Онлайн чтение книги Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах.
Песнь 31–43

Не нарушил он

благочиния древнего,

и ни в чем мне

отказа не было, —

был я взыскан

наследником Хальфдана,

награжден за труд

по желанию моему.

И теперь те сокровища

я тебе от души

подношу, господин мой,

ибо счастье ищу

лишь в твоей благосклонности:

ты родня мне, — 2150

один из немногих! —

добрый мой Хигелак!»

В дом внести повелел он

вепреглавый стяг,

шлем высокий,

кольчугу железную

и отменный меч;

молвил Беовульф:

«Мне от мудрого старца,

от державного Хродгара,

был наказ такой:

чтобы в первую голову

я тебе поднес

это оружие

да сказал бы,

что конунг Херогар, [124] Херовард — см. прим, к ст. 470.

властный Скильдинг,

владел до срока

этим ратным нарядом,

но оставил его 2160

не наследнику,

не любимому сыну

всехраброму Хероварду [125] …так и должно дружиннику… соратников и сородичей.  — Это одно из многочисленных дидактических отступлений такого рода в поэме, но вполне вероятно, что оно имеет определенного адресата. Может подразумеваться Херогар, вполне отвечающий идеалу князя (ср. также ст. 19 след.), но не исключено, что это последний намек на будущую смуту в доме Скильдингов (см. прим. к ст. 1018, 1181, 1228)., —

ты хозяин сокровища!»

А еще — так мне сказывали —

провели напоказ

через двор четырех

жеребцов гнедопегих —

все один к одному;

отдал он повелителю

и коней, и оружие

(так и должно дружиннику; [126] …так и должно дружиннику… соратников и сородичей.  — Это одно из многочисленных дидактических отступлений такого рода в поэме, но вполне вероятно, что оно имеет определенного адресата. Может подразумеваться Херогар, вполне отвечающий идеалу князя (ср. также ст. 19 след.), но не исключено, что это последний намек на будущую смуту в доме Скильдингов (см. прим. к ст. 1018, 1181, 1228).

не плести на соседей

сетей хитрости,

ни коварных ков,

козней душегубительных,

на соратников и сородичей!), —

предан Хигелаку

был племянник его,

и пеклись они 2170

друг о друге

во всяком деле!

И еще я слыхал:

преподнес он Хюгд

шейный обруч,

подарок Вальхтеов, [127] …шейный обруч, подарок Вальхтеов — см. ст. 1204 след.

а в придачу — трех

тонконогих коней

в ратной упряжи;

золотое кольцо

украшало с тех пор

шею владычицы.

Таковым оказался

сын Эггтеова, [128] Таковым оказался сын Эггтеова…  — Это описание молодого Беовульфа неожиданно. До сих пор было известно лишь о его подвигах. «Мне ратное дело с детства знакомо», — говорит он Хродгару (ст. 409–410). Он прославился битвами с морскими чудовищами (ст. 423 след.) и искусством плавать (ст. 530 след. — состязание с Брекой). Хродгар тоже знал Беовульфа еще совсем юным (ст. 373), но не вспомнил о том, что мальчик был вялым и слабым (в таком случае он едва ли бы вверил гостю Хеорот и скорее поддержал бы Унферта — правда, он и не прервал его!). В принципе легко себе представить робкого мальчика, превратившегося в могучего воина, но сам поэт и его слушатели не замечали несообразности рассказа. Устная традиция знает два мотива: герой, очень рано, иногда даже в колыбели, совершающий сверхъестественные подвиги, и герой, ничем не примечательный в детстве, но вырастающий доблестным мужем (ср. вст. ст.). В «Беовульфе» представлены оба мотива, и сказитель не позаботился, чтобы между ними было соответствие. Но, при всех обстоятельствах, важен взгляд поэта на нравы века и его неодобрительная оценка грубости современников. Уже став героем и привыкнув к пирам, Беовульф сохранил презрение к пьяному бахвальству окружающих (ср. его первое обращение к Унферту, ст. 530 след, и 1466 след.) и то глубокое миролюбие, которое может себе позволить только очень сильный человек.

в битвах доблестный,

в делах добродетельный:

он в медовых застольях

не губил друзей,

не имел на уме

злых намерений, — 2180

воин, взысканный

промыслом Божьим

и под небом сильнейший

из сынов земли,

незлобив был

и кроток сердцем.

Прежде гауты

презирали его и бесчестили,

и на пиршествах

обходил его

вождь дружинный

своей благосклонностью,

ибо слабым казался он

и беспомощным,

бесполезным в бою;

но теперь он за прежнее

получил с лихвой

воздаяние!

Конунг Хигелак

повелел внести 2190

в зал дружинный

наследие Хределя [129] Наследие Хределя — меч, описанный в следующих строках (Хредель — отец Хигелака и дед Беовульфа; ср. ст. 376 и прим.).

златоблещущее —

тот, единственный

из гаутских мечей,

наилучшее лезвие, —

в отдал клинок

во владение Беовульфу;

и отрезал ему

семь тысяч земли [130] Семь тысяч земли.  — Мерой земельной площади, подразумеваемой здесь, был хид (hid), равный примерно 120 акрам. Надел Беовульфа составил целое королевство (семь тысяч хидов было в Северной Мерсии).

вместе с домом,

с чертогом престольным,

сообща они правили,

сонаследники,

и дружиной и землями,

но державой владел

только конунг,

законный владыка.

И случилось так

по прошествии лет, 2200

что и Хигелак сгинул,

и Хардред [131] Хигелак сгинул, и Хардред // от меча погиб.  — Хигелак пал в своем несчастном франкском походе (ст. 1204 след.), а его сын Хардред — в войне со шведами (ст. 2383) — см. прим. к ст. 2379 след.

от меча погиб, —

под стеной щитов

пал наследник

дружиноводителя,

когда рать свою

вел в сражение

против воинства

жестоких Скильвингов, [132] Скильеинги — шведская династия, шведы.

сгинул в битве

племянник Херерика. [133] Херерик — дядя Хардреда, брат Хюгд.

И воспринял тогда

власть державную

конунг Беовульф:

пять десятков зим [134] Пять десятков зим — такое же условное число, как и в предыдущих случаях (ср. прим. к ст. 1769).

мудро правил он

мирным краем

и состарился.

В те поры дракон, [135]2210–2231. Текст этих строк, особенно последних пяти, дошел в очень плохом состоянии.2210

змей, исчадье тьмы,

там явился, хранитель

клада, скрытого

в неприступных горах

среди каменных круч,

где дорога

человеку заказана;

лишь однажды

к тем богатствам языческим

некий смертный

посмел проникнуть,

и покуда уставший

страж беспечно спал,

вор успел золоченую

чашу выкрасть,

умыкнуть из сокровищницы

драгоценный сосуд —

вот начало злосчастья

вот причина

людских печалей! 2220

Не от добра он

избрал опасную

тропу, дорогу

к норе драконьей,

но, нерадивый

слуга старейшины, [136] Нерадивый слуга старейшины.  — Не вполне ясно социальное положение вора, навлекшего на гаутов гнев дракона. Скорее всего, это был раб (т. е. пленный, взятый на войне), бежавший от правосудия. Он украл чашу из клада и ее ценой купил себе прощенье (ст. 2281–2282). Впоследствии, когда уже ничего нельзя было исправить, чашу отдали Беовульфу (ст. 2404 след.).

он, провинившись,

бежал от кары,

ища пристанища

в дальней пещере.

Беглец злосчастливый

незваным гостем

вошел под своды —

и страх и ужас

его обуяли,

но, вспять пустившись,

он, многогрешный,

успел, однако,

из той сокровищницы

похитить чашу… 2230

одну из множества

захороненных [137]Об истории клада будет рассказано еще в строках 3046 след. и 3069 след., и вкратце она сводится к следующему. В давние времена клад зарыли и наложили на него заклятье. Потом его обнаружили и использовали другие. Их племя погибло, и последний оставшийся в живых вновь закопал клад в землю. Там его и нашел дракон, пролежавший на золоте триста лет вплоть до кражи чаши (а может быть, тот последний человек сам превратился в дракона, ибо дракону положено охранять клад, а охраняющий клад становится драконом; так случилось с Фафниром из «Старшей Эдды»). Спасая свой народ от разъяренного дракона, Беовульф гибнет, но убивает и чудовище, так что оба испытывают на себе силу древнего заклятья. Безутешные гауты закапывают клад в курган вместе с останками своего вождя.

в земле издревле.

В дни стародавние

последний отпрыск

великого рода,

гордый воитель,

чье племя сгинуло,

сокрыл заботливо

в кладохранилище

сокровища родичей:

их всех до срока

смерть поразила,

и страж, единственный

их переживший,

дружину оплакивал,

в душе предчувствуя

ту же участь —

не долго он сможет

богатствам радоваться. 2240

Курган возвысился,

свеженасыпанный

близ моря на мысе,

в укромном месте

между утесами;

и там сложил он

пластины золота,

казну дружинную

и достоянье

кольцедарителя,

творя над кладом

заклятья великие:

«Земля! отныне

храни драгоценности, [138]Речь последнего из оставшихся в живых — блестящий пример древнеанглийской элегии (ср. прим. к ст. 2108 след.). Скоро в положении гибнущего племени будут гауты, и элегия текстом и настроением готовит слушателя к развязке.

в тебе добытые,

коль скоро люди

хранить их не могут!

Смерть кроволитная,

война истратила

моих родовичей; 2250

не видеть им больше

чертога пиршественного,

не встанут воины

с мечами на страже,

некому ныне

лощить до блеска

чеканные кубки, —

ушли герои! —

и позолота

на гордых шлемах

скоро поблекнет —

уснули ратники,

что прежде чистили

железо сражений, —

и вместе с ними

доспехи крепкие,

предохранявшие

в игре копейной

от жал каленых,

в земле истлеют — 2260

кольчуга с витязем

не разлучится!

Не слышно арфы,

не вьется сокол [139] …не вьется сокол…  — Соколов приручали в Швеции уже в VII в., в Англии искусство соколиной охоты распространилось в конце VIII в.

в высоком зале,

и на дворе

не топочут кони, —

все похитила,

всех истратила

смертная пагуба!»

Так в одиночестве

и днем и ночью,

живой, он оплакивал

племя сгинувшее,

покуда в сердце его

не хлынула

смерть потоком.

Клад незарытый

стал достоянием

старого змея, 2270

гада голого,

гладкочешуйного,

что над горами

парил во мраке

палящим облаком,

ужас вселяя

в людские души, —

ему предначертано

стеречь языческих

могильников золото,

хотя и нет ему

в том прибытка;

и триста зим он,

змей, бич земнородных,

берег сокровища,

в кургане сокрытые,

покуда грабитель

не разъярил его,

вор дерзкий,

слуга, похитивший 2280

из клада кубок.

дабы снискать себе

вины прощенье, —

так был злосчастным

курган ограблен;

слугу хозяин

за то помиловал,

ибо впервые

он видел подобную

вещь издревнюю.

Дракон проснулся

и распалился,

чуждый учуяв

на камне запах:

не остерегся

грабитель ловкий —

слишком близко

подкрался к чудовищу.

(Так часто случается:

кому не начертана 2290

гибель, тот может

избегнуть горя,

спасенный Господом!)

Златохранитель

в подземном зале

искал пришельца,

в пещеру проникшего,

покуда спал он;

потом и пустыню

вблизи кургана

змей всю исползал,

но ни единой

души не встретив,

он, ждущий битвы,

сражения жаждущий,

вернулся в пещеру

считать сокровища —

и там обнаружил,

что смертный чашу

посмел похитить, 2300

из зала золото!

Злоба копилась

в холмохранителе,

и ждал он до ночи,

горящий мщением

ревнитель клада,

огнем готовый

карать укравших

чеканный кубок.

Едва дождавшись

вечерних сумерек,

червь огнекрылый

палящим облаком

взлетел с кургана —

тогда-то над краем

беда и грянула,

напасть великая,

а вскоре и конунг [140] …а вскоре и конунг // с жизнью расстался, нашел кончину . — И это важнейшее событие поэмы, как и исходы остальных сражений Беовульфа, предсказывается заранее (ср. прим. к ст. 700 след.).

с жизнью расстался,

нашел кончину. 2310

Огонь извергая,

жизнекрушитель

зажег жилища;

пламя взметнулось,

пугая жителей,

и ни единого

не пощадила

тварь огнекрылая,

и негде было

в стране обширной

от злобы змея,

от пагубы адской

гаутам скрыться,

когда безжалостный

палил их жаром;

лишь на рассвете

спешил он в пещеру

к своим сокровищам,

а ночью снова

огнедыханием 2320

людей обугливал.

(И все же напрасно

крепость курганную

он мнил неприступной!)

Внедолге и Беовульф

сам изведал [141]Дом Беовульфа сгорает так же, как задолго до того спасенный им Хеорот. Параллелизм деталей и перекличка эпизодов не позволяет поэме распасться на множество отдельных кусков. И в главном сюжете, и в многочисленных отступлениях есть цементирующее начало. Оно может ускользнуть от современного читателя, но незаметно для него и даже помимо его воли создает необычайно сильный художественный эффект.

гибельность бедствия;

дом с престолом

вождя гаутского

в потоках пламени

сгорел и расплавился;

оплакал старец

сердопечальный

свое злосчастье;

и думал всемудрый, [142] …и думал всемудрый, что Бог гневится…  — Беовульф еще не знает, чем вызван гнев дракона, и принимает случившееся за божью кару. Но, с теологической точки зрения, причина все равно в воле Всевышнего. Однако остается неясным, в чем грешен Беовульф и какую заповедь он нарушил.

что Бог гневится,

Создатель карает

за то, что древние

не блюл он заповеди,

и сердце воина [143] …сердце воина // впервые исполнилось недобрым предчувствием . — Начиная с предсказания в ст. 2308–2310, поэт использует различные средства подготовить трагиче-ский финал. 2330

впервые исполнилось

недобрым предчувствием.

Дом дружинный,

испепеленный

палящим змеем,

дворец в пучинах

пожара канул,

но конунг ведеров

ратолюбивый

замыслил мщенье,

и повелел он,

военачальник,

невиданный выковать

железоцельный

щит обширный,

ибо не выдержит

щит деревянный,

тесина ясеневая,

жара пламени,

дыханья драконьего, 2340

а вождь был должен

дни этой жизни

в битве окончить,

убив чудовище,

издревле хранившее

клад курганный!

Почел бесчестьем

кольцедаритель

вести дружину,

рать многолюдную

на огнекрылого:

единоборства

он не страшился,

не веря ни в силу,

ни в отвагу змея.

Немало опасностей

герою выпало

в дальних походах,

в грозных игрищах,

с тех пор как Хродгара 2350

воитель странствующий

избавил от Гренделя,

очистил Хеорот

и женочудище

в битве осилил.

Не легче было

ему и в схватке,

где сгибнул Хигелак, [144]Поэт вновь возвращается к последнему походу Хигелака и, как всегда, рассказывает что-то новое.

войсководитель,

гаутский конунг:

в пылу сражения

на поле фризском

потомок Хределя

пал наземь,

мечами иссеченный,

но спасся Беовульф! —

пловец искусный,

он вплавь через хляби

один возвратился

и тридцать тяжких 2360

вынес доспехов

на берег моря;

и не хвалились

победой хетвары, [145] Хетвары — древнеанглийский вариант племенного названия хаттуариев (см. ст. 1204 след.).

противуставшие

ему в сражении

щитоносители, —

из них немногие

с поля вернулись,

домой из сечи.

С недоброй вестью

он, одинокий,

приплыл, сын Эггтеова,

к земле отеческой,

и Хюгд поклонилась

ему дружиной,

казной и престолом,

ибо не верила,

что сын ее в силах

по смерти Хигелака 2370

спасти державу

от ратей враждебных;

но тщетно в страхе

они, бессчастные,

молили воителя

принять наследье

и править народом

помимо Хардреда,

стать хозяином

в землях гаутских, —

однако, мудрый,

он не покинул

советом юного

владыку, покуда

мужал вождь ведеров.

Когда же явились

морескитальцы, [146]Здесь и дальше рассказывается история шведско-гаутских войн. По обыкновению, эта история дана не компактно, а в отрывках, разделенных основным повествованием. То, что так неудобно для современного читателя, было, видимо, естественно для людей, привыкших воспринимать на слух большие эпические поэмы. Чаще всего в песнях сказителя им были знакомы не только сказочные, но и исторические сюжеты (между ко-торыми не делалось различий, ибо приход чудовища из соседнего болота или прилет дра-кона с берегового кургана казался такой же реальностью, как нападение соседей — ср. вст. ст.). И экспедиция Хигелака, и повесть о древнем кладе, и жизнеописание Беовульфа, и пожар Хеорота рассказаны клочками. Этим усиливался интерес к каждой линии: ничего нельзя было забыть, ибо в любой момент давно оборванный ход мог возобновиться и по-вести слушателей дальше. Ниже для полноты картины дается суммарное изложение швед-ско-гаутских войн и генеалогия, как они представлены в «Беовульфе». Первые схватки относятся ко времени, когда королем гаутов стал Хадкюн, сын Хределя и старший брат Хигелака (см. ст. 374, 2473 след., 2922 след., 2964 след.; ср. также прим. к ст. 2427 след.). Шведы под предводительством Охтхере и Онелы постоянно нападают на своих южных соседей (особенно часты стычки на холме Хреоснаберг), забирают добычу и возвращают-ся домой. Впоследствии Хадкюну и Хигелаку удается нанести ответный удар. (Но неясно, кто возобновил военные действия: в ст. 2471–2472 названы шведы, но ср. ст. 2926–2927.) Вначале их кампания идет успешно, и гауты даже берут в плен жену старого швед-ского конунга Онгентеова, но Онгентеов не только возвращает пленников, но и убивает Хадкюна, а его дружину загоняет ночью в Воронью рощу, грозя поутру повесить и зару-бить всех оставшихся в живых. Однако на рассвете приходит подкрепление — отряд Хи-гелака, и это решает дело. Шведы бегут, а Онгентеова убивают братья Эовор и Вульф (эти имена, видимо, нарочито условны: Вепрь и Волк). По возвращении Хигелак («победитель Онгентеова») щедро наградил братьев, а Эовору отдал в жены свою единственную дочь. Но вскоре Хигелак сам погиб у франков, и ему наследовал Хардред, сын Хигелака от Хюгд. Королем же шведов после смерти Онгентеова, видимо, стал Охтхере. Однако потом (может быть, после смерти старшего брата) трон захватил Онела, а сыновья Охтхере — Эанмунд и Эадгильс — бежали к гаутам (своим наследственным врагам!). Хардред дал приют обоим принцам, но Онела напал на гаутов и, хотя не захватил их земель, убил Хар-дреда и Эанмунда. Несколько позже Эадгильс, поддержанный гаутской ратью, отомстил своему дяде. Его победный поход стоил Онеле жизни и вернул Эад-гильсу трон. Как гово-рилось (прим. к ст. 349), Онела, возможно, представлял продатскую партию при шведском дворе, а принцы — прошведскую, и это обстоятельство, кроме обычной борьбы за власть, усугубляло раздор внутри династии. Во всей этой истории, как она реконструирована вы-ше, самое загадочное то, что Беовульф и Хардред поддерживают наследников Охтхере против Онелы, т. е. сторонников шведской, а не датской ориентации. После бегства Эг-гтеова к Хродгару и тем более после победы Беовульфа над родом Гренделя невозможно себе представить недружеские отношения между гаутами и данами. Хотя Хродгар, рас-ставаясь с Беовульфом, вспоминал какие-то давние распри, которым не суждено вернуть-ся (ст. 1858 след.), в принципе данов и гаутов всегда объединяла общая ненависть к шве-дам. См. далее прим. к ст. 2601 след.

наследники Охтхере,

восставшие против

морского конунга 2380

в державе Скильвингов,

сыны-изгнанники

пришли из Швеции

к гаутам, за море,

ища прибежища, —

тогда-то Хардред

гостеприимный

убит был Онелой

наследник Хигелака,

приют им давший,

а сын Онгентеова,

убийца Хардреда,

бежав от гаутов,

в свой дом возвратился;

остался Беовульф

единовластным

вождем над ведерами,

то добрый был конунг!

За смерть предместника

отмстил он, как должно, 2390

в недолгом времени —

на помощь Эадгильсу,

вождю одинокому,

сыну Охтхере,

в знак дружбы он выслал

дружину за море,

рать и оружие;

и враг, застигнутый

зимним походом, [147] …зимним походом…  — Есть основания думать, что именно зимнее сражение имеется в виду под словами подлинника «холодными горестными походами» и что слово «холодные» употреблено в своем прямом значении. Знаменитая битва между Эадгильсом и Онелой (в скандинавской традиции: Адилом и Али) происходила на льду озера Венерн. Хотя в «Младшей Эдде» и сагах Онела не шведский, а норвежский король и вовсе не брат Охтхере (Оттара), персонажи наверняка те же. Характерно, что и в скандинавских источ-никах Адил получает помощь со стороны (но там от Хрольфа).

сгинул Онела.

Невзгоды многие

преодолевший,

несокрушимый

вершитель подвигов,

так дожил сын Эггтеова

до дня урочного,

и в час предначертанный

с драконом сведался.

Владыка гаутов,

а с ним одиннадцать 2400

его соратников

искали змея.

Первопричину

людских несчастий

и смертоубийства

вождь знал, поскольку

слуга, положивший

к ногам хозяина

ту чашу краденую,

был тринадцатым

в его отряде, —

виновник распри

и злополучия

не доброй волей,

но покорный приказу,

корчась от страха,

он вел дружину

к тому подземелью,

к холму, что высился

близко от бурных 2410

вод океана,

где кольца золота

тонко витые

хранил надменный

ревнитель, сторож

древнего клада,

в подземном логове, —

взять те сокровища

сумел бы смертный

лишь ценой непомерной!

Златодаритель,

на холм взошедши,

воссел, дабы слово

промолвить гаутам,

проститься с ними:

он сердцем предчуял

соседство смерти,

Судьбы грядущей,

уже готовой

старца приветить 2420

и вместе с жизнью

изъять из тела

душу-сокровище. —

недолго будет

дух войнолюбый

томиться в плоти;

и молвил Беовульф,

потомок Эггтеова:

«Перевидал я

немало с молодости

сеч и усобиц —

и все помню!

Семь зим мне было,

когда державный [148] Семь зим мне было, когда державный … — В этом отступлении рассказывается и о самом Беовульфе, и о том, как Хадкюн случайно убил на охоте своего старшего брата Херебальда. Гибель первенца свела в могилу Хределя. Не меньше, чем потеря наследника, угнетала его невозможность отомстить (непреднамеренное убийство было наказуемо, но, конечно, не внутри собственного рода). Здесь, как и везде в древнегерманской поэзии, кровная месть — источник основных трагических коллизий (ср. вст. ст., стр. И). Здесь же мы впервые узнаем, что Эггтеов отдал семилетнего сына на воспитание тестю («аталыче-ство» широко практиковалось у скандинавов, но, судя по сагам, более почтенный человек отдавал своего ребенка человеку, который был менее богат и пользовался меньшим ува-жением; в «Беовульфе» же ситуация иная). Таким образом, дружба Хигелака и Беовульфа восходит к давним годам. Беовульф, перечисляя своих дядей (ст. 2434), говорит «мой Хи-гелак», и в устах германца, еще совершенно не знавшего сентиментальных оборотов более поздних времен, это слово звучит как ласкательный эпитет. «Моим» называет и Вальхтеов Хродульфа (ст. 1181).

меня от родителей

взял владыка:

казна и пища

мне шли от Хределя,

и воспитал меня

конунг, мой родич; 2430

в его чертоге,

дитя чужое,

в глазах правителя

я был не хуже,

чем дети родные,

чем Хадкюн и Херебальд

и добрый мой Хигелак.

И так случилось,

что младшего брата

свалил брат Хадкюн

на ложе смерти

стрелой, сорвавшейся

с упругого лука

в игре, на охоте

без злого умысла, —

братогубительству

была причиной

стрела неверная,

поэтому Хредель

не мог по праву 2440

воздать за сына

другому сыну —

без отомщения

остался Херебальд!

Так некий старец,

увидевший кровного

чада тело [149] Так некий старец, увидевший кровного // чада тело…  — По мере того как Беовульф приближается к смерти, тон поэмы становится все более и более мрачным. Рассказ замедляется и движется не столько вперед, сколько назад, к прошлому. В конце поэмы от-ступления связаны только с гибелью людей и целых родов. Теперь фон для основного рассказа — это уже не подвиги Сигмунда или состязанье отважных пловцов, а прощание с кладом, печальная судьба Хределя и Херебальда, история отца, сидящего перед трупом повешенного сына. Беовульф готов совершить последний подвиг, но ему уже не дано пе-режить врага. Так же бессилен в последнем эпизоде Хредель, и его бессилье самое страш-ное, которое мог себе представить поэт: некогда могучий конунг, основатель славной ди-настии, лишен права отомстить за сына. Элегия о старце, напоминающая многие страницы современной поэзии, принадлежит к лучшим страницам поэмы.

на дереве смерти

в удавке пляшущее,

горько сетует,

слагает строфы

об отпрыске юном,

в петле висящем

на радость воронам,

а сам он, старый,

не властен исправить

участь детища;

зовет он поутру

дитя ушедшее,

не чая дождаться 2450

другого наследника

богатствам и дому,

коль скоро единственному

сыну выпал

злосчастный случай,

смертный жребий;

войдет ли рыдающий

в покои отрока —

там запустенье,

гуляет ветер

в безрадостном зале, —

уснул наездник,

ратник в могиле! —

умолкли арфы,

и прежних пиршеств

не будет больше!

Выйдет ли скорбный,

один, стеная, —

дом и усадьба

ему покажутся 2460

чрезмерно обширными!

Вот так же и в сердце

владыки ведеров

таилось горе:

убит был Херебальд,

но вождь был невластен

за смерть возмездием

воздать убийце,

ведь и постылого

отец не в силах

сына подвергнуть

позорной казни!

Тогда он в душе своей

людские радости

отринул ради

света Господня:

селенья и земли

он, уходящий,

как должен владелец,

оставил детям. 2470

И были битвы,

ходили шведы

войной на гаутов,

морскими походами,

с тех пор, как умер

державный Хредель,

и до поры, пока

сыны Онгентеова

войнолюбивые

не пожелали

мира на море,

но в дерзких набегах

с нами сходились

близ Хреоснаберга.

И многим известно,

как наше воинство

с ними сквиталось

за кроволития,

хотя победа

была добыта 2480

ценой крови

вождя гаутского, —

настигла Хадкюна

в той схватке гибель.

Но, как я слышал,

убийца конунга

убит был наутро,

воздал за родича

родич Эовор,

встретив Онгентеова, —

шлем от удара

широко треснул,

пал наземь Скильвинг,

и меч не дрогнул

в руке гаутского

кровоотмстителя.

За все, что Хигелак

мне дал державный, 2490

за все достояние,

дом и земли,

ему платил я

клинком, сверкавшим

в работе ратной:

ни витязей шведских,

ни датских всадников,

ни войска гепидского [150] …ни войска гепидского . — Гепиды (по-древнеанглийски они называются гифты) были племенем, родственным готам, и их старая родина (как, наверно, и у самих готов) — Скандинавия. Впоследствии они переселились в низовья Дуная и были уничтожены лан-гобардами.

к себе на выручку

не призывал он,

казны не тратил

на слабых ратников, [151] …на слабых ратников — то есть на воинов худших, чем сам Бео-вульф.

коль скоро я первым

вступал в сражения,

стяжая победы! —

и так да будет,

покуда жив я,

покуда мне верен

клинок испытанный,

не раз служивший

моей отваге

с тех пор, как Дагхревна [152]Беовульф вновь возвращается в мыслях к франкскому походу Хигелака. Возможно, франк Дагхревн (о его имени ср. прим. к ст. 1801) и убил Хигелака. Беовульф же расправился с ним, как с Гренделем: без меча. «Хугский» значит «франкский». Дагхревн — единственный человек, которого убивает Беовульф. 2500

убил я, и хугский

вождь не вернулся

к владельцу фризов

вместе с добычей,

с тем драгоценным

кольцом ошейным,

но пал на поле

знаменоситель,

дружинник храбрый,

сраженный не жалом, —

он так был стиснут

в моих объятьях,

что хрустнули кости.

И ныне да служат мне

меч и руки

в борьбе за сокровища!»

Слова последние,

клятву пред битвой

измолвил Беовульф:

«Немало я с молодости 2510

сеч перевидел,

и ныне снова,

защитник народа,

ищу я встретиться

с жизнекрушителем,

свершу возмездье,

коль скоро выползет

червь из пещеры!»

Так он прощался

с ратью доспешной,

державный воин

с верной дружиной:

«Я без оружия,

без меча остролезвого

пошел бы на недруга,

когда бы ведал

иное средство,

убив заклятого,

обет исполнить,

как то было с Гренделем; 2520

пламя опасно,

и, чтобы укрыться

от ядовитого огнедыхания,

нужны мне доспехи

и щит железный.

Не уступлю я

пламевержителю

в битве ни шагу! —

и да свершится

суд справедливый

Судьбы-владычицы! —

не похвальба спасет,

но храбросердие

в борьбе с крылатым!

А вы дожидайтесь

вблизи кургана,

мужи доспешные

того, победного,

из двух соперников,

кто упасется 2530

от раны смертельной;

не вам сражаться,

но я — единственный,

кому по силам

тягаться с гадом,

с поганым в битве

мериться мощью!

Возьму добычу,

богатства курганные,

либо гибель

в удел достанется

вашему конунгу!»

Встал щитоносец

в кольчуге, в шлеме,

воин гордый,

сил преисполненный

и добромужества,

путь свой направил

к серым утесам, —

трус отступил бы! — 2540

но вождь, победивший

во многих схватках,

где рати враждебные

сшибались с грохотом,

шел, и вскоре

увидел в скалах

жерло, откуда

потоком жарким

огонь изливался,

путь преграждая

в недра кургана:

никто не смог бы

пройти невредимым

в глубь подземелья,

проникнуть в пещеру

сквозь раскаленное

дыханье змея.

Тогда разъярился

вождь ведеров:

вопль неистовый 2550

из горла вырвался,

гневное слово

громом грянуло

среди утесов;

и распалился

ревнитель клада,

заслышав клич, —

не мольбу о мире,

но вызов на битву.

Сперва из пещеры

дыханье смрадное

червя курганного

взметнулось дымом —

скалы дрогнули.

Гаут державный,

щитом прикрывшись,

пред каменным устьем

стоял, покуда

гад, извиваясь,

полз в потемках 2560

к месту схватки;

и меч двуострый,

наследье древних,

сиял, подъятый,

в руках у конунга;

и оба сердца

равно кипели

и страхом и ненавистью.

Держа наготове

свой щит спасительный,

стоял незыблемо

войсководитель

в наряде ратном,

а змей тем временем,

свиваясь в кольца,

лез из пещеры

судьбе навстречу.

Казалось ратнику,

что щит, защитник

души и тела, 2570

не так надежен,

как то хотелось бы

герою, коль скоро [153] …коль скоро впервые в жизни // Судьба не хранит его в единоборстве, // в победной битве . — В подлиннике запутанная и малопонятная фраза.

впервые в жизни

Судьба не хранит его

в единоборстве,

в победной битве.

Тогда на недруга

воитель гаутский

мечом обрушился,

искуснокованым

наследьем конунгов,

но вкось по кости

скользнуло железо,

клинок по черепу,

не так, как нацелился

высокородный;

удар неловкий

лишь раззадорил

холмозащитника: 2580

он пыхнул пламенем —

далеко хлынул

пар ядовитый.

Правитель ведеров

не мог похвастаться

удачей в стычке:

не лучшим образом [154] …не лучшим образом ему служило // лезвие славное . — В этой литоте слышится осуждение всякого (будь то даже неодушевленный меч), кто идет в битву и не выполняет своего долга.

ему служило

лезвие славное.

Нелегкую долю

избрал достойнейший

сын Эггтеова,

решившийся биться

с драконом насмерть, —

и суждено ему

в край далекий

уйти, покинув

юдоль земную,

как и всякому смертному!

И снова, не медля, 2590

сошлись противники;

но страж подземелья,

приободрившись,

приподнял голову,

и стал, полыхая

дыханьем смрадным,

огневержитель

теснить героя;

и не нашлось

под рукой у конунга, [155] … и не нашлось под рукой у конунга… благородного воинства . — Нельзя было представить себе позора более страшного, чем, поддавшись страху смерти, бросить своего конунга в беде. Воинов не оправдывает даже то, что Беовульф сам велел им дожидаться исхода сраженья в укрытии (ст. 2528 след.).

как должно в сражении,

благородного воинства —

но в дальнюю рощу

спаслась дружина,

рать укрылась.

Из них лишь единый

смутился в сердце —

ибо изменником

стать не может

муж доброчестный! 2600

То Виглаф был, [156]В рассказе о Виглафе впервые названы Вагмундинги. Было высказано предположение, что Вагмундинги, как и Вульфгар (см. ст. 349 и прим.), принадлежали семье венделов, которые поддерживали Онелу против Онгентеова и его сыновей. Этим объясняли высокое положение Вульфгара, вождя венделов, при датском дворе. Здесь же видели причину того поразительного факта, что хотя Веохстан сражался вместе с Онелой против Эадгильса и Эанмунда и даже убил Эанмунда, его сын Виглаф — любимый и самый верный воин Беовульфа. Видимо, сердце Беовульфа было больше на стороне Онелы, чем на стороне принцев, которые нашли поддержку Хардрода и которым впоследствии он сам оказал военную помощь. Тем не менее трудности исторического толкования приведенных фактов очевидны. Гораздо понятней то, что, после воцарения Эадгильса на троне своего отца, Веохстан должен был бежать из родного края. Его, как в свое время Эадгильса с братом, тоже приютил Беовульф. Виглаф даже в последней битве еще называется скильвингом, поскольку по происхождению он действительно швед. Реальные взаимоотношения гаутов и шведов несколько заслонены от нас тем, что во всех междоусобицах участвует Беовульф, фигура легендарная, а не историческая. В поэме сказано, что после гибели Хардреда гаутами пятьдесят лет правил Беовульф, но это в высшей степени сомнительно. Скорее можно было бы предположить, что Онела, завершив свой победоносный поход на Хардреда и убив Эанмунда, не повернул назад (в поэме он не решается напасть на Беовульфа), а без большого труда захватил гаутский престол и посадил на него наместником Веохстана (откуда и все его земли). И лишь потом Эадгильс, спасшийся у каких-то сосе-дей (например, у данов), сумел (с помощью Xрольфа) вернуть себе престол. Бегство под защиту враждебного племени, хотя и чреватое смертельной опасностью, было довольно частым явлением. Возвращаясь к Вагмундингам, мы замечаем, что одни из них входили в гаутское племя (как Беовульф и его отец Эггтеов), другие — в шведское (Веохстан и Виг-лаф). Связи между ними не ясны. Географически же гауты, а следовательно, и гаутские Вагмундинги, скорее жили на Вестеръётланде (к югу от Великих шведских озер) и были близкими соседями скильвингов и шведских вагмундингов.

сородич Эльвхера,

сын Веохстана,

щитоноситель,

любимец Скильвингов.

Увидев на конунге

одежды битвы,

объятые пламенем,

он вспомнил, какими

его приветил

дарами владыка,

вернувший Вагмундингам

наследные земли

и власть над племенем

его родителю.

И поднял Виглаф

щит желто-липовый

и меч, наследье

потомка Охтхере,

скитальца Эанмунда, 2610

который был в битве

убит, бездомный,

в сраженье с Веохстаном,

взявшим в добычу

это оружие:

нагрудник кольчатый,

шлем железный

и меч отменный,

подарок Онелы,

издревнее лезвие, —

одежды битвы,

орудие сечи,

наряд воителя

(однако Онела [157] …однако Онела // за смерть племянника не мстил убийце . — По законам кровной мести Онела должен был бы мстить Веохстану за убийство племянника, но тот был бесправным изгнанником и утратил все связи со своей семьей. Фактически же Онела мог только радоваться смерти Эанмунда, и в этой подробности намек на близкий уже распад родовых уз.

за смерть племянника

не мстил убийце);

тот меч хранился

и щит и кольчуга

у Веохстана,

покуда не вырос 2620

ему преемник,

дабы продолжить

славу отцовскую

среди гаутов, —

оставил старец,

покинув землю,

наследство сыну.

И вот впервые

воина юного

призвал державный

делить с дружиной

удары битвы:

был духом он крепок,

а меч наследный

остро наточен, —

и скоро на деле

дракон изведал

его могучесть!

Промолвил Виглаф

печальносердый, 2630

уча соратников

дружинному долгу:

«То время я помню, [158]Очевидно, вначале Виглаф тоже бежал в лес (иначе к кому же обращена его речь?), но потом вернулся к Беовульфу.

когда в застолье

над чашей меда

клялись мы честью

служить исправно

кольцедробителю,

нас одарившему

одеждой битвы,

мечами, кольчугами,

коли случится

нужда в подмоге!

Из многих воителей

себе в попутчики

избрал он лучших,

сильнейших героев —

копьеметателей,

храбрейших кольчужников,

сочтя нас достойными 2640

дела смелого,

хоть и замыслил

вождь дружинный

сам, в одиночку,

народоправитель,

свершить возмездие,

ибо не раз он

снискивал подвигами

славу всеземную!

Но так случилось,

что ныне нуждается

вождь в отваге

своих сподвижников,

в силе воинства! —

так не пора ли

и нам изведать

огненной пагубы!

Бог свидетель,

уж лучше мне в пламени

навеки сгинуть, 2650

владыку спасая,

чем ждать в укрытье!

Бесчестно было бы

нам, щитоносцам,

вспять обратиться,

не испытавши

врага железом,

не встав на сторону

правителя ведеров!

Не должным образом

вождю мы платим

за прежние милости,

коль скоро конунг,

покинутый гаутами,

гибнет в битве!

Да будет щит мой

и меч в сражении

ему подспорьем!»

Туда поспешил он

сквозь чад ядовитый 2660

к вождю на помощь

и так воскликнул:

«Бейся, о Беовульф, [159]Странно, что юный Виглаф воодушевляет своего конунга на битву, но если этой несообразности не заметила аудитория X в., значит, она была полностью оправдана художественно: устами Виглафа говорит поэт, и его слова — это именно те слова, кото-рые готов был произнести любой из его слушателей.

рубись без страха,

как ты поклялся

в дни твоей молодости!

Да не померкнет

до смерти слава

и честь державная!

Ты, вождь всезнатный,

несокрушимый,

за жизнь сражайся

что силы достанет!

Я встану рядом!»

Тогда, услышав

тот клич героя,

огневержитель,

кипящий яростью,

дохнул — и пламя

окутало воинов, 2670

мужей доспешных:

ни сбруя кольчатая,

ни щит копьеносца

не защитили,

и сгинул бы юный,

сгорел бы витязь, —

но родича родич [160] …но родича родич… укрыл железной // доской от пламени . — Теперь Беовульф и Виглаф идут на дракона под прикрытием одного щита.

державный, ратника,

чей щит обуглился,

укрыл железной

доской от пламени,

и, вспомнив о славе,

нацелил конунг

дракону в голову

удар сокрушительный.

Ярость умножила

силы мужа! —

но преломился [161] …но преломился…Нэглинг … — Как и меч Хрунтинг, этот меч («острый», «режущий») оказался бесполезным. Он раскололся от страшной силы удара — распространенный прием, чтобы косвенно охарактеризовать силу воина.

каленый Нэглинг,

меч Беовульфа, 2680

старинное лезвие:

была воителю

дана такая

мощь, что в сечах

ему и лучший меч

был несподручен,

и, как я слышал,

в руках ратоборца

любое лезвие,

железо остреное,

от мощных ударов

крошилось в сражении!

Тут, с третьего раза,

метнувшись на недруга,

червь огнедышащий,

бич смертных,

поверг на землю

вождя державного —

клыки драконьи

вонзились острые, 2690

ядоточащие

воителю в горло,

и кровь потоком

на грудь излилась!

Тогда, я слышал,

к нему на выручку

поспел дружинник:

он, знатный родом,

известный мужеством,

силой и ловкостью,

в руке опаленной

клинок сжимая,

уцепил не в голову

гаду, но ниже

вонзил оружие,

ужалил в горло

змея зломерзкого —

вошло железо

в плоть огненосную,

сникло пламя, 2700

дыханье драконье;

и тут же конунг,

едва очнувшись, [162]Из текста видно, что дракона убил Виглаф, но Беовульфу предоставлена честь последнего удара. Виглаф тоже (ст. 2874 след.) приписывает победу Беовульфу, а себя называет лишь помощником. Это последнее сражение Беовульфа и похоже и не похоже на предыдущие. Как и прежде, он защищает народ от напасти, как и прежде, он окружен трусливыми зрителями, как и прежде, никто, кроме него, не может надеяться на успех. Но дракон не дьявол и не проклятый Богом отшельник (хотя некоторые словесные схождения в описаниях Гренделя и дракона все же есть). Для людей он что-то вроде стихийного бед-ствия. Для Беовульфа же он — судьба. Дракон защищен всеми средствами: летает и пол-зает, покрыт броней, изрыгает яд и пламя. Он так безмерно жесток, что Грендель с мате-рью — агнцы по сравнению с ним. Самое страшное — что он по-своему прав. Грендель был врагом рода человеческого, радость и музыка были невыносимы ему, у дракона же (как и у матери Гренделя) есть мотив для мести. Дракон непобедим, и Беовульф с самого начала знает это. Чудовище можно убить, но вместе с ним, с судьбой Беовульфа, умрет и сам Беовульф. Сражаясь с матерью Гренделя, Беовульф спасся чудом. Теперь чуда быть не могло, и эта битва заканчивает серию его побед, каждая из которых доставалась все бо-лее дорогой ценой.

свой нож широкий,

владыка ведеров,

из ножен выхватил

и острым жалом

вспорол утробу

огневержителя, —

сдохло чудище.

Так рано поутру

два ратника-родича

убили змея, —

да будут примером

они для воинов! —

но стал последним

тот бой победный,

работа ратная,

в жизни конунга:

набухли раны, 2710

следы драконьих

клыков на шее,

горя, смердели,

и грудь покрылась

глубокими язвами —

яд змеиный

въедался в тело.

Вождь мудромыслый

под серыми скалами

сел на камень

вблизи кургана,

напротив жерла,

устья пещеры,

своды которой

на вековечных

столпах покоились.

Лицо владыки

и грудь водою

дружинник добрый

омыл из пригоршней 2720

от крови, пролитой

героем в битве,

и снял с воителя

бремя шлема.

Промолвил Беовульф,

превозмогающий

смертную муку

(ему осталось,

он чуял, мало

земного счастья;

силы иссякли;

пришли к пределу

дни его жизни,

и смерть приблизилась):

«Имей я сына,

ему я мог бы

оставить наследье,

мое оружие,

наряд мой ратный,

тому, кто был бы 2730

моим преемником!

Я пять десятков зим —

хранил державу,

и не единый

из сопредельных

племеводителей

не смел потревожить

меня дружиной,

грозить мне набегом!

Я мирно властил

и ждал урочного

срока и жребия:

не жаждал распрей

и лживыми клятвами

не осквернялся,

чему сегодня,

смертельно раненный,

я радуюсь в сердце,

ибо Создатель

не попрекнет меня 2740

убийством родичей, —

так пусть же изыдет

душа из тела!

Спеши, о мой Виглаф,

сойди под землю,

в тайник курганный

под серыми скалами

(дракон, лишенный

своих сокровищ,

лежит, недвижный,

сраженный в сердце);

и я, увидев [163]Последнее желание Беовульфа — увидеть клад. О двойственном отношении к золоту в поэме см. вст. ст.

казну издревнюю,

насытив зренье

игрой самоцветов

и блеском золота,

возлягу рядом

и без печали

жизнь покину

и власть земную». 2750

Немедля, — так слышал я, —

по слову конунга,

по воле правителя,

в бою израненного,

сын Веохстана

сошел в пещеру,

воин в кольчуге,

в рубахе сетчатой;

там, добродоблестный,

гордясь добычей,

увидел множество

колец, камений,

груды золота

и самоцветов,

сосуды дивные,

древние вещи,

вдоль стен стоявшие

в жилище змея,

чудные чаши

(канули в вечность 2760

их обладатели!),

и шлемы ржавые

времен прошедших,

кольчуги траченные,

и уборы истлевшие

(таким богатством,

в земле сокрытым,

такой добычей

мог бы гордиться

любой из смертных!);

и там же знамя,

стяг златотканый

на крепком древке

над россыпью золота

солнцегорящий.

искусно шитый

сиял, озаряя

чертог обширный,

сокровищ вместилище,

жилище змея, 2770

который сгинул,

мечом пораженный.

Тогда, — так я слышал, —

сложил дружинник

богатство курганное,

казну гигантов

в мешок, в кольчугу,

сосуды, чаши.

сколь мог осилить,

и взял слепящий

стяг светозарный,

поскольку Беовульф

ножом двуострым,

драконоборец,

сразил дозорного,

издревле стерегшего

холм сокровищный,

пламевержителя,

во тьме полыхавшего

дыханием пагубным 2780

над тем курганом. —

чудище сгинуло.

Вышел воин

с кладью бесценной

из подземелья,

страхом терзаемый,

тревогой в сердце:

застать успеет ли

в живых владыку,

правителя ведеров,

без сил лежавшего

вблизи пещеры.

Золотоноша

нашел воителя,

истекшего кровью,

вождя всезнатного,

почти что при смерти;

он долго витязя

кропил водою,

покуда слово 2790

из сердца воина

на волю не вырвалось;

и молвил Беовульф,

скорбный старец,

глядя на золото:

«Владыке Вселенной

хвала! — я вижу

эти сокровища

и славлю Господа,

Небоправителя,

в день мой последний

мне ниспославшего

победу в битве,

а эту добычу —

народу нашему!

В обмен на богатства

жизнь положил я —

теперь державу

сами храните! —

мой срок истекает! 2800

Повелеваю

вам, ратоборцы,

мой прах и пепел

укрыть в кургане,

в холме высоком,

близ моря насыпанном

на Мысе Китовом, [164] На Мысе Китовом . — Невозможно определить, использовал ли поэт название какого-то известного места или сочинил его сам (ср. места вроде Лунная долина, Щучье озеро, о которых лишь современники могли знать, точное это наименование или поэтическая ха-рактеристика). То же относится к ряду других топонимов в «Беовульфе» (ср. прим. к ст. 2924).

дабы отныне

то место звали

курганом Беовульфа

морескитальцы,

в ладьях плывущие

из дальних пределов

по темным водам».

Обруч ошейный

витого золота

вождь доброчестный

вручил воителю —

кольцом и обручем,

кольчугой и шлемом 2810

он юного мужа

благонапутствовал;

«Ты — единственный

мой наследник

из рода Вагмундингов,

чье семя сгинуло,

Судьбою похищено:

в час предначертанный

ушли знатнейшие —

и я за ними!»

С последним словом

угасло сердце

мудрого старца;

осталось тело,

костра пожива;

душа отправилась

искать награды

среди угодников.

То было горем,

великой скорбью 2820

воина юного:

он видел тело

вождя возлюбленного,

лишенное жизни;

но тут же, рядом,

его убийца

лежал бездыханный,

жизнекрушитель,

погибший в схватке,

змей зломерзкий,

страж, утративший

свои сокровища,

ибо железное

лезвие тяжким

ударом в сердце

вдруг оборвало

дни его жизни,

и грянул оземь

холмохранитель

на склоне кургана: 2830

не властен он больше

летать ночами,

червь огнекрылый,

гад, стерегший

свои богатства.

Дракон был повержен

рукою конунга,

клинком владыки,

каких воистину

среди сынов земли

вовеки не было,

хоть я и слышал

песнопреданья

о многих сильных

и стойких в битве,

но не посмел бы

из них ни единый

в огне сходиться

с ядоточащим

червечудовищем, 2840

стяжая богатство,

как сделал Беовульф,

смертью купивший

клад несметный,

в битве, где оба

противоборца

расстались с жизнью!

Тогда уж из лесу,

из рощи вышли

клятвопреступники, —

те десять бесславных,

бежавших в страхе,

копья в испуге

поднять не посмевших,

меча в защиту

ратеначальника, —

и вот, покрывшие

щиты позором,

они приблизились

к одру героя, 2850

глядя на Виглафа:

сидел скорбящий

над телом старца,

достойный копейщик

кропил водою

лицо владыки,

но бесполезно —

ничто не смогло бы

дружиноводителя

вернуть к жизни!

Господня воля

в веках непреложна,

Промысел Божий

искони правил

делами смертных, —

и ныне так же!

Суровой речью

их встретил воин,

мужей трусливых,

бежавших от битвы; 2860

на них, бесчестных,

глядя презрительно,

так молвил Виглаф,

сын Веохстана:

«Правдоречивый

сказал бы: воистину

вождь, наделивший

вас, нестоящих,

кольцами золота,

ратными сбруями

(ибо нередко

в застольях бражных

шлемы, кольчуги,

наряды сечи,

в дружинном зале

дарил державный

всем, приходившим

в его пределы), —

зря отличил он

мечами острыми 2870

вас, дрожащих

при виде недруга.

Не мог он похвастаться

вашей помощью

в сражении, конунг,

но, взысканный Богом

Победотворцем,

один сумел он

в неравной схватке

врага пересилить!

Я был невластен

спасти державца,

и уберечь его

надежды не было,

но, изловчившись,

помог я родичу:

мечом наудачу

ударил чудовище —

оно ослабло,

и в горле смрадный 2880

огонь пресекся.

Но слишком мало

было соратников

вокруг владыки! —

за то отныне

и вам не будет [165]Весь род отвечает за каждого своего члена, поэтому наказание ждет не только трусов.

даров сокровищных,

нарядов ратных,

ни радостей бражных;

и вы утратите,

землевладельцы,

наделы наследные,

когда услышат

дружиноводители

в краях сопредельных

о том, как в битве

вы обесславились!

Уж лучше воину [166] Уж лучше воину // уйти из жизни, чем жить с позором!  — Возможно, намек, что всем, не принявшим участия в сражении, следует покончить жизнь самоубийством.

уйти из жизни,

чем жить с позором!» 2890

Тогда ко дворцу

он гонца с вестями

послал, в хоромы

над морем, где ждали

с утра старейшины,

сидели ратники,

гадая надвое:

то ли оплакивать

вождя погибшего,

то ли с победой

вернется конунг;

и не солгал им

печальный вестник

с холма приморского,

муж, прибежавший

с мыса курганного,

но правду измолвил,

сказал глашатай:

«Возлег сегодня

на ложе смерти 2900

владыка ведеров,

гаут всевластный,

уснул, убитый

в бою драконом!.

А рядом с героем

жизнекрушитель

простерся мертвый,

ножом распоротый

(не меч, но двуострый

нож покончил

с червечудовищем).

Там же Виглаф,

сын Веохстана,

над Беовульфом,

живой дружинник

над павшим державцем,

страж печальный,

сидит, охраняя

и друга и недруга!

Ждут нас войны 2910

и кровомщение,

едва о смерти

правителя нашего

узнают фризы, [167]Глашатай перечисляет разных врагов, заинтересованных в падении гаутов, и в его речи (в четвертый раз) упоминается франкский поход Хигелака. Заодно рассказывается заключительный эпизод шведско-гаутскнх войн. Момент для длинного и подробного рассказа выбран неудачно. Но поэма заканчивается, все нити должны сойтись воедино, и уже не будет другого даже самого незначительного повода дорассказать то, что еще необ-ходимо узнать слушателям.

франки услышат.

Та распря вспыхнула,

когда на хугов

дружину Хигелак

и флот свой двинул

к пределам фризским,

где войско хетваров

с ним переведалось,

воинство сильное,

многомогучее, —

там был повержен

отважный в битве,

пал в сражении

вождь, не успевши

воздать соратникам

за службу добычей; 2920

возненавидели

нас меровинги. [168] Меровинги.  — Если слово в рукописи действительно означает меровингов, то глашатай имеет в виду крепнущую франкскую династию.

Не жду я также

добра и мира

от племени шведов:

ведь всем известно,

как в Роще Вороньей [169] Воронья роща.  — См. прим. к ст. 2804 (ср. также Вороний лес, ст. 2935, и Орлиные скалы, ст. 3032).

убил Онгентеов

Хадкюна Хредлинга.

Тогда впервые

гауты гордые

войнолюбивых

искали Скильвингов,

и встретил гаутов

родитель Охтхере,

старец державный:

сваливши Хадкюна —

вождя мореходов,

из плена выручив

жену, чьи сокровища 2930

враги похитили,

свою супругу,

ему родившую

Охтхере с Онелой,

он гнал дружинников,

лишившихся конунга,

и, встав на дороге,

рать бегущую

близ Леса Вороньего

настиг — и немногих,

там уцелевших,

усталых и раненых,

обставил воинством;

всю ночь он без устали

грозил злосчастным

страшными казнями:

одних он прикажет

зарезать поутру,

других — повесить

на радость воронам 2940

на древе смерти.

Но на рассвете,

когда уж воины

в спасенье изверились,

вдали запели

рога походные

дружины Хигелака —

явился верный

конунг с отрядом

на помощь родичам.

В битве кровавой

сшиблись рати —

гауты, шведы,

народ с народом,

смешались в сече

необозримой.

Тогда с дружиной

вождь сокрушенный,

старец-воитель

бежал, спасаясь, 2950

спешил укрыться

в стенах Онгентеов:

изведав могущество

и доблесть Хигелака,

дольше не мог он

борьбой испытывать

войско вражье,

и, не надеясь

от морескитальцев

спасти казну свою

и чад с супругой,

он под защиту

высокой насыпи

ушел в ограду;

но следом стяги

дружины Хигелака,

теснящей шведов,

по полю двинулись,

рубились Хредлинги [170] Хредлинги — потомки Хределя, т. е. Хадкюн и Хигелак.

на земляных валах, 2960

покуда Онгентеов,

седобородый

народоправитель,

в смертельной схватке

не встретил лезвия

меча, несущего

гнев Эовора.

Сперва на владыку

напал Вульф Вонрединг,

ударил яростный —

и кровь державного

дружиноводителя

седины окрасила, —

но старый Скильвинг,

не устрашившийся,

врагу, как должно,

воздал, ответил

ударом тяжелым,

взмахнул над недругом

клинком разящим 2970

воитель-старец —

и не поспел герой,

потомок Вонреда,

щитом прикрыться,

как шлем крепчайший

располовинился,

и он, окровавленный,

пал на землю

(еще он не был

смертью отмечен,

но сильно раненный

боец был в ярости).

Тогда воитель

из рати Хигелака,

брата увидев,

к земле склонившегося,

мечом размахнулся

и кровлю шлема,

щита ограду

рассек — тут конунг, 2980

владычный старец,

дух испустил,

и осталось за ведерами,

судьбой хранимыми,

поле брани;

и подняли Вульфа

и раны родича

уврачевали.

Победный Эовор

с Онгентеова,

с вождя дружинник,

сорвал кольчугу,

убор властелина,

и шлем, и лезвие

меча с рукоятью

сложил пред конунгом,

за что герою

награду Хигелак

сулил великую —

и выполнил слово: 2990

за труд кровавый

правитель гаутов,

наследник Хределя,

домой возвратившись,

взыскал и Вульфа,

и Эовора

казною богатой —

было каждому

дано сто тысяч

землей и кольцами [171] …дано сто тысяч землей и кольцами … — Здесь мера ценности — предположительно скеат (skeatt), равный динарию, одной двадцатой шиллинга (ср. ст. 2195 и прим.).

(дары щедрейшие

за ратную службу!),

и дочь родную,

дома отраду,

в залог благосклонности

он отдал Эовору.

Вот корни распри

и ярости недругов

и кровомщения!

Я знаю, скоро 3000

нагрянут шведы

к нашим жилищам,

едва проведают

о том, что не стало

ратеначальника,

ревнителя наших

земель и золота,

вождя, охранявшего

и наше племя

и славных Скильдингов, —

кольцедробитель,

герой владычный

путь свой окончил.

Идите же к конунгу,

проститесь, дружинники,

с владыкой гаутов

и возложите

златодарителя

на ложе пламени,

а с ним и сокровища [172] …а с ним и сокровища… в огне да сгинут…  — Глашатай предлагает, чтобы вместе с Беовульфом в костер положили и весь клад, и в этом есть элемент драматической иронии: Беовульф думал, что клад принесет пользу его народу (ст. 2794 след.). В ст. 3163 след, сказано, что клад поместили в курган вместе с останками героя, но, конечно, и там он не мог сослужить никакой службы гаутам (ср. вст. ст., стр. 14). — 3010

не частью, но полностью —

в огне да сгинут

каменья и золото,

добыча, взятая

в последнем сражении

ценою жизни, —

так пусть же истлит

и казну и конунга

костер единый:

не должно героям

носить драгоценности

горестнопамятные,

да не украсит

и шею девичью

кольцо витое,

коль скоро пленная [173] …коль скоро пленная // жена за недругами пойдет начужбину … — Распространенный образ: женщины, угнанные в плен, как символ окончательного поражения.

жена за недругами

пойдет на чужбину, —

в былое канули

с конунгом вместе 3020

пиры и радости;

морозным утром, [174] …морозным утром…  — Сраженья начинались утром. (В «Старшей Эдде» даже есть специальная заповедь, которую можно понять так: не вступай в битву вечером — «Речи Регина», строфа 22.)

в руках сжимая

копейные древки,

повстанут ратники,

но их разбудит

не арфа в чертоге,

а черный ворон, [175] …а черный ворон… трупы терзает.  — Обычно за войском идут ворон и волк (хотя ворон бывает и дружественным вестником, ср. ст. 1801 и прим. и «Речи Регина», строфа 20); иногда между собой беседуют вещие птицы (см. «Речи Фафнира» в «Старшей Эдде», строфа 32 след.) или ворон сам пророчит беду («Старшая Эдда»: «Отрывок Песни о Сигурде», строфа 5). В древнеанглийской поэзии ворон и волк (так называемые звери битвы) встречаются много раз. Но в «Беовульфе» традиционный образ изменен (ворон го-ворит с орлом). Поэт блестяще пользуется стереотипным приемом: войны еще нет, но упоминание о ее спутниках должно вызвать мысль о предстоящих Седах. Искусство древ-него певца, оперировавшего привычными темами и формулами, в значительной мере и состояло в том, чтобы найти неожиданную возможность использовать знакомый прием.

орлу выхваляющийся

обильной трапезой,

ему уготованной,

и как он храбро

на пару с волком

трупы терзает!»

Так поведал

гонец доброчестный

скорбные вести,

и не солгал он

ни в слове, ни в деле.

Встала дружина; 3030

пошли воители,

слезами облившись,

к Орлиным Скалам

взглянуть на чудо:

там, на песке,

под закатным небом

владыка лежал

бездыханный, воин,

правивший ратью

долго и праведно,

щедрый на кольца,

а ныне похищенный

смертью в сражении,

державный ведер;

там же виднелось,

вблизи героя,

тело драконье,

плоть распростертая

мертвого змея,

червя зломерзкого 3040

труп, опаленный

пламедыханием

(туша твари

ступней в пятьдесят

была длиною);

в небо взвиваясь,

в ночи бесчинствовал

дракон, а утром

скрывался в пещере —

смерть разлучила

кладохранителя

с его владением:

кубки, чаши,

блюда лежали

рядом со стражем,

ржавые лезвия,

кольчуги истлевшие

(долго покоился

клад, наследие

древнего племени, 3050

в том подземелье,

тысячезимнее

златосокровище,

крепко заклятое,

дабы не смел

ни единый смертный

его коснуться, —

лишь Вождь Небесный,

Создатель, властен

открыть богатства

тому, кто взыскан

его благосклонностью,

милостью Божьей,

мужу достойному!)

Но стало ясно,

что не было счастья

владельцу богатства,

казны курганной,

ибо и воин

погиб в сражении, 3060

и страж сокровищ

не смог избегнуть

возмездия в битве.

Не знает смертный

урочного часа

своей кончины,

и все же уходит

он, обреченный,

из зала для пиршеств,

друзей покинув.

Так сделал Беовульф,

когда решился

на бой с драконом,

а сам и не ведал,

за что он в битве

заплатит жизнью:

тот клад до скончанья

веков заклятьем

таким заречен был, [176]3070–3074. В подлиннике здесь строки, которые практически невозможно понять. Пред-лагались различные исправления и десятки интерпретаций.

что станет смертный, 3070

в грехах погрязнув,

молиться идолам

и, в цепи ада

попав, запятнает

себя пороками

еще допрежде,

чем ступит на это

место проклятое,

раньше, чем взглянет

на это золото!

Молвил Виглаф,

сын Веохстана:

Порой погибает

один, но многих

та смерть печалит —

так и случилось!

Наших советов

не принял пастырь, [177] Наших советов не принял пастырь…  — На самом деле никто таких советов Беовульфу не давал. Здесь, видимо, нераспознанный эпический мотив: точно так же и Хигелак (вопреки истине) говорил (ст. 1995 след.), что они все противились решению Беовульфа ехать к Хродгару.

мольбы не услышал

любимый конунг, 3080

а мы ведь просили

не биться с огненным

холмохранителем —

пускай довека

змей дожидался бы

в своем подземелье

мирокрушения.

Но был вождь верен

высокому долгу —

стяжал сокровища,

и страшную цену

Судьба взыскала!

Я был в пещере,

мне посчастливилось

в тайник проникнуть

(трудна дорога,

тропа подземельная),

и я, увидев

клад сокровенный,

нимало не медля, 3090

выбрал из груды

бесценной утвари,

сколь мог осилить,

и возвратился

с тяжелой ношей

к правителю нашему.

Еще дышал он,

и в полной памяти,

вас перед смертью

благословляя,

он повелел вам

курган насыпать

над пеплом, воздвигнуть

холм во славу

его свершений!

Он был из смертных

всеземнознатных

вождем достойнейшим,

покуда властвовал

казной и домом! 3100

Теперь нам должно

вновь потревожить

тайник подземный,

в курган проникнув,

взглянуть на золото

(стезя мне знакома),

насытить зрение

сиянием клада,

игрой камений.

И пусть ко времени,

когда возвратимся мы,

тут будет ложе

готово для конунга,

одр погребальный,

дабы снесли мы

вождя могучего

туда, где пребудет он,

хранимый Богом».

И повелел им

сын Веохстана, 3110

гордый воитель

героям многим,

готовить для проводов

землевладыки

сруб костровый,

дрова и место

для погребения:

«Испепелится,

в огне исчезнет

муж храброчестный,

не раз видавший

дожди железные,

где стрелы, тучами

с тетив слетая,

в щиты вонзались,

где дрот остреный,

копье бодало

доспехи в битве!»

Тут юный, но мудрый

сын Веохстана 3120

верных из воинства

вызвал витязей

(семеро было

смелых ратников,

сам же — восьмой)

и повел их под своды

вражьего логова

(смолистый пламенник,

факел, высвечивал

тропу в потемках),

и там не делили

они добычу,

ибо знали,

кому достанется

все это золото,

клад бездозорный,

на разорение обреченный;

и, не печалясь

о тех богатствах,

сокровища вынесли 3130

прочь из пещеры.

Тогда же змея,

червечудовище,

с утеса кинули

в море — канул

дракон в пучине.

Кладь золотую,

витые кольца,

и старца-конунга

свезли на подводе

к месту сожжения

на Мысе Китовом.

Костер погребальный

воздвигли ведеры,

мужи дружинные,

украсив ложе

щитами, кольчугами,

как завещал им

дружиноводитель

еще при жизни, — 3140

там возложили

на одр возвышенный

скорбные слуги

старца-конунга;

и скоро на скалах

вскипело пламя,

ратью раздутое;

черный взметнулся

дым под небо;

стонам пожара

вторили плачи

(ветра не было);

кости распались,

истлились мышцы,

сгорело сердце.

Герои-сородичи

горе оплакивали,

гибель конунга,

и некая старица

там причитала, [178]Было высказано предположение, что плакальщица над телом Беовульфа — его вдова. Но странно, что о ней ничего не говорилось раньше. Гораздо более вероятно, что Беовульф был одинок. Хотя поэт вплел его жизнь в общую канву событий, Беовульф не столько участвует в них, сколько идет рядом. Правда, он сопровождает Хигелака в поход к франкам и даже убивает Дагхревна, но, в общем, делает там лишь то, что мог бы сделать любой верный дружинник. Его главные враги — фантастические чудовища. Он не участ-вует в шведско-гаутских войнах и не пытается отомстить за Хардреда, а послать людей па помощь Эадгильсу мог кто угодно. Правда, он занял гаутский престол, но гауты были впоследствии побеждены шведами (как и предвидел глашатай), я Хардред, на котором за-кончилась династия Хредлингов, вполне мог быть последним независимым гаутским ко-нунгом, и полвека правления Беовульфа — наверно, сказочное, а не реальное время. Поэт избегает сказать о Беовульфе что-нибудь определенное, чтобы не слишком явно сталки-вать вымышленного героя с реальными людьми, известными слушателям. К тому же у не-го нет детей и его имя не аллитерирует с именем отца (последнее не абсолютно обяза-тельно, но обычно). Вернее будет предположить, что его оплакивает безымянная женщи-на. 3150

простоволосая

выла над Беовульфом,

плакала старая

и погребальную

песню пела

о том, что страшное

время близится —

смерть, грабежи

и битвы бесславные.

Дым от кострища

растаял в небе;

десять дней

насыпали гауты

курган высокий

над прахом владыки,

бугор могильный,

заметный издали,

морескитальцам

знак путеводный.

Ограду крепкую 3160

вокруг могильника

они воздвигли,

из камня стены,

мужи искусные.

Захоронили

в холме сокровища,

добычу битвы,

витые кольца,

и все, что было

в пещере драконьей, —

вернулось в землю

наследие древних,

и будет золото

лежать под спудом

вовек, как и прежде,

от смертных скрытое.

Вождю воздали

последнюю почесть

двенадцать всадников

высокородных, — 3170

объехав стены

с обрядным пением,

они простились

с умершим конунгом,

восславив подвиги

и мощь державца

и мудромыслие, —

так подобает

людям, любившим

вождя при жизни,

хвалить, как прежде,

и чтить правителя,

когда он покинул

юдоль земную!

Так поминали

гауты мертвого,

навек ушедшего

ратеначальника,

провозглашая: [179]Поэма кончается на мягкой ноте похвалы и восхищения. Среди качеств Беовульфа не названы те, которые ассоциируются с великим героем; те, что названы, подходят скорее для мудрою монарха, проникшегося идеями христианства, чем для человека типа Сигурда или Гунтора. Для того чтобы связать воедино многочисленные исторические намеки в поэме, ниже приводятся комментированные генеалогические таблицы. Условные даты заимствованы у Клэбера (который основывался на Хойслоре). Предлагались и несколько иные хронологические вехи.

среди владык земных 3180

он был щедрейший,

любил народ свой

и жаждал славы

всевековечной!