Онлайн чтение книги Человек плюс машина
12

На табло выскочило ровно 21 час 15 минут, когда Нина решительно поднялась (назначив, видимо, сама себе этот срок).

— Я, пожалуй… пойду, дойду до Ивана Ивановича!..

— Да? Может… лучше мне? Или, может, мне пойти с вами? Давайте разыщем этих… или разбудим того…

Она опять сдвинула брови.

— А я, между прочим, никого и не боюсь! Мне ведь часто приходится туда бегать, вы же знаете, — ядовито прибавила она, — этих пока разыщешь, а этого пока добудишься… Остаться здесь кто-то должен, а одна я, пожалуй, добегу быстрее всего.

Я остался в одиночестве, размышляя, не обидеться ли мне на такую оценку моих атлетических возможностей. Нет, сейчас не тот случай. Было неуютно. Я походил по освещенному пространству у пульта, обошел стойки, попробовал разбудить Петухова (он даже и не пошевелился). Бабка-охранница у дверей, когда я подошел к ней, с трудом разлепила заплывшие глаза и придала своему лицу должностное выражение.

— Товарищ Сорокосидис давно ушли, — сказала она, — уже с час, как ушли. Вы что, здесь побудете? Присмотрите тогда уж, как и что.

Она извлекла из-под стола чайник и неторопливо заковыляла куда-то по коридору.

Я опять позвонил Ивану Ивановичу и опять впустую. Позвонил жене, извинился, что задерживаюсь. Занялся было протоколом и бросил — не мог сосредоточиться, тревожные предчувствия прямо одолевали.

Внезапно меня осенило: а что, если нажать какие-нибудь клавиши? Вслепую нажать, наугад, что-нибудь такое переключить, чтобы что-нибудь даже испортилось; тогда, если между машиной и Иваном Ивановичем действительно существует загадочная связь, он немедленно почувствует, что происходит что-то неладное (вдобавок к тому, о чем он уже знает), и прибежит (или позвонит, по крайней мере).

Раза три я протягивал руку к клавишам и отдергивал ее снова и снова. Наконец нажал на одну, на другую…

С машиной начало твориться что-то невообразимое! На пульте полыхнули разноцветные огни, застучали печатающие устройства, сбрасывая на пол широкую ленту, загудел мотор магнитного барабана. В страхе я прянул наугад, заметался по залу, бросился к спящему Петухову (безрезультатно), попытался прочесть, что там такое она напечатала… Куда там! Что я мог тут разобрать-то? Во всяком случае, в пределах моего разумения смысла тут не было никакого…

Машина, однако, постепенно успокоилась. Забившись в угол, я наблюдал за ней. Через несколько минут она, кажется, вернулась в прежнее состояние, замерла. Часы показывали двадцать один пятьдесят пять. Нина, следовательно, отсутствовала сорок минут уже. «Идти до Ивана Ивановича быстрым шагом минут семь, — прикинул я. — Туда и обратно — четырнадцать. Если она застала его, то они должны быть уже здесь. Если же не застала, то… Пошла куда-нибудь искать? И потом… если Иван Иванович действительно чувствует, что происходит с машиной, то он давно бы уж должен примчаться сюда… По крайней мере, должен был почувствовать, когда я затеял свои манипуляции с клавишами… Но так как его нет… остается два варианта: либо он ничего не почувствовал, либо с ним все же что-то случилось…»

Я сидел как на иголках, и едва часы показали 22, меня будто сорвало с места — к Ивану Ивановичу, скорей, ждать дольше нельзя в бездействии, побегу кратчайшим путем, в крайнем случае их встречу! Нет, помню, еще минуту-другую я колебался, обнаружив, что бабка так и не вернулась до сих пор на свой пост, но потом подумал: «А что я, нанимался, что ли, сторожить эту проклятую машину?! В конце концов, есть дежурные, пусть они и отвечают!» — и сломя голову помчался знакомой тропой вдоль шоссе и дальше ельником, через овраг, напрямик к кварталу «В», где жил Иван Иванович. Видела бы меня тогда Нина! И уж, не дай бог, кто-нибудь из знакомых! (Впрочем, потом выяснилось, что никто не видел.)

Взмыленный, храпя, словно какой-нибудь конь Опанаса Гельвециевича, я через пять минут — не больше — очутился уже перед домом Ивана Ивановича. Еще на бегу нашел его окна: есть ли свет? Свет горел. Задыхаясь, я добежал до третьего этажа, позвонил, тут же увидел, что входная дверь приотворена, и буквально ворвался в квартиру.

Иван Иванович был жив, смертельно бледен, но жив. Он в столбняке стоял у письменного стола, упершись, как это сделалось за последнее время ему свойственным, остекленевшим взором в пол, и никак не отреагировал на мое появление. Комнату из угла в угол мерила крупными шагами Марья Григорьевна, и выражение лица у нее было тоже несколько оцепенелое, но яростное. В отличие от Ивана Ивановича она, однако, все же чуть повернула голову, когда я вошел. На кухне, вся зареванная, сидела Нина… Очевидно, здесь был скандал, и скандал затяжной, основательный.

Я засомневался, не уйти ли мне сразу, но повернуться и уйти было вроде бы неудобно. С кретинской миной, произнося, кажется, какие-то слова типа: «Как поживаете? Что у вас новенького? А как дела?» — я нетвердо, на деревянных ногах пересек комнату и плюхнулся на диван. «Сколько ж времени у них это длится?» — прикинул я машинально, по инерции, представив себе на мгновение табло с пляшущими цифрами. Марья Григорьевна, судя по всему, и сама неоднократно принималась плакать.

— Извините меня… за вторжение, — наконец выдавил я из себя. — Дело в том, что… машина… Мы наконец, понимаете ли, играли контрольную партию… Представьте себе, я… у меня на мизере… А у вас телефон, наверное, не работает…

Марья Григорьевна остановилась передо мной, скрестив на груди руки, покачиваясь с носка на пятку.

— Ну, — зло спросила она. — Вы что, тоже?

— Что… тоже? — пролепетал я, сжимаясь под ее пронизывающим взглядом.

— Тоже пришли морочить мне голову?!

— Я?! Но уверяю вас!.. Марья Григорьевна, что с вами?

— Со мной?! Со мной ровным счетом ничего! Вы лучше спросите, что с ним! — Она ткнула пальцем в сторону Ивана Ивановича. — Что происходит с ним!.. Вот, полюбуйтесь на него! Пожалуйста, вот вам, вы все же историк науки, записывайте! Живой персонаж из научно-фантастического романа! Сайенс-фикшн! Человек-машина! Робот! Да-да, робот, слышите вы! — (Это она обращалась, конечно, уже к Ивану Ивановичу.) — У вас нет сердца! У вас электронная схема вместо него, триггер!!!

— Марья Григорьевна! — (Это уже взмолился я.)

— Что Марья Григорьевна? — передразнила она. — Что Марья Григорьевна? А вы знаете, что он мне сказал?! Вы знаете, что он мне сказал?! Он мне сказал, что я ему мешаю работать! Вы слышали?! Нет, пока про это чесали языками бабы на всех перекрестках, пока этот подлец Эль-К… Я терпела, терпела… Но услышать такие слова от него самого… от него самого… Да еще и при ней! Я, видите ли, им мешаю работать! Они, видите ли, работают! Хорошая у вас работа, как я погляжу! Я для такой работы, конечно, уж не гожусь! «Фид-бэк, фид-бэк, позабавиться не грех…» Нет, это надо же! Вот уж верно говорят в народе: седина в бороду, а бес в ребро!

— Как вам не стыдно, Марья Григорьевна! — На кухне Нина заревела в голос.

— Мне стыдно?! Мне?! Это вам должно быть стыдно! Вам нужно выйти замуж?! Пожалуйста! Мужиков полно! Вам что, нужен обязательно он?! Чтобы потом всю жизнь дурачить его, чтобы он остаток своих дней ходил рогатым?!

Ивана Ивановича зашатало.

— Уходите, Марья Григорьевна, уходите, прошу вас… Машина… — невнятно, еле шевеля языком, попросил он.

— Это вы мне?! Уходите?! Машина?! — закричала Марья Григорьевна. — Да пропадайте вы пропадом с вашей машиной!!! Из-за дерьма, железок!!! Да я сожгу ее к чертовой матери!!!

И с этими словами, схватив с вешалки плащ, она бросилась вон, хлопнув за собой дверью так сильно, что с полок над столом Ивана Ивановича попадали книги!

Иван Иванович минуту-другую беспомощно озирался по сторонам, полез было под стол собирать книги, дрожащими руками стал расставлять их по полкам, потом швырнул две оставшиеся книги, которые не хотели устанавливаться, обратно на пол и нелепой рысцой (движения его рук и ног были плохо скоординированы) затрусил к выходу, насколько я понял, догонять Марью Григорьевну…

Мы с Ниной ждали его (или их) больше часу. Я утешал Нину, она рассказывала мне о себе, признавшись, в частности, что застряла у нас в городке так надолго, конечно же, больше всего из-за Эль-К, который сначала тоже как будто… но потом вдруг переменился, стал изображать, что ревнует ее к Ивану Ивановичу, донимать ее совершенно неоправданными упреками, что она, дескать, предпочла ему (Эль-К) Ивана Ивановича, а потом и вовсе подал дело таким образом, что, дескать, из благородных чувств он «отходит в сторону», не хочет разрушать их счастье, уверял даже, что Иван Иванович якобы сам просил его об этом, во всяком случае, намекал, что любит ее (то есть Нину) без памяти, что это последний луч надежды в его жизни и т. д., Нина пробовала выяснить истину у самого Ивана Ивановича, но с ним, как известно, последнее время совсем нельзя разговаривать, и толку она не добилась. Скорей всего, считала она, ветреный Эль-К просто-напросто нашел себе другую пассию и изобрел этот благовидный предлог, чтобы отделаться от нее, Нины…

За такой беседой мы скоротали время до половины двенадцатого. Сидеть и ждать дальше было как-то глупо. Да и чего мы, собственно, ждали-то?! Телефон молчал — оказывается, то ли сам Иван Иванович, то ли Марья Григорьевна грохнули его сегодня об пол, уж не знаю, при каких обстоятельствах. Возвращаться опять на машину? Нет, не было никаких сил ни у Нины, ни у меня, оба мы были предельно измотаны.

Правда, какое-то время еще мы прождали, поскольку не в состоянии были решить, как поступить с дверью, то есть взял ли Иван Иванович с собой ключ или нет. Потом сказали себе, что наверняка взял, а если и не взял, то не маленький, сообразит, как ему быть, и захлопнули дверь на английский замок — оставлять квартиру открытой все же не хотелось.

Проводив Нину до общежития, я вернулся домой в первом часу, долго оправдывался перед женой за опоздание, разнервничался и потом, несмотря на усталость, не мог уснуть, пил сердечные капли и седуксен…