Онлайн чтение книги Черный Красавчик Black Beauty
Глава XXXIV. ВЕТЕРАН КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ

Как вы уже знаете, первым хозяином нашего Капитана был офицер кавалерии. Поэтому нет ничего удивительного, что мой старший напарник с юности обучался на военную лошадь.

— Учения мне очень нравились, — рассказывал он. — Идти рысью в строю, поворачиваться вместе с другими по первому же приказу хозяина, вихрем лететь на вражеские позиции… По-моему, нет большего наслаждения, чем этот единый порыв. К тому же в молодости я был не белым, а серым в яблоках. Хозяин и остальные кавалерийские офицеры единодушно превозносили мою красоту. Так что служить в полку для меня было подлинным счастьем. Я считал, что жизнь военных полна романтики и веселья. Как раз в это время и началась Крымская война.

С первых же дней отправки на фронт мое восхищение жизнью военных готово было поколебаться.

Началось все с этого ужасного парохода. Нас на него поднимали лебедками. Признаюсь тебе, не очень приятно висеть в воздухе на каких-то ремнях, которые у тебя продеты под брюхом! После того как мы очутились на корабле, жизнь наша стала совсем невозможной. Денники, в которые нас поместили, были тесными и неудобными. Пробежаться нам тоже было совершенно негде, и за несколько дней неподвижного образа жизни ноги совсем онемели. В довершение ко всему море штормило, корабль качался от сильных волн, и это самым губительным образом сказывалось на самочувствии всех лошадей.

Несколько дней спустя корабль прибыл на место. Так как ни одна лошадь на свете не в состоянии подняться или сойти по сходням, нас снова обвязали ремнями и подняли в воздух лебедками. Еще миг — и я снова почувствовал под ногами твердую землю. Конечно, это была чужая земля. Но мы все равно так обрадовались, что стали весело фыркать и ржать.

Страна, в которую нас привезли, оказалась совсем не похожа на нашу родную Англию.

Снег, сырость и полная неустроенность быта изрядно нам досаждали. Счастье еще, что большинство офицеров любило своих лошадей так же сильно, как мой дорогой хозяин — меня. Если бы не их заботы, наверное, мы просто вообще бы не дожили до военных действий.

— Что касается боевой обстановки, — продолжал Капитан, — то она поначалу нас даже радовала. Не забывай, что мы получили военное воспитание. При сигнале трубы «к бою» нас охватывал трепет, и мы с нетерпением ждали команды «к атаке». Когда, наконец, эта команда следовала, мы бросались вперед с таким нетерпением, будто на поле боя вместо штыков и пуль нас ожидало невиданное блаженство. Пока хозяева наши твердо сидели в седлах, страх был нам неведом. Пусть мимо наших голов пролетают ядра и свистят пули, пусть взрывы слышатся совсем рядом, мы в полном спокойствии внимаем командам. Я со своим дорогим хозяином ходил в атаки множество раз. Конечно же, на моих глазах гибли лошади, но не помню, чтобы хоть раз мне сделалось страшно за свою жизнь. Я слышал веселый голос хозяина и ни секунды не сомневался, что ни мне, ни ему ровным счетом ничего не грозит. Сколько раз я за это время видел смерть храбрецов! Как часто мои копыта касались земли, влажной от пролитой крови! Но я и тогда не чувствовал страха. Так продолжалось до той самой поры, пока не настал ужаснейший день.

Капитан умолк, несколько раз глубоко вздохнул и продолжал рассказ.

— Это было осенним утром. Наш полк стоял наготове. Чем ярче разгоралась заря, тем нетерпеливее вели себя офицеры. Мы слышали издалека канонаду вражеских пушек. Потом один из офицеров отдал приказ: «По коням!» Все тут же вскочили в седла. Мышцы у лошадей напряглись. Мы грызли удила. Мой хозяин, как всегда, вел свой полк, и мы с ним стояли в строю самыми первыми. Внезапно он провел рукою по моей гриве и тихо проговорил:

«Сегодня нам трудно придется, Баярд! Но мы все равно исполним свой долг».

Ожидая сигнала атаки, хозяин меня оглаживал даже больше обычного. Правда, мысли его при этом витали где-то совсем далеко, но все равно мне его ласка была приятна, и я гордо расправил грудь.

Не буду подробно тебе излагать, как начался бой. Скажу лишь о самой последней атаке, в которой мы с дорогим хозяином принимали участие. Путь наш к позициям неприятеля лежал сквозь долину, которая сильно простреливалась. Ни до, ни после этой атаки я не сталкивался с таким сильным обстрелом. Это был просто шквальный огонь! Ядра падали слева, и справа, и спереди, и позади нас. Много чудесных коней полегло, и много погибло замечательных всадников.

Лошади, чьи хозяева были ранены или убиты, в панике метались по полю. Они просто не знали, что делать дальше. Большинство, спохватившись, некоторое время спустя догоняли своих, а некоторых настигало какое-нибудь шальное ядро или пуля. Наш строй все больше редел, но мы не сдавались. Теснее сомкнув ряды, мы по-прежнему летели вперед. Я видел перед собой огромную пушку, из жерла которой то и дело вырывалось красное пламя. Подбадривая свой полк, хозяин простер вперед правую руку и крикнул: «Ура!»

Именно в это время вражеское ядро пролетело прямо над моей головой. Голос хозяина оборвался. Я почувствовал, что тело его в седле дрогнуло. Чуть замедлив свой бег, я ждал, когда дорогой мой хозяин вновь выпрямится и опять пустит меня в галоп. Но он вместо этого выронил повод и саблю. А потом этот доблестный воин камнем упал на землю.

Мне надо было остановиться, помочь. Но полк несся дальше, и у меня не хватило отваги покинуть строй. Только теперь, когда хозяина в моем седле уже не было, кровавые сцены боя повергли меня в немыслимый ужас. Я весь дрожал. В довершение ко всему всадники пытались выгнать меня и других лошадей без хозяев из строя. Видимо, мы мешали воинам вести правильный бой. Несмотря на это, я старался изо всех сил оставаться среди своих. Бок о бок со знакомыми лошадьми было все-таки легче переживать этот ужас. Думаю, офицеры, в конце концов, меня отогнали бы. Но тут под одним из них убило лошадь. Он немедленно вскочил на меня. Я снова мчался в атаку. Страха во мне поубавилось, но бой этот мы проиграли. Оставшаяся в живых горстка воинов и лошадей отступила.

Я оглянулся на поле боя. Мне предстало кошмарное зрелище. Некоторые лошади от ран и потери крови едва могли двигаться, другие ковыляли на трех ногах. Третьи со стоном пытались подняться с земли, но, увы, не могли это сделать, потому что задние ноги были у них перебиты или прострелены. Стоны этих несчастных оглашали округу. И смертной тоски в их глазах я тоже никогда не забуду.

После боя всех раненых воинов отнесли в госпиталь, а мертвых похоронили.

— А как же лошади? — спросил я у Капитана. — Неужели их так и бросили умирать?

— Нет, — отвечал старый конь. — Армейские ветеринары прошлись по всему полю боя. Лошадей с безнадежными ранами они пристреливали, а остальных привели лечить. Но выжили после этой атаки немногие. Из всей нашей конюшни уцелело лишь четверо.

Хозяина своего я тоже больше не видел. Почти уверен, что роковое ядро убило его на месте. Никого в жизни я больше так не любил. Видишь, я уже стар, но даже сейчас не могу смириться с этой потерей.

Позже я принимал участие во множестве боевых операций. Должен сказать, мне везло. Я лишь однажды был ранен, да и то столь легко, что к возвращению в Англию был не менее крепок и свеж, чем до начала Крымской кампании.

Выслушав Капитана, я высказал удивление, потому что слышал несколько раз, как люди делились при мне совсем другими воспоминаниями о военных действиях. По их рассказам бои получались красочными, увлекательными и неопасными.

— Уверен, они настоящей войны не нюхали, — горестно произнес Капитан. — Ты уж мне поверь: красиво и увлекательно только лишь на учениях или парадах. А любая война — это кровь, и убитые, и инвалиды. О какой же тут красоте может быть речь?

— Зачем же тогда воевали на этой Крымской войне? — я совершенно был сбит с толку.

— Точно, конечно, тебе не скажу, — с глубокомысленным видом изрек старый конь. — Лошадь не может понять абсолютно все в человеке. Но, полагаю, противник на этой войне угрожал Британской короне. Иначе возить нас с хозяином на пароходе в такую даль не имело бы смысла.