Онлайн чтение книги Черные флаги
ГЛАВА 1

Ян Куна, которого все звали Яном Мартеном, шкипер корабля корсаров “Зефир”, стоя на палубе смотрел вверх, где на вершине грот-мачты трепетал черный флаг с метнувшейся в прыжке золотой куницей. Под мощным напором северо-восточного пассата тяжелая шелковая ткань извивалась как длиннохвостый дракон, сверкая на солнце золотым шитьем. На макушке фок-мачты, под самым навершием в форме орла, развевался другой флаг, прямоугольный, в четыре поля с гербами Тюдоров, английскими львами и ирландской арфой.

Убедившись, что черно-золотое знамя “Зефира” закреплено надежно, Мартен наконец окинул взглядом четыре других корабля, окутанных тучами дыма от артиллерийской пальбы.

Две больших трехмачтовых каравеллы маневрировали под ветром, окружая гораздо меньший английский корабль, низко сидевший в воде, — явно для того, чтобы дать по нему залп всем бортом. На мачтах их развевались красно-золотые испанские флаги. Англичанин — “Гольден хинд”, как сумел прочитать Мартен надпись на корме, — с попутным ветром шел курсом прямо между ними, а самый большой корабль-четырехмачтовое торговое судно со сбитыми и изодранными ядрами — парусами неуклюже дрейфовал, подставляя борта волне. Его бело-голубой флаг указывал на португальскую принадлежность, а состояние рангоута и такелажа показывало, что орудийный огонь нападавших был точен и эффетивен. Теперь же обидчик сам в свою очередь стал объектом атаки испанских кораблей, однако до сих пор довольно ловко от них увертывался.

Мартен в душе удивился ловкости его маневров: теперь ни одна из каравелл не могла его обстрелять, не рискуя при этом, что ядра продырявят борта и палубу португальского судна. Но он прекрасно понимал, что тот уже недолго будет прикрывать собой англичанина, который скоро должен был его миновать. И потому, желая обратить внимание воюющих сторон на “Зефира”, приказал поднять на фок-мачте английский флаг. Тем самым он надеялся отвлечь хоть один из испанских кораблей, а заодно поддержать дух экипажа “Золотой лани”, прежде чем самому вмещаться в битву.

Но испанцы, уверенные в своем перевесе и будучи вплотную к врагу, видимо решили покончить вначале с ним, а только потом приняться за другого, пока ещё только спешившего тому на помощь. Надеялись на число своих орудий и мощь огня, намного превосходивших возможности тех двоих; но не приняли в расчет их мастерства в управлении легкими и подвижными кораблями.

И вот в тот момент, когда обе каравеллы выполнили поворот и двойные ряды орудийных жерл уставились на “Золотую лань”, ее капитан резко сменил курс, повернув влево под самой кормой португальца. Почти тут же загремели его четыре фальконета, размещенные на кормовой надстройке, и одно из ядер перебило рею фок-мачты ближней каравеллы. Большой прямоугольный парус рухнул на палубу, произведя там замешательство, и залп, нацеленный в борт англичанина, прошел в нескольких ярдах от цели.

В тот же момент пустая до тех пор палуба португальского судна заполнилась людьми. Мартен издалека увидел клубы дыма, потом услышал густую, беспорядочную ружейную пальбу, сразившую на английском корабле нескольких матросов. Другая каравелла по широкой дуге ушла влево, отрезая англичанам путь отступления, а её носовые орудия раз за разом гремели парными залпами с верхней и нижней палубы.

Это заставило Мартена поспешить с решением.“Зефир”, летя как на крыльях, наконец оказался на дистанции прицельного огня, и если его вмешательство могло спасти “Золотую лань”, то было самое время действовать. Канониры с зажженными фитилями уже стояли у орудий рядом с наводчиками, ровнявшими дула; главный боцман Томаш Поцеха ждал только знака капитана, чтоб соскочить в люк на нижнюю палубу к своим батареям; рулевой Генрих Шульц следил за Мартеном с юта, готовый к маневру; матросы застыли у борта на брасах в ожидании приказа на разворот рей. Все взгляды сошлись на высокой, плечистой фигуре капитана, пристальные, напряженные, горящие нетерпением.

Он стоял посреди верхней палубы, широко расставив ноги, крупный, крепкий, словно молодой дубок из родным поморских лесов. Ноздри его дрожали, втягивая соленое дыхание пассата; казалось, он чует запах пороха и крови, которую предстоит пролить. Крови испанцев, столь же, а может и более ненавистных, как и кровь гданьских патрициев, с которыми в будущем тоже придется посчитаться.

Но сейчас он о них не думал; перед ним были испанцы, а исход схватки, к которой он готовился, был весьма неопределенным. Последний раз окинул взглядом экипаж, украдкой бросив взгляд назад, за корму, надеясь, что на горизонте увидит мачты “Ибекса”. Но его товарищ Соломон Уайт опаздывал. “Ибексу” по скорости далеко было до “Зефира”. Так что нечего было рассчитывать на его помощь, которая могла бы уменьшить перевес испанцев.

Мартен решил все поставить на карту: миновать первую каравеллу, где ещё наверняка не успели вновь зарядить орудия правого борта, и атаковать ту, которая отрезала отход англичанину.

— Два румба вправо! — скомандовал он.

— Есть два румба вправо! — повторил рулевой.

“Зефир” накренился, входя в поворот, а когда прозвучала следующая команда — “Так держать!” — тут же выровнялся, словно сам звук этих слов управлял его стремительным полетом.

Мартен кивнул главному боцману, указывая цель.

— Реи и паруса, — прогремел он. — Нужно снести их первым залпом.

Бородатое, заросшее до глаз лицо Поцехи исказила гримаса, считавшаяся у него улыбкой. Подняв огромную мозолистую ручищу, он сделал жест ладонью по горлу и исчез под палубой.

Тем временем экипаж испанской каравеллы, которая обстреляла “Золотую лань” и теперь приближалась к ней с наветреной стороны, готовился к абордажу: десятки моряков с длинными крюками в руках толпились у борта, а другие, стоя на носовой надстройке, пытались сверху забросить лини с крюками в ванты англичанина, чтобы притянуть корабли борт к борту.

Вторая каравелла все больше отставала, капитан её, видимо, решился на поворот, и корабль медленно уваливал влево, словно намереваясь миновать два других корабля и атаковать “Золотую лань” на встречных курсах.

Тут громыхнули четыре орудия “Зефира” с нижней палубы по левому борту, а секундой позже-еще три, стоявших между фок — и гротмачтами.

Стволы пушек прыгнули назад, рванув лини, лафеты подскочили и вернулись на место, туча черного дыма на миг заслонила обзор. А когда её развеял ветер, триумфальный вопль вырвался из груди пушкарей. На гротмачте не уцелел ни один парус, а реи либо свисали на обрывках рангоута, либо рухнули на палубу, сея замешательство и опустошение в рядах команды.

Мартен прыгнул к штурвалу.

— Приготовиться к развороту! — крикнул он.

Шульц помчался на нос, боцманы отпустили брасы, матросы ухватились за снасти-и “Зефир” резко развернулся направо, входя под ветер, пересек свой собственный пенный след, вновь набрал ход и помчался за другой каравеллой.

Вплотную минуя все ещё беспомощно дрейфовавший португальский парусник, Мартен прочитал его название, выложенное золочеными буквами на резных стенах носовой надстройки:“Кастро верде”, — и тут же десятью своими аркебузами ударил по палубе, где бестолково суетились матросы, подгоняемые капитаном и его помошником на постановку парусов. Залп “Зефира” загнал разогнал их по укрытиям, а засевшие на марсах отборные стрелки Мартена разили из мушкетов всякого, кто отваживался оттуда высунуться.

Но Мартен пока не собирался добивать португальца, который опасности не представлял. Зато обе испанские каравеллы-несмотря на повреждения, причиненные парусному вооружению одной из них-все ещё имели перевес. На каждой было не меньше сорока пушек и человек триста-четыреста экипажа. На “Золотой лани” их могло быть не больше двухсот, ее вооружение не превышало тридцати стволов, считая мортиры и фальконеты, а “Зефир” был ещё вполовину меньше. Мартен подумал, что восемнадцать пушек “Ибекса” сейчас очень бы пригодились.

Но эта мимолетная мысль ни на миг не отвлекла его напряженного взгляда от хода битвы; не было времени даже взглянуть на север, откуда мог появиться Уайт. Капитан сам взялся за штурвал, а боцман подался назад, освобождая ему место.

Гром орудий сотрясал воздух, ядра с адским воем и визгом пролетали над палубой “Зефира” и рушились в воду, вздымая в воздух огромные фонтаны брызг, рой мушкетных пуль непрерывно свистел над головами, врезаясь в мачты, дырявя паруса и расщепляя стены кормовой надстройки. Кто-то рухнул сверху, цепляя по дороге ванты и тросы, и с грохотом разбился в лепешку у самых ног Мартена, обагрив кровью палубу. Мельком взглянув на тело, капитан поморщился: он потерял одного из лучших мушкетеров.

— А ну-ка ответь им! — крикнул он Шульцу.

Три выстрела из легких пушек с носовой надстройки прорыли три большие борозды в рядах экипажа испанской каравеллы, но их шестифунтовые ядра не могли причинить серьезного ущерба её бортам. Мартен на это и не рассчитывал; он только ждал подходящего момента, чтобы скомандовать Томашу Поцехе дать залп орудиями с нижней палубы.

“Зефир”, поймав боковой ветер, плыл теперь почти вдвое быстрее тяжелого испанского корабля, уже нагоняя его, и теперь Мартен решил пройти вдоль левого борта, надеясь, что испанские канониры не успели ещё перезарядить там орудия.

Надежды эти подтвердились, когда бушприт “Зефира” поравнялся с кормой испанца: град мушкетных пуль и картечи пронизал воздух, в основном не долетев до цели, и только вспенив воду у борта корабля корсаров, но артиллерия каравеллы молчала.

Мартен рассмеялся. Маленький двухсотлаштовый “Зефир” — неподражаемый “Зефир”, верткий, как хищная птица, — в очередной раз брал верх над втрое более крупным и мощно вооруженным врагом.

И тут семь его пушек извергли огонь и дым,“Зефир” содрогнулся, а испанский корабль, пораженный ядрами и над, и под ватерлинией, отвалил вправо, накренился на левый борт и отчаянно затрепетал потерявшими ветер парусами.

Крик радости пролетел над палубой и тут же смолк, как обрезанный. Из туч дыма прямо по носу “Зефира” вынырнула вторая каравелла, пересекая их курс так близко, что столкновение казалось неминуемым. Корабли сближались под острым углом: испанский с опустошенной гротмачтой, но с полными ветром парусами на двух других, и “Зефир”, чьи разряженные орудия ещё дымились после залпа. Но теперь это не имело значения. Столкновение с могучей массой каравеллы так или иначе могло закончиться только катастрофой для меньшего корабля. Высокий, кованый железом нос, острый форштевень и грозно торчавший над ним дубовый бушприт возвышались над палубой “Зефира” как скала, о которую тот неминуемо должен был разбиться.

Но Мартен сохранял хладнокровие. Мощным усилием плеч он раскрутил штурвал с такой скоростью, что спицы его засверкали на солнце как полированный щит, и “Зефир”, послушный как хорошо объезженный конь, крутнулся на месте и борт в борт притерся к высокому корпусу каравеллы. Все заглушил треск, скрежет и визг твердого дерева, крошащегося в смертельном усилии.

Пораженные и потрясенные испанцы ошеломленно уставились сверху вниз, недоумевая, почему их каравелла не разделала на части жалкое суденышко, Прежде чем они опомнились, стая дико визжащих корсаров с топорами, ножами и пистолетами в руках уже вторглась на их палубу.

Отступив вначале под этим диким натиском, но заметив, что нападавших всего несколько десятков, испанцы бросились на них со всех сторон, пытаясь оттеснить их ближе к носовой настройке, откуда началась густая пальба. Это несколько смутило корсаров, но ситуацию спасли главный боцман Томаш Поцеха и плотник Броер Ворст. Вооружены они были топорами, которыми орудовали с исполинской силой. Под их ударами окованные металлом двери надстройки разлетелись вдребезги, и в пролом они ринулись вместе, увлекая за собой с десяток остальных.

Испанский офицер, осмелившийся им противостоять, был разрублен буквально надвое гигантом Ворстом. Поцеха, орудуя обухом, ширил опустошение среди столпившихся солдат, которые теперь не могли ни стрелять, ни толком применить свои пики и алебарды с длинными древками. Десяток воющих дьяволов орудовал ножами, потроша им внутренности, рубя и коля короткими тесаками, пробивая себе дорогу. Раздались вопли о помощи; потрясенные испанцы бросали оружие, падали на колени, вздымали руки к небу-и умирали или истекая кровью валились на осклизлую палубу.

Тем временем снаружи кипела схватка между какими-то тремя десятками людей Мартена и чуть ли не всей остальной командой каравеллы. Там было больше места и огромный численный перевес испанцев, казалось, склонит победный жребий в их пользу. Напрасно Мартен с окровавленной рапирой в руке раз за разом кидался в гущу схватки; напрасно устремлялись за ним здоровяки-боцманы с парусных дел мастером Германом Штауффлем во главе. Шеренги регулярной морской пехоты хотя и поддавались под этими безумными наскоками, но с боков напирали другие, а на корме офицеры собирали резервы, чтобы переправить их на опустевшую палубу “Зефира”, где оставались только Шульц да несколько юнг.

Мартен знал, что если до сих пор “Зефир” еще не был атакован, то только потому, что испанцы считались с возможностью, что экипаж в отчаянии мог поднять его на воздух. Но увидев два десятка испанских мушкетеров, карабкавшихся по вантам фокмачты, понял, что он на грани поражения: его людей перестреляют как зверей, загнанных в тупик, откуда нет возврата…Осталось только сдаться или отбиваться до последнего в носовой надстройке, которую захватили Ворст с Поцехой.

Без раздумий он выбрал второе. У него мелькнула мысль, что оттуда, быть может, им удастся пробиться на нижнюю палубу каравеллы и взорвать пороховой погреб. Такой конец лучше плена и смерти на дыбе после нечеловеческих пыток.

Оглянувшись на Штауфла, указал на разбитый вход.

— Туда! — крикнул он. — Все туда!

Отступая, прикрывал отход с горсткой своих старых кашубских боцманов, которые на “Зефире” служили ещё при Миколае Куне, и его, Яна Мартена, знали с детства. Каждый из них бился за четверых; каждый был готов отдать жизнь за молодого капитана; каждый-как и он-предпочел бы смерть с оружием в руках позору испанского плена, даже если бы тот плен и не грозил муками и смертью.

Когда все уже пробились ко входу, Мартен последний раз окинул взором свой корабль, лазурный горизонт, и вдруг заметил приближавшуюся с севера стройную белую пирамиду парусов. Сердце застучало у него в груди, и горячая волна крови ударила в лицо:“Ибекс” шел на помощь!

— Уайт! Уайт на подходе! — прокричал он.

Этот крик, подхваченный боцманами, вызвал у корсаров дикую радость, прибавил им сил, словно жаждущему-добрый глоток вина. Ни на что не обращая внимания, они вырвались из надстройки и ещё раз ринулись вперед, клином врезавшись в пехоту, которая раздалась в стороны от такой неожиданности.

И в этот момент где-то рядом прогрохотал залп, тень упала на палубу каравеллы и с вант фокмачты градом посыпались мушкетеры, словно яблоки с дерева.

Это “Золотая лань” взяла на абордаж противоположный борт испанцев и разила их оружейным огнем, а толпа английских матросов уже налетала сбоку на онемелых от неожиданности испанских пехотинцев.

Теперь ничто уже не могло удержать ужасной резни. Через несколько минут палуба каравеллы устлана была трупами и ранеными, а кормовую надстройку, где забаррикадировались несколько офицеров с остатками команды, охватил огонь, разложенный боцманом “Золотой лани”.

Ее капитан, щуплый невысокий мужчина с курчавыми огненно-рыжими волосами и густыми бровями, выгнутыми крутой дугой над небесно-голубыми глазами, разглядывал эту кровавую картину, словно ища взглядом того, кому обязан был неожиданной помощью в схватке с испанцами. И наконец увидел его: Мартен, чуть живой, весь в поту и крови, показался во главе кучки своих людей. Направлялся он в сторону пылавшей надстройки, и его гневное лицо и метавшие молнии глаза явно показывали, что только пожара ему не хватало и что он готов был атаковать теперь тех, кто это затеял. Заорал на них ещё издалека, и ничего не добившись, уже повернулся к своим, чтобы отдать приказ, когда капитан “Золотой лани” возник рядом с ним и спокойным, сдержанным голосом спросил:

— Кто вы?

Посмотрев на него сверху вниз, Мартен сделал жест, словно собираясь отстранить его с дороги, но в последний момент сдержался. Во взгляде, в облике, в тоне вопроса этого человека, бывшего на голову ниже его, было что-то, требовавшее уважения.

— Это ваш корабль? — спросил тот снова, указывая кивком на “Зефир”.

— Мой, — ответил Мартен. — Я захватил эту каравеллу и теперь…

— Я капитан “Золотой лани”, — перебил его англичанин, протягивая руку. — Меня зовут Дрейк. Френсис Дрейк.

Мартен отступил на шаг.

— Как? — пораженно спросил он. — Дрейк?

Машинально пожал протянутую руку и не раскрывая своей могучей ладони потряс её.

— Дрейк! — повторял он. — Дрейк! Это вы? Черт возьми…

Имя величайшего английского морехода подействовало на него, как глоток крепкой водки, хваченный по ошибке вместо воды: он буквально не мог перевести дух.

Дрейк рассмеялся.

— Погасить огонь! — бросил он, повернувшись к своим матросам.

Те исполнили приказ молча, с явной неохотой, хотя белый флаг, давно высунутый наружу, подтверждал, что испанцы готовы сдаться.

Капитан “Золотой лани” вновь взглянул в глаза Мартену.

— Благодарю, — сказал он. — Вы появились как нельзя вовремя. Я хотел бы знать, кому принадлежит “Зефир”.

Мартен наконец опомнился.

— Мое имя Ян Мартен.

— Вы англичанин?

— Я корсар на службе королевы. У меня на родине меня зовут Куна. По-польски это тоже, что Мартен-по английски.

— А это? — спросил Дрейк, указывая на приближавшийся корабль Уайта.

— Друг, — коротко ответил Мартен. — Только запоздал.

Вторая каравелла все больше кренилась на борт, явно погружаясь; с неё спускали лодки и плоты.“Кастро Верде” с лишенными парусов мачтами все ещё дрейфовал по ветру, однако на горизонте, далеко к югу, можно было заметить четыре белых пятнышка, форма которых не оставляла никаких сомнений: корабли!

Резко повернувшись, Мартен встретил спокойный взгляд Дрейка.

— Это мои, — сказал капитан “Золотой лани”. — Тоже немного запоздали. Только вы прибыли вовремя.

— Ага, — успокоившись буркнул Мартен. — Я думал…

— Что собираетесь делать с этой каравеллой? — спросил Дрейк.

— Затопить, — без раздумий ответил Мартен. — Не люблю живьем жечь людей. Даже испанцев.

Дрейк иронически усмехнулся.

— Предпочитаете, чтобы они утонули?

— Разрешу им спустить шлюпки. Португальцам тоже.

В светлых глазах Дрейка сверкнули искры. Он приподнял бровь.

— Вы полагаете, что захватили и “Кастро верде”? — поинтересовался он, не меняя тона.

— Сейчас захвачу, — заявил Мартен. — Пока ваши корабли не оказались на дистанции прицельного огня.

Дрейк рассмеялся.

— Черт вас возьми! — воскликнул он. — А вы мне нравитесь, слово даю! Никто не будет открывать огонь, — добавил он. — Забирайте себе этот корабль-он ваш по праву. Только-если хотите доброго совета-не топите его слишком поспешно, и не отпускайте всех, кто на нем есть. Там неплохой груз и-быть может-кое-кто стоящий приличного выкупа.

Мартен с симпатией взглянул на него.

— В таком случае можем сделать это вместе-предложил он, — пополам.

Но Дрек покачал головой.

— Вы и сами справитесь. У меня и так добычи хватает: такого количества золота и серебра вы ещё в жизни не видели; думаю, и никто в Англии тоже.

— Ого! — воскликнул Мартен с некоторым недоверием. — Открыли новый Теночтитлан?

— Быть может, — уклончиво ответил Дрейк. Глава II

Захват португальского судна “Кастро верде” обошелся без кровопролития. Пока “Ибекс” и “Золотая лань” держали его под прицелом,“Зефир” пошел на абордаж и Мартен поднялся на палубу во главе половины своего экипажа. Оружие-мушкеты, пистолеты, шпаги, алебарды и топоры, ножи и стилеты лежали грудой посреди палубы, а команда-отдельно офицеры, отдельно матросы-была построена в шеренги, как пожелал корсар-победитель.

Капитан, низенький смуглый толстяк с седеющей бородой, опираясь на свою шпагу, взирал исподлобья на Мартена с таким хмурым выражением, словно собирался сопротивляться, а не разоружаться. Но когда Мартен, остановившись перед ним, требовательно протянул руку, выхватил шпагу из ножен и, ухватив клинок обеими руками, плашмя ударил им об колено. Жест этот, имевший целью сломать шпагу, чтоб не досталась врагу, однако не вышел-клинок прогнулся, но не лопнул, и Мартен громко рассмеялся.

— Это не так делается, — заметил он, мгновенной хваткой переняв рукоять. — Дай ножны!

Португалец, сгорая от стыда и гнева, отпустил клинок, боясь, чтоб лезвие не рассекло ладони, потом дрожащими руками отцепил серебряные, украшенные гравировкой ножны и бросил их перед собой. Мартен их на лету подхватил, вставил шпагу и без видимого усилия согнул их кольцом перед лицом капитана. Треск лопающейся стали и хруст серебряных ножен разнеслись в мертвой тишине; сломанная шпага блеснула в лучах заходящего солнца, описала высокую дугу в воздухе и вылетела за борт.

— Благодарю, — буркнул португалец.

Мартен на него уже не смотрел. Его заинтересовали четыре железных фальконета, установленных под углом к бортам на крыше носовой надстройки.

— Это нам пригодится, — сказал он своему помошнику.

Генрих Шульц кивнул. Его необычайно длинный тонкий нос, нависавший над верхней губой, легонько шевелился, словно обнюхивая орудия. Длинная бледная меланхоличная физиономия не изменила выражения, но прищуренные черные глаза с любопытством обшаривали палубу.

— Посмотрим, что там внутри? — предложил он, облизнув губы кончиком языка.

— Да, — решил Мартен. — Оставь здесь Поцеху. Штауфль пойдет с нами. И этот тоже-указал он на португальского капитана.

По крутому узкому трапу спустились на самое дно. Португалец сопровождал их молча, лишь коротко отвечая на вопросы Мартена. На нижней палубе он носа до кормы тянулся длинный темный коридор, в нескольких местах пересеченный ограждениями из мощных балок. В каждой из преград были маленькие, окованные железом двери, которые капитан отворял большим ключом, отодвигавшим внутренние засовы, и распахивал настежь.

В обширных кладовых, достигавших в высоту верхней палубы, громоздились тюки хлопка, паки кошенили, мешки бадьяна, имбиря, кардамона, перца, ларцы с ванилью, гвоздикой, мускатным орехом, фисташками и прочими пряностей. Сильный запах как прозрачный ароматный туман висел в воздухе, перехватывая дыхание.

Выше по другому борту был склад провизии: там висели длинные пластины вяленого мяса, стояли мешки муки и круп, ящики сухарей, бочки с водой и вином, а ещё дальше-бухты канатов, парусина и дельные вещи. И наконец-несколько бочек пороху и ядра, сложенные в специальных загородках.

При виде этакого богатства у Шульца совсем перехватило горло. Острый торчащий кадык прыгал вверх и вниз, капли пота текли по лицу и пальцы рук хищно сжимались.

Герман Штауфль, упитанный и румяный как спелое яблочко, восхищенно таращил свои детски невинные голубые глазки и непрестанно покачивал левым плечом, как всегда, когда был чем-то взволнован. Был он левшой, и это характерное движение шло от метания ножей, в грозном искусстве которого парусный мастер “Зефира” не имел себе равных среди всех корсаров Англии, Нидерландов и Франции.

Ян Куна, которого звали Мартеном, громко смеялся и время от времени хлопал по плечу португальского капитана, который аж приседал от таких любезностей, хотя корсар и старался сдерживать свою медвежью силу.

Да, было там на что посмотреть и чему радоваться. На столь ценную добычу, да ещё с такой легкостью, никто из них не рассчитывал, когда меньше двух недель назад “Зефир” с “Ибексом” покидали Плимут. За какой-то час они стали богачами; за вычетом десятины, надлежащей доли Ее королевской милости, даже минимальная доля простого матроса представляла кругленькую сумму, которую можно было отложить на черный день, или поместить под проценты в выгодное предприятие, или прогулять наконец по бесчисленным кабакам.

Только теперь Мартен понял, каким лояльным союзником оказался Дрейк. Ведь он мог потребовать как минимум трети, если не половины добычи; мог попытаться захватить этот корабль сам, поскольку схватка с “Золотой ланью” на виду у приближавшихся четырех английских кораблей была предприятием весьма рискованным.

“ — Разве что он не знал, от чего отказывается”, — подумал Мартен.

Тут у него мелькнула мысль, не кроется ли в поведении Дрейка подвоха. Разве не может быть, что Дрейк лишь тянет время? Как только прибудет его четверка, кто сможет им противостоять?

Он нахмурился, но тут же отбросил такую возможность. Во-первых, то, что он слышал о Дрейке, не позволяло допускать такого коварства. Во-вторых, Дрейк уже неоднократно возвращался из Вест-Индии с сокровищами, и слава этих его экспедиций не оставляла сомнений, что и на этот раз ему сопутствовал успех.

Да, Френсис Дрейк не обманул: его возвращение из трехлетнего плавания могло быть только новым великом триумфом. До Мартена уже долетали невероятные слухи об этой кругосветной экспедиции; о десятках захваченных испанских кораблей, об ограбленных и сожженных городах на побережьях Мексики, Перу и Чили, об открытии Нового Альбиона, о золоте и серебре, награбленном в Закатеас, Потоси и Вета мадре.

Дрейк возвращался с огромной добычей; каждый из его кораблей был плавучей сокровищницей. И он не стал бы рисковать потерей хоть одного из них в столкновении с таким крепким орешком, которым показал себя Ян Куна по прозвищу Мартен, а на что другое можно было рассчитывать? Из разбойников, схватившихся за добычу, побеждает чаще тот, кто сильнее голоден, и даже если гибнет под натиском сытых, наносит немало смертельных ран.

Несмотря на эти доводы, Мартену захотелось поскорее оказаться вновь на палубе “Зефира”. Только там он чувствовал себя уверенно и неуязвимо; только там готов был встретить любую неожиданность.

— Хватит! — бросил он капитану “Кастро верде”. — Хочу видеть ваших пассажиров.

Португалец, понуро взглянув на него, зашагал вперед. Поднявшись палубой выше, они оказались в коридоре пошире, с которым пересекались проходы к бортам и батареям между помещениями для команды. Повсюду стояла глухая, мертвая тишина, нарушаемая лишь отзвуком их шагов. Палуба под ногами ритмично вздымалась и опадала, колеблясь с борта на борт, лучи света, падавшие сбоку через пушечные порты и сверху-через люки-перекрещиваясь, выхватывали в полумраке яркие пятна. В конце коридора вился кормовой трап, как змей, поднявший голову перед атакой жертвы.

И тут, когда они миновали последний проход, из-за маленьких дверей с зарешеченными окошком, которые остались у них за спиной, раздался сдавленный вскрик и шум падающего тела, а через миг двери вдруг распахнулись и из них вылетел какой-то человек с всклокоченными волосами и давно не бритой щетиной, в лохмотьях тонкой, когда-то белой сорочки, в черных атласных панталонах. В руке у него была простая длинная рапира с широким бронзовым эфесом, за поясом-мачете без ножен. Выглядел он грозно, а пронзительные черные глаза пылали безумной отвагой.

Шульц и Штауфль отскочили в стороны, а Мартен мгновенно обернулся, ухватив за воротник пораженного португальца и держа его перед собой как набитый тряпьем манекен. Маневр этот, выполненный в мгновение ока и говоривший о незаурядной силе молодого корсара, вызвал вначале изумление, а потом тень улыбки на лице вооруженного оборванца.

— Бросай оружие! — потребовал Мартен, упреждая какое-либо его движение.

Человек с рапирой на это не отреагировал; чуть склонив голову, округлым жестом приложил эфес рапиры к груди…и в тот же миг два ножа один за другим вонзились над самой его головой в доски открытой двери.

Штауфль, опустив руку, скользнул к Мартену, ожидая только знака, чтобы от предупреждений перейти к решительным действиям. Но Мартен такого знака не дал, хотя рапира, завершив плавную дугу салюта, вновь застыла в руке незнакомца.

Сам он, покосившись на две одинаковых костяных рукояти ножей, еще дрожавших на сверкавших клинках, глубоко вонзившихся в твердое дерево, уважительно покачал головой и, обращаясь к Мартену, сказал:

— Я не принадлежу к экипажу этого судна. До этого момента был здесь узником. Полагаю, по крайней мере отчасти я обязан поблагодарить вас за возможность выбраться из этой дыры.

Ловко перехватив рапиру в воздухе, взял её за клинок и подал рукоятью Мартену.

— Мое имя Бельмон, — склонил он голову. — Шевалье Ричард де Бельмон, капитан корсарского корабля “Аррандора”, который, к несчастью, теперь покоится на дне океана, причем в весьма дурной компании португальского фрегата, далеко отсюда. Эту мелочь мне тоже отдать? — спросил он, потянувшись к поясу за мачете.

— Нет, — ответил Мартен. — И эту колючку можете тоже оставить себе, шевалье де Бельмон, — он весело рассмеялся. — Что касается меня, — я капитан корабля “Зефир” и зовут меня Ян Мартен. А это мой помошник Генрих Шульц.

— Господа. — живописный оборванец поклонился, — я несказанно рад.

Шульц, глядя на него, ни на миг не изменил меланхолической мины своего бледного лица, только в его прищуренных глазах скользнула тень подозрительного недовольства. Зато Штауфль разинул рот от удивления, прислушиваясь к странному для него раскатистому выговору шевалье де Бельмона, первого человека, который даже глазом не моргнул, когда два ножа вонзились впритык к его голове.

Капитан “Кастро верде” тоже молчал, уставившись в пол, а когда Мартен наконец отпустил его, чтобы пожать руку Бельмона, оперся на поручни трапа и облегченно перевел дух: набрякшие сосуды на его лбу и шее свидетельствовали, что он едва не задохнулся в стальном захвате корсара.

— Не хотел бы обременять вас просьбами, — продолжал тем временем Бельмон непринужденным тоном светского человека, — тем более судя по всему вы спешите. Но нельзя ли попросить моего бывшего…хозяина, чтобы он запер эти двери? Думаю, что человек, который сторожил меня там, некоторое время не в силах будет передвигаться без посторонней помощи, но на всякий случай…

Шульц, стоявший ближе всех, заглянул в тесный закуток. Кроме простой лавки, стола и жесткого топчана там ничего не было. В темном углу неподвижная фигура валялась на полу.

— Лучше забрать его отсюда, — буркнул Шульц. Кивнул Штауфлю и вдвоем они выволокли бессознательное тело в коридор. Увидев богатырское его сложение, Мартен приподнял бровь и с уважением взглянул на Бельмона.

— Вижу, вы неплохо с ним управились, — усмехнулся он.

— О, его больше волновала канонада, чем моя персона, — небрежно ответил шевалье де Бельмон. — Я этим воспользовался, чтоб его разоружить, а потом… — он изобразил удар ребром ладони в горло. — Что будем с ним делать? Он чертовски тяжел.

Марен дал знак Штауфлю.

— Наш человек им займется. Пришли ему кого-нибудь в помощь, Генрих, — повернулся он к Шульцу. — Пошли!

Капитан “Кастро верде” проводил их наверх, в кормовую надстройку. По дороге Мартен вполголоса давал Шульцу какие-то указания. Понимающе кивнув головой, помошник отправился на палубу. Де Бельмон собрался следом за ним, но корсар его задержал.

— Я хотел бы, чтобы вы пошли со мной, — сказал он. — Вы наверняка лучше меня понимаете их язык.

Бельмон с неудовольствием оглядел остатки своей одежды, но Мартен решительно взял его под руку.

— Это не визит ко двору. Переоденетесь позднее.

Пассажиры-трое мужчин и две женщины-ждали в обширной, хотя и низкой каюте, которая занимала всю корму. Там царила роскошь-если и не королевская, как решил Мартен, то по крайней мере не присущая обычным судам: стены, обшитые полированным деревом, восточные ковры, тяжелые мягкие кресла, обитые атласом, столы и скамьи из красного дерева и палисандра…

На одной из скамей в глубине сидел седовласый старец в величественной позе, опираясь на эбеновую трость с золотым набалдашником. На его длинных тонких пальцах сверкали два перстня-один с розеткой из сапфиров, другой с большим брильянтом.

Рядом, вполоборота к нему, сидела молодая, необыкновенно красивая женщина с черными волосами, высоко поднятыми под золотой сеткой, и диадеме с жемчугами. На ней было легкое голубое платье, отделанное белыми венецианскими кружевами, и брыжжи, заколотые у шеи богатой брошью из золота и драгоценных камней. В руке она держала огромный, оправленный слоновой костью веер из белых страусовых перьев, до половины заслонявший лицо. Чуть шевеля им время от времени, вызывала легкий звон браслетов на запястьях. По дугами нахмуренных бровей как крылья бабочки трепетали её роскошные длинные ресницы, скрывая глаза, чей взгляд напрасно ловил Мартен.

По обе стороны скамьи, чуть позади, стояли двое мужчин-один уже в годах, весь в черном, с кружевным воротником вокруг короткой толстой шеи, и с золотой цепью, свисавшей на большой живот; второй-молодой, с одутловатым бледным лицом и срезанным подбородком. Еще дальше, в самом углу, сгорбилась чья-то девичья фигурка, сдавленно рыдая в скомканный платочек.

— Кто они? — спросил Мартен, обращаясь к Бельмону.

Живописный оборванец ткнул концом рапиры молчащего португальца, повторил вопрос на его родном языке, после чего, выслушав ответ, пояснил:

— Перед вами, капитан Мартен, его превосходительство Хуан де Толоса, королевский уполномоченный по делам Восточных Индий. Та прелестная и гордая дама, которая нас словно не замечает, — его дочь и зовут её синьора Франциска де Визелла. Ее муж в настоящее время-губернатор Явы. Толстяк с цепью-это дон Диего де Ибарра, владелец огромных поместий на Яве, откуда возвращается на свои виноградники в долине Дуэро. Могу похвастаться, капитан, что знаю толк в хороших винах; лучшего портвейна не сыскать во всем свете. Надеюсь, среди запасов на борту “Кастро верде” найдется и бочонок этого нектара из личных запасов дона Диего, и мы сможем осушить его до конца нашего дивного путешествия, хотя я лично и предпочитаю бургундское.

— Хорошо, а этот? — нетерпеливо спросил Мартен, указывая пальцем на бледного юношу.

— Благородный кабальеро Формозо да Ланча, личный секретарь его превосходительства, — сообщил Бельмон. — Одно из лучших семейств в Тразос Монтес. А хорошенькая и весьма расстроенная малышка, которая заливается слезами, не переставая при этом с восторгом на вас поглядывать, что между прочим говорит о её хорошем вкусе, выполняет обязанности камеристки синьоры Франчески.

Мартен взглянул на девушку и действительно перехватил блеск её черных глаз. Рассмеялся, позабавленный наблюдательностью своего случайного переводчика, но тут же на его лбу появилась морщинка, а лицо приобрело выражение серьезное и озабоченное. Закусив черный ус, мягко вившийся над верхней губой, казалось, молча он всерьез взвешивает в уме судьбы этих пятерых.

Де Бельмон вполголоса выпытывал о чем-то португальского капитана, благородный старец каменным взором неподвижно уставился перед собой, синьора де Визелла пару раз шевельнула веером и опустила руки, отчего драгоценные браслеты испуганно звякнули, а двое стоявших за ней мужчин коротко переглянулись.

— Прислуга этих господ находится на палубе вместе с командой, — заметил Бельмон.

— Прислуга? — повторил Мартен.

— Да. Шесть человек, не считая камеристки.

— К черту прислугу, — буркнул Мартен. — Я думаю, что с ними делать…

В этот момент Хуан де Толоса медленно поднялся с места и, опираясь на трость, сделал два шага вперед.

— Капитан Мартен, — заговорил он по-английски, — не хотите ли вы меня выслушать?

Мартен взглянул на него немного растерянно. Высокий и худой, гордо выпрямившийся Толоса, казалось, смотрит на него сверху вниз, хотя и был ниже ростом. Его дочь тоже встала и подошла ближе. Только теперь стало заметно, что она на последних месяцах беременности, что ещё больше смутило Мартена. Особенно когда он встретил её враждебный, презрительный взгляд. Отвернувшись, та бросила отцу несколько гневных слов, после чего удалилась к противоположной стене и снова опустилась в глубокое кресло.

— Слушаю, — сказал Мартен.

— Я достаточно богат, чтобы заплатить любую цену за её жизнь и здоровье, — сказал старик. — Синьор Ибарра, несомненно, тоже вознаградит вас так, как вы пожелаете, а родители этого юноши тоже на выкуп не поскупятся.

— Где и когда? — небрежно спросил Мартен.

— Не знаю, куда вы плывете, — протянул синьор Толоса. — Но если бы вы согласились зайти в Бордо или в Ля-Рошель, можно было бы…

— Я не собираюсь заходить в французские порты, — перебил Мартен.

Толоса нетерпеливо пожал плечами.

— Я собираюсь заплатить за нашу свободу такую сумму, которая обеспечила бы вас на всю жизнь…на спокойную жизнь — терпеливо начал он.

Но Мартен только рассмеялся.

— Ни за какие деньги я не соглашусь на спокойную жизнь, также как ни за какие деньги я не согласился бы продать свой корабль. Вы должны это понять, ваше превосходительство.

Он на миг отвернулся, ибо в эту минуту вошел в каюту Генрих Шульц.

— Все готово, — доложил он вполголоса.

Мартен кивнул.

— Эти двое перейдут на “Ибекс” — показал он на дона Диего и шевалье да Ланча. — Уайт должен обращаться с ними как следует. Женщины займут твою каюту на “Зефире”. А вы, ваше превосходительство, — обратился он к Толосе-останетесь на “Кастро верде” под опекой моего офицера.

Толоса побледнел и задрожал, услышав это решение. В отчаянии взглянул на дочь. Но синьора де Визелла ласково улыбнулась.

— Успокойся, отец, — сказала она. — Этот мозо не посмеет меня коснуться. А если, то…пор Диос! Живой ему меня не взять!

Четыре фрегата, возглавляемые “Золотой ланью”, описали широкую дугу вокруг места, где вода кипела от пузырей воздуха, вздымавшихся из трюмов тонущей испанской каравеллы. Ее склонившиеся назад мачты погружались все быстрее, а красно-золотой флаг отчаянно трепетал на ветру, пока набежавшая волна не слизнула его с поверхности моря. Тогда пять английских флагов приспустились и вновь вернулись на место, а “Зефир”,“Ибекс” и “Кастро верде” ответили таким же салютом.

Ричард де Бельмон, вымытый, выбритый, надушенный и освеженный, сверкающий локонами цвета воронова крыла, одетый в снежно-белую сорочку тончайшего фламандского полотна, черный бархатные панталоны до колен и легкий сюртук из мягкой кожи серны, стоял на корме “Зефира” рядом с Мартеном, смотревшим на восток, где ещё маячили в спускавшися сумерках паруса испанских шлюпок и плотов с обоих затонувших кораблей.

— Дня за три-четыре доплывут, — заметил Мартен. — До берега недалеко.

— Повезло им, что нарвались на вас, — ответил Бельмон. — Дрейк наверняка не стал бы о них так заботиться.

— Дрейк сейчас был бы на дне, если бы не я, — довольно заметил Мартен.

Бельмон, покосившись на него, усмехнулся.

— Вы нашли в нем друга, — сказал он. — Это стоит побольше, чем этот трофей, — он кивнул на потругальское судно, дрейфовавшее рядом.

“Золотая лань” миновала их всего в нескольких десятках ярдов. Френсис Дрейк стоял на высоко поднятом юте за плечами рулевого. Ветер трепал его рыжие кудри медного оттенка. Когда корабли поравнялись, подняв правую руку, крикнул:

— Встретимся в Англии, капитан Мартен! Найдете меня в Дептфорде!

— До встречи, капитан Дрейк! — прокричал в ответ Мартен. — Мы наверняка встретимся!

Потом повернулся к Бельмону и взяв его под руку сказал:

— Моя дружба, шевалье де Бельмон, стоит не меньше, чем дружба Дрейка. Разве что их цену кто-то стал бы измерять только числом кораблей и пушек или весом захваченного каждым из нас золота и серебра. Полагаю, вы к таким не относитесь?

Бельмон смотрел на него со все большим интересом.

“ — Нельзя сказать, чтобы этот балтийский авантюрист грешил лишней скромностью, — подумал он. — Во всяком случае то, что он сумел совершить, доказывает, что лучше не стоять у него на пути. Даже защищая честь прелестной синьоры де Визелла…” — добавил про себя.

— Не отношусь, — сказал он вслух. — Но все же умею ценить силу орудийного огня и мощь золота. Правда, за золото нельзя купить истинной дружбы, но с его помощью можно добыть и вооружить корабль. А я, капитан Мартен, потерял свою “Аррандору”…

Горечь прозвучала в последних его словах и Ян Куна по прозвищу Мартен тут же почувствовал её и все понял.

— Не могу предложить вам ни этот трофей, — сказал он, указывая на могучий корпус “Кастро верде”, — ни даже доли, которую получат мои люди от продажи груза. Могу предложить вам только место первого помошника на “Зефире” — такое же, как занимает здесь Шульц. Принимаете?

Казалось, шевалье де Бельмон колеблется, что явно сердило Мартена. Экипаж судна-трофея ему пришлось укомплектовать своими людьми, оставив часть португальцев и забрав боцмана от Уайта. В результате он сам остался без помошника и Бельмон пришелся бы очень кстати. С другой стороны, свое предложение он считал небывало великодушным. Ведь ещё перу часов назад этот человек, познавший удары судьбы, был узником в руках своих врагов, и вот перед ним открывается возможность, которой позавидовал бы любой не менее опытный моряк даже в гораздо более благоприятной ситуации. А этот колебался вместо того, чтоб с благодарностью ухватиться за такой шанс!

— Можете рассчитывать на меня до конца плавания, — наконец решил тот, и Мартен вдруг почувствовал себя так, словно ему оказали неоценимую услугу.