Онлайн чтение книги Черная гончая смерти Black Hound of Death
4. Гончая Сатаны

Прячась в тени, я обошел маленькую поляну, чтобы подобраться к глухой, без окон, стене. Скрытый густым мраком, куда не достигал свет из окна, я выскользнул из-под деревьев и приблизился к дому. У стены я споткнулся о что-то громоздкое и податливое, едва не упав на колени с захолонувшим от испуга выдать себя сердцем. Но жуткий смех все еще доносился изнутри хижины, перемежаясь гнусавым голосом.

Я споткнулся об Эшли, вернее, о его тело. Он лежал навзничь, уставясь вверх невидящими глазами, а его голова была безжизненно запрокинута на окровавленных останках шеи. У него было вырвано горло: от подбородка до ключицы зияла огромная рваная рана. Одежда слуги насквозь пропиталась кровью.

Чувствуя приступ тошноты, несмотря на то, что привык иметь дело с насильственной смертью, я скользнул к стене хижины и попытался безуспешно отыскать щель между бревнами. Смех в доме замер и вновь зазвенел ужасный нечеловеческий голос, от которого у меня запульсировали нервы на тыльных сторонах ладоней. С теми же усилиями, что и тогда, в лесу, я сумел разобрать слова:

— …Поэтому они не убили меня, черные монахи Эрлика. Они предпочли шутку — восхитительную шутку, с их точки зрения. Просто убить меня было бы актом доброты; они решили поиграть со мной, как кошка с мышью, а затем отослать обратно в мир с навеки не стираемым клеймом гончей. Так они называли его, эти монахи, и они прекрасно справились со своей работой. Никто лучше их не знает, как изменить человека. Черная магия? Да! Да эти дьяволы — величайшие ученые на свете. Все, что западный мир знает о науке, просочилось тонким ручейком с тех черных гор.

— Эти дьяволы могли бы покорить весь мир, пожелай они этого. Они знают вещи, о которых современная наука не смеет даже помыслить. Например, они знают о пластической хирургии столько, сколько все врачи мира. Они разбираются в железах так, как ни один европейский или американский врач; они знают, как замедлить их развитие, либо ускорить, чтобы добиться определенных результатов — и каких результатов! Посмотри на меня! Смотри, будь ты проклят, и сойди с ума!

Я тихонько обошел хижину, приблизился к окну и заглянул в щель между ставнями.

Ричард Брент лежал на диване в комнате, обставленной несообразно богато для столь скромного жилища. Он был связан по рукам и ногам, его лицо казалось лиловым и едва ли сохраняло человеческий облик. Выпученными глазами он смотрел, как смотрит человек, встретившийся лицом к лицу с абсолютным ужасом. У стены напротив была растянута и привязана на столе беспомощная Глория, ее кисти и лодыжки стягивали веревки. Девушка была совершенно обнаженной, ее одежда небрежно разбросана по полу, будто ее грубо сорвали с нее. Голова девушки была повернута, и она широко открытыми глазами в ужасе смотрела на довлеющую в этой сцене высокую фигуру.

Человек стоял спиной к окну, за которым притаился я, и смотрел на Ричарда Брента. Внешне он выглядел обычным — высокий, сухопарый мужчина в тесном, напоминающем плащ с капюшоном одеянии, свисающем с широких костлявых плеч. Но при виде этого человека меня охватила знакомая странная дрожь вроде той, что я испытал при виде тощей тени на ночной тропе над телом несчастного Джима Тайка. В этой фигуре было нечто неестественное, хотя и не столь очевидное со спины — однако она определенно казалась уродливой, и потому я испытывал страх и отвращение, которые зачастую обычные люди питают к уродству.

— Они превратили меня в нынешний кошмар и выгнали прочь, — стенал он ужасным гнусавым голосом. — Но перемена случилась не за день, не за месяц и даже не за год! Много раз я готов был умереть, но меня удерживала мысль о мести! Они забавлялись со мной, как играет дьявол с душой на раскаленных решетках ада! Все эти долгие годы, покрытые красным туманом неслыханных мучений, я мечтал о том дне, когда заплачу свой долг тебе, Ричард Брент, гнуснейшему отродью Сатаны!

— Наконец, охота началась. Достигнув Нью-Йорка я послал тебе фотоснимок моего… лица и письмо, описывающее все случившееся — и все, что случится. Глупец — ты думал, что сможешь убежать от меня? Неужели я предупредил бы тебя, не будучи уверен в моей добыче? Мне хотелось, чтобы ты страдал, зная о своей судьбе, чтобы жил в страхе, убегал и прятался как загнанный волк. Ты бежал, и я охотился на тебя от побережья до побережья. Ты ненадолго удрал от меня, придя сюда, но я бы неизбежно выследил тебя. Когда черные монахи Ялгана дали мне это (его рука метнулась к лицу, и Ричард Брент глухо вскрикнул) — они также внедрили в мое естество частицу духа бестии, которую скопировали.

— Убить тебя было бы недостаточно. Я хотел упиться моей местью до последнего ядовитого глотка. Вот почему я послал телеграмму твоей племяннице — единственной персоне на свете, о которой ты заботился. Мой план сработал безупречно — за одним исключением. Ветка сорвала с меня бинты, которые я носил с тех пор, как покинул Ялган, и мне пришлось убить глупца, который провожал меня к твоей хижине. Ни один человек не останется в живых, взглянув на мое лицо, не считая Топа Брэкстона — но тот, впрочем, больше напоминает обезьяну. Я встретил его вскоре после того, как в меня стрелял тот тип, Гарфилд, и рассказал ему обо всем, почувствовав в нем ценного союзника. Он слишком звероподобен, чтобы ощущать при виде моего лица тот ужас, который ощутил другой негр. Он полагает, что я некий демон, но пока я не враждебен ему, он не видит причин не помогать мне.

— Мне повезло, что я прихватил его с собой, потому что именно он прикончил возвращающегося Гарфилда. Я уже убил бы Гарфилда сам, но он оказался слишком силен, слишком проворен с револьвером. Ты мог бы поучиться у таких людей, Брентон Ричард Брент. Они привычны к насилию, закалены и опасны как лесные волки. Но ты — ты слишком мягок и чересчур цивилизован. Ты умрешь слишком легко. Мне жаль, что ты не так крут, как Гарфилд. Тогда я оставил бы тебя на несколько дней умирать в мучениях.

— Я дал Гарфилду шанс удрать, но глупец вернулся, и с ним пришлось разделаться. Та бомба, что я бросил в окно, вряд ли подействовала бы на него. Она содержала один из химических составов, который я ухитрился вывезти из Монголии, но ее эффект зависит от телесных сил жертвы. Впрочем, ее хватило, чтобы обезопасить девушку и изнеженного дегенерата вроде тебя. Но Эшли сумел покинуть хижину, и он готов был быстро восстановить силы, не займись я им, чтобы окончательно обезвредить его…

Брент слабо простонал. В его глазах не было разума, лишь смертельный страх. С его губ летела пена, он был безумен — безумен как то страшное существо, что кривлялось и бормотало в этой комнате ужаса. Лишь девушка, беспомощно корчившаяся на столе из эбенового дерева, сохраняла рассудок. Все остальное было безумием и кошмаром. Внезапно Адама Гримма охватил сильнейший приступ лихорадочного безумия и его бормотание оборвалось воплем, от которого застыла кровь в жилах.

— Вначале девушку! — вопил Адам Гримм — или чудовище, бывшее когда-то Гриммом. — Ее следует убить так, как убивали на моих глазах женщин в Монголии — содрать с нее кожу, но медленно — очень медленно! Она истечет кровью, чтобы ты страдал, Ричард Брент — страдал вроде меня в черном Ялгане. Она не умрет, пока на ее теле ниже шеи не останется ни единого дюйма кожи! Полюбуйся, как я освежую твою любимую племянницу, Ричард Брент!

Не думаю, чтобы Брент понимал происходящее. Он был уже по ту сторону рассудка. Он бормотал чепуху, качая головой со стороны на сторону и брызгая пеной с лиловых трясущихся губ. Я начал было поднимать револьвер, но в этот миг Адам Гримм резко повернулся, и при виде его лица меня сковало ледяным страхом. Я не смею даже помыслить о том, что за таинственные мастера неведомых наук обитают в черных башнях Ялгана, но в создании этого лица, несомненно, воплотилась магия адских бездн.

Уши, лоб и глаза были органами обычного человека, но губы, челюсти и нос такими, что их немыслимо представить даже в кошмаре. Я бессилен подобрать соответствующее описание. Эти органы были ужасно вытянутыми, из-за чего лицо напоминало морду животного. Подбородка не было; верхняя и нижняя челюсти выдавались, как у собаки или волка, а оскаленные под звериными губами зубы были блестящими клыками. Поразительно, как эти челюсти ухитрялись произносить человеческие слова.

Но перемена была глубже этих поверхностных признаков. В его горящих как адские угли глазах блестел огонек, которого никогда не увидишь в человеческих глазах, здоровых или безумных. Изменив лицо Адама Гримма, черные дьяволы-монахи Ялгана внесли соответствующие изменения в его душу. Теперь он не был человеком, он был подлинным оборотнем, ужасным воплощением средневековой легенды.

Существо, бывшее некогда Адамом Гриммом бросилось на девушку и блестящим изогнутым ножом в руке в тот миг, когда я усилием воли вывел себя из оцепенения страха и выстрелил через дыру в ставне. Моя рука не дрогнула; я увидел, как плащ дернулся от удара пули и вместе с выстрелом чудовище зашаталось, выронив нож из руки. Но Гримм быстро повернулся и кинулся через комнату к Ричарду Бренту. Молниеносно постигнув суть происходящего, он сообразил, что сумеет прихватить с собой только одну жертву, и сделал свой выбор мгновенно.

По-моему, меня нельзя упрекнуть в случившемся с точки зрения логики. Я мог бы разбить этот ставень, прыгнуть в комнату и сразиться с существом, которое создали из Адама Гримма монахи Внутренней Монголии. Но оборотень двигался так быстро, что Ричард Брент так или иначе умер бы раньше, чем я смог бы ворваться в комнату. Я сделал единственно возможную вещь — нашпиговал скачущую тварь свинцом, пока она пересекала комнату.

Это должно было остановить Гримма, уложить его мертвым на пол, но он продолжал двигаться, несмотря на вонзающиеся в него пули. Его жизненная сила превосходила силу человека и даже зверя; в нем было нечто демоническое, порожденное черной магией, превратившей его в то, чем он стал. Ни одно живое создание не могло пересечь ту комнату под градом выпущенного с близкого расстояния свинца. Я не мог промахнуться, но он шатался и не падал до тех пор, пока я не припечатал его шестой пулей. Тогда он пополз как зверь на локтях и коленях, и с его ухмыляющихся губ капали пена и кровь. Меня обуяла паника. Я лихорадочно схватил второй револьвер и опустошил его в тяжело ползущее по полу тело, извергающее кровь при каждом движении. Но все силы ада не могли удержать Адама Гримма от его добычи, и сама смерть смирилась перед ужасной решимостью этой некогда человеческой души.

Нашпигованный двенадцатью пулями, буквально разорванный на куски, с сочащимися из огромной дыры в виске мозгами, Адам Гримм все же достиг человека на диване. Уродливая голова дернулась вниз, и на исторгшей придушенный вопль глотке Ричарда Брента сомкнулись ужасные челюсти. На один кошмарный миг обе страшные фигуры слились на моих глазах воедино — безумный человек и безумный нечеловек. Затем со звериным проворством Гримм откинул голову с истекающими кровью клыками и окровавленной мордой и оскалился в последнем приступе ужасного смеха. Но смех вдруг захлебнулся в потоке хлынувшей из его пасти крови — тогда он рухнул на пол и остался лежать недвижным.