ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

Онлайн чтение книги Человек в лабиринте
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

I

Право же, Мюллер полюбил гидранов. Наиболее живо и с удовольствием он вспоминал грацию их движений. Они казались буквально парящими в воздухе. Странность их фигур его никогда сильно не удивляла; он часто повторял себе — желаешь увидеть гротеск, не покидай Землю. Жирафы. Актинии. Каракатицы. Верблюды. Но смотри объективно — вот верблюд, разве он менее удивителен, чем гидраны?

Он приземлился во влажной, мрачной части Беты Гидры IV, чуть севернее экватора, где на амебообразном континенте простиралось несколько огромных квази-городов, занимающих площадь в несколько тысяч квадратных километров. Он был снабжен специальной аппаратурой жизнеобеспечения, сконструированной специально для этой миссии, и ее защитное покрытие прилегало к телу, словно вторая кожа. Она фильтровала воздух сквозь тысячи диалазовых отверстий. Двигался он легко и даже свободно.

До встречи с обитателями планеты Мюллер почти час шагал по лесу огромных грибообразных деревьев. Они достигали высоты нескольких сот метров. Может быть, причиной тому была небольшая сила тяжести, пять восьмых земной, но изогнутые стволы не казались крепкими. Мюллер подозревал, что под корой, толщиной не более пальца, находится какой-то мякиш, влажный и клейкий. Кроны, а скорее, шляпки этих деревьев соединялись наверху, создавая настоящий монолитный балдахин, так что свет лишь кое-где мог проникать в лес. А так как слой туч вокруг планеты пропускал лишь туманный жемчужный отсвет, а здесь его еще и поглощали деревья, то внизу парил коричневый полумрак.

Встретив первых гидранов, Мюллер был поражен тем, что их рост достигал трех метров. Со времен детства он не чувствовал себя таким маленьким — стоял среди чужаков, тянулся изо всех сил, чтобы взглянуть им в глаза. Наступила минута, когда следовало применить достижения герменевтики отношений.

Мюллер сказал спокойно:

— Меня зовут Ричард Мюллер. Я прибыл с добрыми намерениями, как представитель сектора культуры человечества Земли.

По-видимому, гидраны этого не поняли. Однако, они стояли неподвижно, словно слушали. Мюллер надеялся, что выражения их лиц не угрожающие.

Мюллер опустился на колени и на влажной, мягкой почве начертил теорему Пифагора. Поднял взгляд, улыбнулся.

— Это фундаментальная концепция геометрии. Общая для всех форм мышления.

Гидраны склонили головы. Вертикальные щели их ноздрей слегка дрожали. Возможно, идет обмен наблюдениями. С таким количеством глаз со всех сторон они могли не оборачиваться друг к другу.

— А сейчас, — продолжал Мюллер, — я покажу вам еще один довод нашего родства.

Он нарисовал черту. Неподалеку — еще две. Еще дальше — три. И объединил их знаками:

I + II + III

— Не так ли? — спросил Мюллер. — Мы называем это сложением.

Суставчатые руки закружились. Двое гидранов коснулись друг друга. Мюллер припомнил, как гидраны, едва обнаружили наблюдательный зонд, уничтожили его, даже не попытавшись исследовать. И он приготовился к похожей реакции.

Но гидраны только слушали. Прекрасно. Мюллер поднялся с колен и указал на свой рисунок:

— Теперь ваша очередь, — сказал он. Произнес громко. Улыбнулся широко. — Покажите мне, что вы поняли. Обратитесь ко мне на универсальном языке математики.

Ничего.

Мюллер снова указал на символы, а затем протянул раскрытую ладонь в сторону ближайшего гидрана.

После долгой паузы вперед шагнул другой гидран, поднял ногу и покачал шаровидной стопой. Чертежи исчезли, грунт сгладился.

— Хорошо, — произнес Мюллер. — Теперь нарисуй что-нибудь ты.

Но гидран возвратился на свое место в группке, окружавшей Мюллера.

— Что ж. Есть еще один универсальный язык. Надеюсь, что я не оскорблю ваш слух.

Мюллер вытащил из кармана флейту и сунул в зубы. Играть сквозь фильтрующую мембрану было нелегко. Но он поймал дыхание и сыграл диатоническую гамму. Конечности гидранов слегка затрепетали. А все же они слышат или ощущают вибрацию. Сыграл еще одну гамму, для разнообразия в минорной тональности. Потом принялся играть гамму хроматическую. Реакция стала более явственной. «Это говорит в нашу пользу, — подумал Мюллер. — Это вы понимаете». Ему пришло в голову, что, возможно, целотоновая гамма более всего отвечает настроению их облачного мира. Он исполнил и ее и что-то из Дебюсси впридачу.

Кажется, они начали совещаться. Отошли от него.

Он двинулся за ними. Но идти так же быстро не смог, и вскоре гидраны исчезли во мраке туманного леса. Но они его не убили, а вскоре Мюллер увидел, что гидраны остановились все вместе, словно поджидая. Он подошел — пошли опять. С такими остановками привели его в город.

Мюллер питался искусственной пищей. Химический анализ показал, что пищу гидранов было бы смертельно даже попробовать.

Он много раз чертил теорему Пифагора. Писал арифметические действия. Играл Шенберга и Баха. Рисовал равнобедренные треугольники. Забирался в стереометрию. Обращался к гидранам не только по-английски, но и по-французски, по-китайски, чтобы показать, как разнообразна человеческая речь. Демонстрировал изображения простейших. Но и через шесть месяцев пребывания среди них знал о работе их мозга не больше, чем в минуту посадки на планете. Гидраны терпели его присутствие, молчали. Между собой они общались большей частью жестами, прикосновениями рук, дрожанием ноздрей. У них был какой-то язык, странный, полный посапываний шелест, в котором Мюллер не различал никаких слов или хотя бы слогов. Он, разумеется, записывал все, что слышал.

А в конце концов, быть может, устав от его визита, гидраны пришли к нему.

Он спал.

И только спустя некоторое время он понял, что с ним сделали, когда он был погружен в сон.

II

Ему было восемнадцать лет, и он лежал обнаженный под сияющими звездами Калифорнии. Казалось, что до звезд можно дотянуться, сорвать их рукой.

Быть богом! Владеть Вселенной!

Он обернулся к ней, прохладной и тоненькой, немного напряженной. Ладонями накрыл ее груди. Потом погладил плоский живот. Она чуть вздрогнула.

— Дик, — произнесла она, — ах…

«Быть богом», — подумал он и поцеловал ее сначала легко, а потом страстно.

— Погоди, — прошептала она. — Я еще не готова.

Он ждал. Помогал ей приготовиться, а может быть, только думал, что помогает, и вскоре ее дыхание ускорилось. Снова произнесла его имя. Сколько звездных систем может покорить человек за время такой короткой жизни? Если каждая звезда около себя имеет приблизительно двенадцать планет, а в некоторых шаровых скоплениях в сфере диаметром одного светового года до ста миллионов звезд… Ее бедра раздвинулись. Он закрыл глаза. Под локтями и коленями ощущал шелковистый покров игл старых сосен. Она не была его первой девушкой, но была первой, которая нравилась. Его мозг пронзили молнии, он почувствовал реакцию, вначале неопределенную, сдержанную, потом бурную. Сила этой страсти поразила его, но через миг увлекла за собой. Быть богом — это нечто в этом роду.

Лег около нее навзничь. Показывал на звезды и называл их, при этом половину названий перепутал, но она этого не знала. Потом они обнялись снова, и было еще лучше.

Они надеялись, что в полночь пойдет дождь и можно будет танцевать в его струях, но небо осталось ясным. Поэтому отправились плавать. Выбрались из воды дрожащими и смеющимися. Когда он отвез ее домой, она запила противозачаточные пилюли шартрезом. Он сказал ей, что любит ее. На протяжении многих лет на Рождество они обменивались открытками.

III

Восьмая планета Альфы Центавра Б была огромным газовым шаром с ядром малой плотности, и сила тяжести на ней равнялась земной. На ней Мюллер проводил свой медовый месяц, когда женился второй раз. При этом он улаживал и служебные дела, так как колонисты шестой планеты этой системы стали проявлять излишнюю самостоятельность. Они хотели применить вихревой эффект, чтобы для нужд своей промышленности перетащить большую часть атмосферы восьмой планеты.

Совещание прошло плодотворно. Мюллер убедил местные власти на принятие экспортной квоты при использовании атмосфер и даже получил похвалу за свой небольшой доклад о межпланетной морали. Позднее, во время своего пребывания на восьмой планете он и Нола были гостями правительства. Нола, в противовес его первой жене Лоран, очень любила путешествовать, и ее ожидало множество совместных космических путешествий. Они плавали в скафандрах в метановом озере. Со смехом бегали по его аммиачным берегам. Нола, высокая, как он сам, обладала крепкими ногами, темно рыжими волосами и зелеными глазами. Он обнимал ее в теплой комнате, окна которой выходили на безнадежно-грустное море, на сотни тысяч километров бурной воды.

— Мы всегда будем любить друг друга, — говорила она.

— Да всегда.

Но уже в конце первой недели страшно поссорились. Хотя эти ссоры были скорее забавой, и чем они были отчаяннее, тем приятнее становилось последующее сближение. До некоторого времени.

Потом исчезло даже желание ссориться. Когда пришел срок возможного продления контракта, оба отказались. Со временем его слава росла, а Нола иногда писала ему дружеские письма.

После возвращения с Беты Гидры IV он хотел с нею увидеться, рассчитывал на ее помощь. Кто-кто, а она не отвернулась бы от него, слишком сильная страсть их когда-то соединяла.

Однако Нола тогда проводила отпуск на планете Веста со своим седьмым мужем. Мюллер узнал об этом от ее пятого мужа. Сам он был третьим. И не вызвал ее, понял, что нет в этом смысла.

IV

Хирург сообщил:

— Мне очень жаль, господин Мюллер. Мы ничего не можем для вас сделать. Мы не желаем будить ложных надежд. Ваша нервная система детально исследована, но изменений не обнаружено. Мне очень жаль.

V

В его распоряжении было девять лет, чтобы оживлять эти воспоминания. Он заполнил ими несколько кубиков, этим занимался в основном в первые годы, когда еще думал, что иначе забудет прошлое. Однако обнаружил, что с годами воспоминания становились живее. Быть может, ему помогали тренировки. Он мог восстанавливать виды, запахи, вкусы, воспроизводить целые беседы. Он цитировал полные тексты некоторых трактатов, над которыми работал когда-то. Мог вспомнить в хронологической последовательности всех английских королей от Вильяма I до Вильяма IV. Помнил имена всех своих девушек.

В глубине души он признавал, что при возможности вернулся бы на Землю. Все остальные — только поза. Для него это так же понятно, как и для Нэда Роулинга. Его презрение к людям неподдельно. Однако это не значит, что он желает оставаться в одиночестве. И Мюллер нетерпеливо ждал нового визита юноши. Ожидая, выпил несколько рюмок напитка, который ему поставлял город; охотился, не раздумывая, и убил больше животных, чем мог съесть за год; вел запутанные диалоги сам с собой, мечтал о Земле.

VI

Роулинг спешил. Запыхавшийся, раскрасневшийся, он вбежал в сектор Ц и увидел Мюллера, который вышел сюда и стоял в сотне метров от ворот.

— Ты должен ходить медленнее, — напомнил Мюллер, — даже в этих безопасных секторах. Никогда не известно, что…

Роулинг рухнул возле ванны из песчаника, сжимая руками ее изогнутый край, жадно хватая воздух.

— Дай мне напиться! — выдавил. — Твоего напитка.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нет.

Мюллер двинулся к ближайшему фонтану и наполнил плоскую флягу ароматным напитком. Потом приблизился к Роулингу. Юноша даже не вздрогнул. Казалось, он вообще не почувствовал излучения. Он выпил жадно, быстро, так что капли жидкости сбежали с подбородка на комбинезон. Закрыл глаза.

— Ты выглядишь страшновато, — заметил Мюллер. — Словно минуту назад на тебя напали.

— Вот именно, напали.

— Не понимаю.

— Подожди. Отдышусь. Бежал всю дорогу из сектора Ф.

— Твое счастье, что остался жив.

— Наверное.

— Еще выпьешь?

— Нет, — Роулинг покачал головой. — Сейчас нет.

Мюллер присматривался к юноше. Перемена была разительной и непонятной, одна только усталость не могла к ней привести. Лицо покраснело, словно распухло, застыло; глаза блуждали. Пьян? Болен? Одурманен наркотиками?

Роулинг молчал.

После долгой паузы, чтобы как-то заполнить молчание, Мюллер произнес:

— Я много думал о нашем последнем разговоре. И пришел к выводу, что вел себя, как чертов дурак. Такая жалкая мизантропия досталась тебе в угощение… — Он наклонился и попытался заглянуть в бегающие глаза Роулинга. — Послушай, Нэд, все отменяется. Я охотно возвращусь на Землю и буду лечиться. Даже если это экспериментальная попытка; рискованная. В худшем случае — не удастся, что же…

— Нет никакой возможности лечиться, — мрачно сказал Роулинг.

— Нет… возможности… лечиться.

— Нет. Никакой. Это была ложь.

— Так. Разумеется.

— Ты сам говорил, что не веришь ни единому моему слову. Помнишь? — напомнил Роулинг.

— Ложь.

— Ты не понимал причин, но говорил, что это вздор. Ты говорил, что я лгу. Не мог понять, для чего. Да, я лгал, Дик.

— Лгал.

— Да.

— А я уже изменил решение, — произнес Мюллер кротко. — И был готов возвратиться на Землю.

— Нет ни малейшей надежды на излечение, — сказал Роулинг.

Он медленно поднялся и пальцами расчесал длинные золотистые волосы. Одернул помятый комбинезон. Подошел к фонтану, извергающему дурманный напиток и наполнил бутылку. Возвратился, отдал ее Мюллеру, потом сам допил остаток. Какое-то маленькое, явно хищное животное пробежало мимо них и прошмыгнуло в ворота сектора Д. Наконец Мюллер спросил:

— Может, ты что-нибудь объяснишь?

— Прежде всего, мы не археологи.

— Дальше.

— Мы прилетели сюда специально за тобой. Не случайно. Все время мы знали, где находишься ты. Тебя выследили еще тогда, девять лет назад, когда ты покидал Землю.

— Я сделал все, чтобы замести следы.

— Все было напрасно. Боудмен знал, что ты улетаешь на Лемнос и приказал следить за тобой. Тебя оставили в покое, потому что ты не был ему нужен. Но когда наступила необходимость, он прилетел сюда. Он, так сказать, держал тебя в резерве.

— За мной прислал Чарльз Боудмен?

— Именно потому мы здесь. Это единственная цель нашей экспедиции, — произнес Роулинг бесцветно. — Меня выбрали для того, чтобы я установил с тобой контакт. Ты когда-то знал моего отца, потому, наверное, смог мне довериться. К тому же, у меня такой невинный вид. С самого начала мною руководил Боудмен, он приказывал, что я должен говорить, даже советовал, какие я должен совершать ошибки, неловкости, промахи, чтобы в результате все шло хорошо. Например, он приказал мне войти в клетку. Рассчитывал, что этим я тебя завоюю.

— Боудмен здесь, на Лемносе?

— В секторе Ф. Там у него база.

— Чарльз Боудмен?

— Да. Именно он.

Лицо Мюллера окаменело. Но в голове его бушевал вихрь.

— Зачем ты это сделал? Чего вы от меня добиваетесь?

— Ты же знаешь, — ответил Роулинг, — что во вселенной, кроме нас и гидранов, есть третья разумная раса.

— Знаю. Ее открыли десять лет тому назад. Именно потому меня послали к гидранам. Я должен был установить с ними отношения прежде, чем эта внегалактическая раса доберется к нам. Я не установил. Но что общего с…

— Ты многое знаешь об этой внегалактической расе?

— Очень немногое, — признался Мюллер. — По сути, ничего, кроме того, что сказал минуту назад. Я впервые услышал о ней в тот день, когда согласился лететь на Бету Гидры IV. Боудмен сказал мне только то, что в соседней галактике проживают какие-то исключительно разумные существа… высшие… И что они имеют межгалактические корабли и вскоре могут нас проведать.

— Сейчас мы знаем о них больше, — сообщил Роулинг.

— Прежде всего скажи, что нужно от меня Чарльзу Боудмену.

— Все по очереди, так будет понятнее. — Роулинг улыбнулся широко, но все еще неуверенно. Опираясь на каменную ванну, вытянул перед собой ноги. — Мы знаем не очень много об этих существах. Послали туда только одну ракету: выбросили ее в подпространство, так что она пролетела несколько тысяч… может, и миллионов световых лет. Точно не знаю. Во всяком случае, это была ракета с телепередатчиками. Ее послали в район рентгеновского излучения. Информация, вообще-то, сугубо секретная, но я слышал, что это галактика Лебедя А или Скорпиона П. И мы убедились, что одна из планет этой галактики населена какой-то высокоцивилизованной расой абсолютно чуждых нам существ.

— Абсолютно?

— Они способны видеть весь спектр, — объяснил Роулинг. — Основное поле их зрения лежит в высоких частотах. Они видят в рентгеновском излучении. Кроме того, вероятно, могут видеть и радиоволны, по крайней мере, черпать из них какую-то информацию. Кроме того, ощущают и большую часть средне-волнового спектра, но их не интересует то, что лежит между инфракрасными и ультрафиолетовыми… то, что мы называем видимым спектром.

— Погоди. Радиовидение? А ты знаешь длины радиоволн? Чтобы получить информацию только на одной волне, надо обладать глазами или чем-то еще огромных размеров. Каковы размеры этих существ, как вы полагаете?

— Каждое могло бы на завтрак съесть слона.

— Разумные формы жизни не достигают таких размеров.

— На каком основании это утверждают? Их планета — огромная, газовая, там лишь моря, никакой силы тяжести, о которой стоило бы упоминать. Они парят, а не ходят. Не знают квадратных или кубических измерений.

— Видимо, это стада суперкитов, достигших технической цивилизации, — предположил Мюллер. — Уж не хочешь ли ты меня убедить…

— Вот именно. Они достигли. Повторяю, нам они совершенно чужды. Сами они не могут создавать механизмы. Но у них есть рабы.

— Ага, — тихо заметил Мюллер.

— Мы только начинаем в этом разбираться, а ко мне доходят вообще обрывки сведений, сведений совершенно секретных, но я сопоставляю их и знаю, что эти существа используют низшие формы жизни, превращая их в своего рода автоматы, которыми руководят по радио. Они используют все, что только способно двигаться и имеет конечности. Начали с каких-то маленьких животных своей планеты, животных, подобных дельфинам, возможно, даже разумных, а потом развили технику и изобрели космическую связь. Достигли ближайших планет… планет земного типа… и завладели какими-то полуразумными видами, в своем роде про-тошимпанзе. Сейчас речь идет о пальцах. Руки для них очень важны. В настоящее время зона их влияния простирается на восемьдесят световых лет и, насколько мне известно, расширяется в поразительном темпе.

Мюллер покачал головой:

— Это еще большая чушь, чем твоя байка о лечении. Слушай, скорость радиоволн ограничена, не так ли? Если эти существа командуют рабами, отдаленными на восемьдесят световых лет, то приказ должен идти восемьдесят лет. Каждое сокращение машин, каждое движение…

— Они могут покидать свою планету, — сказал Роулинг.

— Но, если они такие огромные…

— Они приказывают рабам строить антигравитаторы. У них есть и межзвездные корабли. Всеми их планетами управляют надсмотрщики, они летают по тысячекилометровым орбитам в капсулах, которые обеспечивают условия их существования. Для каждой планеты достаточно одного надсмотрщика. Мы предполагаем, что это сменяемые дежурные.

Мюллер прикрыл глаза. Непонятные твари распространяются по далекой галактике, покоряют всех животных и постепенно создают рабское трудовое сообщество, после чего сами, как некие космические киты, парят над планетами, контролируя и управляя своими чудесными, неправдоподобными предприятиями. Сами же остаются неспособными к малейшему физическому труду. Они возникли просто на моря — массой студенистой розовой протоплазмы, ощетинившейся рецепторами концов спектра. Перешептываются рентгеновскими лучами. Приказы посылают радиоволнами. «Нет, — подумал Мюллер, — невозможно».

— Хм… — наконец произнес Мюллер. — Ну и что из этого? Они же в другой галактике.

— Уже нет. Они уже вторглись в несколько наших колоний. Знаешь, что происходит, когда они натыкаются на планету, населенную людьми? Они оставляют на орбите надзирателя и полностью порабощают людей. Они уже знают, что люди — лучшие рабы, что нас вообще-то не удивляет. До этой минуты они захватили шесть наших планет. Завладели было и седьмой, но там удалось застрелить надсмотрщика. Теперь это уже невозможно: они просто отбрасывают наши ракеты, заворачивают.

— Если ты все это выдумал, я тебя убью, — сказал Мюллер.

— Это правда. Клянусь.

— Когда это началось?

— В прошлом году.

— Что вы предпринимаете? Те морские твари в своем походе через нашу галактику все больше живых людей превращают в живых роботов?

— По мнению Боудмена, есть шанс это прекратить.

— Какой?

Роулинг пояснил:

— Они, вероятно, не догадываются, что мы тоже разумные существа. Понимаешь, мы не можем с ними договориться. Они немы, общаются с помощью какой-то телепатии. Мы проверили всевозможнейшие способы, бомбардировали их сведениями на каждой частоте, но ничто не указывает, что они нас понимают. Боудмен считает, что если бы мы смогли их убедить, что имеем… души… может быть, они оставили бы нас в покое. Один Бог знает, почему он так думает. Есть, кажется, какой-то вывод компьютера, что чужаки последовательно проводят некий план, исходящий из идеи: завладеть всеми существами, которых они считают пригодными, но это не относится к тем видам, которые разумны, как они сами… Если бы только мы могли доказать, что…

— Но ведь они видят наши огромные города. А наши межзвездные корабли — разве не довод нашей разумности?

— Бобры строят хаты, — сказал Роулинг. — Но мы не подписываем договоров с бобрами. Не платим им компенсаций, когда разрушаем их плотины и осушаем заводи. Знаем, что по некоторым соображениям мы не учитываем чувства бобров.

— Знаем? Скорее, мы просто безаппеляционно признали за собой право уничтожать бобров. И что значат эти рассуждения об уникальности разумных существ? Начиная от простейших и до приматов существует единая шкала. Мы, очевидно, мудрее шимпанзе, но разве это качественная разница? Так уж много значит тот факт, что мы осознаем свое существование и можем поступать согласно твоей воле?

— Не будем сейчас вступать в философскую дискуссию, — Роулинг резко прервал Мюллера. — Я только объясняю ситуацию… и как близко она тебя касается.

— Ладно. Так как же близко она меня касается?

— Боудмен уверен, что мы можем избавиться от этих существ, если убедим их, что по интеллекту стоим к ним ближе, чем те создания, которых они поработили. Если мы докажем, что тоже чувствуем, обладаем желаниями, гордостью, мечтами.

Мюллер сплюнул.

«Или еврей лишен глаз? — процитировал он. — Или у него нет рук, органов, мыслей, чувств, страстей? Когда нас ранишь, разве не течет кровь?»[2]В. Шекспир «Венецианский купец».

— Вот именно. Этим методом.

— Не совсем этим, ведь они не знают, ни единого языка.

— Ты что, не понимаешь? — спросил Роулинг.

— Нет. Я… да. Да, Боже, понимаю!

— Среди миллиардов людей есть один человек, который изъясняется без слов. Он передает свои потаенные мысли. Свою душу. Мы не знаем, на какой волне, но они, может быть, узнают.

— Да, да.

— Вот Боудмен и хотел тебя попросить, чтобы ты еще кое-что сделал для человечества. Чтобы полетел к этим чужакам. Чтобы позволил им взять то, что имеешь. Чтобы показал им, что мы нечто большее, чем животные.

— А для чего весь бред о моем лечении, о полете на Землю?

— Фокус. Ловушка. Мы же как-то должны были вытащить тебя из лабиринта. А потом сказали бы тебе, в чем дело и попросили бы помочь.

— При этом признавая, что исцеление невозможно? И вы допускали, что я хотя бы пальцем шевельну для спасения человечества?

— От тебя и не требовалось бы добровольной помощи, — сказал Роулинг.

VII

Сейчас все излучалось с огромной силой — ненависть, тоска, зависть, испуг, страдание, упрямство, отвращение, обида, презрение, отчаяние, злая воля, бешенство, вспыльчивость, возбуждение, жалость, отчаяние, боль и гнев — весь пламень души. Роулинг отпрянул, словно обожженный.

Мюллера поглотила бездна одиночества. Обман, ловушка, все — только обман, фокус! Его еще раз превратили в орудие Боудмена! Мюллер кипел. Он немногое произнес, все излилось само, естественным путем.

Когда он взял себя в руки, опомнился, то обнаружил, что стоит между выпуклыми фасадами двух домов. Спросил:

— Значит, Боудмен собирался швырнуть меня этим чужакам даже вопреки моей воле?

— Да. Он говорил, что дело слишком важное, чтобы оставить тебе выбор. Хочешь — не хочешь, а ничего не поделаешь.

Мюллер мертвенно-спокойно подвел итог:

— Ты принимал участие в этом деле. Только не понимаю, зачем ты мне все рассказал.

— Я уволился.

— Да уж, вижу.

— Нет, правда. О, я принимал в этом участие. Шел нога в ногу с Боудменом… собственно, говорил ту же ложь. Но я не знал, что в конце… не знал, что у тебя не будет выбора. Я должен был сюда прибежать. Не могу позволить… Я должен был открыть тебе правду.

— Я тебе очень благодарен. Теперь у меня есть альтернатива, не так ли, Нэд? Может быть, позволишь себя выманить отсюда и стать козлом отпущения господина Боудмена?… Или в эту же минуту покончить с собой, послать человечество ко всем чертям?

— Не говори так, — нервно попросил Роулинг.

— Отчего же? Ведь таков выбор. Если уж ты по доброте сердечной обрисовал мне всю ситуацию, то я могу выбрать, что пожелаю. Ты вручил мне смертный приговор, Нэд.

— Нет!

— А как это назвать иначе? Я должен позволить, чтобы меня и дальше использовали в своих интересах?

— Ты мог бы… сотрудничать с Боудменом, — произнес Роулинг. Облизал губы. — Я понимаю, это кажется безумием, но ты можешь доказать, какого ты покроя. Позабудешь о своем упорстве и подставишь другую щеку. Помни, ведь Боудмен — это еще не все человечество.

— Боже, прости им, ибо они не ведают, что творят…

— Вот именно!

— Да каждый из этих миллиардов убежит, если я к нему приближусь!

— Ну и что из того? Они в этом неповинны. Но все они люди, такие как ты сам!

— Да, я один из них! Только они об этом не думали, когда отшвырнули меня!

— Ты мыслишь нелогично.

— Да, я мыслю нелогично. И не собираюсь мыслить логично. Даже если предположить, что я полечу посланником к этим лучевикам и это как-то повлияет на судьбу человечества…, во что я не^верю… но и так мне очень приятно уклониться от этой обязанности. Благодарю, что ты меня предупредил. Теперь, когда я знаю, о чем речь, я нашел ту справедливость, то возмездие, которые давно ищу. Я знаю тысячу мест, где ждет быстрая и безболезненная смерть. Пусть Чарльз Боудмен сам договаривается с чужаками, я…

— Пожалуйста, не двигайся, Дик, — сказал Боудмен, стоя не далее тридцати метров от Мюллера.


Читать далее

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть