Онлайн чтение книги Воздушный замок Castle in the Air
Глава пятая, в которой повествуется о том, как отец Цветка-в-Ночи пожелал вознести Абдуллу над всеми жителями земли

– Ну и денек! – сказал себе Абдулла, оказавшись наконец в своей палатке. – Раз я такой везучий, нечего удивляться, если мне так и не удастся поднять ковер в воздух!

«А может статься, – думал он, укладываясь на ковер, по-прежнему в лучшем своем наряде, – может статься, в ночном саду окажется, что Цветок-в-Ночи рассердилась на него за глупость и больше не любит его. Или по-прежнему его любит, но решила с ним не бежать. Или…»

Уснуть Абдулле удалось не сразу.

Однако, когда он проснулся, все было замечательно. Ковер как раз мягко снижался к залитому лунным светом пригорку. Поэтому Абдулла понял, что в конце концов ему удалось произнести волшебное слово и было это настолько недавно, что он едва ли не запомнил его. Но оно начисто стерлось из его памяти, когда из белых ароматных цветов и круглых желтых фонариков к нему выбежала Цветок-в-Ночи.

– Ты здесь! – кричала она на бегу. – Я так волновалась!

Она не сердилась. У Абдуллы запело сердце.

– Ну что, готова? – крикнул он в ответ. – Давай скорей ко мне!

Цветок-в-Ночи радостно рассмеялась – это определенно не было хихиканье – и перебежала лужайку. Должно быть, луна именно в этот миг скрылась за облаком, потому что Абдулла увидел бегущую девушку в свете одних лишь желтых фонариков – золотую, стремительную. Он встал и протянул к ней руки.

И тут облако спустилось вниз, к свету фонариков. И это было не облако, а огромные черные кожистые крылья, бесшумно бьющие воздух. Из тени машущих крыльев показались две не менее кожистые руки с длиннющими когтями – и сомкнулись вокруг Цветка-в-Ночи. Абдулла видел, как она подпрыгнула, когда эти руки не дали ей бежать. Она обернулась и глянула вверх. То, что она там увидела, заставило ее закричать – испустить протяжный, дикий, отчаянный крик, оборвавшийся, когда одна из кожистых рук поднялась и закрыла ей лицо когтистыми пальцами.

Цветок-в-Ночи колотила по руке кулаками, пиналась и отбивалась – но напрасно. Ее подняли наверх – маленькую белую фигурку на фоне тьмы. Огромные крылья снова бесшумно взметнулись. Гигантская ступня с такими же когтями, как и на руках, придавила траву примерно в ярде от ковра, на котором Абдулла еще не успел толком встать, на огромной голени вздулись мышцы, и тварь – кем бы она ни была – устремилась вверх. Какой-то миг Абдулла глядел в жуткую кожистую морду с кольцом в крючковатом носу и узкими раскосыми глазами – глубокими и жестокими. Тварь на него и не посмотрела. Она была занята тем, чтобы подняться в воздух вместе со своей жертвой.

В следующий миг чудовище взлетело. Еще мгновение Абдулла видел его над головой – огромного летучего ифрита, в руках у которого висела крошечная бледная девушка. Потом чудовище поглотила ночь. Все произошло неимоверно быстро.

– За ним! За ифритом! – приказал Абдулла ковру.

Ковер вроде бы повиновался. Он неохотно заерзал и поднялся с пригорка. А потом он нырнул обратно и замер, словно бы кто-то отдал ему другой приказ.

– Ах ты молью траченная циновка! – заорал на него Абдулла.

Вдали в саду раздался чей-то голос:

– Люди, сюда! Кричали где-то там!

Абдулла заметил на другом конце сада отблески лунного света на металлических шлемах и – хуже того – золотой факельный свет на мечах и луках. Он не стал дожидаться, пока придется объяснять этим людям, почему он кричал, и бросился плашмя на ковер.

– Назад в палатку! – шепнул он. – Быстро! Пожалуйста!

На сей раз ковер послушался – так же расторопно, как и вчера ночью. Он в мгновение ока взмыл с пригорка, метнулся в сторону и перемахнул через неприступную стену. Абдулла лишь краем глаза увидел большой отряд наемников-северян, метавшихся по залитому светом саду, – и вот уже он несся над спящими крышами и посеребренными луной башнями Занзиба. Абдулла едва успел подумать, что отец Цветка-в-Ночи, наверное, даже богаче, чем он полагал, – ведь далеко не все могут позволить себе держать так много наемных солдат, а северные наемники были самые дорогие, – и тут ковер спланировал вниз и плавно пронес его самую середину палатки.

Там Абдулла дал волю отчаянию.

Цветок-в-Ночи похитил ифрит, а ковер отказался за ним следовать. Абдулла понимал, что в этом нет ничего странного. Всем занзибцам было известно, что любому ифриту покорны огромные силы земли и неба. Этот ифрит, несомненно, проявил прозорливость и приказал всему, что находилось в саду, не двигаться, пока он похищает Цветок-в-Ночи. Ифрит наверняка даже не заметил ни ковра, ни Абдуллы на нем, однако слабенькое ковровое волшебство было вынуждено покориться приказу ифрита. И ифрит похитил Цветок-в-Ночи, которую Абдулла любил больше жизни, – похитил в ту минуту, когда она бежала к нему в объятья, и ничего тут, судя по всему, не поделаешь.

Абдулла заплакал.

Потом он решил выкинуть из карманов все деньги. Теперь они ему были ни к чему. Но перед этим он снова предался горю – сначала громогласным жалобам, рыдая в голос и бия себя в грудь по занзибским обычаям, а затем, когда запели петухи и появились первые прохожие, впав в молчаливое отчаяние. Не было смысла даже шевелиться. Пусть другие суетятся, посвистывают и гремят ведрами – Абдулла больше не имеет отношения к этой жизни. Он лежал, скорчившись, на ковре-самолете и мечтал умереть.

Ему было так худо, что он даже не подумал об опасности, которая могла грозить ему самому. И он не обратил внимания, что все звуки Базара внезапно стихли, как умолкают птицы в лесу при появлении охотника. Он и вправду не заметил ни тяжелой мерной поступи, ни ровного клац-клац-клац наемнических доспехов. Абдулла не поднял головы, даже когда у самой палатки кто-то гаркнул: «Стой, раз, два!» Но тут занавески палатки с треском оборвались и упали наземь, и пришлось все-таки повернуться. Абдулла вяло удивился. Он сощурил опухшие веки от яркого света и не слишком настойчиво спросил себя, что, собственно, делает в его палатке отряд солдат-северян.

– Он, – сказал некто в штатском, который вполне мог оказаться Хакимом, и благоразумно исчез, пока Абдулла не разглядел его хорошенько.

– Ты! – рявкнул командир отряда. – На выход. С нами.

– Что? – переспросил Абдулла.

– Взять его! – приказал командир.

Абдулла был огорошен. Он слабо возражал, когда его поставили на ноги и стали выкручивать руки. Он продолжал возражать, когда его бегом – клац-клац, клац-клац – вывели из Базара в Западные кварталы. Вскоре он начал возражать уже весьма решительно.

– Что происходит? – пыхтел он. – Скажите мне… куда мы… требую как гражданин!

– Молчать. Увидишь, – отвечали ему. Солдаты были здорово тренированные, так что совсем не пыхтели.

Спустя недолгое время они бегом втащили Абдуллу под массивные каменные ворота, сложенные из глыб, сверкавших на солнце белым, во внутренний двор, где провели пять минут в раскаленной, словно печь, кузне – Абдуллу сковали цепями. Он возражал еще решительней:

– Это еще зачем? Мы где? Я желаю знать!

– Молчать! – велел командир отряда. И сказал своему соратнику с варварским северным акцентом: – Вечно эти занзибчики скулят. Никакого представления о достоинстве.

Пока командир отряда это говорил, кузнец, тоже занзибец, шепнул Абдулле:

– Тебя требует Султан. Ничего хорошего пообещать не могу. Последнего, кого я так заковал, четвертовали.

– Но я же ничего не сде… – протестовал Абдулла.

– МОЛЧАТЬ! – зарычал командир отряда. – Готово, кузнец? Хорошо. Бего-ом марш !

И солдаты снова потащили Абдуллу через залитый солнцем двор, в маячивший за ним огромный дворец.

Абдулле хотелось сказать, что в таких цепях даже ходить и то невозможно. Они были ужасно тяжелые. Однако просто поразительно, на какие чудеса способен человек, вдохновленный отрядом суровых солдат. Абдулла бежал – дзынь-клац, дзынь-клац, бряк, – пока с усталым дребезгом не прибыл к подножию величественного трона на возвышении, отделанного холодновато-голубыми и золотыми плитками и увенчанного горой подушек. Там все солдаты встали на одно колено – в почтительном отдалении, как всегда делают наемники-северяне перед тем, кто им платит.

– Пленник Абдулла, господин Султан, – доложил командир отряда.

Абдулла не стал преклонять колени. Он последовал обычаям Занзиба и упал ниц. К тому же он очень устал, и рухнуть со страшным грохотом лицом вниз ему было проще всего. Плиточный пол был чарующе, восхитительно прохладным.

– Пусть этот сын верблюжьих испражнений встанет на колени, – сказал Султан. – Пусть эта тварь смотрит нам в лицо. – Голос его был негромок, но дрожал от гнева.

Один из солдат потянул за цепи, а еще два рванули Абдуллу за руки, так что в конце концов он встал перед Султаном на колени, согнувшись пополам. Солдаты держали Абдуллу в такой позе, и он был этому рад. Иначе он съежился бы от ужаса. Человек, развалившийся на плиточном троне, был жирен, лыс и оброс кустистой полуседой бородой. Он словно бы лениво, а на самом деле яростно похлопывал по подушке какой-то белой матерчатой штуковиной с кисточкой на конце. Именно штуковина с кисточкой и подсказала Абдулле, как крепко он влип. Это был его ночной колпак.

– Что скажешь, пес с навозной кучи? – спросил Султан. – Где моя дочь?

– Понятия не имею, – горько ответил Абдулла.

– Не станешь же ты отрицать, – продолжал Султан, болтая колпаком так, словно это была отрубленная голова, которую он ухватил за волосы, – не станешь же ты отрицать , что это твой ночной колпак? А твое имя вышито внутри, несчастный торговец! Я нашел его – мы самолично изволили его найти! – в шкатулке моей дочери, равно как и восемьдесят два портрета простых людей, которые моя дочь спрятала в восемьдесят два тайника. Не станешь же ты отрицать, что проник в мой ночной сад и подарил эти портреты моей дочери? Не станешь же ты отрицать, что после этого ты похитил мою дочь?!

– Еще как стану! – возразил Абдулла. – О высочайший защитник угнетенных, я не стану отрицать ни колпака, ни портретов, хотя должен отметить, что дочь твоя прячет лучше, чем ты ищешь, ибо на самом деле я подарил ей на сто семь картин больше, чем ты обнаружил, – однако я отнюдь не похищал Цветок-в-Ночи. На моих глазах ее уволок огромный отвратительный ифрит. О том, где она сейчас, я имею не большее представление, чем твое небеснейшее сиятельство.

– Нечего сказать, правдоподобная история! – сказал на это Султан. – Ифрит! Тоже мне! Лжец! Презренный червь!

– Клянусь, это правда! – закричал Абдулла. Он впал в такое отчаяние, что слова его больше не заботили. – Принеси любой священный предмет, какой хочешь, и я на нем поклянусь, что это был ифрит! Заколдуй меня так, чтобы я мог говорить только правду, и я скажу то же самое, о могучий сокрушитель преступников. Ибо это правда! А поскольку, вероятно, утрата твоей дочери стала для меня куда большим ударом, нежели для тебя, о великий Султан, слава нашей земли, молю немедля убить меня, избавив от невыносимо горькой жизни!

– Я охотно велю тебя казнить, – согласился султан, – но сначала скажи мне, где она.

– Я же сказал тебе, о диво подлунного мира! – простонал Абдулла. – Я не знаю!

– Уберите его, – очень спокойно приказал Султан коленопреклоненным солдатам. Они с готовностью вскочили и поставили Абдуллу на ноги. – Вызнайте истину пыткой, – добавил Султан. – Когда мы ее найдем, можете его убить, но до того времени пусть живет. Полагаю, очинстанский принц возьмет в жены и вдову, если удвоить приданое.

– Ошибаешься, властелин властелинов! – выдохнул Абдулла, когда солдаты с лязгом тащили его по плиткам. – Я совершенно не представляю себе, куда отправился ифрит, и то, что он уволок ее прежде, чем мы имели хоть какую-то возможность пожениться, – величайшее мое горе!

– Что?! – закричал Султан. – Тащите его обратно!

Солдаты тут же приволокли Абдуллу вместе с цепями назад к выложенному плитками трону, с которого Султан, нагнувшись, свирепо глядел на пленника.

– Неужели мой чистый слух запятнан вестью о том, что ты, мерзавец, даже не женат на моей дочери?! – спросил он.

– Это в точности так, о могущественный монарх, – ответил Абдулла. – Ифрит появился прежде, чем мы успели пожениться.

Султан глядел на него сверху вниз, и на лице его отразилось нечто вроде ужаса.

– Это правда?

– Клянусь, – сказал Абдулла, – что не успел даже поцеловать твою дочь. Я собирался разыскать соответствующего чиновника, когда мы окажемся вдали от Занзиба. Ведь я понимаю, что подобает честному человеку, а что нет. Однако я также счел подобающим честному человеку вначале выяснить, действительно ли Цветок-в-Ночи хочет за меня замуж. Мне показалось, что ее решение принято от общей неосведомленности, несмотря на сто восемьдесят девять портретов. Да простятся мне такие слова, о покровитель патриотов, однако твои методы воспитания дочери совершенно нездоровы. Когда она увидела меня впервые, то приняла за женщину.

– Выходит, – задумчиво сказал Султан, – когда я вчера вечером послал солдат в ночной сад с приказом поймать и убить незваного гостя, это могло иметь катастрофические последствия. Недоумок, – обратился он к Абдулле, – раб и смерд, ты еще осмеливаешься делать мне замечания! Разумеется, у меня были основания воспитывать дочь именно так, а не иначе! Сделанное при ее рождении пророчество гласит, что она выйдет замуж за первого мужчину, кроме меня, которого увидит!

Несмотря на цепи, Абдулла выпрямился. Впервые за этот день он почувствовал какую-то надежду.

Султан между тем погрузился в размышления, блуждая взглядом по превосходно отделанной и украшенной комнате.

– Это пророчество меня прекрасно устраивало, – заметил он. – Я давно обдумывал союз с северными государствами, поскольку оружие у них лучше, чем у нас, а некоторые его виды, как я понимаю, и вовсе работают на колдовстве. Однако заполучить очинстанских принцев очень непросто. Посему мне оставалось, как я думал, только лишить дочь всякой возможности лицезреть мужчину, а во всех остальных отношениях, естественно, дать ей наилучшее образование, чтобы она умела и плясать, и петь, и угождать принцу. А когда дочь вошла в возраст, я пригласил принца посетить нас с официальным визитом. Он должен был прибыть сюда в следующем году, завершив покорение какой-то страны, которую только что завоевал с помощью того самого колдовского оружия. И я знал, что стоит моей дочери взглянуть на него, и благодаря пророчеству он мой! – Султан обратил на Абдуллу взгляд, не предвещавший ничего хорошего. – А теперь мои планы порушены – и кем? Такой букашкой, как ты!

– К несчастью, это так, о благоразумнейший из правителей, – признал Абдулла. – Скажи же мне, не сложились ли обстоятельства так, что этот очинстанский принц несколько… э… стар и уродлив?

– Полагаю, он ужасен на свой северный манер, наподобие этих наемников, – сказал Султан, и Абдулла почувствовал, как при этих словах солдаты, по большей части рыжие и конопатые, прямо-таки окостенели. – А почему ты спрашиваешь, пес?

– Поскольку, да простится мне дальнейший критицизм, о наставник народа, это несколько нечестно по отношению к твоей дочери, – отметил Абдулла. Он почувствовал, как все солдаты вытаращились на него, дивясь его дерзости. Абдулле было все равно. Терять ему было почти что и нечего.

– Женщин в расчет не принимают, – сказал Султан. – Поэтому поступать по отношению к ним нечестно попросту невозможно.

– Я не согласен, – возразил Абдулла, отчего солдаты вытаращились на него еще сильнее.

Султан свирепо поглядел на него сверху вниз. Могучие руки скрутили ночной колпак, словно это была шея Абдуллы.

– Замолчи, недужная жаба! – процедил он. – А не то я забудусь и велю казнить тебя немедленно!

Абдулле чуточку полегчало.

– О высочайший меч среди граждан, молю тебя казнить меня сию же секунду, – ответил он. – Я согрешил, я преступил границы, я вторгся в твой ночной сад…

– Тихо, – велел Султан. – Ты прекрасно знаешь, что я не могу убить тебя, пока не найду дочь и не прослежу, чтобы она вышла за тебя замуж.

Абдулле еще немного полегчало.

– Твой раб не в силах следовать ходу твоей мысли, о сапфир справедливости, – заявил он. – Я требую немедленной смерти.

Султан на это прямо-таки фыркнул.

– Если эта печальная история и научила меня чему-то, – сказал он, – так это тому, что даже я – я, Султан Занзибский, – не могу тягаться с Судьбой. Так или иначе это пророчество исполнится. Не сомневаюсь. Посему, если я хочу сделать мою дочь женой очинстанского принца, сначала мне придется последовать пророчеству.

Абдулле полегчало почти совсем. Ему это было ясно уже давно, однако он хотел, чтобы Султан сам догадался. И Султан догадался. Цветок-в-Ночи явно унаследовала свой логический ум от отца.

– Так где же моя дочь? – спросил Султан.

– Я уже сказал тебе, о сверкающее солнце Занзиба, – отвечал Абдулла. – Ифрит…

– Я ни на миг не поверю в твоего ифрита, – оборвал его Султан. – Это слишком удобное объяснение. Ты наверняка где-то спрятал бедную девочку. Уведите его, – приказал он солдатам, – и заприте в самой надежной нашей темнице. Цепи не снимать. Чтобы проникнуть в сад, он наверняка прибегнул к колдовству и сумеет воспользоваться им и сейчас, если мы не примем надлежащие меры.

При этих словах Абдулла не сдержался и вздрогнул. Султан это заметил. Он неприятно улыбнулся.

– А затем, – продолжил он, – я намерен организовать розыск моей дочери по всей стране, в каждом доме. Как только ее найдут, приказываю доставить ее в темницу для брачной церемонии. – Его задумчивый взгляд снова обратился к Абдулле. – А я тем временем развлечения ради стану изобретать для тебя невиданные способы убийства. Пока что я склоняюсь к мысли посадить тебя на сорокафутовый кол и напустить хищных птиц – пусть выклевывают по кусочку. Но если удастся сочинить что-нибудь похуже, я передумаю.

Когда солдаты поволокли Абдуллу прочь, он едва не предался отчаянию снова. Он подумал о пророчестве, сделанном при его собственном рождении. Сорокафутовый кол – замечательный способ вознести его выше всех жителей этой страны.