном Яодой и внуками. Старик еле стоял на ногах и почти не видел.

— В моей жизни два раза Заксоры убивали людей, это третий случай, — прошамкал старик. — Внуки, ружья вы захватили? Хорошо, в такое время без ружья нельзя.

Стойбище Нярги стало похожим на рыбацкий стан во время кетовой путины — весь берег был обставлен берестяными хомаранами. С приездом сородичей няргинские Заксоры повеселели.

Богдан ходил между этими хомаранами, разговаривал с приезжими, расспрашивал о знакомых, он вместе с Полокто и Пиапоном встречал всех приезжающих.

— Вы верите, что Гейкеры будут драться? — спрашивал он приезжих.

Почти все отвечали, что сомневаются в этом. Гейкеров совсем мало на Амуре, а Заксоров много, как же они могут драться.

— Зачем вы тогда приехали в Нярги? — задавал второй вопрос Богдан.

При этом вопросе все удивленно глядели на Богдана и отвечали, будут воевать Гейкеры или нет — это неважно, но приехали они, потому что родная кровь Заксоров их позвала; когда беда нависла над Заксорами, все должны сесть в одну лодку и вместе сражаться.

Богдана не удовлетворяли эти ответы, и он обратился к Пиапону.

— Так надо, — ответил Пиапон. — Если мы все не объединимся, даже небольшая кучка Гейкеров нас поодиночке уничтожит. В беде, в радостях надо всем Заксорам вместе быть. Иди, потолкуй с дянгианом Заксоров, он тебе объяснит.

Богдан встретился с Гогда-мапа, дянгианом Заксоров. Высокий жилистый старик Гогда, с коричневым, обветренным лицом, не обратил внимания на Богдана: среди Заксоров много было юношей.

— Дака, я хочу с тобой поговорить, — сказал Богдан.

Дянгиан Заксоров взглянул на него поблекшими глазами и кивнул.

— Дака, справедливо ли Заксорам воевать с Гейкерами? — спросил Богдан.

— Почему не защищаться, если они нападут? — ответил старик.

— Они не нападут.

— Откуда ты знаешь? — старик разговаривал с юношей, но ни разу не взглянул на своего собеседника.

— Все это знают. Их совсем мало, а нас много. И нам стыдно собирать столько людей, отрывать от дела. Скоро кета подойдет, людям надо готовиться к ней.

Теперь только старик Гогда взглянул на Богдана, оглядел его, будто прощупывал, и спросил:

— Ты откуда, нэку?

— Я сын Идари.

— Сын Идари, который по отцу Киле, а стал Заксором? — старик смягчился, даже улыбнулся. — За людей беспокоишься — это хорошо. Но ты знаешь, в беде весь род вместе становится в ряд.

— Знаю, дед. Но сейчас Заксоры не правы…

— Э-э, ты не Заксор, твои слова выдают тебя, ты не Заксор…

— Нет, я Заксор, я большому деду дал слово и я — Заксор. Только я говорю, мы не правы. Мы убили человека, мы должны просить, чтобы Гейкеры смягчили сердца, и это было бы справедливо. А сейчас, что выходит? Мы убили человека, и мы же собираемся воевать, когда другой род не собирается воевать.

— А если внезапно нападут?

— Дед, убита женщина, немолодая, некрасивая, горбатая, которую никто не брал в жены. Разве какой род пойдет войной из-за женщины? Да еще некрасивой.

— Женщина тоже человек, — сказал старик Гогда и уставился на Богдана.

— Но женщину у нас покупают и продают, она рожает людей не для своего рода, а для рода мужа.

Старик Гогда теперь уже не спускал глаз с молодого охотника.

— Воевать из-за горбатой женщины — это позорить свой род, — продолжал Богдан.

Вокруг него и старика Гогды собрался народ, все слушали молодого охотника, и никто не перебивал его. Охотники понимали, что это не простой разговор — это спорят два ума — молодой и старый. Всем было интересно знать, кто из них выйдет победителем. Старый Гогда был настроен миролюбиво, он не хотел спорить, он хотел только проследить за ходом мыслей молодого охотника.

Старик Гогда давно приглядывался к молодым людям рода Заксор. Он искал себе преемника. И сейчас он понял, что Богдан как раз тот человек, которому он сможет передать свое мастерство, свой опыт дянгиана-судьи.

— Он умеет русские книги читать, — сказал кто-то, и этим совсем расположил старого дянгиана к Богдану.

— Если будет суд, нэку, ты будешь моим помощником, — сказал Гогда и мягко улыбнулся.

Тут слова престарелого дянгиана-судьи подхватили охотники, и вскоре все стойбище заговорило, что старый Гогда готовит себе преемника, а его преемник должен быть умный молодой человек, и трудно кого-нибудь найти, кроме Богдана.

На третий пасмурный, дождливый день снизу к острову, на котором стояло стойбище Нярги, подошли три больших неводника, нагруженные охотниками. Раздалось три выстрела, извещавшие, что Гейкеры прибыли на остров. Вскоре послышался стук топоров — Гейкеры очищали площадку для табора, весь вырубленный тальник сложили стеной вокруг площадки.

Стойбище Нярги всполошилось, молодые охотники с ружьями наперевес бегали между фанзами, женщины собирались кучками у какой-нибудь хозяйки и тоже говорили о войне. Дети, не признававшие никаких законов, бежали к тальниковому валу Гейкеров и смотрели, как они ставили свои берестяные хомараны. Никому из взрослых Заксоров не разрешалось приблизиться к тальниковому валу, но детям все позволено, и Гейкеры не обращали на них внимания. В середине площадки они поставили самый большой хомаран, здесь будут жить старейшина, дянгиан, старые мудрецы, здесь они будут держать между собой совет. Возле хомарана разожгли большой костер. Надоедливый дождь перестал, и Гейкеры собрались возле костра. Тут же были старейшина рода старый Иту, дянгиан-судья старик Мукэчэн.[67]Мукэчэн — палка для драки. Гейкеры молча грелись, они ожидали мангу[68]Манга — посыльный на суде, передающий решение старейшин рода. Заксоров. Прошло много времени, выкурены трубки, к костру подбросили новую охапку плавников, но манга Заксоров все не появлялся.

— Гордые все Заксоры, — сказал старейшина старый Иту, — будто не они, а мы виноваты. Ждут нашего мангу. Пусть от нас мангой будет Пячика. Согласны? Пячика, ты знаешь, какие твои обязанности?

— Знаю, — ответил Пячика.

— Иди к ним, спроси, что думают Заксоры?

Пячика отстегнул ремень, снял с него ножны с ножом и, застегивая на ходу ремень, вышел за тальниковую ограду, на территорию Заксоров. Пячика в сопровождении мальчишек зашагал к стойбищу. Он смотрел по сторонам, приглядывался к каждому молодому человеку, надеясь увидеть Гару. Пячике хотелось подбодрить его, сказать, что в смерти горбатой больше виноват отец Несульты, который в стойбище держит берданку заряженной. Но Пятака не знал, что приятель его сидит взаперти и выходит из дому только по нужде.

Мангу Гейкеров встретили и провели в большой дом, где его ожидали старейшина Заксоров дряхлый Турулэн, дянгиан-судья старик Гогда, Полокто, Пиапон, Дяпа и Калпе.

Пячика переступил порог, поздоровался и сказал:

— Мы хотим знать, что вы думаете.

Сказав это, Пячика вышел и зашагал обратно.

Все ждали, что скажет старейшина.

— Кланяться не будем, мы сильны, нас много, — прошамкал Турулэн. — Кто у нас манга?

— Не выбрали еще, — ответил Полокто.

— Чего выбирать, быстроногого надо.

— Хорхой подойдет, — подсказал Пиапон.

Когда привели Хорхоя, Турулэн сказал:

— Ты подойдешь к их ограде и скажешь: я манга Заксоров. Тебя проведут к старейшине, вот и ему и сидящим вместе с ним скажешь: «Кланяться не будем, что хотите, то и делайте, нас много, а вас мало».

Полокто переглянулся с Пиапоном. Калпе удивленно уставился на дряхлого Турулэна. Дянгиан Гогда-мапа заворочался на месте.

— Нет, лучше сказать, что мы согласны на переговоры, — предложил Гогда-мапа.

Члены совета согласились с мудрым Гогда-мапа и Хорхой побежал передавать их решение совету Гейкеров. Его встретили у входа в табор Гейкеров, провели к костру, и Хорхой, передав слова Заксоров, с достоинством вышел за ограду.

— Без суда не обойтись, Заксоры хитрые, умные, могут нас обмануть, — сказал старик Иту. — Пячика, передай им, что мы приехали со своим дянгианом.

Пячика, передав слова старейшины совету Заксоров, повернул в табор, на полпути его обогнал Хорхой.

— У нас тоже есть свой дянгиан, требуется третий, посторонний, — передал он ответ Заксоров.

Совет Гейкеров недовольно встретил своего мангу, им не нравилась его медлительность, ответы Гейкеров приходили к Заксорам с опозданием, и это могло быть растолковано, как нежелание вести переговоры.

— Пячика, — сказал старейшина Иту. — Манга должен быть быстрым. Смотри, манга Заксоров ходит скорее тебя.

— Он бегает, — сказал Пячика.

— Если он бегает, ты тоже бегай, — ответил Иту.

«Мы предлагаем пригласить дянгиана рода Бельды — старика Питроса из Болони», — таков был ответ, который принес Заксорам Пячика. На обратном пути его опять обогнал Хорхой.

— Слушай, эй, — попросил его Пячика, — ты тише бегай, из-за тебя меня ругают.

Но Хорхой обогнал его и передал:

— Мы тоже согласны, Питрос справедливый дянгиан. Кто поедет за ним?

Пячика, тяжело дыша, стоял возле Хорхоя, когда тот передавал ответ совета Заксоров.

— Ты, как коротконогий енот, — опять упрекнул Пячику Иту. — Бегай быстрее! Передай, что мы согласны съездить за Питросом.

На этот раз Пячика вернулся одновременно с Хорхоем.

— Вы приехали издалека, устали, мы съездим за Питросом.

Когда Хорхой передавал эти слова, мимо табора Гейкеров с шумом пролетела лодка.

— Это Заксоры, — удовлетворенно проговорил Иту, — все они такие, быстрые, ловкие. Как вы думаете, — обратился он к членам совета, — Заксоры, кажется, пошли на уступки.

— С чего ты взял? — спросил один из стариков.

— Своих послали в Болонь за Питросом.

На этом переговоры закончились. В таборе Гейкеров охотники сварили еду, поужинали и, выставив караульных, улеглись спать. Заксоры в Нярги впервые уснули спокойным сном: состоится суд, значит, не надо ожидать нападения Гейкеров.

В эту печь приехал третейский судья рода Бельды старик Питрос, а утром начался суд. Троим дянгианам-судьям отвели фанзу в середине стойбища между большим домом Заксоров и табором Гейкеров. Старые дянгиане сидели на нарах, на жестких кабаньих шкурах и курили трубки. Богдан, помощник Гогда-мапы, находился в стороне, в его обязанности входило открывать и закрывать двери посыльным Гейкеров и Заксоров. Он впервые присутствовал на суде, да сразу попал в качестве помощника и потому волновался. Высокий, худой Гогда-мапа, возвышаясь над другими, сидел вполоборота от своего противника, маленького, как подросток, дянгиана Гейкеров Мукэчэна. Дянгиан Гейкеров совсем не соответствовал своему грозному имени. Полный, низкий Питрос, казалась, дремал, только дымок трубки говорил, что дянгиан рода Бельды бодрствует.

— Всегда в таком деле начинают с виновных, — сказал Питрос. — Что думают Заксоры?

— Мы не виноваты, — ответил Гогда-мапа.

— Как не виноваты? Ваш человек убил человека из рода Гейкер.

— Он убил случайно.

«Честь рода не хочет ронять», — подумал Богдан.

— Что думают Гейкеры? — спросил Питрос.

— Надо поговорить, — вдруг басом ответил маленький Мукэчэн.

— Что вы хотите? — спросил Гогда-мапа и впервые взглянул на своего противника.

— Человека человеком надо возместить.

— Она не человек, женщина.

— Женщину возмещают женщиной.

— Богдан, позови мангу, — попросил Гогда-мапа. — Передай совету, — продолжал он, когда вошел Хорхой. — Они требуют женщину за женщину.

Хорхой выбежал. Старики дянгиане опять запыхтели трубками.

— В той семье, где живет убийца, женщин нет, — принес ответ Хорхой.

— Не семья, а род отвечает. У Заксоров много женщин, — сказал Мукэчэн.

«Кто же из другой семьи согласится отдать свою дочь? — подумал Богдан. — Старик, видно, забыл, что живет в новое время».

— Да, у нас много красивых женщин. Так вы хотите, чтобы мы за горбатую вашу женщину отдали красавицу.

Мукэчэн понял издевку, он не ответил, а позвал Пячику и отправил донесение: «У Заксоров одни только красивые, здоровые женщины». Пячика принес ответ: «Пусть отдадут самую некрасивую, но работящую». Это решение Гейкеров Хорхой понес совету Заксоров и вернулся с ответом: «Некрасивые у нас только старухи. Предлагаем старуху, полную сил, работящую».

— Наша женщина была молодая, — сказал Мукэчэн.

— Но ее никто не брал в жены, — отпарировал Гогда-мапа.

— Она была молодая…

— Но она не смогла бы родить ребенка.

Мукэчэн отправил новое донесение: «Кроме старушки, нет у Заксоров других женщин», и получил ответ: «Старушку нам не надо».

— Вы, Гейкеры, хитрите, за горбатую, которая и рожать-то не могла, требуете здоровую женщину. Наша женщина наплодит людей для вашего рода, а ваша горбатая не принесла бы нам ни одного человека, — сказал Гогда-мапа.

«Нечестно, — подумал Богдан. — Нельзя о погибшей так говорить. Дянгиан стал нападать. Что-то будет дальше».

Тут вмешался дянгиан рода Бельды, Питрос.

— Я думаю, Заксоры уже договорились с Гейкерами, — сказал он. — Возмещать Заксоры женщину за женщину не могут. Тогда можно поговорить о другом. Вы, почтенные дянгианы, в горячем разговоре позабыли, что у нас женщин можно покупать и продавать. Могут, например, Заксоры купить эту женщину?

— Все может быть, — согласился Гогда-мапа.

— Да, так может быть, — согласился Мукэчэн и, позвав Пячику, послал донесение: «Если Заксоры покупают ее, сколько мы потребуем». Пришел ответ: «300 рублей царскими деньгами». Совет Заксоров, которому передали требование Гейкеров, ответил: «За такие деньги мы можем купить дочь маньчжурского богдыхана». Услышав этот ответ, Богдан подумал: «Дяди издеваются, большой многочисленный род заставляет маленький род принимать свои условия. Нечестно. Они не хотят признать свою вину».

— Слишком дорого, — сказал Питрос. — Пусть совет Гейкеров лучше подумает.

Совет Гейкеров срезал цену наполовину, но и это было слишком дорого. Цена была сбавлена до восьмидесяти рублей, и вышедшие из терпения Заксоры ответили: «Не забывайте, ваша женщина была горбатая, но могла рожать, а вы требуете, как за кармадян».[69]Кармадян — красавица. Гейкеры сбавили до шестидесяти рублей, такова была средняя цена женщины. Заксоры согласились, и Пячика, не чуя ног, побежал в свой табор сообщить радостное известие. Вслед за ним в табор Гейкеров прибежал Хорхой и от имени старейшины Заксоров пригласил Гейкеров в стойбище.

— Вы наши гости, переезжайте в стойбище, — передавал престарелый Турулэн.

А старики дянгианы сидели на своих жестких кабаньих шкурах и мирно беседовали о своих стариковских делах. Им подали чай, и старики совсем позабыли о только что прошедшем суде.

Богдан вышел из дому, яркое солнце ударило ему в глаза, и он зажмурился. Было время чуть больше полудня. На улице громко разговаривали, шутили и смеялись приехавшие со всех концов Амура Заксоры: большая беда миновала, и народ веселился. Богдан вышел на берег, сел на лодку. Шторм утих на Амуре, река была спокойна и тиха.

Возле Богдана пристали три неводника Гейкеров, выбежавшие им навстречу Заксоры обнимались со многими Гейкерами — встретились родственники и друзья. Рядом с Богданом стояли Гара с Пячикой и смеялись, хлопая друг друга по спине.

«Заксоры все же не почувствовали своей вины», — подумал Богдан.