Онлайн чтение книги Человек в лабиринте
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ 

I

 Боудмен свил себе в секторе Ф удобное гнездышко. Его старость, разумеется, это оправдывала. Он никогда не был спартанцем, а уж теперь, решив воздать себе за все те неудобства и лишения, что пережил когда-то в рискованных путешествиях, он забирал с Земли все, что ему было приятно. Роботы один за другим доставляли его вещи с корабля. В молочно-белой, приземистой палатке устроил себе личное жилье с центральным отоплением, светящимися драпировками, поглотителем силы тяжести и даже с баром, полным напитков. Под рукой имел коньяк и иную роскошь. Спал на мягком надувном матрасе, прикрытом толстым красным одеялом, набитым согревающими волокнами. Он знал, что другие обитатели лагеря, хотя и вынуждены довольствоваться куда менее удобным бытом, не питают к нему обиды. Они знают, что Чарльз Боудмен должен жить удобно, где бы он ни находился.

Вошел Гринфилд.

— Мы потеряли одного робота, господин, — доложил он. — Это значит, что во внутренних секторах осталось только три робота.

Боудмен сунул в рот самозажигающуюся сигару. Втянул дым, минуту сидел, то закидывая ногу на ногу, то убирая, потом выпустил из ноздрей дым и усмехнулся:

— Наверное, и этих Мюллер уничтожил?

— Боюсь, что да. Он лучше знает входные трассы. Они у него под контролем.

— Выслали хотя бы одного робота по трассе, которой нет на карте?

— Двух роботов, господин. Оба — пропали.

— Хм. Надо бы выслать много роботов одновременно. Тогда появится надежда, что хотя бы один из них избегнет внимания Мюллера. Мальчик нервничает в клетке. Смените программу, хорошо? Пусть мозг корабля поработает по диверсионной программе. Прикажи, пусть сразу выйдут двадцать роботов.

— У нас только три осталось, — напомнил Гринфилд.

Боудмен прикусил сигару.

— Три здесь, в лагере, или три вообще?

— Три в лагере. Снаружи есть еще пять. Уже начинают входить. — Кто это допустил? Поговори с Хостином! Надо немедленно изготовить из шаблонов еще. До завтрашнего утра мы должны иметь пятнадцать роботов. Нет, восемнадцать! Что за беспросветная глупость, Гринфилд?

— Да, господин.

— Убирайся!

Боудмен в бешенстве затянулся дымом сигары. Набрал шифр, и к нему придвинулась бутылка коньяка — прекрасный, густой, вязкий напиток, изготовленный отцами-монахами на планете Денеб-ХIII. Ситуация и впрямь была весьма нервирующей. Бодумен глотнул полбокала, перевел дыхание и налил снова. Он чувствовал, что теряет перспективу, а это самый скверный изо всех грехов. Деликатная природа этой миссии уже несколько докучала. Мелкие шажки, маленькие осложнения, мизерное приближение к цели, отступления… Роулинг в клетке. Роулинг с его щепетильностью. Мюллер со своим психопатическим мировоззрением. Маленькие зверьки, которые щиплют человека за пятки, а только и мечтают вцепиться в горло. Ловушки, расставленные демонами. А где-то там — внегалактические, таинственные существа, большеглазые, удивительные лучевики, по сравнению с которыми некий Чарльз Боудмен не намного чувствительнее растения Грозная гибель для всех. Боудмен разъяренно погасил сигару в пепельнице и с удивлением посмотрел на длинный окурок. Столько сигары напрасно? Ведь сама она не загорится. Но есть инфралуч от генератора. Повторно зажег сигару и энергично попыхивал, пока она не разгорелась. Неохотно нажал клавишу связи с Нэдом Роулингом.

И увидел на экране выпуклые прутья и лохматые рыльца с оскаленными зубами.

— Нэд, — отозвался Боудмен. — Здесь Чарльз. Высылаем к тебе достаточно роботов, мой мальчик. Мы вытащим тебя из этой идиотской клетки через пять минут. Ты слышишь?! Через пять минут!

II

Роулинг был очень занят.

Это выглядело просто смешно. Непрерывно подбегали и подбегали маленькие уродцы. Просовывали носы сквозь решетку — по двое, по трое одновременно. Лисы, норки, горностаи — дьявол их знает — ничего кроме зубов и багровых зениц. Но ведь они питались падалью, сами не убивали. Непонятно, что завлекло их в клетку. Они залезали, толпились вокруг Роулинга, жесткими шкурками терлись о его щиколотки, касались лапками, царапали когтями, грызли икры.

Роулинг топтал их. Он быстро убедился, что придавив тяжелым башмаком шею, можно сломать позвоночник. Молниеносным пинком отшвыривал поочередно каждую жертву в угол клетки, куда сразу же устремлялась свора остальных бестий. Каннибалы. Постепенно Роулинг вошел в ритм. Поворот, удар, пинок. Поворот, удар, пинок. Поворот, удар, пинок. Хруп. Хруп. Хруп.

Но, тем не менее, они жестоко грызли и царапали его.

— Первые пять минут он не успевал передохнуть. Поворот, удар, пинок. Таким образом справился по крайней мере с двадцатью. В углу клетки громоздилась кучка распластанных трупиков, а возле нее возились живые, отыскивая лакомые куски. Но вот наступила минута, когда Роулинг угостил всех, оказавшихся в клетке, а снаружи больше не лезли. Придерживаясь за прут, он поднял левую ногу и осмотрел многочисленные царапины, ушибы и укусы. «Интересно, наградят меня посмертно Галактическим Крестом, если погибну от космического бешенства?» — спросил себя. Ноги были окровавлены от колен до низу, и ранки эти, хотя и неглубокие, жгли и болели. Внезапно Роулинг понял, почему животные-падальщики прибежали к нему. Сейчас в минуту передышки, он ощутил сильный запах испорченного мяса. Воображение нарисовало картину: огромная падаль с распоротым брюхом, с красными, липкими внутренностями… над нею большие черные мухи… по куче гнили ползают личинки…

Но здесь, в клетке, нет никакого разложения. Мертвые падальщики еще не гниют, хотя немного, кроме обрызганных костей, останется от них.

А ведь верно — тут какой-то обман: клетка привела в действие обонятельную ловушку. Эта сама клетка выделяет гнилостный запах. Для чего? Скорее всего, чтобы заманить внутрь стаю стервятников. Утонченная форма пытки. Не исключено, что это дело рук Мюллера. Его делишки. Ведь Мюллер мог пойти в здешнюю ближайшую централь и включить этот запах.

Но тут Роулинг вынужден был прервать размышления. Новые полчища стервятников мчались через площадь. Эти покрупнее, хотя не настолько, чтобы не пробраться между прутьями. Просто-таки отвратительно скалятся их зубы в свете лун. Тогда Роулинг затоптал троих фыркающих каннибалов, еще оставшихся в клетке, и в приливе вдохновения вышвырнул их сквозь прутья подальше, на расстояние метров десяти. Прекрасно! Батальон новых пришельцев со скрежетом затормозил и принялся пировать на телах еще полуживых зверьков. Едва ли несколько бестий двинулись к клетке, но Роулингу хватило времени, чтобы поочередно их уничтожить и вышвырнуть навстречу приближающейся орде. «Такими темпами — подумал он, — если не набежит их очень много, я справлюсь со всеми».

Наконец, ему перестали надоедать. Он убил уже семьдесят или восемьдесят штук. Помимо синтетического смрада гнили тянуло запахом свежей крови; ноги после бойни болели, голова кружилась. Но, в конце концов, снова наступила спокойная ночь. Трупы, некоторые еще в шкурках, другие в виде скелетов, лежали, рассеявшись широким веером перед клеткой. Кровь, темная и густая, образовала лужу на площади несколько квадратных метров. Последние, уже плотно наевшиеся падальщики тихо отошли, даже не пытаясь напасть на плененного человека. А он, отчаявшийся, обессиленный, близкий и к рыданиям, и к смеху, вцепился в прутья и уже не смотрел на свои окровавленные ноги. Они пульсировали. Жгли. Роулинг вообразил, какие флотилии неизвестных микроорганизмов уже кружат по его кровеносной системе. И поутру — растерзанный, посиневший труп — мученик ловкости Чарльза Боудмена, саму себя перехитрившей. Порыв кретина — войти в эту клетку… Идиотский метод завоевать доверие Мюллера, безусловно идиотский!

«Все же клетка имеет и свои плюсы», — вдруг решил Роулинг.

Трое огромных бестий направлялись к нему с трех разных сторон. Они имели походку львов, но напоминали кабанов-секачей: низкие, горбатые, килограммов по сто, с удлиненными пирамидальными мордами. С их узких губ капала слюна, маленькие глазки, посаженные парами тут же под лохматыми, обвислыми ушами, косили. На мощных челюстях между меньшими, более острыми собачьими зубами торчали крючковатые клыки. Подозрительно оглядывая друг друга, эти отродья исполнили ряд замысловатых прыжков, демонстрирующих скорее всего их тупость, ибо только толкались и падали друг на друга, вместо того, чтобы осматривать местность. Они минуту рылись в куче стервятников, но, вероятно, падалью не питались, искали живую добычу, их пренебрежение жертвами каннибализма было очевидно. Потом обернулись, чтобы посмотреть на Роулинга, направив на него по паре своих глаз. Теперь Роулинг считал клетку своим убежищем. Не хотел бы он очутиться вне его, измученный и безоружный, когда по городу бродят в поисках ужина эти три бестии.

И в эту же минуту прутья клетки начали бесшумно сползать в мостовую…

III

Мюллер, который как раз подходил, увидел эту сцену. Он остановился только на мгновение, чтобы проследить за исчезновением прутьев — медленным, просто-таки вызывающим. Схватил взглядом троих проголодавшихся диких кабанов и растерянного, окровавленного Роулинга, внезапно очутившегося перед ними без всякой защиты.

— Падай! — крикнул Мюллер.

Роулинг, пробежав четыре шага влево, рухнул на скользкий от крови тротуар, лицом прямо в кучу маленьких тел на краю улицы. Мюллер выстрелил. Он не утруждал себя установкой ручного прицела, ибо это были животные несъедобные. Тремя выстрелами уложил вепрей. Они даже не вздрогнули. Лишь Мюллер направился к Роулингу, как внезапно появился один из роботов, высланный из лагеря к секторе Ф. Автомат поспешно двигался в их сторону. К черту. Мюллер извлек из кармана смертоносный шарик и прицелился окошком в робота. Робот обернул к нему свое бездушное, пустое лицо. Мюллер выстрелил.

Механизм распался. Роулинг встал.

— Жаль, что ты его уничтожил, — пробормотал он словно в тумане. — Он пришел только затем, чтобы мне помочь.

— Помощь не требуется, — ответил Мюллер. — Идти можешь?

— Наверное.

— Тяжело ранен?

— Прогрызен, ничего более. Не так страшно, как кажется.

— Ступай за мной.

Стервятники снова сбежались на площадь, привлеченные таинственным телеграфом крови. Маленькие, вооруженные ужасными зубами, они приступили к серьезной работе над тремя убитыми кабанами. Роулинг глядел неуверенно, что-то бормотал под нос. Забыв о своем излучении, Мюллер взял его за руку. Парень вздрогнул и вырвался, но потом, пожалев о своей невежливости, подал руку. Вместе пересекли площадь. Мюллер чувствовал, как дрожит юноша. Однако он не знал, это реакция на недавно пережитое или последствие близкого, неэкранированного излучения.

— Здесь, — сказал Мюллер сухо.

Они вошли в шестиугольную комнатку, где Мюллер держал свой диагностат. Мюллер тщательно задвинул дверь, а Роулинг опустился на голый пол. Его светлые волосы, мокрые от пота, прилипли ко лбу. Глаза бегали, зрачки расширились.

— Долго продолжалась эта напасть? — спросил Мюллер.

— Может, минут пятнадцать-двадцать. Их, должно быть, было полсотни или сотня. Я ломал им хребты. Трещали, словно хворост. А потом клетка исчезла. — Роулинг фыркнул нервным смешком… — Это было лучше всего. Только покончил с одними дрянями, как подошли три большущих чудовища, и, конечно, клетка испарилась…

— Спокойно, — прервал его Мюллер, — ты говоришь так быстро, что я не все понимаю. Можешь снять башмаки?

— То, что от них осталось.

— Да. Сними, и мы сейчас осмотрим ноги. На Лемносе хватает заразы. Насколько мне известно, и простейших, и водорослей и трипаносов, и черт знает еще чего.

— Поможешь мне? Я не…

— Будет плохо, если я подойду чуть ближе, — предупредил Мюллер.

— Ерунда!

Мюллер пожал плечами. Приблизился к Роулингу и принялся возиться с изломанными и разодранными замками-молниями его ботинок. Металл был выщерблен маленькими зубками так же, как и кожа самих ботинок и краг. Через минуту Роулинг уже с обнаженными ногами лежал на полу, морщился и пытался держаться героем. Он страдал, хотя ни одно из ранений не было серьезным, только сильно болело. Мюллер приготовил диагностат. Лампы прибора загорелись, в щелке рецептора блеснул сигнал.

— Это какая-то старая модель, — заметил Роулинг. — Я не знаю, как с ней обращаться.

— Вытяни ноги перед анализатором.

Роулинг повернулся. Голубой свет падал на его ранки. В диагностате все бурлило и щелкало. Вот высунулась ловкая суставчатая ручка с тампоном, которым она промыла левую ногу почти до бедра. Диагностат проглотил окровавленный тампон и принялся разбирать его на кусочки, а тем временем вторая суставчатая ручка проехала тампоном по правой ноге. Юноша прикусил губу. Тампоны свое дело сделали, а коагулятор прекратил кровотечение. Теперь кровь была смыта, и все ранки и царапины были ясно видны. «А выглядит это не так весело, — подумал Роулинг, — хотя и не так грустно, как прежде».

Из диагностата появилась ультразвуковая игла и впрыснула в ягодицу Роулинга какой-то золотистый раствор. «Болеутоляющее средство», — догадался Мюллер. Второй укол, темно-янтарный, был, видимо, универсальным антибиотиком, противоинфекционным. Роулинг явственно успокаивался. Вскоре из диагностата выскочило множество манипуляторов, чтобы внимательно исследовать все ранки и выяснить, что заживить. Раздалось жужжание, что-то три раза громко треснуло. Диагностат занялся исцелением.

— Лежи спокойно, — сказал Мюллер, — через пару минут все пройдет.

— Да не надо бы всего этого, — простонал Роулинг. — У нас есть медицинское оборудование в лагере. А тебе, наверное, уже недостает разных нужных лекарств. Дал бы этому роботу забрать меня назад, в лагерь, а…

— Я не хочу, чтобы тут шлялись автоматы. Мой диагностат укомплектован по меньшей мере лет на полсотни. Я редко болею. И потом этот аппарат может сам синтезировать большинство лекарств, наиболее необходимых. Только время от времени заряжай его протоплазмой, а дальше он сделает все сам.

— Позволь хотя бы передать тебе более редкие лекарства.

— Обойдусь. Не надо мне никакого милосердия! Ну, уже! Диагностат тебя обработал. Вероятно, и шрамов не останется.

Аппаратура освободила Роулинга. Он отшатнулся и взглянул на Мюллера. Глаза парня обретали осмысленность. Мюллер встал, опираясь спиной на стенку, в одном из углов шестиугольной комнаты.

— Если бы я знал, что они нападут, — сказал Мюллер, — то не оставил бы тебя так надолго. Оружие есть?

— Нет.

— Животные, которые питаются падалью, не нападают на живых Что их привлекло к тебе?

— Клетка, — ответил Роулинг. — Она выделяет запах гнилого мяса. Приманивает. И ни с того, ни с сего множество этих тварей принялись залезать в середину. Я думал, заживо сожрут.

Мюллер усмехнулся.

— Интересно, — сказал он. — А ведь эта клетка — тоже ловушка. Благодаря твоему не очень приятному приключению мы добыли новую информацию. Даже выразить не могу, как сильно меня интересовали эти клетки. Как и каждая частичка этого безумного сооружения. Акведук. Столбы-календари. Механизмы-чистильщики. Я благодарен тебе, что ты помог углубить мои знания о лабиринте.

— Я знаю еще кое-кого с таким же подходом. Для него неважен риск, не важно, как дорого надо заплатить, чтобы добыть побольше данных. Боуд…

Энергичным жестом Мюллер прервал Роулинга:

— Кто?

— Бордони, — сказал Роулинг, — Эмилио Бордони. Мой профессор эпистимологии в университете. Преподавал поразительно. По сути дела, только герменевтика…

— Эвристика, — поправил Мюллер.

— Ты уверен? Я готов поклясться, что…

— Ошибаешься. Ты имеешь дело с экспертом. Герменевтика — это филологическая дисциплина, занимающаяся толкованием Святого Письма, но в настоящее время она нашла широкое применение в связи. Твой отец это прекрасно знал. Собственно говоря, моя миссия у гидранов и была экспериментом в области герменетики отношений. Не удалась.

— Эвристика. Герменевтика… — Роулинг фыркнул. — Во всяком случае, я доволен, что помог тебе узнать что-то новое об этих клетках. Мой подарок эвристике. Но на будущее, я предпочту, избегать подобных экспериментов.

— Я думаю, — сказал Мюллер. Он почувствовал странный прилив доброжелательности. А ведь он уже почти позабыл, как приятно помочь человеку. И так же приятно, как вести такую свободную беседу? Он спросил: — Ты пьешь?

— Алкоголь?

— Именно его я имел в виду.

— В разумных пределах.

— Вот наш местный напиток, — сказал Мюллер. — Изготовлен какими-то гномами в недрах планеты. — Он вытащил причудливую плоскую флягу и два широких бокала.

Аккуратно налил в каждый бокал не более двадцати граммов.

— Добываю в секторе Ц, — пояснил, подавая один бокал Роулингу. — Там этот напиток бьет фонтаном. К нему еще полагалась бы этикетка «Пей меня!».

Роулинг осторожно пригубил.

— Крепкое!

— Около шестидесяти процентов алкоголя. Вот именно. Я понятия не имею, что в нем еще и как выдерживалось, и прочее. Попросту, он мне нравится. Одновременно сладкое и выдержанное. Очень одурманивающее. Предполагаю, что это еще одна ловушка. Можно чудно упиться… а остальное довершит лабиринт. — Мюллер поднял бокал: — Твое здоровье!

Оба улыбнулись этому архаическому тосту и выпили.

«Осторожно, Дик, — напомнил себе Мюллер, — ты начинаешь брататься с этим парнем. Не забывай, где ты. И для чего. Ну ты же и чудовище, Дик!»

— Можно мне взят немного этого напитка в лагерь? — спросил Роулинг.

— Будь любезен. Для кого?

— Кое для кого, кто это очень даже оценит. Он знаток. Путешествует с целым запасом всевозможнейших напитков. Их у него около сотни видов, я думаю, с сотни различных планет. Мне даже трудно припомнить все названия.

— Есть там что-нибудь с Мардука? — спросил Мюллер. — Ас планет Денеба? С Ригеля?

— Точно не знаю. Я, разумеется, люблю выпить, но в сортах не разбираюсь.

— Может быть, этот твой приятель захочет выменять какой-нибудь напиток… — Мюллер запнулся. — Нет-нет, — сказал он через минуту. — Забудь об этом. Я не хочу никаких сделок.

— Ты мог бы сейчас пойти со мной в лагерь, — сказал Роулинг. — Он бы угостил тебя всем, что есть в баре. Это точно.

— Уж очень ты хитер, Нэд. — Мюллер мрачно разглядывал свой бокал. — Но я не дам себя провести, Нэд. Я не хочу иметь ничего общего с вашими людьми.

— Мне очень жаль, что ты так к этому относишься…

— Выпьешь еще?

— Нет. Я уже должен возвращаться. Я не собирался сюда на целый день, и в лагере мне устроят хорошую баню, потому что я не выполнил задания.

— Большую часть времени ты просидел в клетке. Они не могут предъявить тебе претензии.

— Тем не менее, предъявляют. Мне и за, вчерашний день немного досталось. Наверное, им не нравятся мои походы к тебе.

Мюллер внезапно почувствовал, как что-то сжалось в его сердце. А Роулинг продолжал:

— Сегодня я попусту потратил целый день, и вообще-то не удивлюсь, если мне запретят сюда приходить. Они здорово рассердятся. Понимаешь, как только они поймут, что ты не согласен сотрудничать, так сочтут мои визиты сюда пустой тратой времени. И заявят, что я могу использовать время с большей пользой, хотя бы обслуживая приборы в секторе Ф.

Роулинг допил свой бокал и встал, тихо постанывая. Взглянул на свои голые ноги. Какая-то целительная субстанция цвета кожи, распыленная диагностом, покрыла ранки, так что трудно было заметить повреждения. Роулинг с трудом натянул растрепанные краги.

— Ботинки не смогу надеть, — убедился он после неудачной попытки. — Они в плачевном состоянии. Наверное, смогу дойти до лагеря и босиком.

— Мостовая очень гладкая, — сказал Мюллер.

— Дай немного этого напитка для моего приятеля. Мюллер без слов вручил Роулингу флягу, еще наполовину полную.

Роулинг прицепил ее к поясу:

— Это был очень интересный день. Я надеюсь, что смогу прийти еще.

IV

Когда Роулинг, прихрамывая, брел в сектор Е, Боудмен спросил:

— Как твои ноги?

— Устали. Но повреждения заживут быстро. Ничего со мной не случится.

— Следи, чтобы не уронил бутылку.

— Не бойся, Чарльз, я ее хорошо приспособил. Не хочу лишиться такого сувенира.

— Нэд, послушай, мы действительно высылали к тебе множество роботов. Мы целый час наблюдали твою ужасную битву с тварями. Но ничего не могли поделать. Каждого робота Мюллер встречал и уничтожал.

— Все в порядке, — произнес Роулинг.

— Он действительно не в себе. Ни одного робота не хотел пропустить в центральные секторы.

— Все в порядке, Чарльз, я же выбрался живым.

Боудмен, однако, не замолкал:

— Мне пришло в голову, что если бы мы вообще не высылали роботов., было бы гораздо лучше, Нэд. Они слишком долго отвлекали Мюллера, а за это время он мог бы вернуться к тебе и выпустить тебя, уничтожив этих зверей. Он…

Боудмен замолчал, поджал губы и мысленно обругал себя за этот бред. Признак старости. Ощутил слой жира на животе. Снова пора проходить перестройку. Придать себе вид шестидесятилетнего мужчины и обрести физическое, самочувствие пятидесятилетнего. Таким образом хитрец скрывает свою хитрость.

После долгой паузы он произнес:

— Думаю, что вы с Мюллером уже приятели. Прекрасно. Подходит время, чтобы выманить его из лабиринта.

— Как я должен это сделать?

— Обещай ему исцеление.