Онлайн чтение книги Бессребреник среди желтых дьяволов
Часть третья. МЕСТЬ СОЛИНЬЯКА

ГЛАВА 1

Райкара перенесли в пещеру. Удар, нанесенный Солиньяком, оказался такой силы, что сшиб его с ног, но не убил, и бандит, вскоре придя в сознание, чувствовал лишь легкое недомогание. Крепкий организм молодого мужчины одержал верх, и Йок, оглядев пустое помещение, вспомнил все.

Обезображенный труп его матери лежал на полу. Правда, это мало беспокоило разбойника — смерть старой женщины, не сумевшей справиться с медведем, не тронула его.

— Пусть уберут это! — бросил он, поднимаясь на ноги.

Ему тотчас подчинились.

Оставшись один, Райкар принялся ходить по пещере. Он заглядывал во все углы, надеясь обнаружить хоть какие-нибудь следы загадочного исчезновения Янки. Бормоча под нос проклятия, бандит размышлял: девушка не могла уйти далеко; местность вокруг лагеря была обманчива, и тот, кто не знал всех ее закоулков, мог оказаться запертым в ловушке. Райкар взял в руки оружие — поистине, страсть, овладевшая им, была сильнее денег.

Забыв обо всем: о недавнем бое, о добытом сокровище он хотел только одного: найти юную маньчжурку. Решительно выйдя наружу, бандит направился в горы. Пройдя немного, он свистнул и прислушался. Тишина. Медведь не слышал хозяина. Но разбойника ничто не могло остановить: он жаждал мести. Грубый животный инстинкт толкал его на охоту.

Борский, конечно, заметил внезапное исчезновение компаньона. Почувствовав себя единственным хозяином, он собрал людей и распределил украденные из фургона деньги. Каждый получил несколько сот рублей и остался вполне доволен. Затем русский распорядился отвести Солиньяка и Клавдию в пещеру в скале, которая должна была служить им тюрьмой. Просторный грот[86]Грот — естественная или искусственная пещера. был жилищем Борского, тот со своеобразным вкусом даже обустроил его: карты, миниатюры и различное оружие прикрывали черные каменные стены.

Грот разделялся на две половины. Пленников поместили в ту, что находилась дальше от входа. Застелили стоявшие у стен кровати. Сам Борский остался в первой комнате, выходившей на узкое ущелье, по дну которого извивалась ведущая неизвестно куда горная дорога. За каждым выступом стояли часовые, несмотря на то, что в эти места вряд ли кто мог сунуться без особой нужды.

У захваченных в плен была прекрасная охрана, и Солиньяк, отмечавший про себя все детали, отлично осознавал, что полностью находится во власти негодяя, и только Провидение способно его спасти. Но если руки и ноги были связаны, то полет мысли никто не мог остановить. Мозг напряженно работал, и путешественник, не теряя надежды вопреки обстоятельствам, ждал удобного случая для побега.

Борский, оставив пленных одних, пошел раздавать приказы. В это время супругам удалось уже не в первый раз обменяться словами любви и поддержки. Бессребреник очень страдал, видя свою дорогую спутницу, нежные руки которой были так грубо и жестоко связаны веревками. Однако она убеждала мужа, что совсем не чувствует боли и что вера ни на минуту не оставляет ее. Женское чутье подсказывало миссис Клавдии, что не стоит доверять хитрому русскому, который, будучи по сути бандитом, только играет роль светского человека.

— Этот проходимец, — говорила жена Солиньяку, — еще более жесток, чем Райкар. Я ненавижу Райкара, чья звериная грубость является чертой характера, но еще больше опасаюсь Борского.

— Пожалуй, вы правы, — задумчиво отвечал Бессребреник, — нам необходимо правильно оценивать обоих. Любимая, вы, должно быть, умираете от усталости, попытайтесь немного поспать, а я пока подумаю, что делать.

Действительно, глаза Клавдии слипались, и вскоре женщина заснула.

«Когда я был несчастным Бессребреником, мне всегда удавалось выбраться из самых сложных ситуаций. Почему же сейчас не получается? Я жив, чувствую себя сильным и энергичным и не собираюсь складывать оружия! Не бывать этому! У Борского, конечно, вид настоящей канальи, и он не остановится ни перед чем. Я даже не удивлюсь, если он вскоре появится, чтобы изложить мне свой план. Я терпеливо выслушаю его, а там посмотрим. Эх, если бы у меня руки были свободны… Но на этот раз бандиты связали их двойным узлом, чувствуется рука мастера. Чем бы перерезать? Кажется, у меня из кармана ничего не вытряхнули, а стало быть, там есть нож и два револьвера. Остается лишь достать все это, но как?..» — Солиньяк попытался засунуть одновременно две связанные руки в карман. Он изгибался как фокусник, но напрасно. Из этой затеи ничего не вышло. Тогда француз огляделся вокруг, и в самом высоком месте свода его внимание привлекло маленькое отверстие, через которое в помещение проникал свет.

«Пожалуй, я борюсь за невозможное, — мысленно произнес он, — но желание так велико!»

В этот момент появился Борский. Время раздумий закончилось, и Солиньяку пришлось вернуться к действительности.

Русский был высокого роста, светловолосый, а пронзительный взгляд голубых глаз, тонкие губы и правильные черты лица выдавали аристократическое происхождение. Чтобы предстать перед пленными во всей красе, он привел себя в порядок, облачился в коричневый шерстяной камзол с поясом из кожи рыжего цвета и зауженные от колен брюки. Создавалось впечатление, будто дворянин собрался на охоту. Держа в руках шляпу, Борский с некоторой претензией на благородство поприветствовал пленных.

— Добрый день, мадам, добрый день, месье, — произнес он, слегка поклонившись сначала Клавдии, а затем Солиньяку. — Видите, я — человек, который умеет держать слово. Надеюсь, наш разговор будет решающим, и я сумею вернуть вам свободу. Осмелюсь сказать, что в моей власти это сделать, можете не сомневаться… Мне очень жаль, что вас связали веревками, которые причиняют столько страданий. Но, как гласит французская пословица, осторожность — мать благоразумия. От вас зависит сейчас, как сократить время ваших мучений. Вот поэтому я и поторопился прийти сюда. Вы готовы выслушать меня?

Солиньяк, внимательно слушавший разбойника, пытаясь понять, что же скрывается за холодной маской на лице собеседника, наконец ответил:

— Я весь внимание.

— Отлично! — Борский слегка наклонился к пленнику. — Во-первых, необходимо познакомиться поближе. Я знаю, кто вы, господин граф де Солиньяк, известный в мире по прозвищу Бессребреник. Вы удачно женились на миссис Клавдии Остин, королеве Нью-Ойл-Сити, по меньшей мере миллионерше. Теперь вы оба, охваченные благородным порывом, посвятили себя благотворительности и возглавили гуманитарный[87]Гуманитарный — здесь: человечный, человеколюбивый. конвой Красного Креста, организованный на ваши средства. Все точно, не так ли?

— Да, месье. Больше всего нас мучает неизвестность: что стало с теми несчастными, которых мы везли в Сиен-Сиу…

— Их никак не побеспокоили. Наш удар был направлен исключительно на вас. Все прошло тихо, мирно и незаметно, вдали от конвоя, который благополучно продолжил свой путь, и в настоящий момент, должно быть, находится в безопасном месте, там, куда вы распорядились его отправить. Счастлив, что могу предоставить вам необходимые сведения.

Исключительно вежливый тон, на котором изъяснялся русский, сильно раздражал графа, а особенно эта едкая ирония, выдававшая искусственную манерность.

Клавдия не отрываясь смотрела на грабителя, но того ничто не могло задеть.

— Время торопит нас, — монотонно продолжал Борский, — теперь я расскажу, с кем вы имеете дело. Меня зовут Владимир Борский, я родился в почтенной семье в Санкт-Петербурге. Мой отец служил чиновником, мать — настоящая буржуа, воспитывавшая своих детей в духе добропорядочности, в почитании морали и царя.

«Куда он клонит?» — спросил себя Солиньяк.

— Отец, будучи очень жадным, а мать — очень экономной, оставили меня совершенно без средств к существованию. Мне с трудом удавалось получать от них незначительные суммы. А жить хотелось широко, в соответствии с моими вкусами. Я познакомился с прожигателями жизни, внедрился в их среду, стал играть, мошенничать, до поры до времени это удавалось. Но что вы хотите, молодость беспечна, и от нее трудно требовать такой добродетели, как бережливость. Я выиграл крупную сумму, но потратил еще больше, влез в долги. Везение оставило меня, а злой рок[88]Рок — судьба. преследовал по пятам, и я вынужден был пойти на самое худшее. Мой отец старел и становился еще скупее, чем прежде. В своей жизни он не сделал ничего полезного, его эгоизм переходил все границы. При этом, надо заметить, он обладал отменным здоровьем и собирался прожить целую вечность. Только несчастный случай мог свести его в могилу… Я же, напротив, был молод, амбициозен[89]Амбициозный — имеющий чрезмерные запросы., и единственное, что мешало исполнению моих планов, так это отсутствие денег. Тогда как у моего отца они имелись. И поскольку он не хотел их отдавать добровольно, я решил взять их силой. Однажды ночью я проник к нему в спальню и, зная, где он хранит свои сбережения, открыл ящик. Передо мной лежала кругленькая сумма, которую я уже собирался было присвоить, но тут отец проснулся и набросился на меня, обзывая вором. Я пытался защищаться, но это плохо получалось. Под руку попался нож, и я убил его!

— Негодяй! — Солиньяк, заламывая связанные руки.

— Потом я сбежал, — хладнокровно продолжал Борский, — и был бы в безопасности, если бы не страшное невезение — на меня пало подозрение. Обвинение выдвинула — кто бы вы думали — моя мать! Прекрасно зная меня, она обо всем догадалась. Я отчаянно защищался, придумывая себе алиби[90]Алиби — нахождение обвиняемого в момент, когда совершалось преступление, в другом месте как доказательство его невиновности. и отлично играя роль несчастного сироты… Тем не менее меня приговорили к смерти. И все-таки мне удалось посеять сомнения в души судей, которые, будучи исключительно честными людьми, написали прошение императору о помиловании. После чего мне была дарована жизнь. Смертную казнь заменили на пожизненные принудительные работы. Три года спустя я бежал, правда, ценой огромных усилий и жуткого риска! Сначала я блуждал по пустыне Гоби[91]Гоби — полоса пустынь и полупустынь на юге и юго-востоке Монголии и прилегающих районах Китая, в основном равнины высотой 900—1200 м, осадков очень мало, растительность разреженная., затем добрался до Маньчжурии, где меня, однако, ждало новое испытание — я попал в расположение русских. Долгое время я скитался и, когда в конце концов решил, что пропал окончательно, встретился с Райкаром. Приятель нуждался в помощи себе подобного, я предложил ему свои услуги и с тех пор стал его лейтенантом. Однажды в Мукдене я случайно узнал о вашем конвое. Тот, кто рассказал о вас, сообщил также, где вы находитесь, куда следуете и как вас найти. Я организовал нападение, остальное вы знаете.

Преодолев отвращение, которое Солиньяк испытывал к этому циничному типу, он произнес:

— Все эти подробности очень занимательны, но они ни в коей мере не дают ответа на один-единственный вопрос, который интересует меня больше всего: можете ли вы дать нам свободу и на каких условиях?

Борский, взбудораженный тяжелыми воспоминаниями, ответил не сразу:

— Вы правы… Если уж я рассказал вам о моем прошлом, то только для того, чтобы вы не ждали от меня ни пощады, ни жалости. Одним словом, вот чего я хочу: я знаю, что вы несказанно богаты, и я тоже хочу стать таким.

— А! Всего лишь! Вы желаете денег! Сколько?

— Вы миллиардер… Я вправе потребовать половину…

— Пятьсот миллионов! — усмехнулся Бессребреник. — Вы не очень-то скромны! Вы забываете, однако, что сооружения Нью-Ойл-Сити представляют солидный капитал, реализовать который можно будет лишь через некоторое время, но ни у вас, ни у меня нет желания ждать.

— Хорошо, если мои требования слишком высоки, — смягчился русский, — что вы скажете, например, о двадцати миллионах? Хочу вам напомнить, что за мной стоит целый отряд бойцов, которым я должен кинуть солидную кость.

На самом деле Солиньяк был слегка удивлен таким снижением цифры — двадцать миллионов! По сравнению с той огромной прибылью, которую они получали, эта сумма казалась практически ничтожной.

— Двадцать миллионов, — вновь произнес бандит, — это мое последнее слово. Вы согласны?

— А если нет?

— А если нет, то, не имея возможности держать вас в плену вечно, я убью обоих. Сначала ее, чтобы заставить вас пострадать, наблюдая за агонией[92]Агония — предсмертное состояние. жены, а потом и вас. Солиньяк не перебивал бандита. Ему было любопытно узнать, до какой степени жестокости и бессердечия мог дойти этот человек. Но Клавдия оказалась менее терпеливой, чем муж.

— Швырните этому негодяю те миллионы, что он просит.

— Не беспокойтесь, дорогая, — спокойно ответил француз. — Я только хочу сделать несколько уточнений.

— Каких же? — Борский.

— Надеюсь, вы догадываетесь, месье, что в моем распоряжении сейчас нет ничего, кроме маньчжурской пустыни, и уж конечно же я не смогу выложить тотчас двадцать миллионов.

— Да, я знаю, — согласился русский. — Мне будет достаточно вашего обязательства.

— Обязательства?

— Вот ваша чековая книжка, которую я нашел в фургоне. Прежде, чем отправиться в эту страну, вы, вероятно, предприняли все необходимые меры и конечно же сделали аккредитацию[93]Аккредитация — здесь: право на получение денег в каком-либо определенном банке. в каком-нибудь банке Мукдена, например…

— Нет, не в Мукдене. У меня неограниченный открытый счет в «Империал Банк» Сеула, в котором при виде моей подписи вам незамедлительно выдадут ту сумму, которую я укажу.

— Сеул! Великолепно! Меня это полностью устраивает.

— Значит, получив эту сумму, вы согласитесь отпустить нас?

— Даю вам мое честное слово.

— И мы сможем свободно выбирать, куда нам направиться?

— Совершенно верно! И более того, я предоставлю вам эскорт в сопровождение, чтобы обеспечить безопасное передвижение по дороге.

— Ваша доброта превосходит все ожидания. Мне ничего не остается, кроме как поблагодарить вас. Дайте мне чековую книжку и развяжите руки, я немедленно выпишу сумму, которую вы назвали.

Борский нервно хихикнул.

— Как бы не так, дорогой, — ехидно возразил он, — вы думаете, я круглый дурак и не раскусил вас. Я вас освобождаю, а вы нарисуете на бумажке кроме подписи еще какую-нибудь условную закорючку или знак, известный только банкирам, чтобы они еще и арестовали меня… Если вы думаете воспользоваться моей глупостью, не заплатив ни рубля, то ничего не выйдет! Я не такой идиот!

— Хорошо… Тогда чего же вы хотите? Каково новое требование?

— Вот оно, месье. Я хочу гарантии…[94]Гарантия — поручительство, обеспечение.

— Вы говорите загадками, объясните. Бандит вытащил из кармана листок бумаги.

— Этот листок я также нашел в фургоне. В нем-то и состоит суть проблемы.

— В самом деле? И что же мы сделаем с этим листочком?

— Вы напишете на нем несколько слов…

— Каких?

— Я вот тут набросал кое-что… Прочтите. Борский поднес бумагу к лицу пленного. Тот взглянул на текст. Быстро прочитав, он вздрогнул, лицо исказилось в гримасе.

— Подонок! — закричал Бессребреник. — Чтоб я это написал? Да никогда! Ни за что!

— В таком случае, любезный, — злорадно усмехнулся русский, — я выполню свои обещания.

Он подошел к двери и позвал кого-то. Появились помощники, которым бандит шепотом отдал какие-то приказания.

— Да что там было написано, в этой бумаге? — Клавдия.

Возмущение мужа вывело ее из оцепенения.

— Что было? Этот человек предложил мне написать и подписать следующее: «Я, граф де Солиньяк, признаю, что получил от шефа китайских Боксеров сумму в двести пятьдесят тысяч франков в обмен на план дипломатической миссии в Пекине. Дата».

Женщина тяжело вздохнула.

— Но я не понимаю, зачем ему понадобилась подобная ложь?

— Этот мерзавец без чести и совести, убийца, негодяй, да к тому же еще и грабитель с большой дороги, подозревает, что я могу устроить ему какую-нибудь ловушку. А чтобы заставить меня гарантировать ему получение денег, он хочет держать меня под страхом разоблачения с помощью этой фальшивки, которая может лишить меня моего доброго имени, которая меня обесчестит.

— Вы не напишете ее?

— Тысячу раз нет. Лучше достойная, но мучительная смерть, чем позор… Я слишком хорошо вас знаю, Клавдия, чтобы сомневаться в вас…

— Я ваша спутница навеки. Участь, которая нас ожидает, меня не страшит.

— Благодарю, дорогая, я уважаю вас и очень люблю. Как бы мне хотелось, чтобы вы также любили и ценили меня… Простите, что не сумел вас защитить. Судьба оказалась сильнее моей воли. Но умрем мы, по крайней мере, вместе и будем достойны друг друга.

Возвращаясь в помещение, Борский услышал последние слова. Лицо его перекосилось: он понял, что пленный остался неумолим.

— Так вы напишете такую бумагу? — спросил злодей, обращаясь к Солиньяку.

— Нет!

— Ладно… Тогда я подвергну вашу жену самым невыносимым пыткам, и вы уступите!

— Нет! — один голос воскликнули Солиньяк и Клавдия.

А затем молодая женщина добавила:

— Плевала я на ваши пытки! Я презираю вас и нисколько не боюсь, потому что вы — трус!

Со сжатыми кулаками оскорбленный бандит набросился на пленницу. Связанный по рукам и ногам Бессребреник ничем не мог помочь своей супруге и лишь хрипел от ярости и бессилия. Но русский внезапно передумал и позвал кого-то. Тотчас появились пятеро помощников. Они втащили жаровню с горящими углями и раскаленные железные прутья. Клавдия закрыла глаза, мысленно представив то, что ее ожидало. Солиньяк, вытаращив глаза и открыв рот, наблюдал за действиями разбойников, а затем стал обзывать Борского всеми ругательствами, которые только приходили на ум. Однако бывалого каторжника ничто не могло задеть, и он вновь хладнокровно спросил:

— Может быть, все-таки подпишете?

— Нет!..

— Приступайте! — приказал бандит своим людям. Те подошли к женщине, сорвали с нее чулки и ботинки, а один из головорезов вынул из жаровни раскаленные щипцы.

Скрестив руки на груди, Борский смотрел на Солиньяка и самодовольно ухмылялся. Затем он снова помахал листком перед носом у француза и прокричал:

— Тем хуже для вас… и для нее! Действуйте! Палач опустил горячий железный прут на ногу несчастной, и та испустила душераздирающий крик.

— Остановитесь, — выдавил Солиньяк, — я все подпишу!

— Ну, наконец-то! — Борский. — Я знал, что вы нуждаетесь в героизме. — А затем добавил с демонической улыбкой на лице: — лишь начало, но мы можем продолжить в любой момент, если вы вдруг передумаете.

— Развяжите руки, я готов вам подчиниться.

Жаровню оттащили, и солдаты, держа пальцы на спусковых крючках и прицелившись в пленных, встали напротив.

Граф взял себя в руки, глаза его как-то странно заблестели, на что Борский, однако, не обратил внимания. Он был слишком занят результатами успешно проведенной операции. Русский освободил Бессребренику правую руку, считая, что этого будет вполне достаточно для написания документа. Бандит думал, что сломил противника и что тот не способен более оказать сопротивления.

Придвинули кусок ствола дерева, служивший столом. У предусмотрительного Борского нашлись даже чернила и перо. Затем пленному развязали ноги: так, с освобожденной одной рукой и ногами, он оказался в состоянии написать документ.

Русский положил перед ним листок бумаги, взятый в фургоне. В уголке фирменного бланка красовалось название компании «Нью-Ойл-Сити К°».

— Вы просто все предусмотрели! — Солиньяк. Прекрасно владея собой, он твердой рукой написал строки, подтверждающие его собственное предательство, и поставил четкую размашистую подпись в конце.

— Теперь дату?

— Разумеется, — ответил Борский, — она должна быть раньше июня тысяча девятисотого года, до начала восстания Боксеров…[95]Восстание Боксеров — так иностранцы называли народное антиимпериалистическое восстание в Китае в 1899—1901 годах; его подлинное название Ихэцюань (по имени общества «Кулак во имя справедливости и согласия»), Подавлено войсками крупнейших государств, в том числе России.

— Вы совершенно правы, — тихо произнес Солиньяк, — я поставлю декабрь тысяча восемьсот девяносто девятого года.

— Годится.

Взяв бумагу, бандит аккуратно сложил ее.

— Отлично! Теперь чек.

Все так же спокойно и хладнокровно, как будто бы он находился в своем кабинете, Солиньяк вписал в чек значительную сумму, которая должна была обогатить грабителя. Русский, однако, волновался. Он опасался, что в последний момент француз передумает и откажется выписать чек. Но нет, все прошло как по маслу. Борский не замедлил искренне поблагодарить пленного:

— Я счастлив, что мне не пришлось прибегнуть к более жестоким пыткам. Рана на ноге вашей жены не больше царапины и скоро заживет. Смотрите, мадам уже приходит в себя.

Действительно, в этот момент Клавдия открыла глаза и испуганно огляделась вокруг.

— Не бойтесь, мадам. Мы с вашим мужем уже договорились, и вам более ничто не угрожает.

Несчастная повернула голову к Солиньяку, и тот свободной рукой сделал жест, который должен был подбодрить ее и подтвердить слова бандита.

— Вы подписали эту ужасную ложь?

— Не беспокойтесь, все прошло как нельзя лучше. Я сделал все, что должен был.

Клавдия настороженно слушала. Хорошо зная своего мужа, она уловила в его спокойном удовлетворенном голосе легкую иронию, которую вряд ли мог заметить иностранец.

— Хорошо! — взодхнула она. — Я полностью доверяю вам.

— А теперь, — вновь заговорил Солиньяк, — когда я предоставил вам все, что вы желали, я надеюсь, господин Борский, больше нет причин держать нас здесь. Вы отпускаете нас на свободу?

Русский все еще сомневался. Хладнокровие Бессребреника выводило его из себя. С другой стороны, пленные полностью находились в его власти и ему нечего было бояться. Подумав немного, негодяй освободил супругов.

— Вам, очевидно, потребуется вода и бинты, чтобы сделать повязку мадам, — учтиво предложил злодей.

— Да, если это вас не затруднит…

Борский откланялся и вышел. Через секунду появились солдаты, которые принесли все необходимое и удалились. Солиньяк обнял жену.

— Дорогая моя спутница, вы — честь и любовь моя на всю жизнь, я не должен от вас ничего скрывать… Я действительно подписал ту бумагу, которую потребовал от меня этот человек.

— Вы! Но ведь теперь вы пропали! Этот мерзавец обесчестит, оклевещет вас, разобьет нашу жизнь…

— Клавдия, вы только что заявили, что доверяете мне. Если я и подписал, то лишь потому, что хотел спасти вас от мучительной смерти. Борский — потрясающий дурак, и тот документ в его руках — не более чем листок бумаги, не имеющий никакой юридической силы.

— Что вы говорите? Объясните же!

— Чуть позднее, любимая, чуть позднее…

Солиньяк перебинтовал ногу Клавдии. Рана действительно оказалась небольшой. Не пройдет и двух-трех дней, и шрам зарубцуется.

— Давайте руку и держитесь крепче! Обопритесь о мое плечо и — вперед! — воскликнул Бессребреник. — Я приготовил этому милейшему вовсе не банальный[96]Банальный — заурядный, пошлый, давно всем известный. сюрприз!

Пещера выходила на небольшой выступ в скале. Спустившись по узкой тропинке, путник попадал в глубокое ущелье. Дорога внушала уверенность в правильности выбора.

— Сделаем проще, — сказал Солиньяк, беря жену на руки. — Так мы, пожалуй, быстрее доберемся.

Держа ее, как ребенка, он отправился в путь. Однако как только они достигли края выступа, прозвучал выстрел. В нескольких шагах, вскрикнув от боли, упал человек. Он попытался подняться, но снова упал. Это был Райкар, главарь бандитов. Нет, он не умер. Пуля пробила ногу, и теперь разбойник не мог стоять. Увидев перед собой Солиньяка и Клавдию, он закричал:

— Я отомщу!

И стал продвигаться к ним ползком. Кто следующий — Бессребреник или его жена?

Однако молодая женщина, вовремя заметив опасность, вытащила из кармана маленький револьвер, отделанный слоновой костью, и выстрелила в голову негодяю. Тело повисло на краю обрыва, а затем, потеряв равновесие, покатилось по склону. В то же мгновение Борский, услышав выстрелы, вместе с остальными бандитами устремился к месту происшествия. Пытаясь предотвратить неизвестно чью атаку, он скомандовал:

— Огонь! Огонь!

И пули засвистели вокруг беглецов. По счастью, стрельба велась беспорядочно, и никто не пострадал.

— Ну уж на этот раз, — возмутился Солиньяк, — я дорого продам свою жизнь.

Заскочив за один из выступов скалы, перегораживавший вход в грот, он вместе с Клавдией оказался в укрытии, и тут за спиной услышал вопрос:

— Вы француз?

— Да, да, француз! — полной грудью, ответил граф.

Откуда-то сверху со скалы спрыгнул человек и, протянув руку, представился:

— Поль Редон… из Парижа.

— Жорж де Солиньяк, из Гаскони[97]Гасконь — историческая область на юго-западе Франции..

— Так, значит, мы — братья! Вы попали в беду?

— Да еще в какую… Позвольте мне представить вам мою жену, Клавдия де Солиньяк, урожденная Остин.

— Нефтяная королева…

— Она самая. Однако не забывайте, что мы находимся в разбойничьем логове и необходимо срочно отсюда выбираться.

— И выберемся непременно. У вас есть оружие?

— Два револьвера.

— Маловато. Но мы вас поддержим.

На высоком выступе скалы появились Бан-Тай и Пьеко.

— Друзья, бегите скорее сюда! — крикнул репортер. — Нам предстоит сразиться с бандитами.

Вслед за Редоном и Солиньяком двое мужчин быстро спрыгнули в укрытие, где и произошло краткое знакомство. Едва успев выслушать рассказ о коварстве Борского и его людей, новые знакомые вступили в перестрелку.

ГЛАВА 2

Так как же Поль Редон с друзьями оказались в нужный момент рядом с Солиньяком? Необходимо дать короткие пояснения.

Сначала мужчины безуспешно прочесывали лес во всех направлениях, но, не найдя никаких следов Янки и страшно устав, совершенно отчаялись. Японский капитан Бан-Тай оказался самым активным: в нем проснулся молодой задор, и он только и делал, что подбадривал репортера, чей облик напоминал ему парижских студентов, к которым он относился с нежностью. В свое время Бан-Тай достаточно попутешествовал по дикому маньчжурскому краю, и теперь никто не мог опередить его, даже Пьеко и Буль-де-Сон.

По какой дороге и в каком направлении шли друзья — не ведал никто. Но японец ни секунды не сомневался, что логово пиратов пустыни находится именно в этих горах и ущельях, и надеялся захватить грабителей врасплох.

В тот вечер, однако, усталость свалила путешественников с ног, и они, устроившись на ночлег, тотчас забылись глубоким сном.

Проснувшись на рассвете, Буль-де-Сон предпринял одинокую прогулку, во время которой и спас Розу Мукдена от когтей грозного Тониша. Отклонившись в сторону вместе с отцом Жеромом и Янкой, молодой человек не нашел места, куда должны были прийти его друзья.

Когда Редон, Бан-Тай и Пьеко проснулись, то сразу же заметили отсутствие товарища. Они ничуть не испугались, решив, что юноша находится неподалеку и быстро вернется. Вскоре, однако, они забеспокоились, но тут Пьеко молча указал на силуэт человека, пробиравшегося через лесную поросль. Поль Редон собрался было узнать у незнакомца, где они находятся, но в это мгновение мальчуган неожиданно воскликнул:

— Да это же Райкар!

Юности всегда не хватает осторожности. Пьеко крикнул слишком громко, и бандит, услышав его, тотчас отпрыгнул в сторону и скрылся в чаще. Он пока еще не знал, были ли это его враги, но на всякий случай, заметив мужчин, решил уйти.

Друзья немедленно бросились в погоню. Началась дикая охота. Редону не составляло никакого труда застрелить негодяя прямым попаданием, когда тот, вынырнув из леса, побежал через кустарник, но, поскольку речь шла о поисках девушки, а не о наказании злодея, не сделал этого. Поимка беглеца являлась лишь ключом к разгадке местонахождения Янки. Главное было — не потерять бандита из виду. А тот тем временем несколько раз совершал крутые повороты, чтобы пустить догонявших по ложному следу. Поль Редон заметил, что в целом бандит придерживался одного направления, как будто его тянуло куда-то. Что ж, хитрость против хитрости.

Преследование закончилось внезапно. «Охотники» вдруг вышли на дорогу, а бандита и след простыл.

Тот тем временем остановился в раздумье. Несмотря на отличную физическую форму, Райкар устал и тяжело дышал. Одному ему никак не справиться с поставленной задачей. Подумав немного, главарь решил бросить еще и всех своих людей на поиски Янки. Она не могла далеко уйти.

С немыслимыми предосторожностями бурят возобновил бег, стараясь ступать как можно тише. Быстро сориентировавшись, он понял, что до лагеря совсем недалеко. Единственное, что не учел бандит, так это что Редон со своими друзьями, оставив лес, бросится через скалы наперерез.

Поскольку горы в этом месте представляли настоящий лабиринт, преследователи взобрались на скалу и, оглядев сверху окрестности, тут же обнаружили пиратское логово. Там они и настигнут Райкара.

Друзья не ошиблись. Сначала Йок побежал в пещеру с безумной надеждой обнаружить там Янку. Но нашел лишь неубранные останки матери — значит, подчиненные не выполнили приказа. Не останавливаясь, главарь пустился на поиски Борского, чтобы как-нибудь договориться с ним. В этот момент Йок меньше всего думал о миллионах. Все его желание состояло в одном — найти девушку. Не медля, он подбежал к гроту, где рассчитывал увидеть русского, но наткнулся на Солиньяка, когда тот выходил, неся на руках жену. В этот момент раздался выстрел, сразивший Райкара: это Редон стрелял из-за скалы.

Что такое? Кто были эти незнакомцы, что оказались на горе? Похоже, европейцы…

Репортер торопился. С удивительной ловкостью преодолевая все каменистые уступы, он оказался рядом с четой Солиньяк в тот момент, когда отважная Клавдия, вооружившись револьвером, выстрелила в голову Райкару, и тот исчез в глубине расщелины.

Встреча двух французов произошла на узком выступе над пропастью. По приказу Борского на друзей обрушился град пуль, но скалы защитили их. Русский узнал Солиньяка и Клавдию. Их он не боялся, поэтому громко спросил тех троих, что стояли рядом с ними:

— Кто вы? Зачем пришли сюда и нарушили наш покой?

Редон, храбро приблизившись к краю каменной террасы, ответил:

— Мы преследуем одного негодяя… Райкара!

— Правда? И по какому поводу?

— Потому что этот мерзавец похитил одну юную особу, Янку, Розу Мукдена. Мы обещали освободить ее.

— Заверяю вас, в лагере нет никакой девушки… Увы! Боюсь, что и сам Райкар уже мертв, поэтому вы вряд ли получите объяснения из его уст. У меня нет никакого желания с вами ссориться. Прекратите вашу атаку, к тому же если дело дойдет до драки, то мы явно превосходим вас по силе. Спускайтесь сюда ко мне, я с удовольствием помогу вам решить эту сложную задачу.

Редон не колебался. Вместе с Бан-Таем и Пьеко он незамедлительно спустился с уступа. Клавдия и Солиньяк последовали за ними.

— Сюда, пожалуйста, дамы и господа, — своим обычным тоном галантного[98]Галантный — изысканно вежливый, чрезвычайно обходительный. кавалера приглашал Борский.

Разбойник возглавил небольшой отряд, который, сойдя с крутого каменистого склона горы, вскоре был вне опасности.

— Вы сами видели, как Райкар провалился в ущелье, состоящее из одних камней и кустарников, — снова заговорил русский. — Жив он или мертв, кто ведает.. Я, во всяком случае, не удивлюсь, если он еще дышит. Йок — здоровый малый, и я послал людей на его поиски. Если он жив, то вы сможете спросить у него обо всем, что вас интересует.

— Но вы, должно быть, в курсе, — не удержался Пьеко, — где его логово. Может, мы там найдем какие-нибудь следы…

— Вы совершенно правы, — отозвался бандит. — Идите за мной.

Все направились к пещере Райкара. Войдя внутрь, никто не смог сдержать крик ужаса при виде разорванного тела старой Баси. Но вдруг Пьеко закричал еще сильнее — он обнаружил ленту. Мальчуган узнал бы ее из тысячи других — эта лента некогда украшала шею его сестры.

— Вот видите, — не унимался юноша, — вы нас обманули! Янка была здесь. Ее держали взаперти, а потом убили.

— Командир Борский! — раздалось снаружи. Русский, оставаясь невозмутимым, слегка склонил голову и попросил разрешения удалиться. Пока бандит отсутствовал, Солиньяк ввел Редона и Бан-Тая в курс дела и вкратце, не вдаваясь в подробности, поведал историю подлого убийцы, чьи манеры казались такими изысканными. Он рассказал также об ужасном шантаже, жертвой которого стал сам.

— Но теперь все меры предприняты, чтобы негодяй не смог им воспользоваться. Это все, что я знаю, но я абсолютно не ведал о преступлении Райкара. Никто не обмолвился ни словом ни со мной, ни с Клавдией о жутком похищении девушки.

Появился Борский с бледным испуганным лицом.

— Все напрасно. Поиски тела не увенчались успехом, Райкара не нашли, но возникли непредвиденные обстоятельства: мне только что сообщили, что большое японское войско появилось в ущелье и угрожает нашему лагерю.

— Японцы! — воскликнул Бан-Тай. — Мы спасены!

— Возможно, вы — да, — возразил русский, — но, что касается меня и моих бойцов, для нас опасность велика. Мы рискуем быть захваченными или просто погибнем без суда и следствия. Таким образом, мне необходимо уйти, чтобы проделать брешь в рядах наших врагов.

Резко развернувшись, он удалился.

С высоты холма друзья заметили быстро приближавшуюся роту японцев. Отряд Борского, проявив удивительную дисциплинированность, уже построился вокруг командира. Затем по приказу бойцы вскочили на своих коротконогих, но резвых скакунов и понеслись в долину.

Нападавшие, однако, были очень хорошо осведомлены о местонахождении бандитов и предварительно блокировали все выходы из лагеря. Отряд Борского оказался в окружении.

В конвое Красного Креста не сразу заметили исчезновение Солиньяка и его жены. Когда же факт был установлен, на их поиски тотчас отправилась группа, которая вскоре вернулась, не обнаружив пропавших. Стали решать, что делать. Сестры милосердия и врач, заботясь прежде всего о раненых, считали, что больных следует доставить в безопасное место, а именно в ближайший городок Син-Кинг, а уж потом возобновить розыски. Так и поступили.

По прибытии в Син-Кинг сразу же сообщили властям о происшествии. Долина Вация давно считалась опасным местом и служила укрытием для разбойников. Власти распорядились снарядить экспедицию для поисков пропавших.

Японские кавалеристы, не теряя времени, поскакали в заданном направлении. Они подоспели как раз вовремя. Завязался бой. Отряд Борского уступал по численности роте японцев: пятнадцать против ста.

Поль Редон и Солиньяк с вершины горы наблюдали за перипетиями борьбы. То, что бандиты проиграют сражение, не вызывало сомнения. Один за другим они падали под пулями нападавших.

Будучи высокого роста, русский выделялся на фоне остальных бойцов. Бесстрашие, с которым он сражался, было достойно восхищения. Он остался почти один и наверняка будет взят в плен. Но нет! В отчаянном порыве, подняв коня на дыбы, Борский ринулся на стену окружавших его врагов. Напрасно сверкнули сабли над его головой, а пули, выпущенные из карабинов почти в упор, продырявили тело насквозь: бандит не упал. Сделав нечеловеческое усилие, он прорвал заслон и ускакал в лес.

Солиньяк невольно вскрикнул от восхищения, потрясенный подвигом Борского. Бан-Тай тем временем, привязав на конец карабина белый платок, стал размахивать им над головой, обозначая присутствие здесь соотечественников.

Японцы заметили его и сразу же ответили. Друзья находились значительно выше сражавшихся. Гранитные скалы нависали над долиной. Нападавшим отдали приказы, а по сигналам путешественники поняли, что должны оставаться на месте, пока за ними не придут.

Маленькие ловкие японцы спрыгнули с коней и проворно полезли на гору. Они уже почти достигли вершины, но в этот момент оглушительный взрыв потряс скалу. Пламя и дым вырвались из расщелины. Терраса сорвалась и полетела вниз. А какой-то человек, весь в крови и ссадинах, стоял внизу и, злобно усмехаясь, грозил кулаком.

Райкар, Райкар! Все ему было нипочем — ни пули, ни падение со скалы. Вспомнив, что бандиты хранили в скале бочки с порохом, он добрался туда, несмотря на ранение головы и сломанную ногу, и устроил ужасный взрыв. Его самого отбросило далеко назад, и вновь тело катилось по склону под откос. Если Райкар умрет, то теперь, во всяком случае, с чувством удовлетворения: он отомстил.

ГЛАВА 3

— Всем назад! — скомандовал Бан-Тай, как только увидел первые клубы дыма на склонах холма и понял, что произошел взрыв.

Подкрепив свои слова действием, японец сильным движением оттолкнул друзей от, как ему казалось, самой опасной зоны. Никто из тех, кого японец хотел защитить, не пострадал. Однако на него самого свалился камень и поранил голову. Бан-Тай упал. Редон поспешил к нему на помощь и подхватил на руки.

В это время японцы, которые только что расправились с бандой Борского, добрались до вершины.

— У вас есть раненые? — спросил командир отряда у репортера.

— К сожалению, да. Боюсь, что ваш соотечественник, честный и благородный человек, заплатил жизнью за правое дело. Он погиб, спасая нас.

Клавдия, все еще оглушенная взрывом, опустилась на колени перед Бан-Таем, который полулежал, прислонившись к скале. Женщина отодвинула волосы и осмотрела кровоточащую рану.

— Да он не умер! — воскликнула женщина. — Еще не все потеряно… Посмотрите, он дышит и, возможно, скоро придет в себя.

Действительно, японец пошевелил рукой. Глаза широко открылись, и он с удивлением посмотрел на окружавших его людей. Редон тотчас наклонился к нему.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он тихо. — Вам плохо?

Бан-Тай отрицательно покачал головой и жестом подозвал к себе японского офицера. Тот приблизился. Собравшись с силами, раненый с трудом выдавил:

— Лейтенант, я умираю… Я — капитан Бан-Тай… Всю жизнь я служил родине и честно выполнял свой долг. Я видел, как окрепла моя любимая Япония… Сообщите командирам, что я умер с улыбкой на устах под нашим флагом. Господин Редон, я погибаю за вас и за жизнь ваших друзей. Я хотел доказать, что между европейцами и нами существует крепкая дружба. Я люблю Францию, она воспитала меня, и посылаю ей мой горячий привет… Да здравствует Япония! Да здравствует Франция!

Силы оставили храброго японца, и он откинулся назад: доблестный солдат умер. У Поля Редона к глазам подступили слезы.

Прошло несколько часов. Друзья обошли еще раз бандитское логово, но больше следов пребывания Янки не нашли, зато по соседству, в хижине лесника, обнаружили труп Тониша. Стало очевидным, что беглецы побывали здесь.

Животное было застрелено в голову. Пьеко кончиком ножа выковырял пулю и показал ее журналисту. Пуля оказалась европейского происхождения и принадлежала оружию Буль-де-Сона.

Поиски пропавших возобновились с новой силой, но опять оказались безуспешными. Посоветовавшись с японским офицером, решили идти в Син-Кинг, где конвой Красного Креста сделал небольшую остановку, прежде чем отправиться к берегам Ялу, чтобы оттуда по железной дороге добраться до Сеула.

Солиньяк поддержал эту идею, тем более, что он хотел попасть в столицу раньше Борского, которого смерть на этот раз пощадила, и помешать коварным замыслам русского. Да еще и Клавдия напомнила, что она в ответе за раненых и что их нельзя оставлять надолго.

А как же Редон? И Пьеко? Вопрос был довольно сложным. Янку до сих пор не нашли, и все прекрасно представляли, с какими трудностями могла столкнуться бедная девушка. Поиски зашли в тупик, и друзья терялись в догадках. Если юная маньчжурка не погибла от лап медведя, значит, она потерялась в лесу, убегая от преследований Райкара, поскольку сам бандит находился недалеко от лагеря.

Пьеко не знал, что и подумать. Он считал, что сестра должна была двигаться по направлению к Мукдену. Кроме того, раз в это дело вмешался Буль-де-Сон, убив зверя, который явно охотился за беглянкой, то лучше всего подождать, пока юный француз не встретится с ними.

После недолгой дискуссии согласились пойти с японцами до Син-Кинга, а уж там принять окончательное решение. Подготовка к отъезду не заняла много времени: честные люди покидали бывшее бандитское пристанище с чувством выполненного долга и надеждой, что главарь Райкар погиб при взрыве, им же самим организованном. Один Пьеко испытывал глубокую тревогу. Ему казалось, что, уходя отсюда, он предает сестру и отца. Поль Редон старался подбодрить мальчугана. Но тот безутешно плакал, и было из-за чего. Отец умер, а единственный близкий человек, добрая ласковая Янка исчезла. Теперь его любимая сестренка неизвестно где, и он остался совсем один на белом свете.

— Дружище, — говорил ему репортер, — клянусь памятью твоего отца, я буду заботиться о тебе… Ты потерял отца, но станешь мне сыном…

— А мне, — вмешалась Клавдия, которая все слышала, — разрешите временно заменить вашу сестру.

Наконец все отправились в путь. Каждому не терпелось попасть в Син-Кинг.

Смеркалось. Кто знает, какие еще опасности подстерегали путешественников в этой проклятой стране. Европейцы на лошадях ехали в середине колонны, увозя раненых и тело Бан-Тая. Процессия растянулась. Редон и Солиньяк приблизились друг к другу. Взаимная симпатия объединяла их. Кроме того, у французов оказалось много общего: оба пережили множество удивительных приключений, каждому приходилось выбираться из трудных ситуаций, и оба были несметно богаты.

Путешествие проходило спокойно. Несколько раз, правда, недалеко от дороги слышался стук конских копыт, но это скорее всего было просто эхо.

Вскоре отряд прибыл к воротам Син-Кинга. Город представлял бесформенную массу маньчжурских хибар, плотно примыкавших друг к другу и едва разделенных узкими зловонными улочками. Японцев это не остановило. Армейский корпус, состоящий из двух тысяч человек, уже организовал временный лагерь на северной дороге. Палатки поставили на свободные места, предварительно очистив площадь от грязи и мусора. Возводились и деревянные домишки, причем со скоростью, свойственной лишь этому неутомимому и гордому народу. Уже построили гостиницу для командного состава, госпиталь Красного Креста для раненых. И хотя жилье было временным, удобств в нем оказалось не меньше, чем в постоянном.

Когда отряд добрался до месторасположения корпуса, была глубокая ночь. Командир поспешил к командующему, а Солиньяк и Клавдия заняли свои привычные места в просторном, хорошо проветриваемом помещении медсанчасти, где вдоль стен ровными рядами стояли белоснежные кровати.

Что нового произошло за время их отсутствия? Да почти ничего… Вот незадолго до приезда отряда подобрали одного раненого, умиравшего у ворот города.

— Вы оказали ему помощь?

— Конечно, месье. Это был один маньчжур. У него на лице сгорела вся кожа. Похоже, он попал в огонь, и теперь его не узнает и родной отец.

— Позовите доктора Леграна, чтобы он позаботился о нем, а завтра утром я приду повидать его сам.

Сестры милосердия и раненые, услышав голос начальника, поспешили навстречу и тотчас окружили Клавдию, к которой относились как к доброй фее[99]Фея — добрая волшебница в сказках (в других бывают и злые феи, но значительно реже). всех страждущих. Но Солиньяк и его жена буквально падали с ног от усталости. А у молодой женщины вдобавок еще разболелась нога. Рана хоть и была небольшой, но давала о себе знать. Поль Редон и Пьеко с нежностью наблюдали за сценой встречи и ждали, когда им приготовят ночлег.

С общего согласия все серьезные дела отложили на следующий день. Супруги удалились в свои апартаменты[100]Апартаменты — большая удобная (часто богато обставленная) комната, квартира., где не было никаких излишеств и которые находились в непосредственной близости от палат с больными.

Сестра Экзюперьен, руководившая скорой помощью, щедрая и неутомимая по натуре женщина, проводила Редона и Пьеко в их спальни. Вскоре в доме воцарилась тишина. Не спала только главная монахиня — в ту ночь пришел ее черед дежурить. Сестру милосердия беспокоил вновь поступивший больной. Странное чувство вызывал этот босяк в лохмотьях с изуродованным лицом. Женщина подошла к кровати: раненый лежал без движения и, видимо, спал. Лицо скрывалось под слоями бинтов, лишь одна рука лежала поверх одеяла. Кожа на ней была грубая, мускулы крепки, как железные прутья, а ногти тверды, как крючья. Делая обычный обход, подошел доктор Легран.

— Что вы думаете о нем? — медсестра.

— Ничего хорошего, — с грустной улыбкой ответил врач. — Те ранения, что он получил, заработаны не в сражении и не в мирном труде. Это наверняка какой-нибудь бандит, попавший в переделку…

— Вы считаете, что он сбежит?

— Хм… Не уверен. Кроме безобразной каши на лице, у него одно или два огнестрельных ранения, сломана нога, и, что особенно опасно, пуля была вынута кустарным способом в антисанитарных условиях, и у него начинается гангрена[101]Гангрена — омертвление ткани, органа, части тела вследствие нарушения кровоснабжения.. В любом случае, я не думаю, что со смертью этого типа человечество наденет траур.

— Пусть так, — произнесла монахиня, — но я-то знаю, что вы будете лечить его так же тщательно, как и остальных. Не думаете ли вы, что он сам по себе может представлять опасность для окружающих? Нам не нужен волк в овчарне…

— Ну, волк должен быть, прежде всего, на ногах, чтобы тащить ягнят, а этот вряд ли сможет встать.

В это время один из часовых, охранявших госпиталь, вошел в зал.

— Сестра Экзюперьен, — обратился он к монахине, — к нам только что пришел священник, который утверждает, что знаком с вами. С ним еще двое.

— Как он назвался?

— Отец Жером.

— Миссионер! Конечно, я его знаю. Извините, доктор, отец Жером не из тех, кого следует заставлять ждать у дверей.

Сестра Экзюперьен, долгие годы выполнявшая в этом пустынном районе свою благородную миссию, прекрасно знала о деятельности отца Жерома. Монахиня поспешила в вестибюль, где ее уже ждали. Увидев миссионера, она поклонилась ему.

— Отец мой, — произнесла она, — вы постучались в наш дом, он в вашем распоряжении.

— Я на это и рассчитывал, — улыбнулся священник. — Мне многое нужно вам объяснить. Но я очень тороплюсь, к тому же я не один…

Рядом с отцом Жеромом стояли Янка и Буль-де-Сон. После того, как они поняли, что Редон с Пьеко и Бан-Таем ушли, миссионер не колеблясь принял решение продолжить поиски. Все трое пошли через горы и скалы, рискуя столкнуться с новыми трудностями.

Самое лучшее было, конечно, добраться до какого-нибудь города. В конце концов старик вывел детей, так он называл Янку и Буль-де-Сона, на дорогу к Син-Кингу, где вероятнее всего они смогли бы получить помощь.

После тяжелого перехода, во время которого юная маньчжурка вела себя исключительно мужественно, они добрались до города и, несмотря на ночь, решились попросить милости у сестры Экзюперьен.

— И правильно сделали, святой отец, — ответила монахиня. — Конечно, у нас тут довольно тесно, но я знаю, вы останетесь довольны тем, что я вам предложу.

— Главное — крыша над головой. Эта молодая особа, хоть и выглядит очень отважной и сильной, на самом деле умирает от усталости.

— Моя комната в ее распоряжении. Надеюсь, ей там будет крепко спаться, как и всем в ее возрасте. Дитя мое, — добавила женщина, повернувшись к Янке, чьи глаза уже слипались ото сна, — согласны вы переночевать здесь?

Девушка встрепенулась. Несмотря на усталость, она и сейчас прекрасно выглядела — румянец на лице, яркие выразительные губы, лучистые глаза…

— Она — маньчжурка, — пояснил отец Жером, — а недавно ее окрестили, насколько я знаю, Розой Мукдена.

— Это имя вам очень идет, вы действительно хороши как роза, и все же мне кажется, вы сильно устали… Хватит слов. Пойдемте со мной! Что же касается вас, святой отец, и вашего молодого подопечного…

— Атанас Галюше, — расправив плечи, представился Буль-де-Сон.

— Я предложу вам расположиться по-простому. В этой комнате чисто, но вместо кроватей — солома. Придется довольствоваться этим.

— Вы ведь знаете, — ответил священник, — я никогда не искал комфорта. Солома! Да это роскошно! А Буль-де-Сон может спать даже на камнях.

— Отлично! В таком случае желаю доброй ночи. Сестра милосердия поможет вам. Милая Роза Мукдена, следуйте за мной. Ах да, я забыла об одном найденыше. Сегодня я подобрала младенца. Его мать убили русские или японцы, теперь уже не имеет значения, а ребенок остался.

— Малыш! — воскликнула Янка. — Я позабочусь о нем!

— Да ему пока нужна только пустышка. Не беспокойтесь, у него здесь полно нянек.

Через пять минут вновь прибывшие расположились в своих комнатах.

Монахиня настояла, чтобы Янка спала в ее собственной кровати. Девушка сопротивлялась, но потом, поцеловав маленького смуглого маньчжура, который мирно посапывал с кулачком во рту, легла и вскоре уснула.

Сестра Экзюперьен осталась довольна: ее приют пригодился, восемь человек нашли здесь убежище, не говоря о загадочном человеке с обожженным лицом.

«Подумать только, уже почти утро», — произнесла про себя женщина и, удовлетворенная, отправилась провести остаток ночи на своем посту.

ГЛАВА 4

С первыми лучами солнца Солиньяк был уже на ногах и встретился с Полем Редоном в холле приюта. Его сильному организму вполне хватило нескольких часов сна, чтобы как следует отдохнуть. Мужчины обменялись дружеским рукопожатием, оба испытывали глубокую взаимную симпатию. Казалось, они долгие годы знают друг друга.

— Пришло время, — начал Солиньяк, — разработать план совместных действий, мы ведь договорились с вами помогать друг другу, уважая, однако, интересы и намерения каждого. Ваша задача, Редон, позаботиться о Пьеко и во что бы то ни стало найти прекрасную Янку и вашего друга Буль-де-Сона. Это значит, что вы пока не можете покинуть страну, и я в таком случае в полном вашем распоряжении. Вы нуждаетесь в деньгах?

— В деньгах? — переспросил репортер. — Так же, как и вы, я мультимиллионер[102]Мультимиллионер — обладатель многомиллионного состояния (от лат. «multum» — много)., но в некоторых случаях деньги ничего не значат. Я бы отдал миллионы, чтобы спасти отважного Бан-Тая и отца юной маньчжурки. Но деньги со мной, а их нет в живых.

— Не могу полностью согласиться с вами, так как мы с женой остались живы лишь только потому, что обладаем огромным состоянием. Я заплатил за свободу этому негодяю Борскому. Но вернемся к нашим проблемам. Что вы собираетесь предпринять?

— А вы?

— Я… доберусь до берегов Ялу, оттуда спущусь в Сеул, где подожду моего противника во всеоружии.

— Кого? Борского? Вы уверены, что он туда поедет?

— Не сомневаюсь. Ему нужно получить деньги по счету, ведь у него есть чек на двадцать миллионов.

— Немаленькая сумма… И от кого же он ее получил?

— От меня.

— Как! А… я понял, за что вы заплатили ему так много… Это был выкуп.

— Точно. Но мне вовсе не хочется, чтобы грабитель его получил, и он его не получит. Я сделаю все, чтобы его повесили. Послушайте, у меня есть план. Сейчас я объясню вам, как вы можете помочь мне и что для этого надо сделать.

— Хорошо! Но я несколько в раздумье. Меня сдерживают мои обязательства. Я должен найти Янку и моего любимого компаньона, юношу с золотым сердцем, которого я вовлек в это ужасное путешествие. Я в ответе за него перед своей совестью. Куда заведут поиски, не знает никто! Мне придется собрать тысячу людей, чтобы они прочесали проклятую гору. Посмотрите, к нам идет главная распорядительница.

Действительно, сестра Экзюперьен приближалась к говорящим. Женщина была небольшого роста, полная и с улыбающимся лицом. При виде ее веселых глаз все несчастья отступали на второй план.

— Господа, — произнесла она, — я пришла вам сообщить, что завтрак уже готов. Кофе с молоком, пожалуйста, как в Париже.

— Вы очень любезны, — улыбнулся Редон. — Должен признаться, что мне давно не предлагали подобного лакомства. Я знаю одного человека, которого оно также бы порадовало… Мой бедный Буль-де-Сон!

Услышав имя юноши, с которым уже имела честь познакомиться, сестра милосердия бросила хитрый взгляд на репортера, предвидя интересную сцену.

Все трое проследовали в столовую, где стоял длинный стол, покрытый белоснежной скатертью. Несмотря на то, что здание было деревянным, внутри все сияло чистотой.

— Чуть позже я представлю вам некоторых других обитателей этого приюта, и вы присоединитесь к ним.

— С удовольствием, — отозвался Солиньяк. — Я только посмотрю, может ли Клавдия позавтракать с нами.

— Мадам Клавдия! Она уже давно в палатах и помогает больным. Графиня скоро придет сюда, да не одна, а с новеньким.

— С каким новеньким?

— Сами увидите! Очаровательный малыш! Но я не хочу выдавать секретов.

В том расположении духа, в котором находились мужчины, любое новшество вызывало беспокойство.

На столе стояло семь фаянсовых кружек, от которых исходил приятный запах. Друзья тихо разговаривали между собой в ожидании остальных. Первой появилась Клавдия, за ней шла юная особа. Жена Солиньяка направилась прямо к мужу и подставила лоб для поцелуя. В это мгновение репортер радостно воскликнул:

— Янка!

— Господин Редон!

— Как я счастлив тебя видеть! Это и есть наша маленькая маньчжурка, Роза Мукдена, — произнес француз, обращаясь к Бессребренику.

— Как? Вы знакомы? — удивилась Клавдия. — А знаете ли вы, господин Редон, что ваша подопечная — настоящий ангел. Она уже прошла вместе со мной по всем палатам, помогая больным. Из нее получится отличная сестра милосердия.

— Погодите, — прервал ее репортер. — Сначала расскажите мне, что все-таки стало с моим любимым Буль-де-Соном? Я беспокоюсь за него.

— Да я здесь, — отозвался веселый голос. Юноша промчался от дверей прямо к Редону.

— Эх, патрон, патрон! Если бы вы знали… Я уж и не надеялся вас увидеть…

— Ну что ты, дружище! — бормотал репортер. — А я так упрекал себя, что забрал тебя из любимого Парижа и втянул в эту авантюру.

— Но что же, черт побери, с вами со всеми случилось? Куда вы тогда пропали — и ты, и Пьеко, и бравый капитан?

— Потом расскажу. Только Бан-Тай погиб.

— Замечательный был человек!

— Добрейший и к тому же храбрый солдат! А что с Пьеко?

— Спорим, он спит еще! — усмехнулся Редон. — В его возрасте это вполне понятно.

— А мне бы так хотелось его увидеть! — нетерпеливо воскликнула Янка.

— Да вот и он сам! — торжественно произнесла сестра Экзюперьен.

В дверях появился мальчуган. Удивленными глазами он смотрел на всех, кого прекрасно знал, но уже не надеялся встретить. Сестра, раскрыв объятия, бросилась к брату.

— Ну вот, друг мой, — сказал Солиньяк на ухо Редону, — вы уже нашли Янку, Пьеко, Буль-де-Сона. Теперь вы свободны и, может быть, согласитесь поехать со мной в Сеул?

В это время в столовую вошел японский офицер. Отдав честь, он приблизился к группе:

— Господин командующий просит графа де Солиньяка пройти к нему в штаб.

— К вашим услугам. Идемте. Я проследую за вами. Повернувшись к друзьям, Бессребреник добавил:

— Подождите меня. Надеюсь, что я ухожу ненадолго, а потом мы все обсудим. Господин Редон, подумайте о Сеуле.

Солиньяк вышел за офицером и вскоре предстал перед командующим, чье мужественное открытое лицо показалось ему очень доброжелательным. С протянутыми для рукопожатия руками он поднялся навстречу вошедшим.

— Как только я узнал, месье, обо всех ужасных злоключениях, которые вам пришлось пережить, я тотчас направил роту солдат вам на подмогу. Я очень рад, что они подоспели вовремя. Как чувствует себя госпожа Солиньяк? С ней ничего не случилось?

Поблагодарив командующего за заботу, граф сказал:

— За исключением маленькой царапины, с мадам Солиньяк все в порядке. Я был счастлив участвовать в операции по защите и освобождению одного француза, который также испытывал огромные трудности, посвятив себя благородному делу.

— Французу, вы говорите? Знаете, я ведь симпатизирую вашей стране и рад буду познакомиться с любым гражданином Франции, посетившим наши просторы. Вы представите мне вашего друга? Пожалуйста, удовлетворите мое любопытство. Расскажите, кто он.

— С удовольствием. Его зовут Поль Редон. Он…

— Поль Редон! — воскликнул японец. — Вы именно так произнесли?

— Точно так. Вам знакомо это имя?

Подбежав к столу, заваленному бумагами, офицер стал нервно рыться в них.

— Поль Редон… Так называемый корреспондент одной парижской газеты…

— Не так называемый, а самый настоящий. Отличный малый, умный и потрясающе смелый.

— Вы забываете еще одно.

— Что же?

— Приговоренный к смерти!

— Он? Кем и когда? Это невозможно…

— Очень даже возможно. Вот приказ, который мне передали власти Мукдена: «Господа по имени Поль Редон и Атанас Галюше приговариваются к смертной казни военным судом города Мукдена. Приказ действителен для всех представителей власти, которые обязаны арестовать вышеназванных господ и переправить в Сеул, где они предстанут перед главнокомандующим для принятия окончательного решения». Что вы на это скажете?

— Послушайте, господин майор, — вы знаете меня, и вы знаете также, что я человек, который соблюдает законы, но и не бросает слов на ветер. Короче говоря, я ручаюсь за господина Редона, как за себя самого, и прошу в качестве личного одолжения допросить его и тогда уже принимать решение.

— Я так и собирался поступить.

Офицер нажал на звонок и распорядился привести репортера.

Прошло несколько минут. Солиньяк с нетерпением ждал друга. Вскоре тот появился и спокойно прошел в помещение. Можно было подумать, что француз совсем не удивлен, что его пригласил к себе командующий. Тот достаточно вежливо предложил репортеру сесть.

— Месье, — начал японец, — вас действительно зовут Поль Редон?

— Да, господин майор.

— Вы приехали из Парижа?

— Так точно.

— Вы корреспондент газеты?

— Правильно.

— Значит, вы и есть тот самый Поль Редон, которого суд Мукдена приговорил к смертной казни?

— Надо же, — засмеялся репортер, — а я совсем забыл. Восклицание прозвучало настолько неожиданно и искренне, что командующий не смог подавить улыбку.

— Факт остается фактом, — произнес он, — вы обвиняетесь в предательстве.

— Да, любопытная произошла история… На поле боя я подобрал одного раненого корейца, которого заподозрили в шпионаже. Я поручился за него, но не сдержал слова, поскольку тот, обманув мое доверие, сбежал. Было бы слишком несправедливо, чтобы я один расплатился за двоих.

— Я не имею права, поймите правильно, вникать в детали этого дела. Я обязан лишь выполнить приказ начальства. Очень сожалею, но должен арестовать вас.

— Вот черт! — огорчился журналист. — На это я, конечно, не рассчитывал! Ну что ж, господин командующий, у меня нет ни малейшего желания оказывать вам сопротивление.

— Одну минуточку, — перебил японец, — а нет ли с вами молодого француза?

— Буль-де-Сона? Ах да, не хватает второго смертника. Неужели приказ все еще распространяется на него?

— Естественно. Приказ распространяется на вас обоих.

— Вам разрешено сказать мне, что с нами сделают? Расстреляют на месте?

— Нет, конечно. Я должен только переправить вас под надежной охраной в Сеул.

— Очень удачно! — радостно воскликнул Редон. — Я как раз горю желанием туда попасть… Вот видите, господин Солиньяк, мы встретимся в Сеуле.

— Вы едете в Сеул? — командующий, обращаясь к Бессребренику.

— Да, я очень спешу туда. Я рассчитывал отправиться завтра рано утром, добраться на перекладных до Ялу, а там по железной дороге. Через три, максимум четыре дня я буду в городе.

— Путешествие господина Редона будет более долгим… Вы ведь знаете, что такое военный этап[103]Этап — передвижение войск или заключенных с остановками на пунктах, где выдается пища, организуются ночлег, медицинская помощь..

— А что, если я возьму его с собой?

Японец задумался.

— Послушайте, господин граф, вы были аккредитованы у нас по просьбе токийского императорского двора, и я в курсе, каким уважением вы пользуетесь у августейших особ нашей страны. Можете ли вы дать честное слово и поручиться за господина Редона?

— Конечно, я готов. Я ручаюсь за моего друга, смелого и честного француза. Те, кто принял его за шпиона, глубоко ошиблись. Честно говоря, я удивляюсь, что мог разведывать европеец в малознакомой ему стране, тем более что Франция держит нейтралитет.

— М-да! — пожал плечами командующий. — Но Россия ваш друг и союзник!

— Но это вовсе не означает, что француз будет, пренебрегая элементарными правилами поведения, нарушать нейтралитет… Нет, нет, господин Редон — не шпион. Я с удовольствием соглашусь сопровождать его в Сеул, а там, я уверен, он незамедлительно предстанет перед военными властями…

— Клянусь вам, — без всякой иронии подтвердил репортер.

— Верю на слово. И все-таки дайте мне немного подумать. Может быть, мы найдем какой-нибудь приемлемый вариант, чтобы и вам было хорошо, и я выполнил приказ. Возвращайтесь пока к своим друзьям и не говорите им, что здесь произошло. Господин Редон, формально я считаю вас подозреваемым так же, как и вашего спутника. Скоро я дам вам знать о моем решении.

— Уф! — Солиньяк, выходя из кабинета командующего. — Дорогой Редон, вы несколько напугали меня. Почему вы не рассказали мне ничего об этом глупом приговоре?

— Должен признаться, я о нем совершенно забыл. Недоразумение было столь очевидным, что с тех пор, как мы сбежали, благодаря, как вы знаете, усилиям очаровательной Янки и ее брата Пьеко, я считал себя совершенно свободным…

Друзья благополучно вернулись в лазарет, где их отсутствие не вызвало никакого беспокойства.

— О, патрон! — Буль-де-Сона расплылось в улыбке. — Ну, как вы поболтали с шефом?

Редон подумал, что юноша тоже благополучно забыл о неприятном инциденте в военном суде, который и его приговорил к смерти, и решил не напоминать.

Оставалось только подготовиться к отъезду. Не зная точно, как обернется дело, репортер не сомневался в одном — командующий в любом случае отправит его в Сеул. Путешествие будет трудным, поскольку им предстоит преодолеть несколько этапов. Но Редон чувствовал себя как никогда сильным и горел желанием спасти Буль-де-Сона.

Он вовсе не помышлял о побеге, считая, что справедливость восторжествует и японские власти в Сеуле окажутся умнее тех, что были в Мукдене.

Внезапно появился отец Жером и сообщил, что собирается удалиться из Син-Кинга и вернуться в свою пагоду на берегу Ялу на севере. Отважный миссионер сказал, что был счастлив оказать услугу случайно повстречавшейся Розе Мукдена и познакомиться с храбрым Буль-де-Соном.

— Не забывайте, Янка — моя воспитанница и я по-отечески люблю ее. Я был готов дать ей пристанище, если бы мы вас не нашли. Теперь я вижу, что оставляю ее в надежных руках. Я доволен.

С этими словами миссионер ушел. Скорее всего он отправится на поиски несчастных, которые нуждаются в его помощи.

После завтрака Редон и Буль-де-Сон пошли прогуляться в город. Репортер решил сообщить наконец молодому человеку о том, что их ожидало.

— А что, если мы удерем? Найдем лошадей, у вас ведь остались деньги?.. И быстренько доберемся до России.

— Вы забываете, мой юный друг, что Солиньяк поручился за меня, да и я сам дал слово. Не будем уподобляться бедному Вуонг-Таю.

— Корейцу? Интересно, что с ним стало?

— Понятия не имею, но предчувствую, что судьба его незавидна. Услышим ли мы когда-нибудь о нем? Он замахнулся на дело, которое очень трудно осуществить: восстановить независимость Кореи. Эта задача может стать непосильной, ведь его страна лежит между Россией, Китаем и Японией.

— Остается только пожелать ему удачи! — беспечно произнес юноша. — Честно говоря, судьба корейца меня мало волнует. Хотя должен признать, что этот Вуонг-Тай — отчаянный человек.

В это мгновение какой-то камешек, описав в воздухе дугу, упал к ногам говорящих.

— Смотрите-ка! Там бумажка! — воскликнул Буль-де-Сон.

Редон поднял камень и увидел, что к нему действительно крепко привязан какой-то листок. Развернув, репортер прочитал написанный печатными буквами текст:

«Брат, иди в Сеул. Час борьбы пробил. Победа или смерть. Ты станешь свободным или погибнешь».

В письме не оказалось подписи, но сомнений не оставалось: это было послание Вуонг-Тая.

— Вот те на! — рассмеялся Редон. — А знаешь, если Вуонг-Тай станет императором Кореи, он может помочь нам выпутаться из этой истории.

— Не думаю! — юноша.

— Я тоже, — пробормотал журналист.

Друзья вернулись в приют. Просторные залы большого деревянного строения купались в золотистых лучах солнца. Солиньяк, поджидавший Редона, тотчас вышел навстречу и сказал:

— Хорошие новости! Наш японец — отличный малый. Он поверил в то, что вы попались по ошибке, и разрешил нам ехать в Сеул вместе. Единственное, он выделил нам в сопровождение — так положено — одного капрала, который поедет с нами, а в Сеуле доставит вас к командующему. Кроме того, он передал объяснительное письмо, в котором просит о помиловании.

— Не сомневаюсь, что все это только благодаря вам, дорогой друг.

— Может быть. Но еще и здравому смыслу японцев, их доброте и порядочности, которые не так уж и редки.

Граф предусмотрел все необходимое для путешествия: два огромных фургона, запряженных шестью лошадьми каждый, повезут друзей до Ялу, где для них зарезервируют вагон. Ничто более не задерживало отъезд героев. Все были в сборе: Солиньяк, Клавдия, Редон, Буль-де-Сон, Янка и Пьеко.

Пока Редон и Солиньяк беседовали, к ним подошла Янка. Она была одета в длинное платье медицинской сестры, которое ей очень шло, и выглядела прелестно. Лицо вовсе не было типично монгольским, лишь только слишком черные волосы да блестевшие, как два бриллианта, узкие глаза выдавали происхождение. Девушка повернулась к Бессребренику, и друзьям показалось, что она чем-то очень озабочена. Заметив это, граф осторожно спросил ее, чем она так взволнована.

— У меня к вам одна просьба, — ответила маньчжурка.

— Я в вашем распоряжении, дорогая.

— Так вот… Вы, вероятно, знаете, что сестра Экзюперьен подобрала ребенка… Он совсем маленький и такой хорошенький, он займет совсем немного места…

— Маленький маньчжур…

— Да, у него убили и отца и мать… Он один на всем белом свете. Малыш даже не подозревает, какой тяжелой может стать для него жизнь. Он так очаровательно улыбается, а иногда так смотрит на меня, как будто просит о помощи…

— Ну так что? — Солиньяк. — Я понял, что младенец мил, очарователен, но какое это ко мне имеет отношение? В чем же состоит ваша просьба?

— Такой маленький доставляет сестре Экзюперьен слишком много хлопот, вот я и подумала, если вы согласитесь, конечно, раз уж мы едем в Сеул…

— Взять мальчика с собой, — закончил Буль-де-Сон. — Вы ведь не откажетесь? Господин Редон, убедите господина Солиньяка.

— Конечно, решено. Он будет «сыном полка», мы позаботимся о нем.

— О, благодарю! Вы так добры! — к Бессребренику, девушка взяла его руки в свои.

— Ба, да мы не такие уж плохие, впрочем, как и вы. Все будет хорошо. А теперь смотрите, ночь уже на дворе. А знаете ли вы, что завтра мы выезжаем на заре? Лошади будут запряжены к пяти часам. Давайте все по кроватям, а завтра — в дорогу!

— Крепкого сна! — Буль-де-Сон. — Время пролетит незаметно.

В тот момент никто не подозревал, что будет значить как для одних, так и для других эта ночь.

ГЛАВА 5

В приюте для раненых воцарилась тишина. Все отдыхали. В этот вечер сестра Экзюперьен покинула лазарет, чтобы отправиться в церковь на службу. Клавдия предложила заменить ее и провести вечерний обход самостоятельно. Янка вызвалась помочь графине.

В десять часов Клавдия зашла за юной маньчжуркой.

— Вы готовы, мадемуазель?

— Еще несколько минут, прошу вас… Мой подопечный уже заканчивает сосать, скоро он заснет, и я пойду с вами.

Подойдя ближе, американка взглянула на младенца. Мальчуган не отличался красотой — сморщенные щечки, низкий лоб, смуглая кожа, — но обеим казалось, что ребенок, которого качала Янка, был самым лучшим на свете, и девушка спросила:

— Симпатичный, не правда ли?

Вместо ответа Клавдия поднесла к губам ручонку малыша и поцеловала. В глазах юной маньчжурки вспыхнула гордость.

Младенец заснул. Янка освободилась, и женщины начали долгий обход между ровно стоящих рядов кроватей. Врач и медсестры хорошо знали свое дело: больные, получив помощь, спокойно спали, лишь некоторые, приоткрыв глаза, благодарно смотрели на женщин. Те шептали им слова утешения, давали пить, подбадривали и шли дальше. Наконец они достигли конца коридора. Там, несколько поодаль, стояла кровать того самого обожженного, которого подобрали у дверей приюта. Лицо его скрывалось под бинтами.

— Несчастный! — произнесла Клавдия. — Он не может ни видеть, ни слышать нас.

— Господи, в какую же катастрофу он попал? — девушка.

Женщины, однако, не заметили, как, услышав голос девушки, человек вздрогнул.

— Вам нужно что-нибудь? — маньчжурка, склоняясь над больным.

Глаза их встретились. Янка вдруг покрылась холодным потом и еле сдержалась, чтобы не закричать.

— Что-нибудь не так? Вам плохо? — встревожилась Клавдия.

— Нет, нет, все в порядке!

Юная маньчжурка узнала раненого. Это был Райкар. Откуда же появился этот бандит? Как попал сюда? Она не знала, что негодяй, пытаясь подорвать Солиньяка и Редона, получил сильный ожог лица, но, корчась от боли, сумел скрыться, а затем из последних сил дополз до дверей приюта в Син-Кинге, где его и подобрали. С тех пор прошло три дня.

О больном заботились, лечили, и жизнь стала возвращаться к нему. Сам же Райкар чувствовал смертельный страх. До сих пор его никто не узнал, но, если он попадет к японцам, ему несдобровать. Главарь банды Йок Райкар был не из тех, с кем велись переговоры.

И вот его увидела Янка. Он тоже узнал ее. Страшная ненависть, как поток лавы[104]Лава — здесь: расплавленные горные породы, извергаемые из кратера вулкана., наполнила вдруг его сердце. О, видеть ее так близко — и не схватить, не убить!

А она! Жуткий страх сковал движения. Девушка, опасаясь мести, не решалась произнести ни слова, ни звука. Клавдия с интересом наблюдала за происходившим, она не могла даже предположить, какая буря чувств захлестнула душу юной красавицы. Янка уже снова прекрасно владела собой. Разоблачить или нет этого человека, чья жизнь теперь в ее руках?

Инстинкт подсказывал ей заговорить, обвинить негодяя, выдать мерзавца со всеми потрохами. Но девушка, вспомнив наставления отца Жерома, решила, что нехорошо доносить, шпионить и мстить подобным образом.

— Ну что, дорогая, — произнесла Клавдия, — думаю, пора и нам отдохнуть. Не забудьте, завтра рано утром мы выезжаем в Сеул.

Янка молчала. Она чувствовала, как американка вела ее по деревянной лестнице в комнату сестры Экзюперьен, и не сопротивлялась. Комната выходила на деревянную галерею, которая окружала спальни по всей длине дома, там же располагались медицинская часть, бельевая и все подсобные помещения.

— Доброй ночи, прекрасная Роза Мукдена, — сказала Клавдия, поцеловав девушку на прощание. — До завтра…

— До завтра!

Мадам Солиньяк удалилась. Пройдя через медпункт, она направилась прямо в комнату к мужу. Редон и Буль-де-Сон проследовали к себе. Сестра Экзюперьен все еще находилась в часовне, где молилась, стоя на коленях.

Воцарилась тишина. Не слышно было ни единого шороха, ни единого звука. Медсестры спали на стульях, готовые в любую минуту вскочить по тревоге. Янка вошла в комнату, плотно закрыв за собой дверь, и приблизилась к колыбели. Младенец крепко спал. Она смотрела на бедняжку, чья беспомощность вызывала жалость, и думала о чем-то своем.

Вдруг девушка вновь вспомнила, как там, в лесу, медведь Тониш бродил вокруг хижины, как пытался пробраться внутрь. Она буквально почувствовала скрежет когтей о дерево, рычанье и скрип… Но что это? Неужели кошмар возвращался?

Нет… В приюте все было спокойно, лишь в углу, где стояла кровать обожженного незнакомца, кто-то зашевелился. Это Райкар, подняв голову, сквозь бинты разглядывал помещение. Еще тогда, когда Янка уходила после обхода, он тайно проследил, куда она пошла. И теперь бандит знал, где ее комната. Что же он предпримет? Какое еще ужасное преступление совершит злодей?

Йок спустил ноги с кровати, но мышцы не слушались, и раненый упал. Подтягиваясь на руках, он полз, как рептилия[105]Рептилии — пресмыкающиеся животные: крокодилы, ящерицы, змеи, черепахи., полз к своей цели.

Бандит оказался под кроватями. Никто не услышал его, никто не пошевелился. Райкар двигался медленно и осторожно. Вот он уже прислонился к стене, впиваясь ногтями в дерево. С каждой минутой он все ближе и ближе подползал к двери, ведущей на лестницу. Ему оставалось метра два или три, а затем — дюжина ступенек, и он — у цели! После пяти ступенек Райкар почувствовал, что задыхается, и остановился.

Передохнув немного, бандит добрался до последней ступеньки. Впереди был выход на галерею. Дверь в бельевую оказалась открыта. Со всех сторон свисало сушившееся на протянутых вдоль комнаты балках белье: одеяла, полотенца, рубашки… Райкар прополз дальше. Вот он уже у другого выхода, но на этот раз произошла заминка.

Приложив ухо к двери, бурят прислушался. Его ухо, привыкшее улавливать самые незначительные звуки, различило беспокойное дыхание девушки. Пошарив руками по дереву, Райкар убедился, что комната заперта. Преступник хотел было высадить дверь плечом, но у него не было точки опоры.

Неожиданно ему в голову пришла интересная мысль. На полу галереи стоял мощный фонарь с несколькими лампами и освещал зал. Протянув руку, разбойник схватил его и вернулся в бельевую. Затем он снял стекло и поджег одну из тряпок, потом другую, третью и в конце концов бросил лампу. Горючее тотчас разлилось по полу, и комната загорелась.

Одна тряпка занималась от другой, огонь с одной сухой балки перекидывался на другую — картина танцующих языков пламени заворожила бандита. Несколько минут он смотрел, не отрываясь, как все крутилось в бешеном вихре огня.

Находясь в своей маленькой комнате, Янка никак не могла понять, что происходит: из щелей показались языки пламени, запахло дымом, слышался треск ломающихся досок, едкий запах гари проникал в горло. Девушка закашлялась. Бедняжка поспешила к двери и настежь отворила ее. Юная маньчжурка даже не подозревала о последствиях своего шага — сноп пламени с шумом ворвался в комнату, наполненную свежим воздухом.

Закричав, она отступила назад. Но было поздно: чудовище, лежавшее на пороге, схватило ее за ногу. Янка упала. Бандит, навалившись на нее и обхватив скрюченными пальцами горло, стал душить.

— На помощь! Спасите!

— Сейчас, сейчас! Мужайся! — и Буль-де-Сон подоспели, как раз вовремя.

Юноша вырвал Янку из рук злодея и ударом ноги[106]Во французском боксе используются удары ногами. (Примеч. перев.) — недаром парижанин занимался когда-то французским боксом — отбросил негодяя к решетке балюстрады. Тело Райкара обмякло и осталось лежать на полу галереи.

Пожар тем временем разгорелся вовсю. Сестры милосердия под руководством Солиньяка, который не спал в эту последнюю ночь перед отъездом, помогали Клавдии и вернувшейся из церкви сестре Экзюперьен выносить из помещения раненых. Со всех сторон на помощь бежали японцы, разбуженные колоколом.

Буль-де-Сон нес Янку на руках. Но, дойдя до лестницы, юноша увидел, что путь закрыт. Необходимо было подняться выше и бежать на другой конец галереи к запасной лестнице, что француз и сделал.

— Ребенок! Младенец! Я хочу вернуться в комнату… Он сгорит там!

Юная маньчжурка вырвалась из объятий Буль-де-Сона и устремилась обратно.

Огонь и дым охватил все пространство вокруг. Однако Редон, услышав крики девушки, опередил ее. Он нырнул в круговорот пламени и, вынырнув через некоторое время в горящей одежде и с опаленными волосами, вынес на руках младенца. Тот плакал и смеялся одновременно, не понимая, что происходит и какой опасности он избежал, невольно приняв участие в этой жестокой игре.

Через мгновение репортер присоединился к Янке и Буль-де-Сону, и все вместе они благополучно спустились вниз по запасной лестнице. Там еще не было огня. Их встретил Солиньяк и, прорубив в стене отверстие, выпустил наружу. Янка со своим подопечным осталась под открытым небом, а мужчины вернулись в дом, чтобы продолжить спасение раненых.

Битва с огнем продолжалась почти час. За это время полку отважных спасателей прибыло, и ни один из больных не погиб. Когда граф с репортером вынесли последних, здание рухнуло, и вверх взвился сноп искр. Потоки воды обильно залили обломки.

Сестра Экзюперьен была безутешна — ее детище оказалось уничтожено, кроме того, оценив потери в сто тысяч франков, она сокрушалась о том, как ей возместить ущерб.

— Послушайте, — утешал ее Бессребреник, — пойдите завтра к банкиру Син-Кинга и представьте ему эту маленькую бумажку.

— У вас был один госпиталь, а теперь вы построите два, — добавил Редон, вырывая листок из своей чековой книжки.

Командующий прибыл на место происшествия одним из первых и, возглавив отряд своих солдат, сделал немало, чтобы спасти раненых. Встретив Редона, выносившего кровати и больных, японец поприветствовал его:

— Привет смертнику! — улыбнулся он.

— Вы забыли еще второго, — дружелюбно ответил репортер, указывая на юношу, который весь в саже и поту вынырнул из горящего дома.

— Вы — храбрые ребята, — пробормотал офицер. — Господин Солиньяк, не знаю уж какое там преступление совершили ваши друзья, но, если бы я был их судьей, они давно бы были на свободе.

И вдруг, резко изменив тон, командир сказал:

— Послушайте, да не ездите вы в Сеул! Я не буду вмешиваться в это дело вообще. Я ведь не надсмотрщик какой-нибудь!

— Не волнуйтесь, мы выполним ваше предписание и непременно отправимся в Сеул. В наших планах ничего не изменилось. Через несколько часов наступит утро, я уже подготовил экипажи. Мы едем все вместе.

В целом ничего страшного не произошло. В огне никто не погиб, за исключением самого виновника поджога. Речь шла только о деньгах, и Редон с Солиньяком внесли свою лепту в дело восстановления госпиталя.

На рассвете японский гарнизон во главе с командующим, без устали говорившим слова благодарности, торжественно провожал друзей. Солдаты восхищались отвагой и мужеством иностранцев. Путники заняли места в повозках, и лошади-тяжеловозы потащили их к Ялу, откуда со станции Фуи-Тью по железной дороге они доберутся до Сеула.

— У нас осталось несколько незавершенных дел, — говорил Солиньяк Редону, — ваш смертный приговор, моя месть Борскому, и кто знает, может быть, мы поможем чем-нибудь нашему знакомому революционеру Вуонг-Тай-Ланю, который, похоже, затеял серьезную игру…

— Бедный борец! — отозвался репортер.

ГЛАВА 6

Несмотря на то, что Корея на протяжении веков была китайской провинцией, нравы и обычаи местного населения сильно отличались от китайских. Страну населяли две расы — одна монголоидная и другая — странно напоминавшая европейский тип кавказцев и представлявшая собой квазиаристократов[107]Квази… — приставка, означающая «мнимый», «ненастоящий».. Малоизученный язык корейцев не походил ни на китайский, ни на японский, ни на какие-либо другие языки пограничных государств. Своим главным принципом Корея провозгласила изолированность и придерживалась его долгие годы, но свободу забрали силой у независимого народа.

«Королевство-отшельник», а именно так называли свою страну корейцы, уступило место Корее-империи, стране-вассалу, тогда как «отшельник» был свободным.

Одинокая страна, где бедность считалась достоинством, а торговля и партнерские отношения с зарубежьем строго запрещались, сопротивлялась с оружием в руках любому, даже дружескому, вторжению. Благодаря местоположению — Корея являлась морской державой — и рельефу местности ей это удавалось.

Над всей территорией горной страны возвышалась снежная вершина Пектон-Сан, долгое время служившая препятствием для маньчжурских и китайских варваров. Именно отсюда в двенадцатом веке монголо-татарские кочевники начали свое наступление на Западную Азию и Восточную Европу.

Страна хвойных лесов, буковых и березовых рощ постепенно превращалась в сельскохозяйственную. Обнаружились, правда, богатые месторождения угля, которые при разработках могли бы принести огромные барыши.

Но прежде всего это была местность, где процветали лень, грязь и различный сброд. А сделали ее такой короли и знать, которые закабалили не только рабов, но и свой трудовой народ, лишив таким образом развития местную промышленность. Жестокая тирания создавала впечатление ложного спокойствия, царившего на всей территории Кореи, которая благодаря своему мягкому климату получила название страны «Спокойной Зари».

Потребовалась война русских против японцев, чтобы Корея проснулась для борьбы за свою независимость. Цивилизация, с ее научными трудами, развитой сетью железных дорог и мостов, начинала овладевать страной, избавлявшейся от летаргического сна. Жизнь закипела.

Сеул стал столицей. Причем он совершенно не был похож на крупные европейские города. Построенный на дне огромнейшей воронки, по краям которой возвышалась бесконечная цепь горных вершин, Сеул походил на корзину с грибами или черепахами — так соломенные крыши одноэтажных домиков напоминали шляпки и панцири.

С востока на запад и с севера на юг шли широкие улицы с каменными мостовыми, как у римлян. Повсюду виднелись пагоды, а на перекрестках возвышались трехметровые колокола, звонившие в дни больших праздников или возвещавшие об опасности.

Европейцы построили в городе удобные и красивые дома, самым выдающимся из которых было здание дипломатической миссии Франции. Постепенно постройки европейского типа, банки и агентства вытеснили странные сооружения в восточном стиле. Когда Солиньяк с Редоном входили в просторный зал «Империал Банк», расположенный в крупной гостинице напротив статуи каменной черепахи, можно было подумать, что друзья находились где-нибудь на Уолл-стрит в Нью-Ойл-Сити или на Канон-стрит в Лондоне.

Высокий лакей-кореец, одетый в белый костюм, вышел навстречу двум иностранцам и провел их в просторный, богато обставленный зал, предназначенный для аудиенций с администрацией.

Дверь открылась, и директор банка с протянутыми для приветствий руками направился к Солиньяку. Граф пожал руки, но посмотрел на вышедшего англичанина с некоторым недоумением.

— Как! Вы меня не узнаете?

— Ваши черты лица мне как будто бы знакомы, но я не уверен…

— Я — Патрик Леннокс, сын герцога Ричмондского, помните, когда-то в Бенгалии[108]Бенгалия — историческая область на юге Азии, в бассейнах нижнего течения реки Ганги и дельты Ганги и реки Брахмапутры. вы спасли моего отца и сестру…

— А, Патрик! Мой добрый дорогой Патрик! Господи, сколько воды утекло с тех пор. Я помнил вас ребенком, а теперь вы — мужчина. Но как вы оказались здесь?

— В обличии банкира? Да очень просто! Вы же знаете, англичане не могут сидеть сложа руки. Если японцы завоевали Корею с помощью оружия, то мы решили завладеть корейским рынком. И я, будучи сам лордом и сыном герцога, считаю подобную задачу вполне достойной. А теперь давайте поговорим о делах. Но сначала представьте мне вашего друга.

— Господин Поль Редон, рекомендую… Очень скромный король золотых шахт Северного полюса, но прежде всего — отважный рыцарь и один из самых честнейших людей, которых я когда-либо знал. Правда, недавно его приговорили к смерти!

— Как! Вы говорите — к смертной казни? Но кто осмелился это сделать?

— Японцы! Они приняли его за шпиона! Но не беспокойтесь, теперь уже все в порядке. Нам стоило только поговорить с французским послом в Сеуле, и он тотчас снял обвинения с соотечественника.

— Поздравляю. Подобная ошибка в условиях войны могла дорого вам стоить. В свою очередь должен сказать, что Владимир Борский приходил в банк. Исключительный джентльмен.

— Да? — спросил граф.

— Я получил вашу телеграмму, в которой говорилось, чтобы я задержал выплату. Повод нашелся — в банке просто не имелось в наличии достаточной суммы денег, так как мы являемся филиалом и сразу не можем выплатить двадцать миллионов. Я перенес выплату на три дня. Он должен прийти сегодня в одиннадцать часов утра, то есть через час. Не стоит говорить, как я счастлив…

— Одну минуту… А этот исключительный джентльмен не протестовал против отсрочки платежа?

— Хм, немного. Нужно признать, что подобная процедура противоречит нашим правилам, но я сослался на букву закона, и ему нечего было возразить.

— У вас есть двадцать миллионов?

— Конечно. И в банкнотах, и в валюте первой категории банков Европы. Все готово и пересчитано.

— Хорошо. Но теперь, дорогой Патрик, будьте добры, уберите все эти деньги обратно по ящикам.

— Да? Но почему?

— Потому что я сам оплачу счет этого господина, а для порядка попрошу вас присутствовать при нашем свидании.

— Что это значит?

— Вы достаточно долго со мной знакомы и прекрасно знаете, что я ничего не делаю просто так. Этот Борский — мерзкий бандит, который даже пытал мою жену. Вот почему я прошу вас помочь мне ввести его в заблуждение и проучить как следует. Я хочу, чтобы он признался во всех преступлениях в вашем присутствии. Буду также вам очень благодарен, если вы пригласите еще нескольких свидетелей, а также японскую полицию.

— Все, что вы желаете, будет незамедлительно исполнено. Несколько телефонных звонков — и дело сделано. Такое помещение подходит вам для встречи с этим типом?

— Безусловно.

Прошел час. Все было готово к приему Борского. Директор банка работал с двумя администраторами. На сей раз роль служащих исполняли русский консул и сеньор Кову-Сай, секретарь нового главы правительства Сеула. Надо отметить, что, несмотря на то, что город находился в руках японцев, император Кореи, пребывавший в закрытом районе в центре Сеула, формально руководил своим народом.

Ровно в назначенный час Борский вошел в зал и обратился к кассиру. Тот исключительно вежливо проинформировал его, что для получения столь значительной суммы нужно пройти к господину директору, и он лично выдаст деньги. Все это прозвучало вполне убедительно и не вызвало подозрения у русского.

Борский больше не выглядел грабителем маньчжурских степей: он оделся по-европейски и имел вид человека из самого что ни на есть аристократического общества. Все было на нем безупречно, и впечатление он производил солидное.

Немного бледен, ну что ж, ведь он затеял крупную игру. В случае опасности он знал, как защититься. Пройдя мимо лакея, бандит несколько развязно направился к широкой мраморной лестнице. Дверь перед ним отворилась, слуга удалился, и Борский вошел.

Первый, с кем он столкнулся лицом к лицу, оказался Солиньяк. Русский едва подавил крик. Он понял, что борьбы не избежать.

Сэр Патрик Леннокс со своими администраторами сидел за столом, покрытым зеленой скатертью. Жестом он пригласил посетителя войти и сесть.

— Господин Борский?

— Таково мое имя, — ответил мужчина, глядя свысока, — разрешите мне сказать, что вы, видимо, только делаете вид, что собираетесь заплатить мне деньги. На самом деле у господина Солиньяка, — продолжал он со злобной улыбкой, — нет счета в этом банке или нет достаточно денег на счету.

— О, вы ошибаетесь, месье. Граф де Солиньяк аккредитован в нашем банке, и ваш чек будет оплачен, если, разумеется, совпадут подписи.

Борский резко повернулся к Бессребренику:

— Вы имели наглость изменить подпись?

— Ни в коем случае. Однако некоторые объяснения не помешают. Господа, — обращаясь к тем, кто его слушал, произнес граф, — чек, который представил этот мерзавец, действительно выписан мной в пещере ущелья Вации, когда по дороге в Син-Кинг я был ограблен и взят в плен. Присутствующий здесь Борский угрожал мне смертью, он был лейтенантом у бандита Райкара.

Во всей Маньчжурии и Корее имя бандита Йока Райкара было хорошо известно.

— Ложь! — закричал Борский. — Вот способ, как не платить долги!

— Вы можете удивиться, господа, — продолжал Солиньяк, не обращая внимания на заявление русского, — но я уступил гнусному шантажу[109]Шантаж — вымогательство путем запугивания и угроз., потому что, пока головорезы держали меня под прицелом, этот человек, этот злодей каленым железом пытал мою жену. Я был бессилен и не мог перенести страданий Клавдии.

— Неправда! — очень убедительно возмутился Борский. — Эти деньги — просто долг, который господин Солиньяк хотел отдать мне совершенно добровольно, и он знает за что.

Напрасно вы улыбаетесь, господин граф! Или вы заплатите, или я объявлю повсюду, что вы — вор.

— Вы не объявите ничего подобного, — хладнокровно возразил Солиньяк. — Будьте добры передать чек господину директору.

— Если для получения денег — пожалуйста, если зачем-нибудь еще — нет! И будьте осторожны, господин честный человек, у меня есть средство доказать, что это не первая ложь, которую вы допустили.

— Ах да, я помню. Я подписал вам еще одну бумагу.

— Не мне! На письме стоит одна тысяча восемьсот девяносто девятый год, и вы не можете этого отрицать.

Вдруг Борский успокоился и, обращаясь к присутствующим, громко произнес:

— Господа, простите, что уличил вашего знакомого во лжи, но, если бы вы действительно знали, с кем имеете дело. Я могу рассказать, господин де Солиньяк?

— Прошу вас, — разрешил Бессребреник.

— Ладно… Этот француз больше чем шпион, он — предатель. Он предал нацию. Смотрите, что написано его рукой. Во время восстания Боксеров в Китае, он продал их главарям план европейской дипломатической миссии за ничтожную сумму в сто тысяч франков.

Дрожащими от волнения руками — Борский понимал, что наступил кульминационный[110]Кульминационный — достигнувший высшей степени, вершины. момент, «пан или пропал», — он протянул сэру Патрику листок бумаги, который должен был сразить противника.

Леннокс принялся читать.

— Господин де Солиньяк, это действительно вы написали?

— Да, и все в тех же условиях, после первого крика моей жены.

— Как бы не так, — возмутился бывший лейтенант Рай-кара, — посмотрите, вот подпись, а вот дата.

— Это действительно подпись и дата, сэр Патрик, но вглядитесь внимательно в бланк, посмотрите на свет.

Директор впился глазами в строчки.

— Точно, вот дата.

— Что вы видите?

— Тысяча девятьсот пятый год.

— Вот именно. Это год образования нашей компании, а в тысяча восемьсот девяносто девятом Нью-Ойл-Сити еще не существовала.

И Солиньяк подробно описал, как Борский, украв бланки в фургоне, заставил его написать письмо. Бандит очень торопился получить деньги и не заметил маленькой неточности, которая и опровергла все его доводы.

Русский понял все: его обманули, на этот раз он проиграл. Бандит обмяк и выглядел совершенно растерянным. Однако это не помешало ему продолжить борьбу. Он вытащил из кармана мелкокалиберный, но достаточно мощный револьвер и, сделав шаг вперед, направил оружие на Солиньяка.

Редон вовремя заметил порыв негодяя и, прыгнув на него, предотвратил выстрел. Борский отступил и, вдруг подняв руку к виску, выстрелил в себя. Так он распорядился своей жизнью.

ГЛАВА 7

Редон с Буль-де-Соном отправились на прогулку по городу. Повсюду стояли японские полки, виднелись артиллерийские батареи. На древней столице Королевства-отшельника лежала печать угнетения. Смирившись с поражением, люди бесцельно слонялись по улицам.

— Когда-нибудь эта земля проснется, — сказал репортер юноше, — прогресс нельзя остановить, а мы, как насекомые, пытаемся что-то сделать, изменить, тогда как все происходит само собой.

За философскими размышлениями двое французов не заметили, как наступил вечер. Они решили возвратиться в гостиницу, где их ждал Солиньяк с Клавдией, чтобы принять окончательное решение о дальнейших планах. Отправиться в Японию или вернуться в Европу? Буль-де-Сон больше склонялся к последнему.

— Послушайте, патрон, — говорил юноша, — я ведь на самом деле вовсе не Буль-де-Сон.

— Чувствую, что тебе не хватает Парижа…

— Да, и я не скрываю этого. Нам будет так хорошо в небольшом домике где-нибудь в Жуанвиле, или Перре, или в Бри-на-Марне. Я заведу семью.

— Неужели? — удивился Редон. — Ты хочешь завести семью?

— Почему бы и нет!

— Догадываюсь, кому ты хочешь предложить руку и сердце. Роза Мукдена едет с тобой?

— Бог мой! От вас, патрон, ничего не утаишь! Если прекрасная Янка даст согласие, я возьму ее и брата Пьеко с нами.

— А маленького маньчжура?

— Конечно! Вот семья и готова.

В это время друзья проходили мимо статуи каменной черепахи. Вдруг перед ними как из-под земли выросла фигура человека в черном и произнесла загадочные слова:

— Именем Вуонг-Тай-Ланя, будьте на этой площади завтра утром в восемь часов. Вас отведут к нему на свидание.

— Вуонг-Тай! — воскликнул Редон. — Несчастный! Что с ним?

Но человек уже исчез так же внезапно, как и появился.

— Патрон, я не понимаю язык этих узкоглазых, но, кажется, догадался, что произошло что-то серьезное. Я спрашивал в гостинице, и мне сказали, что была совершена попытка переворота или восстания, но революционеров предали.

— Безусловно, это говорилось о Вуонг-Тае. У этого человека доброе сердце, и он очень любит свою родину. Я конечно же откликнусь на его призыв.

В назначенный час репортер прибыл на место. К его большому удивлению весь город кипел: многочисленные группы людей направлялись к воротам в стене, окружавшей дворец. Толпа увеличивалась с каждой минутой. Все кричали, жестикулировали и торопились куда-то, как будто боялись опоздать к началу какого-то заранее обещанного представления.

Редон почувствовал на плече чью-то руку. Обернувшись, он увидел человека, чье лицо наполовину было спрятано под маской. Француз последовал за ним, задавая на ходу вопросы, насколько позволяло ему несовершенное знание языка. Тот оставался нем. Приглядевшись получше, репортер заметил на его глазах слезы.

— Вы были одним из друзей Вуонг-Тая? — шепотом спросил француз.

Незнакомец опустил голову и пошел еще быстрее. Он ловко маневрировал в людском потоке, и наконец они оказались у стен крепости. Там кореец, — а Редон не сомневался, что это был один из членов тайной организации Хонг-Так, той самой, что дала клятву отомстить за убийство императрицы, — легонько постучал в железную дверь, которая тотчас отворилась.

Мужчины очутились в узкой темной галерее, которая, казалось, удалялась в глубину стены. Они были одни. Пройдя через длинный коридор, Редон с корейцем вошли в ротонду[111]Ротонда — круглая постройка, перекрытая куполом.. Потолок имел форму купола, с высоты падал один-единственный луч света.

То, что открылось взору, заставило ужаснуться даже видавшего виды репортера. Все стены круглого зала были в чугунных решетках, за которыми, как рептилии, кишели в грязи и мраке изуродованные человеческие существа. В одной из таких клеток, правда, отдельной, Поль Редон увидел Вуонг-Тая, сына императора, хотевшего отомстить за свою мать. Кореец не был покалечен, однако его приковали к стене цепями: за шею, запястья и щиколотки.

Узнав голос репортера, кореец произнес хриплым голосом:

— Мой французский друг, — чувствовалось, что Вуонг-Тай очень страдал, — я боролся, но меня победили, я хотел освободить мою страну от векового ига, но меня предали. Скажи тем, кто еще на свободе, как отец-император, продавшись чужестранцам, наказал своего сына за то, что тот слишком любил народ…

— Послушайте, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы облегчить вашу участь? У меня есть влиятельные друзья…

— Даже не пытайся, дружище… Когда ты увидишь меня мертвым, ты поймешь, почему я не хочу, чтобы просили моего отца! Прощай!

Провожающий увлек репортера за собой. Послышались шаги охранников, входивших в клетку к Вуонг-Таю.

Редон содрогнулся: жалость сдавила его сердце. Он знал, что несчастный обречен. Его останки выбросят на съедение грифам, которые в Сеуле, как и в других восточных городах, как будто существуют для того, чтобы очищать улицы от грязи и даже от тел казненных.

Восемь дней спустя великолепная морская яхта «Бессребреник» увозила друзей из Чемульпо в Европу. Роза Мукдена и брат Пьеко были в восторге от путешествия. Маленький маньчжур уже звал Атанаса Галюше и прекрасную Янку папой и мамой.

Свадьба состоялась в Париже. Небольшой домик купили на берегах Марны. Поль Редон же решил проводить Солиньяка и Клавдию до Нью-Ойл-Сити.