Онлайн чтение книги Насчастливый город Calamity Town
Глава 21. ГЛАС НАРОДА

« Аве, Цезарь! » озаглавила Роберта Робертс свою колонку в газете от 15 марта.

« Тот, которого будут судить и могут приговорить к смерти, обнаруживает, что против него даже сама судьба. Суд над Джимом Хейтом начинается в Мартовские иды[46]Иды — в древнеримском календаре 15-й день марта, мая, июля и октября и 13-й день прочих месяцев. По преданию, Юлию Цезарю была предсказана гибель в Мартовские иды — именно тогда он был убит в сенате. под председательством судьи Лайзендера Ньюболда в здании суда округа Райт. Это случайно или намеренно? Глас народа яростно вопиет, а в более холодных головах создается впечатление, что судебный процесс по делу об убийстве Розмэри Хейт и попытке убийства Норы Райт-Хейт собираются превратить в зрелище на потеху толпе » .

Все подтверждало это мнение. С самого начала в городе слышался ропот, от которого кровь стыла в жилах. Шеф полиции Дейкин потихоньку признался назойливым репортерам, что испытывает « огромное облегчение » из-за того, что заключенного не понадобится везти по улицам города, поскольку окружная тюрьма и окружной суд расположены в одном здании. Люди пребывали в такой ярости, что можно было подумать, будто их ненависть к предполагаемому отравителю вдохновлена фанатичной преданностью семейству Райт. Но к Райтам они испытывали те же чувства. Дейкину пришлось поручить двум детективам сопровождать семью в здание суда и домой. Но, несмотря на это, мальчишки швыряли в них камни, шины их автомобилей оказывались таинственным образом исполосованными, а на корпусе появлялись бранные слова. Только за один день нервный почтальон Бейли доставил им семь анонимных писем с угрозами. Джон Ф. молча передал их в офис Дейкина. Патрульный Брейди задержал старого пьянчугу Эндерсона, который стоял посреди лужайки Райтов, обращаясь к безответному дому с монологом Марка Антония[47]Марк Антоний (ок. 83–30 до н. э.) — римский полководец, сторонник Цезаря. из первой сцены третьего акта « Юлия Цезаря » .[48]Трагедия У.Шекспира. Чарли Брейди спешно доставил мистера Эндерсона в участок, покуда тот продолжал вопить: « Прости меня, о прах кровоточащий, что кроток я и ласков с… ик… палачами! » [49]Перевод М.Зенкевича.

Герми и Джон Ф. выглядели удрученными. В суде вся семья сидела рядом, « единой фалангой » , с неподвижными шеями и бледными лицами. Лишь иногда Герми демонстративно улыбалась, глядя в сторону Джима Хейта, а потом поворачивалась к переполненному залу и вскидывала голову, словно говоря: « Да, мы поддерживаем его, вы, жалкие зеваки! »

Было много недовольства по поводу того, что обвинение представляет Картер Брэдфорд. Фрэнк Ллойд в ехидной передовице выразил « неодобрение » от имени « Архива » . Правда, в отличие от судьи Илая Мартина Брэдфорд прибыл на роковую вечеринку в канун Нового года после отравления Норы и Розмэри, поэтому не являлся участником или свидетелем происшедшего. Но Ллойд указал, что « наш молодой, талантливый, но иногда чрезмерно эмоциональный прокурор долгое время поддерживал дружеские отношения с семьей Райт, особенно с одним из ее членов, и хотя мы понимаем, что эта дружба прекратилась с ночи преступления, но, тем не менее, сомневаемся в способности мистера Брэдфорда выступать в качестве обвинителя без предубеждения. Необходимо что-то предпринять » .

Давая интервью по этому поводу перед началом процесса, Брэдфорд сердито заявил:

— Это не Чикаго и не Нью-Йорк. Здесь тесно связанное сообщество, где все друг друга знают. Мое поведение во время суда послужит ответом на клеветнические инсинуации газеты « Архив » . Джим Хейт получит от округа Райт честное и беспристрастное обвинение, основанное исключительно на доказательствах. Это все, джентльмены!

* * *

Судья Лайзендер Ньюболд был пожилым холостяком, уважаемым во всем штате юристом и заядлым ловцом форели. Этот приземистый, костлявый мужчина всегда сидел в судейском кресле так глубоко втянув в плечи голову с черной бахромой вокруг лысой макушки, что она казалась вырастающей прямо из груди. Речь его была сухой и небрежной, а во время заседаний он всегда рассеянно поигрывал молоточком, словно удочкой, и никогда не улыбался.

У судьи Ньюболда не было ни друзей, ни приятелей, ни каких-либо обязательств — разве только перед Богом, страной, судом и сезоном ловли форели. Все с облегчением отмечали, что « для этого дела судья Ньюболд подходит больше всех » . Впрочем, некоторым казалось, что он слишком хорош. Роберта Робертс окрестила этих ворчунов « джимхейтерами » .[50]Игра слов. Jimheighter — сторонник Джима Хейта — созвучно Jimhater — ненавистник Джима Хейта (англ.).

Понадобилось несколько дней, чтобы избрать присяжных, и в течение этого времени Эллери Квин наблюдал только за двумя личностями в зале — судьей Илаем Мартином, представлявшим защиту, и обвинителем Картером Брэдфордом. Вскоре стало очевидным, что предстоит война между молодой отвагой и старческим опытом. Брэдфорд явно пребывал в напряжении. Он с усилием держал себя в руках — в его глазах светился вызов и одновременно стыд. Эллери быстро убедился в компетентности Картера, который к тому же хорошо знал своих сограждан. Но он говорил слишком тихо, а иногда его голос как будто ломался.

Судья Мартин был великолепен. Он не совершил ошибки и не проявлял покровительственного отношения к молодому Брэдфорду, что только усилило бы сочувствие публики обвинению. Напротив, он крайне уважительно отзывался о всех замечаниях Картера. Однажды, когда Илай Мартин и Брэдфорд возвращались на свои места после совещания вполголоса перед судьей Ньюболдом, старик на момент дружелюбно положил руку на плечо Картера. Жест словно говорил: « Ты хороший парень, мы отлично подходим друг другу и заинтересованы в одном и том же — в торжестве правосудия. Все происходящее печально, но необходимо. У народа хороший представитель ». « Народу » это пришлось по вкусу. Послышался одобрительный шепот.

— В конце концов, — говорили некоторые, — старый Илай Мартин отказался от судейской работы, чтобы защищать Хейта. Должно быть, он уверен в его невиновности…

— Как бы не так! — отвечали другие. — Не забывайте, что судья лучший друг Джона Ф. Райта.

Все делалось для того, чтобы создать атмосферу достоинства и тщательности, в которой яростные эмоции толпы должны были постепенно выдохнуться.

Эллери Квин одобрял эту тактику. Его одобрение усилилось, когда он наконец смог изучить двенадцать присяжных. Судья Мартин отобрал их так ловко и уверенно, как будто ему вообще не приходилось учитывать мнение Брэдфорда. Насколько Эллери мог судить, это были серьезные и солидные граждане мужского пола. На таких едва ли могли повлиять предубежденные призывы. Возможным исключением казался лишь толстяк, который постоянно потел. Остальные производили впечатление вдумчивых людей с интеллектом выше среднего. Такие в состоянии понять, что человек может быть слаб, не будучи при этом преступником.

Для любителей деталей сообщаем, что в архивах округа Райт хранится полный протокол процесса « Народ против Джеймса Хейта » , где зафиксированы день за днем все вопросы, ответы, протесты и безукоризненные решения судьи Ньюболда. К тому же газеты публиковали отчеты не менее подробные, чем записи судебного стенографиста. Однако беда таких отчетов в том, что при чтении из-за деревьев не видно леса. Поэтому давайте отойдем подальше и будем смотреть на лес, а не на деревья.

В своем вступительном обращении к присяжным Картер Брэдфорд указал, что они должны постоянно помнить один важный пункт: хотя Розмэри Хейт, сестра обвиняемого, была убита при помощи яда, истинной целью преступления являлась смерть не ее, а жены подсудимого, Норы Райт-Хейт, и эта цель едва не была достигнута, поскольку она была прикована к постели целых шесть недель после роковой вечеринки в канун Нового года, став жертвой отравления мышьяком.

Штат признает, что его дело против Джеймса Хейта строится на косвенных доказательствах, но осуждение убийц на основании подобных доказательств является правилом, а не исключением. Единственно возможным прямым доказательством в деле об убийстве могут служить показания человека, видевшего, как было совершено преступление. В случае убийства с помощью огнестрельного оружия это был бы свидетель, видевший, как обвиняемый спустил курок, и жертва упала замертво в результате выстрела. В деле об отравлении такой свидетель должен был бы видеть, как обвиняемый добавил яд в пищу или питье жертвы. Естественно, продолжал Брэдфорд, подобные « счастливые случаи » крайне редки, поскольку убийцы стремятся совершать свои преступления в отсутствие зрителей. Таким образом, почти все обвинения в убийстве основаны на косвенных, а не на прямых доказательствах, которые закон благоразумно дозволяет учитывать — в противном случае большинство убийц оставалось бы безнаказанными.

Но жюри не стоит питать сомнения относительно этого дела — здесь косвенные улики настолько четкие, веские и неоспоримые, что присяжные должны признать Джеймса Хейта виновным в преступлении, в котором его обвиняют.

— Обвинение докажет, — тихо, но твердо заявил Брэдфорд, — что Джеймс Хейт спланировал убийство своей жены минимум за пять недель до того, как попытался осуществить его; что это был коварный план, основанный на серии отравлений все большей и большей силы, дабы жертва выглядела подверженной приступам какой-то болезни, завершаемой кульминационным отравлением, которое вызвало бы смерть. Обвинение докажет, что эти подготовительные отравления происходили точно по графику, составленному рукой Джеймса Хейта, что попытка убийства Норы Хейт и случайное убийство Розмэри Хейт также совпадают с датой, указанной в том же графике.

Обвинение докажет, — продолжал Брэдфорд, — что Джеймс Хейт отчаянно нуждался в деньгах, что, находясь под воздействием алкоголя, он требовал крупные суммы у своей жены, в которых она ему благоразумно отказывала, что Джеймс Хейт проигрывал крупные суммы за игорным столом и прибегал к другим незаконным способам добывания денег, что после смерти Норы Хейт унаследованное ею большое состояние должно было перейти к обвиняемому, являющемуся ее мужем и наследником.

Обвинение, — закончил Брэдфорд так тихо, что его едва было слышно, — будучи твердо убежденным в том, что Джеймс Хейт, спланировав и намеренно покушаясь на жизнь одного лица, случайно лишил жизни другую невинную жертву, требует, чтобы он заплатил за это собственной жизнью. — И Картер сел под бурные аплодисменты, ставшие причиной первого из многочисленных предупреждений судьи Ньюболда зрителям.

* * *

В длинном и утомительном потоке свидетельств с целью доказать, что возможность отравить коктейль была только у Джима Хейта, оживление вносили лишь перекрестные допросы судьи Илая Мартина. Эллери был с самого начала ясен план старого судьи: сеять как можно больше сомнений, и не резко, а исподволь — язвительными замечаниями, намеками, инсинуациями. Сделать все возможное, послав к дьяволу традиционные методы перекрестного допроса. Эллери понимал, что судья Мартин был в отчаянии.

— Но вы не можете быть уверены?

— Н-нет.

— Вы не держали обвиняемого под постоянным наблюдением?

— Конечно нет!

— Обвиняемый мог поставить поднос с коктейлями на несколько секунд?

— Нет.

— Вы уверены?

Картер Брэдфорд возражает: на вопрос уже ответили. Судья Ньюболд терпеливо взмахивает рукой.

— Вы видели, как обвиняемый готовил коктейли?

— Нет.

— Вы все время были в гостиной?

— Вы отлично знаете, что был! — сердито рявкнул Фрэнк Ллойд.

Ему судья Мартин уделил особое внимание. Старый джентльмен вытянул из газетного издателя всю информацию о его отношениях с семейством Райт — в том числе о « своеобразных » отношениях с женой обвиняемого. Он был влюблен в нее и пришел в ярость, когда она отвергла его ради Джеймса Хейта. Он угрожал Джеймсу Хейту физическим насилием. Возражения следовали одно за другим. Но этого оказалось достаточно, чтобы напомнить присяжным всю историю Фрэнка Ллойда и Норы Райт — в конце концов, ее знали все жители Райтсвилла.

В итоге Фрэнк Ллойд оказался неудачным свидетелем обвинения. Мстительный, озлобленный « другой мужчина » … Кто знает? Может быть…

С семьей Райт, вынужденной давать показания о событиях роковой ночи, судья Мартин держался бесстрастно, заронив при этом в умах присяжных новые сомнения относительно « фактов » . Никто ведь не видел, как Джим Хейт добавлял мышьяк в коктейль. Никто ни в чем не может быть уверен…

Но обвинение продолжало действовать, и, несмотря на хитроумные препоны судьи Мартина, Брэдфорд установил, что только Джим смешивал коктейли, что только Джим мог передать отравленный коктейль Норе, его намеченной жертве, поскольку он вручал бокалы всем присутствующим, что Джим заставлял Нору пить, в то время как ей этого не хотелось.

Старый Уэнтуорт, который был поверенным отца Джона Ф. и составлял для него завещание, подтвердил, что Нора, выйдя замуж, унаследовала от своего деда сто тысяч долларов, оставленных ей под опекой до этого « счастливого » события.

Пять экспертов-графологов, несмотря на заковыристые перекрестные допросы судьи Мартина, единодушно заявили, что три неотправленных письма, адресованные Розмэри Хейт, датированные Днем благодарения, Рождеством и первым днем Нового года и извещающие заблаговременно о датах « болезни » и « смерти » Норы Хейт, без всяких сомнений, написаны почерком обвиняемого. Процесс хромал и буксовал несколько дней, в течение которых в зале суда демонстрировались массивные увеличенные диаграммы почерка, а судья Мартин безуспешно оспаривал каждый пункт графологического анализа экспертов.

Альберта Манаскас, оказавшаяся стойкой защитницей дела народа, продемонстрировала неожиданное красноречие. Судя по показаниям, ее глаза, всегда выглядевшие тусклыми, были острее космического луча, а большие и красные уши — чувствительнее фотоэлемента. Именно с помощью Альберты Картер Брэдфорд установил, как, в точном соответствии с первым письмом, Нора заболела в День благодарения, и как у нее случился еще один, более серьезный приступ « болезни » на Рождество. Альберта начала вдаваться в клинические детали, и судья Мартин тут же ухватился за подвернувшийся шанс:

— Болезнь, Альберта? Чем, по-вашему, болела мисс Нора в День благодарения и на Рождество?

— Чем болела? Животом.

(Смех в зале.)

— А вы когда-нибудь болели… э-э… животом, Альберта?

— Конечно! И я, и вы, и кто угодно.

(Судья Ньюболд призывает к порядку.)

— Как мисс Нора?

— Да.

— Хотя вы, Альберта, никогда не отравлялись мышьяком, верно?

Брэдфорд вскочил на ноги, а судья Мартин сел улыбаясь, но Эллери Квин заметил у него на лбу капли пота.

Показания доктора Майлоу Уиллоби, подтвержденные свидетельствами коронера Чика Сейлемсона и судебного химика Л.Д. Мэджила, устанавливали, что ядом, вызвавшим болезнь Норы Хейт и смерть Розмэри Хейт, была мышьяковая окись, трехокись мышьяка, или попросту « белый мышьяк » — все три названия обозначали одно и то же смертоносное вещество. Поэтому обвинение и защита именовали его в дальнейшем просто « мышьяк » .

Доктор Мэджил описал вещество как « бесцветное, безвкусное, не имеющее запаха в растворе и обладающее высокой степенью токсичности » .

Вопрос (обвинителя Брэдфорда). Это порошок, доктор Мэджил?

Ответ. Да, сэр.

Вопрос. Он бы растворился в коктейле и не утратил при этом своей эффективности?

Ответ. Трехокись мышьяка слабо растворяется в алкоголе, но, так как коктейль достаточно водянистый, она растворилась бы в нем достаточно быстро, не утратив токсичности.

— Благодарю вас, доктор Мэджил. Свидетель ваш, судья Мартин.

Но Илай Мартин отказывается от перекрестного допроса.

Прокурор Брэдфорд вызывает Майрона Гарбека, владельца аптеки в Хай-Виллидж. Мистер Гарбек простужен — его нос покраснел и распух. Он часто чихает и ерзает на свидетельском месте. Сидящая в зале миссис Гарбек, бледная ирландка, с беспокойством наблюдает за мужем. Принеся присягу, Майрон Гарбек заявляет, что « когда-то » в октябре 1940 года — в прошлом октябре — Джеймс Хейт приходил к нему в аптеку и просил « маленькую баночку « Квико » .

Вопрос. Что такое « Квико » , мистер Гарбек?

Ответ. Препарат, применяемый для уничтожения грызунов и насекомых-паразитов.

Вопрос. Что собой представляет ядовитый ингредиент « Квико » ?

Ответ. Трехокись мышьяка.

(Чиханье. Смех в зале. Стук молоточка.)

Мистер Гарбек краснеет и сердито озирается.

Вопрос. В сильной концентрации?

Ответ. Да, сэр.

Вопрос. Вы продали обвиняемому банку этого ядовитого препарата, мистер Гарбек?

Ответ. Да, сэр. Это коммерческий препарат, не требующий рецепта.

Вопрос. Обвиняемый когда-либо возвращался за новой порцией « Квико » ?

Ответ. Да, сэр, примерно через две недели. Он сказал, что первая банка потерялась, и он вынужден купить новую. Я продал ему ее.

Вопрос. Сделал ли обвиняемый… Я перефразирую вопрос. Что обвиняемый говорил вам и что вы говорили ему по поводу первой покупки?

Ответ. Мистер Хейт сказал, что в его доме завелись мыши, и он хочет от них избавиться. Я ответил, что меня это удивляет, так как я никогда не слышал о мышах в каком-нибудь из домов на Холме. На это он ничего не сказал.

ПЕРЕКРЕСТНЫЙ ДОПРОС СУДЬИ ИЛАЯ МАРТИНА

Вопрос. Мистер Гарбек, сколько банок « Квико » вы приблизительно продали в прошлом октябре?

Ответ. Трудно сказать. Много. Это мой самый ходовой крысиный яд, а в Лоу-Виллидж полно грызунов.

Вопрос. Двадцать пять? Пятьдесят?

Ответ. Что-то вроде этого.

Вопрос. Значит, в покупке этого препарата для истребления крыс нет ничего необычного?

Ответ. Нет, сэр, ничего.

Вопрос. Тогда каким образом вы помните, как мистер Хейт покупал его у вас целых пять месяцев назад?

Ответ. Просто это застряло у меня в голове. Может, потому, что он покупал две банки подряд и жил на Холме.

Вопрос. Вы уверены, что он купил две банки с промежутком в две недели?

Ответ. Да, сэр, я бы так не говорил, если бы не был уверен.

Вопрос. Пожалуйста, без комментариев — просто отвечайте на вопросы. Мистер Гарбек, вы ведете записи продаж « Квико » с указанием имен покупателей?

Ответ. Я не должен этого делать, судья. Препарат разрешен для продажи…

Вопрос. Отвечайте на вопрос, мистер Гарбек. У вас имеется запись о покупке « Квико » Джеймсом Хейтом?

Ответ. Нет, сэр, но…

Вопрос. Значит, мы должны полагаться только на вашу память об этих двух инцидентах, происшедших пять месяцев тому назад?

Прокурор Брэдфорд. Ваша честь, свидетель находится, под присягой. Он ответил на вопрос защитника не один, а несколько раз. Я протестую.

Судья Ньюболд. Мне кажется, свидетель ответил на ваш вопрос, судья. Протест принят.

Судья Мартин. Тогда это все, мистер Гарбек.

Альберта Манаскас вызвана вторично. На вопрос мистера Брэдфорда она отвечает, что « никогда не видела в доме мисс Норы ни крыс, ни крысиного яда » .

Во время перекрестного допроса судья Мартин спрашивает Альберту Манаскас, правда ли, что в ящике с инструментами в погребе дома Хейтов имеется большая крысоловка.

Ответ. Разве?

Вопрос. Об этом я и спрашиваю вас, Альберта.

Ответ. Очевидно, имеется.

Вопрос. Если в доме нет крыс, зачем, по-вашему, Хейтам понадобилась крысоловка?

Прокурор Брэдфорд. Протестую. Это навязывание мнения.

Судья Ньюболд. Протест принят. Защитник, я вынужден просить вас ограничить перекрестный допрос…

Судья Мартин (покорно). Да, ваша честь.

Эмелин Дюпре заявляет под присягой, что она преподаватель драматических искусств и танцев, проживающая в доме 468 на Хилл-Драйв, в Райтсвилле, « в непосредственном соседстве с домом Норы Райт » .

Свидетельница заявляет, что в прошлом ноябре и декабре « случайно слышала » частые ссоры между Норой Райт и Джеймсом Хейтом. Причиной ссор были пьянство Хейта и его постоянные требования денег. Особенно яростная ссора произошла в декабре, когда мисс Дюпре слышала, как Нора Хейт сказала, что больше не будет давать мужу денег. Не слышала ли « случайно » мисс Дюпре что-либо, указывающее на причину, по которой обвиняемый так часто нуждался в деньгах?

Ответ. Именно это меня так шокировало, мистер Брэдфорд…

Прокурор Брэдфорд. Суд не интересуют ваши эмоциональные реакции, мисс Дюпре. Пожалуйста, отвечайте на вопрос.

Ответ. Джим Хейт признался, что играет и много проигрывает, поэтому ему нужны деньги.

Вопрос. Упоминали ли мистер или миссис Хейт место, где играл обвиняемый?

Ответ. Джим Хейт говорил, что много проиграл в « Горячем местечке » — скандальном заведении на 16-м шоссе…

Судья Мартин. Ваша честь, я прошу вычеркнуть показания этого свидетеля. У меня нет возражения против обмена любезностями на этом процессе — мистер Брэдфорд был крайне терпелив со мной, а дело необычайно сложное, учитывая сугубо косвенные доказательства…

Мистер Брэдфорд. Могу я просить защитника ограничиться возражениями и прекратить попытки влиять на присяжных характеристикой дела?

Судья Ньюболд. Прокурор прав, защитник. Каковы ваши возражения против показаний этого свидетеля?

Судья Мартин. Обвинение не сделало никаких попыток установить время и обстоятельства, при которых свидетельница якобы « случайно слышала » разговоры между обвиняемым и его женой. Свидетельница не присутствовала ни в той комнате, ни даже в том доме, где эти разговоры происходили. Каким же образом она могла « случайно » их слышать? Как она может быть уверена, что разговаривали обвиняемый и его жена? Разве она их видела? Поэтому я настаиваю…

Мисс Дюпре. Но я все слышала собственными ушами!

Судья Ньюболд. Мисс Дюпре! Да, мистер Брэдфорд?

Мистер Брэдфорд. Обвинение вызвало мисс Дюпре в качестве свидетельницы, стараясь избавить жену подсудимого от тягостной необходимости давать показания об их ссорах…

Судья Мартин. Я имею в виду не это.

Судья Ньюболд. Понятно. Тем не менее, защитник, я предлагаю вам выразить вашу точку зрения во время перекрестного допроса. Протест отклонен. Продолжайте, мистер Брэдфорд.

Мистер Брэдфорд продолжает допытываться о ссорах между Джимом и Норой. На перекрестном допросе судья Мартин доводит мисс Дюпре до слез негодования. Он вынуждает ее признаться, в какой позе она находилась по отношению к разговаривающим — съежившись под окном своей спальни в темноте и прислушиваясь к голосам, долетающим через подъездную аллею между ее домом и домом Хейтов, — и так запутывает ее вопросами о датах и времени, что она несколько раз противоречит сама себе. Зрители откровенно наслаждаются.

Дж. П. Симпсон, владелец ломбарда на райтсвиллской площади, заявляет под присягой, что в прошлом ноябре и декабре Джеймс Хейт закладывал в его ломбарде различные драгоценности.

Вопрос. Какие именно драгоценности, мистер Симпсон?

Ответ. Сначала мужские золотые часы — он снял их с цепочки. Отличная вещь.

Вопрос. Эти часы?

Ответ. Да, сэр. Помню, я заплатил ему хорошую цену… Мистер Брэдфорд. Приобщены к вещественным доказательствам.

Клерк. Вещественное доказательство обвинения номер 31.

Вопрос. Не прочтете ли вы надпись на этих часах, мистер Симпсон?

Ответ. Что? Да, сэр: « Джиму… от… Норы » .

Вопрос. Что еще заложил обвиняемый, мистер Симпсон?

Ответ. Кольца, золотое и платиновое, брошь — камею с рубинами и так далее. Превосходные вещи.

Вопрос. Вы узнаете драгоценности, которые я показываю вам, мистер Симпсон?

Ответ. Да, сэр. Это те, которые он заложил у меня. Я уплатил ему хорошую цену…

Вопрос. Не важно, сколько вы ему уплатили. Последние предметы — женские украшения, не так ли?

Ответ. Да.

Мистер Брэдфорд. Пожалуйста, прочтите вслух надписи на них.

Ответ. Подождите, пока я надену очки… « Н. Р. » … « Н. Р. » … « Н. Р.Х. » … « Н. Р. » .

Норины драгоценности приобщены к вещественным доказательствам.

Вопрос. Последний вопрос, мистер Симпсон. Обвиняемый когда-либо выкупал какой-нибудь из предметов, которые приносил вам?

Ответ. Нет, сэр. Он только приносил мне все новые и новые, а я платил за них хорошую цену.

Судья Мартин отказывается от перекрестного допроса.

Дональд Маккензи, президент Райтсвиллской персональной финансовой корпорации, принеся присягу, заявляет, что Джеймс Хейт в течение последних двух месяцев прошлого года занимал у корпорации солидные суммы.

Вопрос. Под каким обеспечением, мистер Маккензи?

Ответ. Ни под каким.

Вопрос. Не является ли необычным для вашей фирмы, мистер Маккензи, одалживать деньги без обеспечения?

Ответ. Ну, кредитная политика корпорации весьма либеральна, но, как правило, мы требуем гарантии. Вы, конечно, понимаете, что это бизнес. Но поскольку мистер Хейт был вице-президентом Райтсвиллского национального банка и зятем Джона Фаулера Райта, компания в данном случае сделала исключение и выдала ссуду только под его подпись.

Вопрос. Делал ли обвиняемый какие-то выплаты в счет задолженности, мистер Маккензи?

Ответ. Нет.

Вопрос. Ваша компания пыталась получить выданные суммы, мистер Маккензи?

Ответ. Да. Мы не то чтобы беспокоились, но… кредит составил пять тысяч долларов, и после неоднократных обращений к мистеру Хейту с просьбой начать обусловленные выплаты, оставшихся без удовлетворения, мы… я отправился в банк поговорить с мистером Райтом, тестем мистера Хейта, и объяснил ему ситуацию. Мистер Райт сказал, что ничего не знал о долге своего зятя, но обещал вернуть деньги, попросив ничего не говорить об этом. Разумеется, я бы соблюдал полную конфиденциальность, если бы не этот процесс…

Судья Мартин. Протестую. Это не имеет отношения к делу…

Вопрос. Это не важно, мистер Маккензи. Джон Ф. Райт полностью выплатил долг вашей компании?

Ответ. Полностью и с процентами, сэр.

Вопрос. Обвиняемый занимал какие-нибудь деньги начиная с первого января этого года?

Ответ. Нет, сэр.

Вопрос. У вас происходили какие-нибудь разговоры с обвиняемым после первого января?

Ответ. Да. В середине января мистер Хейт пришел ко мне и начал объяснять, почему не выплачивает долг, — сказал, что сделал неудачные вклады, просил дать ему время и обещал полностью расплатиться. Я ответил, что его тесть уже сделал это.

Вопрос. Что на это сказал обвиняемый?

Ответ. Ничего. Он просто вышел из моего кабинета.

ПЕРЕКРЕСТНЫЙ ДОПРОС СУДЬИ МАРТИНА

Вопрос. Мистер Маккензи, вам не показалось странным, что вице-президент Райтсвиллского национального банка и зять председателя этого банка пришел к вам с просьбой о займе?

Ответ. Ну, вообще-то показалось. Но понимаете, я решил, что это конфиденциальное дело…

Вопрос. И поэтому, без всяких объяснений и гарантий, только на основании подписи, вы ссудили сумму в пять тысяч долларов?

Ответ. Ну, я знал, что старый Джон Ф. выплатит долг, если…

Мистер Брэдфорд. Ваша честь…

Судья Мартин. Это все, мистер Маккензи.

Не все показания против Джима Хейта были услышаны в зале суда. Некоторые из них прозвучали в заведении Вика Карлатти, другие — в парикмахерской отеля « Холлис » , третьи — в приемной доктора Эмиля Поффенбергера в Апем-блок, четвертые — в « Придорожной таверне » Гаса Олсена, а по крайней мере один колоритный факт сообщил нью-йоркскому репортеру вечно пьяный мистер Эндерсон на пьедестале памятника павшим в мировой войне, где он в то время возлежал.

Эмелин Дюпре услышала историю Луиджи Марино от Тесси Люпин. Мисс Дюпре делала перманент в салоне красоты на Лоуэр-Мейн, где работала Тесси, которая только что ходила на ленч со своим мужем Джо — одним из парикмахеров Луиджи Марино. Джо передал историю Тесси, Тесси — Эми Дюпре, ну а Эми Дюпре…

После этого город услышал другие истории, и прежние воспоминания вновь засверкали во всем неприглядном виде. « Происходит что-то странное, — начали говорить в Райтсвилле. — Думаете, Фрэнк Ллойд был прав насчет дружбы Картера Брэдфорда с Райтами и всего прочего? Почему Карт не вызвал свидетелями Луиджи, доктора Поффенбергера, Гаса Олсена и остальных? Ведь их показания могут всех убедить, что Джим Хейт хотел убить Нору! Он угрожал ей по всему городу! »

Однажды утром, перед заседанием суда, шеф Дейкин забежал побриться к Луиджи Марино. Джо Люпин, работая у соседнего кресла, слушал в оба волосатых уха.

— Я повсюду искал вас, шеф! — возбужденно заговорил Луиджи. — Я вспомнил кое-что важное!

— Да, Луиджи? Только поскорее.

— В прошлом ноябре Джим Хейт зашел сюда постричься. « Знаете, мистер Хейт, я собираюсь жениться » , — сказал я ему. Он ответил, что это хорошо, и спросил, кто эта счастливая девушка. « Франческа Ботильяно, — сказал я. — Я знал ее еще в Италии. Она работала в Сент-Луисе, но теперь приезжает в Райтсвилл, чтобы стать миссис Марино, — я послал ей билет за мой счет » . Вы ведь помните, что я женился, шеф…

— Да, Луиджи. Выкладывай поскорее!

— Ну и что, думаете, сказал мне мистер Хейт? « Никогда не женись на бедной девушке, Луиджи! От такого брака не получишь никакой прибыли! » Понимаете? Он женился на Норе Райт из-за ее денег! Попросите мистера Брэдфорда вызвать меня в суд, и я все расскажу!

Шеф Дейкин усмехнулся, но Райтсвилл отнюдь не смеялся, считая вполне логичным, что история Луиджи должна прозвучать в суде. Она бы подтвердила, что Джим Хейт женился на Норе Райт из-за денег. Если мужчина женится на женщине ради денег, он может и отравить ее ради них… Райтсвиллские дамы, в чьих семьях имелись поверенные, слышали от них многозначительные замечания насчет « приемлемых » показаний.

Доктор Поффенбергер сам явился к прокурору Брэдфорду перед процессом с предложением выступить свидетелем.

— В прошлом декабре, Карт, Хейт пришел ко мне с абсцессом зуба мудрости. Я дал ему наркоз, и он, находясь под действием веселящего газа, постоянно твердил: « Я избавлюсь от нее! » А потом добавил: « Мне нужны эти деньги для себя! » Разве это не доказывает, что он собирался убить Нору и почему?

— Нет, — устало ответил Брэдфорд. — Возгласы в бессознательном состоянии не являются приемлемыми показаниями. Идите, Эмиль, и не мешайте мне работать, ладно?

Доктор Поффенбергер был возмущен. Он повторил свою историю тем пациентам, которые захотели ее послушать, а таких было подавляющее большинство.

История Гаса Олсена достигла ушей прокурора через Криса Дорфмана из подразделения радиофицированной дорожной патрульной службы (располагавшего одним автомобилем). Патрульный Дорфман « случайно » заглянул в заведение Олсена выпить кока-колу (по его словам), и возбужденный Гас сообщил ему, что однажды услышал от Джима Хейта, когда тот был « навеселе » . Крис Дорфман возбудился в свою очередь, ибо неделями ломал голову над тем, как ему принять участие в судебном процессе и попасть в газеты.

— Ну и что же такого сказал Хейт, Крис? — осведомился прокурор Брэдфорд.

— Гас говорит, что Джим Хейт пару раз приезжал в « Таверну » поддатым и требовал еще выпивки, а Гас, по его словам, всегда давал ему от ворот поворот. Однажды он даже позвонил миссис Хейт и попросил ее приехать за мужем, который был пьян в дым и поднял шум. Но Гас вспоминает, что однажды, когда Хейт в очередной раз был там пьяный, он начал распространяться о женах, о том, какое паршивое дело — брак, а потом заявил: « Мне ничего не остается, как только избавиться от нее, Гас! Я должен сделать это поскорее, иначе она сведет меня с ума! » По-моему, об этом должны услышать в суде, мистер Брэдфорд.

— Заявления под действием алкоголя более чем сомнительны! — простонал Карт. — Хочешь, чтобы я из-за этого проиграл дело? Возвращайся лучше в свою машину, Крис!

История мистера Эндерсона была сама простота.

— Сэр, — с достоинством поведал он нью-йоркскому репортеру, — мы с мистером Хейтом родственные души — не раз встречались на площади и осушали вместе пурпурный флакон. Я хорошо помню тот вечер, когда мы коротали часы « в пещере этой душной, мрачной под шум дождя и злой декабрьский ветер » ![51]Шекспир У. « Цимбелин » . Акт III, сцена 3. Пер. Н. Мелковой. « Цимбелин » , сэр, — один из пренебрегаемых шедевров великого мастера…

— Мы отвлеклись, — прервал репортер. — Что произошло?

— Ну, сэр, мистер Хейт обнял меня и сказал. Цитирую: « Я собираюсь убить ее, Энди. Вот увидишь, я это сделаю! »

— Bay! — воскликнул репортер и оставил мистера Эндерсона спать на пьедестале памятника павшим в мировой войне.

Но прокурор Брэдфорд отказался и от этого сладкого блюда, после чего Райтсвилл пришел к выводу, что тут « что-то не так » , и начал понемногу бурлить.

Слухи достигли ушей судьи Лайзендера Ньюболда. Начиная с того дня в конце каждого заседания суда он строго предупреждал присяжных, чтобы они не обсуждали дело ни с кем — даже друг с другом.

Полагали, что внимание судьи Ньюболда к слухам было привлечено не без участия Илая Мартина, который выглядел обеспокоенным — особенно по утрам, после завтрака с женой. Клэрис была полезна тем, что служила барометром настроений Райтсвилла. Злоба начала проникать в зал суда, перекатываясь взад-вперед между старым юристом и Картером Брэдфордом, покуда репортеры не стали подталкивать друг друга, шепча, что « старик вот-вот сломается » .

Томас Уиншип, старший кассир Райтсвиллского национального банка, заявил, что Джеймс Хейт всегда пользовался тонким красным карандашом, работая в банке, и предъявил многочисленные документы из банковских архивов, которые Хейт подписал таким карандашом.

Последним предметом, приобщенным к вещественным Доказательствам Брэдфордом, выбравшим самое подходящее время, была « Токсикология » Эджкоума с красноречивым абзацем о мышьяке, подчеркнутым красным карандашом. Присяжные передавали том из рук в руки, судья Мартин выглядел « уверенным » , а Джеймс Хейт, сидящий рядом с ним за столом защиты, быстро огляделся, словно искал путь к бегству. Но момент прошел, и он стал вести себя как прежде — молчал, обмякнув на стуле с почти скучающим выражением на сером лице.

В конце заседания в пятницу, 28 марта, прокурор Брэдфорд заявил, что, « возможно, близок к завершению процедуры обвинения » , но будет знать точно, когда суд соберется в понедельник утром. Последовали бесконечные разговоры перед судейским креслом, а затем судья Ньюболд объявил перерыв до понедельника, 31 марта.

Заключенного отвели назад в его камеру на первом этаже здания суда, зал опустел, а Райты отправились домой. Оставалось только ждать понедельника… и пытаться подбодрить Нору. Она лежала в шезлонге в своей спальне, обрывая розы с ситцевых оконных занавесок. Герми не разрешила ей присутствовать на суде, и после двух дней слез Нора устала бороться.

Но в пятницу, 28-го, произошло еще кое-что. Роберта Робертс потеряла работу. Журналистка в течение всего процесса упорно продолжала защищать Джима Хейта, оставаясь единственным репортером, еще не приговорившим « молчаливого божьего человека » , как окрестил его один остряк газетчик, к смерти. В пятницу Роберта получила телеграмму из Чикаго от Бориса Коннела, уведомлявшего, что он « аннулирует колонку » . Роберта телеграфировала своему чикагскому адвокату, требуя подать иск на синдикат « Новости и сенсации » . Но в субботу утром газета вышла без ее колонки.

— Что вы собираетесь делать теперь? — поинтересовался Эллери Квин.

— Остаться в Райтсвилле. Я одна из тех надоедливых женщин, которые никогда не сдаются, и еще могу принести пользу Джиму Хейту.

Роберта провела все субботнее утро в камере Джима, убеждая его заговорить и начать защищаться. Присутствующие при этом судья Мартин и Эллери молча слушали ее энергичные призывы. Но Джим всего лишь мотал головой, казался на три четверти мертвым и погруженным в какой-то странный формальдегид собственного производства.