Онлайн чтение книги Боль
Глава 1

Выстрел.

Выстрел? Звук странный: резкий, но глухой и мягкий, как будто тяжелый камень плюхнулся в грязь. Почему я думаю, что это выстрел?

Ничего не вижу. Перед глазами тьма. Точно застилающий все полог. Этот полог словно колеблется, мне кажется, что я вижу проступающие из тьмы смутные фигуры. Неясные серые тени. Люди? Пытаюсь напрячься, чтобы рассмотреть их, но силуэты все так же туманны.

Гул. В ушах (есть ли у меня уши? Впрочем, чем-то же я слышу) стоит непрерывный грохочущий гул.

Это от выстрела? Кто-то стрелял рядом со мной? Или – в меня?

Происходит что-то непонятное. Я слышу звук выстрела (если это был выстрел) снова и снова. И в то же время точно знаю: стреляли только один раз.

Продолжаю говорить «я», но кто я? Где нахожусь? Что вокруг?

Я – человек. Это я чувствую, знаю, понимаю. И ничего больше.

Кажется, еще мгновение назад мое сознание было ясным, я знал, кто я, осознавал себя и окружающее. Это было на самом деле или это кажется? Сейчас вокруг меня туманная мглистая тьма, наполненная грохочущим гулом.

Нет, не вокруг. Все это только в моей голове, это не реальность, это воображение.

Мне страшно.

Я потерял чувство времени. Время застыло. Мне кажется, что я нахожусь в бесконечно длящемся мгновении выстрела. Пуля еще не достигла цели. Хотя я не вижу ни пули, ни цели. Вообще ничего, кроме звенящей темноты.

Пытаясь понять, где я, напрягаю слух. Ничего. Звенящая тишина, как будто весь мир умер. Только в моей голове стоит все тот же гул. Разве так может быть? Я схожу с ума. Разве можно одновременно слышать тишину вокруг и грохот внутри своей головы? Нельзя. Но я – слышу.

Гул нарастает, делается громче, громче, еще громче. Грохочущим гулом наполнена уже вся голова, кажется, она сейчас взорвется. Громко! Слишком громко! Помогите!

Мгновенная, огненная, разрывающая грудь боль – и тишина. Тягучая, мягкая, абсолютная. Блаженная сладостная нега. А-а-а!

Удар! Или вспышка? Не вижу. Не слышу. Чувствую огненное острие, пробившее меня (сердце? живот? солнечное сплетение?) насквозь. Рассыпаюсь на куски. Тело скручивает судорогой, словно от сильнейшего электрического разряда. Судорога повторяет биение пульса, пульсирует каждый миллиметр, каждая клеточка тела.

Передо мной вдруг появляется человеческая фигура. Лица не видно, но откуда-то я точно знаю: это – я сам. Стою и смотрю на себя. Боль по-прежнему заполняет тело – мое или то, на которое я смотрю? Она не усиливается, не нарастает, но и не прекращается, даже не ослабевает. Я слился с этой болью, мы с ней – одно целое, мы пульсируем вместе, в такт бешеному ритму сердца, которое, кажется, сейчас выпрыгнет из заполненной болью груди. Мысленно пытаюсь сосчитать пульс, но сбиваюсь – слишком быстро, слишком часто. Еще сильнее. Еще быстрее…

Вспышка!

Я ее не вижу: этот огонь вспыхивает внутри меня. Вспыхивает лишь на миг и тут же гаснет. И с ним гаснет вся боль, резко, мгновенно, точно повинуясь щелчку неведомого выключателя. И сразу кажется, что никакой боли никогда и не было. Внутри – пустота, словно из тела вынули все, кроме сердца. Я – призрак. Призрак с бьющимся сердцем. Биение все медленнее: тук-тук-тук, тук-тук, тук…

…открываю глаза. Да, у меня вновь есть глаза, их можно открыть, они видят. Вокруг небо. Ничего, кроме неба. Нежная голубизна, оживляемая еще более нежным пухом облаков – совсем рядом, на расстоянии выдоха. Дальше – другие облака, и еще дальше. Они непрерывно меняются, их движения неуловимы, но явственны. Их бесконечно много в столь же бесконечной лазури. Она везде, земля осталась где-то внизу, в тысячах километров. Мое тело легче воздушного шара, легче облаков, я стремлюсь выше, выше, выше. Куда? Когда это закончится? И существует ли это «куда» и «когда»?

Кажется, ко мне начинает возвращаться сознание. Я чувствую себя летящим в этом бесконечном небе, но я не сливаюсь с ним, я не облако. У облаков нет сердца, а у меня есть – я опять чувствую его торопливое неровное биение. Возвращается страх. Значит, я – человек? Только человек может бояться беспричинно, не видя угрозы. Человек. Мужчина? Женщина? Старик? Ребенок? Кто я? Где моя жизнь? Ничего не помню – только звук выстрела. И вокруг – белые… уже не облака – стены. Коридор. Не понимаю: был ли полет, было ли небо, облака, легкость, стремление ввысь – или все лишь пригрезилось?

Что со мной? Сон? Сеанс у гипнотизера?

Существую ли я вообще? Существует ли реальность?

Если зажмуриться и резко открыть глаза… Зажмуриваюсь. Сердце выстукивает: спа-си, спа-си, спа-си… Спаси меня!

Внезапно все резко меняется. Это уже не сон, не греза, определенно нет. Я стою перед входом в длинный тоннель. Стою на собственных ногах. У меня снова есть тело, ко мне вернулись обычные человеческие чувства: я вижу, слышу, обоняю, осязаю. Существую. Как будто проснулся. Вернулся из грез в реальность. Реальность незнакомая, я никогда в жизни такого не видел, но, кажется, понимаю, где я. Пока только чувствами, не словами.

Белостенный коридор уходит вдаль, он кажется бесконечным, но мне нужно идти именно туда, в глубину бесконечного белого тоннеля, это единственный путь. Я точно это знаю, это аксиома, абсолют, в котором невозможно сомневаться.

Шаг. Еще шаг. Еще десять. Или сто? Или тысяча? Сбиваюсь со счета. Пытаюсь превратить чувства в слова. Ведь я знаю, знаю, где нахожусь. Я должен вспомнить! Бесконечный коридор ведет… на Страшный суд? В ад? Я шагаю все быстрее и быстрее, почти бегу. Это страшно, что-то внутри меня не хочет идти вперед, не пускает, но тело двигается как будто само, как будто подчиненное какому-то высшему порядку.

Темно. Темно вокруг, или это потемнело в глазах? Ноздри заполняет резкий запах сырости, затхлости, гнили, точно в заброшенном подвале. Или это все тот же тоннель? В голове бьется та же мысль: спаси меня, спаси меня, спаси меня. К кому я обращаюсь? К самому себе? Или?

Впереди – какие-то ритмичные светлые отблески. Еще несколько мгновений, несколько шагов – и отблески превращаются в фотографии, бесконечные ряды человеческих лиц. Кажется, именно они заполняют это затхлое сырое подземелье слабым призрачным светом, других источников здесь нет. Светятся – или кажется, что светятся, – лица на фотографиях. Я шагаю и шагаю, стараясь не глядеть на эти бледные пятна с пустыми, как у призраков, глазами. Быть может, я боюсь кого-то узнать в этой бесконечной череде? Увидеть тень прошлого? Или боюсь увидеть, что я сам – такая же тень, такое же бледное пятно? Или боюсь, что вся бесконечная череда состоит из моих собственных лиц? Нет! Не хочу!

Меня – то, что я считаю своим телом, – подхватывает нежный, невыразимо приятный ветер. Подчиняясь взмахам его крыльев, исчезает бесконечная череда фотографий, пропадает запах сырости и гнили. Дальше, дальше, дальше от затхлого подземелья! Это необыкновенный ветер! Несущий меня вихрь состоит не из воздуха – из множества звуков. Обрывки сказочно прекрасных мелодий, крики ужаса, стоны любви… Я должен связать эти обрывки воедино – это единственное, что действительно необходимо сделать, я обязан с этим справиться… Но как? Я не могу шевельнуться, я не чувствую ни рук, ни ног, ни даже биения сердца! Но я должен, должен собрать разрозненное и соединить расколотое!

* * *

– Хм. Сегодня вообще-то суббота. Выходной день, знаешь ли. А тут ты. – Голос звучал одновременно и весело, и слегка укоризненно.

– Если вы по выходным не работаете, – огрызнулся я, – могли бы оставить меня там еще дня на два.

Ответил я так, наверное, от растерянности. Вряд ли стоило разговаривать так с… с кем, кстати? С некоей Высшей Силой, да? Никаких других вариантов в голову не приходило. Нас всех готовят именно к этому. Ты умираешь, и там (где, кстати, «там»?) тебя ждет некий Он. Пастырь, для которого важна каждая овечка, даже заблудшая. Всезнающий и всемогущий. Как же! Ждут! Выходной у них, видите ли! Так попросту, спасибо хоть не обеденный перерыв. Вот и я по-простецки огрызнулся. Принял предложенный тон. Всегда легче следовать предложенному сценарию, чем заводить собственную мелодию.

Голос, однако, вопреки ожиданиям на мою явную грубость не отреагировал:

– И что бы тебе дали еще два дня? – В реплике не слышалось ни малейшего намека на досаду, гнев или хотя бы раздражение. Даже особого интереса – и то не было. Так безразлично спрашивают: «Вам еще чаю?»

– Я мог бы многое изменить. – У меня не было ни единого воспоминания и потому ни малейшего представления о том, что, собственно, можно и нужно было изменить, но я решил и дальше гнуть свою линию, что ж теперь оправдываться, отказываться. – Может, мы бы тогда с вами вообще не встретились.

– Ну… – Если у этого Голоса есть лицо или если бы у Него было лицо, я мог бы поклясться, что он улыбается, ведь выражение лица отражается на интонации не хуже, чем в зеркале. – В конце концов мы все равно бы встретились. Ты же не станешь спорить с неизбежностью?

– Угу, – буркнул я, подумав, что этот самый Голос просто издевается. – Но как-то приятнее позже, чем раньше.

По правде говоря, я чувствовал себя полным идиотом. К самой встрече с Ним я уже худо-бедно был готов: чего еще можно было ждать после всех этих полетов, белых коридоров и прочих мистических видений? Но вот происходила эта встреча как-то совершенно неправильно. В книгах и фильмах подобная ситуация всегда преподносилась как нечто уникальное. Обе стороны произносили возвышенные, исполненные колоссального духовного смысла фразы. Разговор на грани пафоса, никак иначе. А я? Стою посреди белой комнаты – не то призывник на медкомиссии, не то пациент в приемной психиатра – и ничего умнее «угу» выдавить из себя не в состоянии. То ли я непроходимо глуп и невежествен, то ли кино и литература – сплошь фантазии, высосанные из пальца на потребу извечно человеческому «хлеба и зрелищ».

Странно, однако, мысль о том, что я могу находиться на настоящем приеме у настоящего психиатра (никаких умираний, просто слегка свихнулся, и голова моя полна глюками), эту мысль я всерьез не воспринимал. Нет. Я мог сколько угодно размышлять, рисовать себе логически обоснованные картинки, но все это не имело никакого значения. Я просто знал, что происходящее – реальность. Так же, как человек, которому приснилось, что у него вырос хвост, даже во сне удивляется, потому что даже во сне знает: хвоста у него нет.

Вот и я – знал, что все на самом деле. И зачем я сдуру огрызаться начал? Как последний идиот. Нет бы что-то умное придумать.

– Да не переживай ты, – миролюбиво посоветовал Голос, словно отвечая на мой сумбурный внутренний монолог. Впрочем, почему «словно»? Скорее всего, он действительно в курсе моих, как бы это помягче, борений. – Ты вовсе не идиот. Более того, твоя растерянность очень обыкновенна. Тут все такие. И даже еще более того. Скажу тебе, большинство еще хуже. Ты-то как раз производишь впечатление вполне разумного существа: говоришь связно, рассуждаешь, даже понимаешь что-то. Крохи, конечно, но как минимум ты можешь больше, чем основная масса тех, кто попадал ко мне «на прием».

Последние слова Голос произнес нарочито четко, так что я слегка устыдился. Все же не стоило называть это место – чем бы оно ни было – приемной психиатра. Как минимум невежливо. Не говоря уж о том, что, скорее всего, опасно.

– Извините, – невнятно пробурчал я, мечтая провалиться сквозь зем… да уж! просто провалиться на месте.

– Вот этого не советовал бы. Там, внизу, тебя точно не ждет ничего хорошего, – сообщил Голос все с той же безразличной интонацией, с какой сообщают, что осенью часто идет дождь.

«Да, – сделал я очевидный вывод, – мои мысли для Него столь же ясны, как и мои слова». Но все же не удержался от вопроса:

– А здесь – ждет?

– Если бы ты дал мне договорить, а не отвлекал непрерывно своими мыслями…

И опять ни гнева, ни раздражения, одно бесконечно равнодушное спокойствие. Но мне почему-то опять стало стыдно. Даже странно. Конечно, в меня сызмальства вдалбливали, что перебивать собеседника нехорошо, но мало ли что бывает «нехорошо». Лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал, так вроде бы? Сколько-нибудь всерьез стыдиться я перестал, кажется, еще в детском саду.

– Так вот, дорогой мой. – Я был уверен, что в этот момент мой невидимый собеседник опять ухмыльнулся. – Своим дурацким воплем ты оторвал меня от чрезвычайно интересного занятия. Я смотрел сериал о вашей там жизни.

– Сериал? – опешил я.

– Ну надо же мне как-то развлекаться. Сижу тут вечную вечность, скучища! Вот и смотрю сериалы. Нет-нет, не подумай, не телевизионные. Там – вторичный продукт, а я предпочитаю натуральный. Ну, то, что вы называете реальной жизнью. Ужасно забавно, насколько все одинаково. Женщины из кожи вон лезут, на все готовы, лишь бы мужчины на них внимание обратили, а когда не обращают – слезы, истерики: «Все мужики – козлы, геи и алкоголики!» Мужчины чуть ли не трактаты пишут на тему: «Женщины – безмозглые жадные идиотки». Кстати, обе стороны ошибаются, причем катастрофически. Но это ведь никого не интересует. «Тупая блондинка! Только и умеешь губки да ножки раздвигать!» И тут же: «Карьеристка! О доме совсем не думаешь! Тебе диссертация важнее мужа!» Фантастически глупо, но затягивает тоже фантастически.

Сериалы! Он называет нашу жизнь сериалами! А я-то думал, что ситуация нелепей некуда. Всегда есть куда. Если Он говорит правду, что не факт. Но даже если Он попросту издевается, все еще нелепей.

– Но сейчас я из-за тебя изрядный кусок пропустил, – продолжал Голос как ни в чем не бывало, – хоть на «повтор» нажимай. – Он хмыкнул. – Вот уж совсем было бы глупо – все равно ведь всегда одно и то же. Ладно. Раз уж так вышло, давай воспользуемся ситуацией и сыграем? Я предлагаю тебе игру.

– Игру? – осторожно переспросил я.

– Ну да. Что-то вроде. Я расскажу тебе кое-что из того, чего ты не помнишь или не знаешь, а потом предоставлю право выбора. Играешь?

Да, похоже, кино и литература – не абсолютные фантазии, встречи «в верхах» без таинственных игр с загадочными условиями все-таки не обходятся.

– Но ведь я не знаю правил. – Я не то чтобы торговался, скорее тянул время. С одной стороны, предложенное было страшно интересно. С другой – просто страшно. Шутки шутками (ерничал-то я больше от неуверенности и растерянности, то есть, по сути говоря, от страха сесть в лужу), но если все происходит на самом деле – а это я откуда-то знал, – значит, и расплачиваться придется на самом деле.

– С третьей стороны, – подхватил мой внутренний монолог Голос, – ты все равно уже умер, то есть ничего, собственно, не теряешь. – Не то темп речи слегка увеличился, не то звуки стали чуть выше, но я мог бы поклясться, что в Его тоне угадывалось нетерпение, словно Он был возбужден, как бывает возбужден человек, предвкушающий необычное и чрезвычайно интересное развлечение.

– Но правила-то есть? – Я поднял глаза и посмотрел вверх, как будто Он разговаривал со мной оттуда, хотя на самом деле Голос звучал не то отовсюду, не то сразу у меня в голове.

– Правила я тебе уже сообщил. Теперь пойдут подробности, то, чего ты не помнишь или вовсе не знаешь. Убили не только тебя. Одновременно убито несколько человек. Ты не помнишь, кем из них был, но иначе игра потеряла бы смысл. Каждый из убитых тоже, наверное, хотел бы иметь выбор и уж точно был бы рад, если бы я и в самом деле закрыл свою «приемную» на выходные и дал им еще два дня…

Ну и дела! Тут уж не до шуток. Убийство, да еще нескольких человек сразу – какой-то голливудский триллер. А я, значит, попал под раздачу? И тогда, и, что еще важнее, сейчас.

– Не ломай голову, почему именно ты. Ну, к примеру, потому, что ты очень уж громко вопил «спаси меня». Объяснение, кстати, ничуть не хуже любого другого. И не надо изображать оскорбленную невинность, мои слова не означают, что я избегаю объяснений из-за того, что считаю тебя глупцом. По вашим – человеческим – меркам ты весьма даже не глуп, но есть вещи, недоступные тебе в принципе. Бессмысленно описывать слепому от рождения радугу. Да что я перед тобой распинаюсь! Предложение честное, – Голос опять хмыкнул, словно подавляя смешок, – настолько, насколько здесь вообще имеет смысл понятие «честность». А объяснять тебе я уж точно ничего не обязан. Или ты считаешь?..

Я помотал головой.

– Вот и ладушки. Будешь еще перебивать – передумаю. Я даю тебе шанс. Тот самый второй шанс, о котором вы все так страстно молите. Ты проживешь за каждого из троих убитых по девять дней. Постараешься их понять, попытаешься полюбить. Ну, или возненавидеть, как получится. Потом вернешься сюда и сделаешь выбор – скажешь, кем из них ты хочешь остаться.

Я задумался. Впрочем, это только так говорится – задумался. Я в общем-то понимал, что особого выбора у меня нет: если меня спрашивают, это еще не означает, что я могу отказаться. Ох, вряд ли. Голос, однако, терпеливо ждал. Ну да еще бы не «терпеливо»! У него тут вечность, почему бы не потратить пару мгновений на ожидание. Да и мысли мои при этом почитать – дополнительное развлечение.

– Не обольщайся, – фыркнул Голос. – Ничего такого особенно интересного в твоих мыслях нет. А выбор, кстати, есть. Можешь и отказаться, без проблем. Не одного тебя убили, предложу ту же игру кому-то из остальных.

– Да согласен я, согласен. Но хоть в общих чертах вы мне расскажете, кем я был, чем занимался, какие люди меня окружали. Я же ничегошеньки не помню!

– Если бы помнил, и игры бы никакой не было. – Голос уже откровенно веселился. – Само собой, я тебе не скажу, кем ты был. Сам догадывайся.

– Как?! – Отчаяние и гнев схлестнулись где-то у меня в горле, вот он какой, пресловутый комок! – Я ведь даже имени своего не помню! Даже не уверен: мужчина или женщина? Может, я вообще не человек, а собака какая-нибудь! Или крыса!

– Хм. Собака или крыса? Это интересно, в следующий раз непременно попробую. Спасибо за идею. А ты – человек, не сомневайся. В остальном обратись к собственным ощущениям. Как вы это там называете? Дежавю? Настройся, вдруг почувствуешь что-то знакомое.

– Сплошные загадки, короче.

– Ох, как вы мне надоели с этими вашими «загадками»! – Голос, кажется, начинал сердиться. – То вам «загадки Вселенной» подавай, то «загадки жизни», а сами-то два и два сложить не умеете. Уж не совались бы! И что самое смешное, каждая «загадка» непременно сведется к тому, что кто-то выше, а кто-то ниже. На днях подслушал двух чудиков: дескать, человеческая жизнь – это компьютер, у некоторых настроена связь с Космосом, а у кого-то – отрезанный от внешней сети дохленький ноутбук с тремя папочками – «карьера», «семья», ну и, может, «любовь», а в папочках огрызки текстов, причем все сплошь ворованные друг у друга. Цирк!

– Не вижу ничего смешного. – Я понимал, что эта якобы прочувствованная речь должна была продемонстрировать мне, что я ни уха ни рыла не смыслю в устройстве Вселенной, но, вместо того чтобы униженно помолчать в тряпочку, зачем-то снова начал возражать: – Не может же быть, чтоб человек состоял только из животных инстинктов, только из желания поесть и… – я замялся, – поспать. Люди стремятся найти свое предназначение, без него не может быть счастья.

Раздавшийся грохот испугал меня больше неожиданностью, чем громкостью. Я даже заозирался: что это такое упало с таким громом? И только через несколько мгновений до меня дошло, что это был Его хохот.

– Голубчик, что за бред? Ты не поверишь, но большинство не слишком-то хочет даже поесть и, – Он хмыкнул, – как ты выражаешься, поспать. Про стремление найти пресловутый смысл жизни и вовсе говорить не приходится. Да если бы не те самые животные инстинкты, вы давно бы уже вымерли. Счастье! Не смеши меня. Сидеть на мешках с золотом и воровать у соседей медяки – вот оно, ваше счастье. Вместе с предназначением.

– Но зачем же тогда человек живет? Он ведь обогащает на земле свою душу, разве нет? Приобретает баллы, ну или как это у вас тут называется, за хорошие поступки и теряет их за плохие. – Не знаю, что заставляло меня спорить (вот уж глупость несусветная, попер муравей против бульдозера), но мне казалось, что я вот-вот что-то пойму.

– Забавный ты. Задаешь вопрос и сам же отвечаешь. Умный, дескать? Какие баллы? Тела – они вроде сосудов, в них плещется душа. В одном сосуде, в другом, в третьем. Никаких баллов. Хотя что-то вроде вкуса накапливается. Ну вот как ваш коньяк, настаиваясь в дубовых бочках, собственно, и становится коньяком. Только дело-то вовсе не в том, чем он в итоге станет, а в процессе. Счастье, говоришь? Какой может быть разговор о счастье, если вы все – ну большинство – предаетесь либо воспоминаниям, либо мечтам. А того, что сию минуту, не то что не цените, вообще не замечаете. Разве что изредка. В моменты либо восторга – ах, она сказала «да», либо ужаса – саблезубый тигр из-за угла выскочил. Кого ни возьми, за всю жизнь таких моментов минут на пять наберется. А все остальное время? Ты, кстати, такой же. Ох, сколько ж ты раз говорил себе: «Завтра начну новую жизнь». Даже тетрадку завел, эдакий «Дневник гения»: начнешь – и опять листы вырываешь, чтоб начисто. А всего-то и надо было поглядеть в «здесь и сейчас», стать своим собственным наблюдателем. Открыть глаза, перестать быть слепцом вроде тех, на которых я устал уже любоваться. Затягивает, конечно, но ведь одно и то же: страхи без повода, ссоры на пустом месте, амбиции никому не нужные. А слепцы все ходят в этих джунглях и ни шагу наружу. Какое уж там счастье!

– Но ведь без этих контрастов и счастья не почувствуешь! – Я понимал, что произношу ужасающую банальность, но и промолчать почему-то не мог. И потом, банальность – потому и банальность, что отражает реальное положение дел, разве не так?

На этот раз хохот был не грохочущим, а мелодичным, как журчание весеннего ручья:

– Примитивный вы все-таки народ, люди. Основная масса, по крайней мере. Больше одной мысли в голове не помещается, да и одна-то редко заходит. Я тебе только что рассказал кое-что о твоей прошлой жизни, даже кое-какие секреты судьбы приоткрыл, а тебя все на глубокомысленные сентенции сносит.

Э-эх! Дурак я, дурак. И ведь не запомнил ничего, мысленно обругал я сам себя.

– Не повторю, и не мечтай, – фыркнул Голос. – Будет тебе урок. Кстати, ты и при жизни не очень-то слушал, что тебе говорят, вылавливал отовсюду лишь то, что считал касающимся тебя лично – частенько ошибаясь, кстати, а прочее пропускал мимо ушей.

Не знаю, на кого я больше злился: на себя или на Него. При этом понимал, что на себя злиться бессмысленно, что сделано, то сделано, не воротишь, а на Него – бесполезно, даже опасно. Но я окончательно запутался, а злость – это хоть что-то понятное!

– Кстати, о контрастах, – продолжал Голос как ни в чем не бывало. – У меня и в мыслях не было убеждать тебя в том, что все эти ваши игры – обиды, страхи, амбиции – не должны существовать. Отнюдь. В них нет ничего дурного. Как, впрочем, и хорошего. И дурное, и хорошее – довольно бессмысленные категории. Бессмысленные применительно к жизни. Просто вы придаете этим фантикам до смешного много значения. Хотя на деле любая проблема, из-за которой вы готовы весь мир обрушить, – не более чем снежинка, летящая в огонь. Любая смертельная обида существует только в голове обиженного. Тоже мне, самураи! А уж как вы друг другу подножки ставите – это вообще нечто запредельное. Главное – зачем? Даже я понять не могу.

Мне вдруг вспомнилось то, что он говорил совсем недавно:

– Сидим на мешках с золотом и у соседей медяки воруем?

– Надо же – запомнил. – Мне показалось, что Голос произнес это с некоторым удовольствием. – Не совсем безнадежен, значит. Правильно запомнил. Только все еще хуже. Золотом сыт не будешь. А вы стараетесь стащить чужой компас, когда свой в углу пылится. И ведь компас, в отличие от золота, чужой никому не подойдет. Так почему же чужой нужнее кажется?

– Но разве это мы решаем? – Я все еще пытался совместить то, что услышал, с тем, что привык слышать всю свою сознательную жизнь. – Миром вроде бы управляют Бог и Дьявол, разве нет? И теми, кто делает зло, владеют черные силы…

– Ой, прекрати, я тебя умоляю! – делано взмолился Он. – Рано я тебя похвалил. Все-таки ты глупее, чем пытаешься казаться. Гипотезу о белом, черном и сером мире я слышал уже миллиард раз. Почему-то, попадая сюда, все норовят мне пересказать именно эту версию. Ну никакой фантазии у людей!

– О сером? – изумился я. – О сером я никогда не слышал. Он где?

– Между белым и черным! – На этот раз хохот меня почти оглушил.

– Значит, нет ни рая, ни ада? Но если я умер, то куда я попал? – Я чувствовал, что запутался почти окончательно.

– Куда надо, туда и попал, – отрезал Он, но после короткой паузы все же пояснил: – А рая или там ада действительно нет, иллюзия, которую вы сами себе придумываете. Каждому сосуду дается по карме: у птицы есть небо, но ей некуда лететь, у рыбы есть море, но ей некуда плыть, у человека есть земля, но ему некуда идти… Впрочем, смельчаки, которые решаются сделать шаг, все-таки находятся. И это, знаешь, как-то примиряет меня с существованием человечества.

– А эта… игра? – осторожно спросил я, начиная опасаться Его гнева: очень уж много льда было в его интонациях. – Тоже для того, чтобы примириться с существованием человечества? Зачем она?

– Да чтоб развлечься. – Он хмыкнул. – Все знать заранее, видишь ли, очень скучно. А тут такая прекрасная неопределенность. Ну, мне, конечно, любопытно, угадаешь ли ты собственное тело или, скорее, собственное сознание, но это не главное. Так, бонус. Кем ты в итоге решишь остаться – вот это действительно интересно.

– Но хоть намекнуть-то можно? – взмолился я без особой, впрочем, надежды на успех. – Кем я был? Юной прекрасной девушкой или дряхлым стариком?

– Ну, ты же сам хотел свободы выбора, вот и выбирай. – Голос опять звучал совершенно безразлично, словно Ему уже надоело все мне объяснять. – Кстати, если постараешься, даже этот разговор вспомнишь, хотя бы отчасти. Понял? Если постараешься. Сколько именно будешь помнить, зависит от тебя. Так что без претензий потом: мол, девушка оказалась больна лейкемией, а старик – тайный маньяк, который питается живыми крысами. Не вопи потом: «Господи, помилуй! Господи, спаси меня!»

– Так вы все-таки Господь! – воскликнул я, подумав, что книжки про «то, что там, после», похоже, все-таки не врали.

– С чего ты взял? – довольно равнодушно возразил Он. – Я лишь воспользовался фразой, которую вы так любите повторять. Вернемся к нашим подробностям. Прожив три варианта, ты выберешь один. Даже если это тело и эта жизнь окажутся на самом деле не твоими, ты проживешь в нем и в ней еще тридцать три года. Двое других погибнут от пули придурка.

– Придурка?

– Ах да, с твоими постоянными перебиваниями я забыл дорассказать. Тихий субботний вечер. В тихое кафе ворвался некий, – Он хмыкнул, – ну, скажем, недоумок. Никчемный, опустившийся, почти в ноль спившийся неудачник. Ну, или считающий себя неудачником, это не имеет значения. Убежденный в том, что жизнь к нему несправедлива, и решивший всем отомстить с помощью пистолета. К счастью, его остановили, спасибо доблестному и, несмотря на предпенсионный возраст, вполне бравому полицейскому, вовремя проходившему мимо, так что убить придурок успел лишь троих. Ну, собственно, вот. Готов сыграть?

– Всегда готов! – не удержался я от очередного шутовства. На самом-то деле мне не столько хотелось вернуться в жизнь (в неизвестно чью жизнь!), сколько не терпелось убраться подальше отсюда, от этого Голоса, убраться куда-то, где будет хоть что-то понятное.

– Поехали!

* * *

Каждый человек всю жизнь, от зачатия до смерти, ведет диалог с Высшим Разумом. Иначе говоря, с Голосом Вселенной. Мы даем ему разные имена: Иегова, Аллах, Кришна, Заратустра, Будда. Но каждый раз, обращаясь за советом, ждем помощи и верим, что мольба будет услышана. Ведем переговоры и верим, что именно от них зависит наш успех.