Онлайн чтение книги Борьба за Краков (При короле Локотке)
IV

Два дня спустя Мартик в своих непрерывных блужданиях от пивной под ратушей до Шелюты, от его завода на Мясницкой улице до Николаевских ворот, — гонимый беспокойством, которое не позволяло ему оставаться бездеятельным на месте, узнал случайно, что Альберт собирается в путь для каких-то торговых дел. Узнал он также, что его правая рука, Герман из Ратибожа поехал с каким-то тайным поручением, а Пецольд из Рожнова собирался выехать не известно куда.

Все это были верные друзья и деятельные помощники войта, за которыми Мартик давно уже следил. Чутье подсказало ему, что этот разъезд не был случайным.

Зная, что Грета была нерасположена к войту, Мартик поспешил к ней в надежде что-нибудь от нее узнать.

Он застал ее в обществе ее друзей. За столом сидели дядя ее Павел с Берега, Хинча Кечер и Никлаш из Завихоста. Прекрасная по-прежнему хозяюшка, всегда готовая посмеяться с гостями и похвастаться перед ними своим богатством и гостеприимством, подставляла кубки, сама наливала вино и подвигала поближе блюда с лакомствами, которыми был заставлен стол.

Шла веселая, легкомысленная беседа, какую любила Грета: ее любимым развлечением было увлекать собою старых и молодых, дурачить их и доводить до безумия. А в конце концов всех высмеять и от всех отделаться — это доставляло ей огромное удовольствие.

Приход Мартика несколько понизил оживленный тон беседы.

Достаточно было взглянуть на его озабоченное лицо, чтобы потерять охоту к веселью.

Грета тотчас же вытерла кубок, налила вина и подала ему. От смеха она зарумянилась, как вишня, а при румяных щечках и розовых губках зубки ее казались еще белее и еще милее блестели, а черные глаза сверкали еще ярче, чем всегда. Быстро дышавшая грудь колебала прикрывавшую ее прозрачную белую ткань, а вышитый и разукрашенный металлическими бляшками корсаж красиво обрисовывал ее стройный, округленный бюст, на искушение ее старым поклонникам.

Хотя пора первой молодости и свежести уже прошла для Греты, но в ней было еще столько прелести, что все, начиная от дяди, с восторгом следили за каждым ее движением. Павел с Берега в качестве опекуна позволял себе больше, чем другие; он брал ее за белые руки, притягивал к себе и, подмигивая, показывал на нее Хинче и Никлашу.

Проницательная женщина по одному взгляду на Мартика догадалась, что он на этот раз пришел не ради нее самой. Ей захотелось узнать, что он делал. Правда, тут были все свои, но все же опасно было говорить о таких щекотливых вопросах в присутствии нескольких лиц, особенно Хинчи Кечера, про которого она даже не знала, на чьей он стороне.

Рассказывали о пойманных около еврейских бань убийцах, которые уже сидели в тюрьме ратуши и ждали смертного приговора судивших их лавников. На кладбище около костела Девы Марии задержали какую-то подозрительную женщину. Все это были городские новости.

Никлаш спорил, что вдова Эрлиха не имела права на половину дома и лавок на Гродзкой улице, а Кечер уверял, что по завещанию муж отказал ей это, а половину лавки отдал на поминовение своей души у святой Троицы.

Среди этой болтовни пламенные взгляды гостей пронизывали прекрасную Грету, а каждое ее слово встречалось одобрением, смехом, перешептыванием и перемигиванием.

Мартику надоело наконец смотреть на это и слушать и, прерывая рассказ об эрлиховой вдове, которая, по слухам собиралась выйти замуж за своего молодого служащего, он вдруг сказал:

— Не слыхал никто, куда это собрался ехать войт?

Никлаш и Павел быстро переглянулись между собой.

— Да разве он едет? — спросил первый.

— Говорят, что и он едет, и многие из городских советников разъезжаются в разные стороны, — отвечал Мартик, придав своему голосу оттенок иронии. — Герман из Ратибора, Зудерман, Пецольд — все или собираются в путь, или уже выехали. Куда-то они все торопятся.

Грета делала ему выразительные знаки глазами.

— Да я же был сегодня у пана войта, — сказал Павел с Берега, — никто там и не заикался о путешествии.

— Гм… — заметил Мартик, — да разве о всяком путешествии идут разговоры?

— Вот правда! — смеясь, отозвался Кечер. — Когда я узнаю, где можно дешево купить товар, я поеду один и трубить об этом не буду.

— Никогда не поверю, чтобы наш могущественный пан войт сам поехал за товарами, — прервала его Грета. — Для этого он слишком большой пан, да и родни у него много, она могла бы его заменить. Если он поехал сам за товаром, то, верно, товар этого стоит.

— Какой же он большой пан, — возразил Никлаш. — Недавно только вырос. Люди еще помнят, как их отец при Лешке Черном сам мерил на локти за прилавком. Всего своего величия они достигли защитой замка.

— Ну да, но теперь войт имеет власть по наследству, это второй князь, — заметила Грета. — Если ему не понравится моя или ваша голова, то он прикажет ее отрубить, и никто ничего ему не скажет. Мы — его рабы. Городские советники — все по его выбору. Лавники — тоже, а город — у него в кармане!

— О, о, о! — закричали все хором. — До этого еще не дошло.

— Уж дошло и до этого! — решительно возразила Грета. — Он делает с нами и с городом, что ему вздумается.

— Но ведь и мы тоже в городском совете, — недовольно заметил Павел.

— А что значите и вы, и весь совет? — горячо возразила Грета. — Герман из Ратибожа, Зудерман и Пецольд, слуги его и доверенные, всем заправляют, а вы — как сено для них.

Эти упреки не понравились гостям, они сидели, опустив головы, а Грета торопливо закончила:

— Пан войт — у нас король!

Наступившее вслед за этим молчание прервал Мартик.

— Хозяйка наша правду говорит… Так оно и есть!

Задетые за живое гости стали понемногу подниматься, некоторые пробовали еще пошутить с хозяйкой, и один за другим выходили. Остались только Мартик и Павел.

— Любопытно было бы узнать, — снова заговорил Мартик, — куда это собирается пан войт? И куда едут его помощники? Не могу ни у кого допытаться!

— Что делать! — отвечала Грета. — Одному не уследить за четырьмя, но если бы последить за кем-нибудь одним…

Мартика заинтересовала эта мысль, он поспешно выпил вино, взглянул еще раз на вдову и стал прощаться.

Грета поняла, что он готов был последовать ее совету.

— Приходите ко мне почаще, — сказала она, провожая его до дверей.

Сула всегда был готов к отъезду. Он прямо отправился к дому войта, около которого целый день до поздней ночи толпились люди, одни сидели, другие расхаживали кругом. Ему хотелось разузнать что-нибудь здесь. Он смешался с толпой и стал прислушиваться, стараясь узнать прежде всего, не уехал ли уже войт. Около ворот во дворе слуги говорили между собой, что он сегодня вечером едет в Мехов.

Хотя Мартик не поверил этому, тем не менее он тотчас же поспешил в замок, вскочил на коня и один, без слуг, стал поджидать у Николаевских ворот, чтобы не пропустить никого из проезжавших. Он был уверен, что Альберт выедет из города через ближайшие ворота.

Были сумерки, когда Мартик увидел приближавшегося к нему войта, одетого против обыкновения так бедно и окруженного такой убогой свитой, что если бы он не был осведомлен об его отъезде и не знал в лицо, то он, наверное, не узнал бы его. Скрывшись за воротами, Мартик переждал, пока весь отряд не отдалился от города, и тогда медленно поехал за ними. Он должен был подвигаться с большою осторожностью, держась в отдалении, чтобы его не приняли за соглядатая.

Вокруг было пусто. Время, выбранное войтом для отъезда, само по себе внушало подозрение.

Но еще страннее было то, что, выехав из города на равнину, он начал объезжать предместья, сворачивая туда и сюда, как заяц, которого выслеживают, и наконец выбрался на проезжую дорогу, которая вела на Прагу и в Чехию.

Но Мартику этого было еще мало, он хотел быть вполне уверенным. Правда, для одинокого человека окрестности города ночью не представлялись вполне безопасными, но у него был за поясом хороший меч, у седла висела дубинка, а конь его отличался выносливостью и быстротою, и он решил ехать дальше.

Войт, выбравшись на проезжую дорогу, несмотря на темноту быстро поехал вперед. Мартик оказался в затруднении, так как Альберт быстро свернул с большой дороги на проселочную, которая вела в колонию, расположенную на городской земле и принадлежавшую городу.

"Если выслеживать, так уж до конца, — сказал себе Сула. — Посмотрим, не заподозрил ли я его понапрасну".

Взошел месяц и облегчил ему погоню. Он только должен был удерживать коня, который рвался вперед, чуя тех, что ехали впереди.

При слабом свете месяца догоняющий заметил, что войт направился к дому, окруженному густой зеленью, и здесь остановился. Люди сошли с коней. Слегка наклонившись вперед, он увидел, как на ладони, их темные фигуры на более светлом фоне неба.

Следить далее было уже опасно, поэтому он спрятался в кустах и приготовился наблюдать, что будет дальше. Так продолжалось довольно долго. Войт исчез куда-то, перед домом стоял только его конь. В окне хаты горел огонь, и люди с зажженными лучинами ходили вокруг. Там было, по-видимому, людно и шумно, казалось, что люди ждали выхода войта.

Месяц поднимался все выше. Мартик все ждал.

Вдруг кони тронулись, и Мартик заметил, что они взяли путь назад и должны были проехать мимо того места, где он стоял.

Он испугался, как бы конь его не заржал навстречу едущим. Он пригнулся к его шее, чтобы не быть узнанным, спрятал лицо и ждал. Свита войта приближалась медленно. Глаз воина, привыкшего наблюдать из засады, сейчас же заметил, что среди возвращавшихся войта не было.

Слуги, оставшись на свободе, весело болтали и смеялись на обратном пути к Кракову.

— Эх ты, глупый! — говорил один из оруженосцев другому. — Да разве он туда едет, куда сказал?

— Ну а куда же? Ну договаривай, коли начал, говори, куда он поехал?

— Я слышал, как они с братом Генрихом уговаривались ехать в Прагу или в Оломюнц.

— А тебе что до этого?

Раздался насмешливый хохот, но Мартик уже ничего более не расслышал, потому что дорога, по которой они ехали, как раз здесь сворачивала в сторону, и они исчезли из его глаз. Слышался еще некоторое время тяжелый конский топот. Теперь все внимание Суды обратилось на хату, около которой стояла крытая повозка и виднелось несколько верховых лошадей. По всей вероятности решено было переждать здесь ночь, потому что в домике скоро погасли огни. Мартик слез с коня, крепко привязал его к дереву и осторожно, как вор, подкрался под окна хаты. На счастье здесь не было собаки.

Слуги расположились на ночлег на голой земле около воза и лошадей. Таким образом, Мартик мог подойти незамеченным и подслушать их разговор, который вертелся около путешествия в Оломюнц и нового пути к нему, потому что войт не хотел ехать проезжей дорогой.

Этого было довольно для Мартика: у него теперь была полная уверенность, что готовился изменнический заговор в союзе с чехами. Больше ему ничего и не надо было знать.

Было уже поздно возвращаться в город; постояв так некоторое время, он вернулся к коню и, медленно двигаясь по направлению к проезжей дороге, решил переночевать где-нибудь на пути, потому что в Краков нельзя было попасть раньше утра, когда открывались ворота. Он был доволен тем, что ездил недаром, и не обращал внимания на ночной холод, пронизывавший его до костей.

Уже на проезжей дороге он догнал войтовых слуг и присоединился к ним.

Услышав за собой конский топот, люди сначала испугались и схватились за свои дубины, ожидая нападения, но Мартик весело поздоровался с ними и, сделав вид, что заблудился, стал расспрашивать о дороге. Он выдавал себя за незнакомого с этой местностью слугу одного из краковских панов, пославшего его сюда по своему делу.

Слуги войта стали подшучивать над ним. Дальше поехали все вместе, намереваясь переночевать в городской корчме, и, чтобы выведать от них что-нибудь, Сула притворился простаком. В городской корчме, пользовавшейся дурной репутацией как место сборища всех бродяг, шулеров, а также всех, изгнанных из города, горел еще огонь, и было людно и шумно.

Очутиться здесь одному ночью было опасно, но в обществе слуг войта Мартику нечего было бояться.

Они подъехали как раз в то время, когда целая толпа перепившейся черни вышла с зажженными лучинами во двор корчмы, на котором оказался неизвестно кем и когда убитый человек. Можно было разглядеть уже пожелтевший труп с засохшей раной на груди, с разбитой головой, покрытой запекшейся кровью, часть его одежды была уже кем-то содрана. Некоторые узнали в нем Бериаша-извозчика; делались предположения, что его убили ради двух кляч, которыми он правил.

Случай этот, который во всяком другом месте произвел бы впечатление, здесь был принят с полным равнодушием как самое обычное дело. И только хозяин, смуглолицый мужчина разбойничьего вида, с обвязанной головой, так что виден был только один черный глаз, ворчал недовольно, что труп надо оттащить куда-нибудь подальше от шинка, чтобы он не навлек на него беды.

Те, кто были потрезвее, торговались с ним из-за количества бутылок пива, обещанных им за эту дружескую услугу. Когда подъехали слуги войта, которых сейчас же узнали, гости слегка смутились, а хозяин со вздохом подумал, что придется дать еще больше пива, чтобы и этих заставить молчать.

Мартик не отходил от своих дорожных товарищей. Но они, не разглядевшие его раньше, когда они ехали ночью вместе с ним, теперь, присмотревшись при свете огня, заметили рыцарскую осанку проезжего и поняли, что впали в ошибку. И стали поглядывать на него подозрительно и недоброжелательно.

В этой-то корчме и среди этой толпы бродяг должен был Сула провести ночь. Окружавшие его разбойники всячески пробовали споить его, чтобы потом обокрасть или завязать с ним ссору и иметь предлог напасть на него, но общество войтовых слуг, среди которых он находился, и смелая осанка рыцаря спасли его от беды.

Перед рассветом, когда пастух гнал стадо через Мясницкую заставу и ворота открылись, Мартик въехал один, никем не замеченный, в город, пробрался в замок и тотчас же улегся спать после мучительного путешествия. Заснул так крепко, что слуга его, подросток Юргас, должен был дергать за руку своего пана, чтобы разбудить и доложить, что его желают видеть.

У Мартика была в замке собственная горница, но в ней неудобно было принимать гостей. Быстро вскочив, он хотел бежать к колодцу, чтобы отрезвить себя ведром воды на голову, как вдруг заметил на пороге своей комнаты Мушу.

Надо было, значит, как-нибудь столковаться, хотя он не находил подходящего места. Подумав, Мартик провел своего гостя во двор, где удобно было разговаривать, не боясь, что подслушают.

Муша совершенно иначе, чем в первый раз, и даже с доверием, как к доброму знакомому, приблизился к Суде.

— Знаете ли вы, — сказал он тихо, — что войт Альберт уехал вчера куда-то?

Мартик усмехнулся, довольный собой.

— Знаю, — отвечал он, — знаю даже куда и догадываюсь зачем. Я выследил его шаг за шагом и на рассвете вернулся домой.

Муша, несколько удивленный, покачал головой.

— Куда же? — спросил он.

— В Оломюнц или в Прагу. Еврей улыбнулся.

— Ну значит, вы должны знать и то, о чем я хотел вас предупредить, — прибавил он, — что Герман из Ратибожа и Пецольд также уехали. Если он в Оломюнц, то они в Сандомир, Вроцлав или Околье.

Они взглянули друг на друга. Мартик утвердительно кивнул головой. Теперь они вполне понимали друг друга. Обменявшись еще несколькими фразами, Муша попрощался и ушел, выразив свою готовность помогать Мартику.

Теперь рыцарю хотелось поскорее увидеть Грету. Он считал преждевременным поднимать тревогу в замке, пока еще не все было ясно для него самого.

Он застал Грету еще за туалетом, так как она собиралась в костел, а выходя из дома, всегда старалась так одеться, чтобы обратить на себя внимание. И достигла того, что люди не только указывали на нее пальцами, но шли за нею и забегали вперед. С нею вместе ходил и Курцвурст, но для костела он надевал обыкновенный костюм.

Грета отбросила покрывало, которое собиралась пришпилить к волосам, и крикнула Курцвурсту, чтобы он провел к ней Гамрота. Кто был этот Гамрот, Сула не знал и никогда его не видел.

Вдова, приблизившись к нему, живо шепнула на ухо:

— Не знаете Гамрота? Не знаете, что его брата из мести за сестру войт Альберт приказал посадить в тюрьму и только после усиленных просьб княгини вместо смертной казни наказал изгнанием из города. Гамрот поможет вам против войта, а я ручаюсь за него.

Она говорила с лихорадочным возбуждением, и лицо ее пылало. Окончив свою речь, Грета отошла в своему туалету и занялась охорашиванием, так как сегодня она непременно должна была идти в костел.

Вскоре пришел Гамрот.

С виду это был молодой, красивый человек, но Сула с первого взгляда отгадал в нем шалопая и задиру. Род его был когда-то знатен и богат, но после пожара в доме и лавке они обеднели, а так как в это же время войт выгнал брата его из города, то они все свои беды приписывали ему.

С удовольствием они отомстили бы ему и сами по себе, а тут еще влияние Греты, которая сумела подчинить себе юношу. Перед своим уходом в костел она успела познакомить их. Гамрот в убогом одеянии ремесленника, в переднике, так как он зарабатывал свое пропитание службой у какого-то мастера, охотно предложил свои услуги Мартику.

Хозяйка велела поставить им жбан, пошепталась с тем и другим, кивнула головой Курцвурсту и вышла.

Оба уселись за стол молча, приглядываясь друг к другу, пока наконец мещанин, заметив, что Сула не собирается заговорить первый, не начал сам:

— Мне приказали служить вам, — сказал он, смеясь. — Может быть, я и пригожусь на что-нибудь. Я знаю город, а прежде и меня здесь многие знали.

Он вздохнул и отхлебнул из кубка.

— Если надо что-нибудь придумать против этого разбойника Альберта, который нас погубил, — сказал он, ударив себя кулаком в грудь, — то я с вами, — и протянул Мартику руку.

Начались взаимные вопросы и пояснения. Гамрот оказался понятливым, сообразительным и на все готовым. Пуще всего хотелось ему отомстить врагу и притеснителю всей его семьи.

— Вы можете посылать меня, куда хотите, — сказал он, — я всюду проскользну. Я ведь здешний, знаю оба языка, и слух у меня хороший.

Они условились, как разделить между собой надзор за различными людьми, где встречаться, и за кем должен особенно следить Гамрот. Разговор за жбаном продолжался так долго, что Грета успела вернуться из костела, а они все еще сидели за столом. Увидев ее, Гамрот, обрадованный, что ему предстоит дело, поспешно докончил свой кубок и весело помчался в город. Оставшись наедине с Мартиком, Грета спросила, как понравился ему подручный.

— Ничего себе, — отвечал Мартик, — только очень горяч и, должно быть, легко задирает людей. С человеком, как с разбитым горшком (потому что целых немного), всегда надо знать, до каких пор можно налить воды, чтобы не вытекла, а в общем, — прибавил он, — мне думается, что он добрый малый, и я вам за него благодарен. Вот уже несколько человек будут следить за ними, и черт их возьми, если они уйдут от нас.

— Больше всего следите за войтом, — горячо заговорила Грета. — Он — всему зачинщик.

С этого серьезного разговора Мартик, в котором снова заговорила прежняя любовь, перешел к воспоминаниям прежнего, заговорил о своем былом увлечении ею и поклялся, что он и теперь любит ее ужасно, она же весело хохотала.

— Ну и любите! — сказала она. — Кто знает, если меня не возьмет ни князь, ни воевода, то я, дождавшись седых волос, может быть, и пойду за вас.

У Мартика сверкнули глаза, и он гаркнул:

— Я поклялся, что вы будете моей!

Грета нахмурилась, взглянула на него, пожала плечами и опять рассмеялась.

В то время как они ссорились и мирились, а Грета, взяв в руки цитру, начала наигрывать на ней и напевать, вошел обычный гость вдовы, Павел с Берега. В эту пору дня приходили к ней и другие ее знакомые.

Двери то и дело открывались, и каждый входящий приносил с собой уличные новости.

Кто-то рассказал, что войт поехал в Мехов.

Другой возразил, что не в Мехов, а во Вроцлав, третий назвал Сонч и уверял, что войт поехал туда по торговым делам. Слушавший их Мартик не выдержал наконец.

— Полно вам болтать пустяки, — сказал он, — не по пустому делу ваш пан войт пустился в дорогу ночью, это только вы ничего не знаете. Вас водят за нос, а вы ко всему слепы и глухи. Вам Бог дал доброго государя, который оставил за вами все, что было вам дано Лешком Черным. Вы при нем живете спокойно, а вам все мало.

Слушатели удивились таким нападкам и не могли понять, что они означают. Грета напрасно делала ему знаки, пиво шумело у него в голове.

Не все гости держались одного мнения, но Мартик, не обращая на это внимания, смело продолжал:

— Войт сам по себе не так много значит, если у него нет помощников среди своих. И они воображают, что нашего пана так же легко сменить, как всякого другого! Как бы они не ошиблись, да не заплатили за это слишком дорогою ценой!

Все молчали, и Мартик продолжал еще смелее:

— Слышал я раз одну басенку, ее не мешало бы повторить пану Альберту. Шел раз человек, неся на плечах купленное мясо, и встретилось ему на дороге грушевое дерево, а на нем была спелая груша. Вот он и подумал: влезу-ка я на нее и возьму грушу в мешок. Положил мясо на землю и давай лезть на дерево, а в это время подскочила собака и схватила мясо. Лакомка поспешил обратно с дерева, да оборвался и поломал себе кости. Как бы не случилось того же с другими, которым хочется груш, хоть у них есть мясо.

Некоторые из слушателей одобрительно засмеялись басне. Как раз подле Мартика сидел мещанин, которого звали Отченаш. Прозвище это дали ему еще в школе, там оно к нему крепко пристало, да так и осталось за ним.

Некоторые обвиняли его в том, что он был клевретом и шпионом войта и доносил ему обо всем, что слышал.

Состроив недовольную гримасу, он обратился к Мартику:

— Вы такого плохого мнения о пане войте?

— Я не скрываю того, что не верю ему, — отвечал Сула, не замечая знаков, которые делала ему Грета. — Да не только я, а все в замке не верят ему и остерегаются его.

Отченаш, маленький и гибкий, как волос, поморщился.

— Вижу только одно, — сказал он, — что это его неприятели распускают про него разные сплетни. Он уважает князя и желает ему добра, а если при этом он охраняет и защищает свой город и его жителей, то что же тут удивительного? На то он и войт, мы за это платим ему.

Мартик вместо ответа громко выругался. Отченаш нахмурился.

— Не дай, Боже, никому, — тихо проговорил он, — сидеть на высоком месте; и сверху, и снизу все падает на человека, так и с войтом.

Проговорив это, Отченаш вынул из-под стола шапку, сделал общий поклон и тихонько вышел.

Как только за ним закрылись двери, Грета сердито набросилась на болтуна.

— Вот уж распустил язык! — вскричала она. — Будто не знаете, что этот сидит у войта за ухом?

— А мне что за дело! — возразил Сула.

— Он его предупредит, чтобы был осторожен.

Но Мартик решительно не хотел ни с чем считаться.

— Пусть предупреждает, пусть делает, что хочет! — хрикнул он. — Все равно этот изменник не уйдет от нас.

Павел с Берега тоже был недоволен тем, что все это случилось у них. С войтом никому не хотелось ссориться, он умел мучить и преследовать своих недоброжелателей, а Грету он давно уже подозревал во враждебном к себе отношении.

Одним словом, все разгневались на Мартика, а он, заметив это, надел шапку и вернулся в замок.