Онлайн чтение книги Болезнь
Петров и КГБ

Расскажу про один курьезный случай.

Дело было на диализе, который в этот раз уже подходил к концу. Мы двое, я и бывшая прокурорша Вера Семеновна, уже отключились, а двое наших мужчин, Петров и Эдик, еще лежали.

И тут Вера Семеновна, обычно слушавшая на диализе маленький приемник — у нас каждый здесь ведет себя по-своему и у каждого свой дом на постели: у кого книжки-газеты, у кого еда, у кого напитки-фрукты — зрелище, доложу вам, забавное, если бы не шла речь о тяжелом в каждом случае больном, находящемся в пограничной, между жизнью и смертью, ситуации, — так вот, Вера Семеновна сообщила нам, что только что услышала по радио — попали в автокатастрофу где-то в Денвере наши знаменитые хоккеисты. То есть бывшие наши , теперь ихние .

Уехавшие, отбывшие из России туда спортсмены отнюдь не по каким-то политическим причинам, а просто на заработки, никогда не вызывали у меня уважения. Сделанные и выпестованные страной, где они родились и выучились всему, что могут делать, где с ними носились как с писаной торбой, они покинули страну, когда она ослабела.

В общем, разговор зашел об уехавших, оставшихся и т. п.

— Они вкалывали! — вдруг выкрикнул молчавший до того Петров. — И всего, что заработали, своими руками добились!

— А мы не вкалывали? Не вкалываем до сих пор? — накалилась и я.

— Ну вы-то!.. Зачем вам-то за границу уезжать, вы и так благодаря КГБ весь мир объездили!

Оказывается, он весьма прислушивался к моим рассказам и делал свои выводы.

...Сколько я потом ни кипятилась, едучи в электричке на дачу и придумывая Петрову египетские казни, отчетливо понимала свое бессилие. На его оскорбление как я могла ответить?

Впрочем, я давно замечала, что он меня недолюбливает.

Вы представляете себе, что такое совместное пребывание на гемодиализе? Это люди, в данном случае четверо людей, вынужденно находящиеся в теснейшем общении. Люди, которые, естественно, время от времени меняются (кто-то уходит на операцию, кто-то умирает, что, кстати, случалось гораздо чаще), но в основном этот так называемый контингент держится месяцами, а то и годами: ХПН, то есть хроническая почечная недостаточность, болезнь неисчезающая, нелечащаяся, а только ухудшающаяся. Потому все эти благие пожелания типа “выздоравливайте!” так нас раздражают своей полной неосведомленностью в самой сути нашей болезни.

Вынужденное, совместное существование — очень нелегкое дело. Аура этих сложных отношений невероятно затейлива и капризна.

Когда человека подключают к аппарату на три — пять часов и он вынужден лежать неподвижно (это в лучшем случае, в худшем — всякие ЧП типа резкого падения или повышения давления, иногда дикой боли в подключенной руке, иногда нестерпимого зуда, жара или озноба), если он не читает и не слушает радио, то неизбежно заговаривает о чем-то. А неизбежный разговор приводит порой к конфликтам. А конфликты сегодня почти все на почве политики.

С Александром Михайловичем, то бишь с Петровым, у меня были сначала даже скорее теплые, дружеские отношения. Мы часто болтали с ним о том о сем, а так как познакомились как раз во время президентских выборов, то, естественно, больше всего говорили о выборах. Петров оказался страстным поклонником генерала Лебедя, он о нем только и говорил целыми диализами.

Я, конечно, вспомнила при этом, как познакомилась с Лебедем в Тирасполе, во время кинофестиваля, — он принимал всех нас в штабе своей 14-й армии. Он всех тогда буквально покорил своим совершенно особым поведением, манерой говорить, отвечать на самые “провокационные” вопросы (а таких, кстати, было немало). Одним словом, я вернулась из Тирасполя совершенно им завороженная.

Но потом выборы кончились, начались наши обычные больничные будни, и я стала внимательнее присматриваться к своему соседу. И с удивлением обнаружила, что он — как будто ненавидящий коммунистов — по сути-то и есть самый обыкновенный коммунист, в примитивном, правда, бытовом смысле слова — в смысле, что все равны. Это у него была просто-таки какая-то идея фикс.

Потому-то он меня люто и невзлюбил, что я была для него из какого-то другого, непонятного ему мира.

Однажды у меня с ним произошел такой инцидент. Я на пять дней уехала на кинофестиваль в Сочи, а когда вернулась, напечатала большую статью об этом в своей газете.

Не буду долго рассказывать, как мне в Сочи было плохо, хотя там тогда было куда прохладнее, чем в Москве. Но избыточная влажность, а еще — накапливание воды в организме (ела с утра до ночи черешню и клубнику) довели до того, что ноги уже не ходили вовсе. А на “Кинотавре” надо обладать поистине бычьим здоровьем: вставать рано, ложиться за полночь, смотреть по пять-шесть фильмов в день и в разных точках, сидеть на пресс-конференциях и разных там симпозиумах. И даже если не загорать, не купаться и не ужинать, ХПН дает о себе знать. Так что эта статья о “Кинотавре” стоила мне много-много здоровья.

И вдруг Петров мне вежливенько так во время диализа сообщает — мол, что же это такое, Валентина Сергеевна, не видел я вашей статьи в вашей газете, так были вы на “Кинотавре” или нет?

Больше всего меня удивило, что Петров читает нашу газету. Впрочем, мог, конечно, и специально поискать в киосках — чего не сделаешь ради коллеги по несчастью? Тогда я ему эту газету просто принесла — и все дела, сунула в руки, чтоб заткнулся.

Мне даже нравилась его неистовая влюбленность в генерала Лебедя: в ней было что-то искреннее, наивное. Я ему рассказывала об уже упоминавшихся здесь моих встречах с Лебедем, вспоминала разные подробности, он их с интересом, казалось, выслушивал. Потом я однажды очень сочувствовала ему, когда он собрался к себе далеко на дачу где-то под Вышним Волочком. Дело в том, что нам, диализникам, по сути, и дачи тоже заказаны, особенно в дальнем расположении, то есть поехать вроде бы и можно, но рискуя опять-таки здоровьем: мало что там может случиться, помощи-то за городом не дождешься. И вот тем не менее Петров однажды поехал. Вернулся очень счастливый и привез нашей медсестре Ире роскошный букет пионов, которые так сладко пахли весь диализ...

И вдруг обвинил меня в сотрудничестве с госбезопасностью.