Онлайн чтение книги ПАПА-БУДДА Buddha Da
ДЖИММИ

Я открыл дверь и увидел Лиз; она стояла перед зеркалом и укладывала волосы гелем. На ней была короткая красная юбка и джинсовая куртка. Я даже онемел: выглядела она бесподобно.

Она обернулась:

— А, привет.

— Привет.

Я не мог смотреть ей в глаза — она, должно быть, поняла, что во мне творится. Жаль, что нельзя просто взять и отключить это дело — не навсегда, просто на время, пока не разберусь с самим собой. Но так не бывает. Когда я только начал воздерживаться, меня это особо не беспокоило — я чувствовал, что все под контролем, что могу об этом не думать. Но потом стало накатывать все чаще. А в последнее время Лиз выходит из дому вся разодетая, на вечеринки, что ли, или еще куда, и я понимаю, что дело туго. Во всех смыслах.

Лиз приоткрыла дверь в гостиную.

— Энн Мари, я ушла.

— Пока, мам.

— Джимми, я буду не очень поздно.

— Это как пожелаешь.

Энн Мари с пультом в руках разлеглась на диване.

— Привет, доча. Я слышал, вы на этой неделе приходили в Центр.

— Ага, пап. Нас по религиоведению водили на экскурсию. — Она поднялась с дивана и принялась рыться в куче кассет. — Пап, я видела твою роспись на стене.

— И как?

— По-моему, просто здорово.

— Она еще не готова.

— Я поняла. Все равно здорово, правда. — Она вынула кассету из коробки. — Ты, пап, настоящий художник.

— Я просто перерисовал картинку из книжки. Мне кажется, так повеселее будет. В Тибете у них кругом росписи — яркие цвета, узоры и все такое.

Энн Мари села рядом со мной.

— Пап, я не нашла ни одного приличного фильма и подумала: может, вот что посмотрим? Это передача про Мадонну.

— Ты никак Мадонной увлеклась? Ладно, ставь. Но при одном условии: потом смотрим что-нибудь про панк-рок.

Она недовольно поморщилась.

— Ладно. А что, в те годы было видео?

Эту передачу я пропустил и теперь смотрел даже с интересом. Там шла речь о карьере Мадонны: как все началось, и как она потом менялась. Такая музыка, если честно, не совсем по мне, но Энн Мари просто прилипла к экрану. Ловила каждое слово, каждое движение. До чего все-таки странно, что она увлеклась Мадонной, — девчонки в ее возрасте слушают каких-нибудь мальчиков. Мадонна выглядит потрясающе, а постарше меня будет.

— В твоем возрасте я слушал только современную музыку. Песни двухлетней давности — и даже двухнедельной — уже считал старьем.

— Но Мадонна не такая, как все. Она все время разная, постоянно меняет имидж, музыку, все делает по-новому. И вообще на свой возраст не выглядит. Кстати, она опять ждет ребенка.

— Да ну?

— Пап, об этом писали в газетах, и по телевизору рассказывали, и вообще — ты будто в Тибете живешь.

— Почти что в Тибете — в Центре нет ни телевизора, ни радио, а газеты читать мне просто надоело.

— Папа, тебе надо чаще бывать на людях.

— Нет, вы ее только послушайте. Кстати, ты мне напомнила: я как раз хотел у тебя спросить, какие у тебя планы на завтра. Я еду в Эдинбург - может, составишь мне компанию? Хочешь, сходим в замок?

— Я собиралась к Нише.

— И ее можем взять. Мне надо к Барбаре, но это всего на десять минут, и у нас останется еще целый день, так что сходим куда-нибудь.

— К Барбаре?

— Ну да, помнишь, я у нее делал ремонт в прошлом году.

— Помню.

— Она позвонила и попросила отремонтировать кабинет — вот хочу посмотреть, что там надо делать, и возьму у нее ключи.

— А зачем она дает тебе ключи?

— Чтобы я мог попасть в дом. Она уезжает в отпуск и хочет, чтобы я покрасил стены, пока ее не будет.

— А. — Энн Мари вынула кассету из видеомагнитофона и вставила назад в коробку. Потом посмотрела на меня: — Пап, между тобой и Барбарой что-то есть?

— Между мной и… Энн Мари, ты шутишь?

— Нет, просто спрашиваю.

— Разумеется, ничего между нами нет. Я просто делаю у нее ремонт.

Меня будто оглушили. Вот моя дочка тут сидит и как бы между прочим спрашивает, не завел ли я роман на стороне. Ни капли не сомневаюсь, что Лиз такого не говорила. Не способна она на такое – и потом, она знает, что это неправда. Может, при Энн Мари такое кто-то говорил? Триша? Или эта Никки?

Я встал с дивана, сел на пол рядом с Энн Мари и обнял ее рукой.

— Энн Мари, клянусь, что между мной и Барбарой, между мной и кем бы то ни было ничего нет. Мы с мамой расстались, но у меня нет никого — мы так тебе и сказали.

— Я знаю, пап.

— Ну подумай, разве стал бы я звать тебя и Нишу в Эдинбург, если бы у меня был с ней роман.

— Но Шарлин сказала…

— Шарлин? Ты с ней все это обсуждала?

— Нет, пап. Но в прошлом году, когда ее папа захотел познакомить их со своей новой подружкой, он сказал Шарлин и ее младшему брату, что они просто друзья, и она гуляла с ними в парке и покупала им мороженое, а потом пошла домой, как ни в чем не бывало. А потом они узнали, что он с ней живет уже несколько месяцев.

Я не знал, что сказать. В горле стоял ком. Хотелось разреветься. И не из-за себя или Энн Мари. А из-за Шарлин, ее брата, их папы и мамы и этой девушки – бедные, сидели в парке, ели мороженое. Почему-то мне стало их так жалко.

Выдался такой день, который в Эдинбурге обычное дело, а в Глазго большая редкость: ярко-синее небо, белые пушистые облака и порывистый ветер. Мне по душе такие дни — вот когда понимаешь, что живешь. Я ехал по дороге, и мне было хорошо — может, еще оттого, что девчонки сидели рядом со мной. Я даже не очень обращал внимание на шум, который они называли музыкой. Всю дорогу они ставили кассеты и слушали какую-то танцевальную муть. Один и тот же ритм долбил по мозгам снова и снова. Когда кассета закончилась, я сказал:

— Беру назад все, что говорил про Мадонну. Вам это правда нравится?

— Мистер Маккенна, мы это просто изучаем.

— Как это?

— Для записи, пап. Ниша берет кассеты у Гарприта — мы пока слушаем все подряд, вдруг почерпнем новые идеи.

— С таким же успехом можно слушать стиральную машинку.

Ниша рассмеялась:

— Отличная мысль, мистер Маккенна, — можно закольцевать стук центрифуги.

— И как успехи? Диск, наверное, почти готов?

— Основная дорожка записана, но еще работать и работать.

— Потому что Ниша все время говорит: «Не годится, давай переделаем».

— Это я говорю «давай переделаем»?

Они захихикали, как заговорщицы.

— Жду не дождусь, когда ваш диск можно будет послушать. Ну, вот мы и приехали, на этой улице живет Барбара — повезет, если найдется местечко для парковки. А может, встану просто перед этой машиной, я-то всего на минутку. Зайдете со мной?

— Нет, пап, мы в машине подождем.

Я позвонил в дверь и понял, что лицо у меня горит. Я знал, что между нами с Барбарой ничего нет, но, после того что сказала Энн Мари, уже ни в чем не был уверен.

— Здравствуй, Джимми. — Она обняла меня и поцеловала в щеку. Слава Богу, что девочки со мной не пошли.

— Привет. Барбара, я ненадолго: в машине ждет Энн Мари с подружкой.

— Что же ты не позвал их с собой? Я очень хотела бы с ними познакомиться.

— Парковаться было негде, загородил кому-то выезд.

— Ну, в другой раз. Вот запасные ключи: медный от двери в подъезде, эти два от квартиры. Я завтра уезжаю, вернусь через две недели. Тебе надо посмотреть еще раз комнату?

— Пожалуй. Уже не помню, каких она размеров.

Она провела меня в маленькую квадратную комнату, гораздо меньше остальных, в дальнем конце квартиры. Никакой мебели там не было.

— Я все вынесла, чтобы вы могли тут развернуться. Вам нетрудно будет снять занавески?

— Конечно, мы снимем. В какой цвет думаешь красить?

— В белый — может, чуть бежеватый, только не темный. Что-нибудь чистое и светлое. Чтобы не отвлекаться во время работы.

— Хорошо. Это дело нехитрое. Извини, мне пора.

— Я тебя провожу — поздороваюсь с девочками.

— Привет. Ты, наверное, Энн Мари — я так много о тебе слышала.

— Привет.

— А ты…

— Это Ниша.

— Здравствуй, Ниша. Куда вы сегодня собрались?

Я посмотрел на девочек:

— Еще не решили. Может, пойдем в замок. Или просто побродим по городу.

— Не хотите подняться на Трон Артура ? И погода подходящая.

— Никогда там не был.

— Не пожалеете. Вид оттуда чудесный.

— Спасибо. Хорошо тебе отдохнуть.

— Постараюсь. Пока, девочки, рада была познакомиться.

Я лежал на спине, закрыв глаза, слушал болтовню и смех девочек, и солнце светило мне в лицо. Я был счастлив. Просто счастлив. Давно уже не чувствовал себя таким счастливым. Хорошо-то как, просто лежать на солнышке. И вдруг у меня живот свело от страха — будто на американских горках, когда ты подвисаешь и падаешь, и внутренности словно тянут из тебя. Я открыл глаза, кругом все по-прежнему: солнце, крыши Эдинбурга внизу, холмы, Энн Мари и Ниша сидят на траве в полуметре от меня.

Тревога почти улетучилась, и я сделал глубокий вдох, чтобы совсем успокоиться. Я посмотрел в небо — бездонное, бескрайнее, и облака так близко, что можно коснуться рукой. Когда Энн Мари было шесть лет, я выкрасил потолок в ее комнате в голубой цвет и нарисовал на нем облака.

— Эй, пап, ты спишь?

— Нет, просто отдыхаю. Ну что, бежим вниз наперегонки?

— Безнадега, пап - Ниша быстрее всех, она чемпионка школы в беге на четыреста метров.

— Правда, Ниша?

— Ага.

— Ну ты даешь — и поешь, и бегаешь.

— И еще крутит колесо. Смотри, — сказала Энн Мари и сама крутанулась - довольно хорошо, только приземлилась чуток неуверенно, - и отошла в сторонку, уступив место Нише. Ниша сделала колесо четко и быстро, а потом еще раз и еще: ее силуэт закружился на фоне голубого неба. Я захлопал.

— Все, хватит, я устал смотреть, что вы тут вытворяете. Пора по мороженому.

Той ночью я лежал в спальнике, смотрел, как свет фар из-под занавесок движется по плинтусу, и эта картина возникала у меня в памяти снова и снова: голубое небо, белые облака и две девочки крутят колесо.