Онлайн чтение книги Болезнь
Затворница Альтоны

...Тогда же, когда я начала очень плохо себя чувствовать (особенно после фестиваля “Золотой Дюк” в Одессе — видно, этот климат мне совсем не подходил), вдруг возникло в нашем доме существо по имени Долли.

А было так. К моему дню рождения муж решил сделать мне подарок. Подарок оказался необычный, переговоры велись загодя — я ничего о них не знала. И вот буквально накануне мне вдруг говорят: завтра самолетом из Симферополя пришлют... собачку. Ничего себе собачка — щенок ротвейлера.

Сейчас даже трудно поверить, какой я устроила скандал.

— С ума сошли! — кричала я мужу. — Только собаки мне не хватало! Я — кошатница!

Всю жизнь у нас в семье, в родительском еще доме, да и потом, всегда были кошки — верней, коты. Кошатники были все: моя мать, мой брат, вся моя родня по матери, еще в коммуналке на Брестской улице, в центре Москвы. Один кот прожил у нас целых девять лет — при этом свободно гулявший, не кастрированный, этого издевательства над животными мы в семье решительно не признавали.

Любовь моя к кошкам кончилась трагическим образом. Последнее крошечное существо (принесли к нам в дом черную кошечку, не кота, — я уже тогда предчувствовала нечто смутное, тревожное — не наша масть, не тот пол), перевезенная по весне на дальнюю квартиру в микрорайоне Свиблово, соблюла закон своей звериной свободолюбивой натуры — не прижилась, не приняла нового места жительства. К тому же была весна, она гуляла на балконе, яркая, верткая, похожая на мангуста. И — сорвалась с девятого этажа.

Помучившись чуть не с год, я твердо решила: с животными — всё. Больше никогда и ни за что.

И вот на тебе — летит из Крыма собака самолетом. Беру телефонную трубку, оттуда милый женский голос: “Это Валентина Сергеевна?” — “Да”. — “Мы сегодня вылетаем. Вернее, не мы, наша девочка”. Я не удержалась: “Какой ужас! Ах, извините, пожалуйста! Но я совсем не готова к этому. Я как-то и не знаю, что с ней делать...” — “А мы тут вам все очень подробно написали. Вы не волнуйтесь, ради Бога! Вы ее обязательно полюбите...” И связь прервалась.

Так “это” появилось у нас в доме.

Сейчас понимаю, насколько мой муж заглядывал вперед — даже, пожалуй, в отличие от меня, он уже знал, до какой степени мои дела со здоровьем катастрофичны: страшное слово “гемодиализ” приблизилось ко мне вплотную. Надо было создавать какие-то зацепки к жизни. Потом в больнице, когда я прошла уже через тысячу испытаний, и мне стало чуть лучше, и жизнь вдруг начала ко мне возвращаться, я стала выходить, гулять, на солнышке вынимала безумно смешное фото (единственное, которое всегда носила с собой) — на нем моя Долли в трехмесячном возрасте, как раз когда ее к нам прислали. Упрямое, задиристое, но безумно жизнерадостное существо. Как нам написали ее симферопольские хозяева: “Девочка ласковая, но умеет за себя постоять”. Я смотрела на эту снятую “Полароидом” картинку, и словно что-то внутри меня распускалось, отступала боль — есть кто-то, меня ждущий, нетерпеливо царапающий дверь в комнату, верящий, что я обязательно сюда, к нему, к ней, вернусь. Я считала дни, потом часы — в субботу и воскресенье больница пустела, домой уходили, уползали все, кто только может ходить и ползать, хоть как-то передвигаться. И даже без спроса, без разрешения, и даже под прямым и строгим запретом. Тогда, когда у меня в плечо было встроено некое сложное сооружение с какими-то трубками под названием “катетер”. С таким-то уж точно нельзя уходить из больницы, тем более — ездить в транспорте.

Но я сбегала. И по дороге — в магазин, за крупой, за фаршем, за мясом для собаки. Я знала, что у нее, конечно, все есть. Но не могла ж явиться домой с пустыми руками — без гостинца.