Онлайн чтение книги Черный мотылек
ГЛАВА 7. Представляющая несколько новых персонажей

В двадцати минутах ходьбы от дома леди Лавинии на Куин-Стрит жила некая мадам Томпсон, вдова, обитавшая в Бате без малого пятнадцать лет. У нее гостила мисс Элизабет Боули и ее племянница Диана. Мадам Томпсон воспитывалась вместе с мисс Элизабет в пансионе, когда обе были еще девочками, и с тех пор они дружили, изредка навещая друг друга и, по большей части, ограничиваясь длинными посланиями, заполненными пустяковыми новостями. Письма мисс Элизабет были прелюбопытны, письма вдовы – скучны и бессвязны.

Мадам Томпсон очень обрадовалась, получив от мисс Боули письмо с просьбой пожить у нее в Бате с племянницей недели три. Почтенная дама была в восторге, что ее приглашения увенчались таким образом и сразу же ответила радостным согласием. Она приготовила для мисс Боули лучшую комнату: ведь та приезжала в Бат главным образом для того, чтобы переменить климат после долгой и достаточно тяжелой болезни.

В назначенный срок появились обе леди: старшая – маленькая, худенькая, порывистая, младшая – Довольно высокая и гибкая, с огромными карими глазами, бесстрашно глядевшими на мир, и трагической складкой губ, противоречащей ее обычной жизнерадостности и намекавшей на склонность видеть в жизни главным образом мрачную сторону.

Мадам Томпсон, увидевшая Диану впервые, не преминула отметить эту черту в разговоре с мисс Элизабет (или Бетти, как ее обычно называли), когда они вдвоем сидели у огня вечером в день их приезда. Сама Диана уже легла.

Мисс Бетти мрачно покачала головой и посулила своей драгоценной Ди такую любовь, какой не заслуживает ни один на свете мужчина.

– Ди будет ужасно переживать, – добавила она, энергично постукивая спицами. – Знаю я этих детей с причудами!

– У нее такой печальный вид, – робко сказала вдова.

– А тут ты ошиблась! У нее веселый нрав и добрее ее в целом мире не найдешь. Господь ее благослови! Но не стану спорить, она бывает и несчастной. Еще как бывает! Может все глаза повыплакать из-за какого-нибудь дохлого щенка. Но обычно она веселая.

– Боюсь, в моем доме ей будет совсем скучно, – с сожалением заметила миссис Томпсон. – Когда бы Джордж, мой милый сынок, был дома и мог ее занять…

– Милочка, пожалуйста, не бери в голову! Уверяю тебя, Диана будет даже рада спокойной жизни после того, как провела зиму в семье подруги.

Что бы Диана ни думала о спокойствии, по крайней мере, она не жаловалась и довольно легко приспособилась к новому окружению.

По утрам они все вместе доходили до помещения Ассамблеи, и мисс Бетти пила воды в старом павильоне с источником, степенно прохаживаясь по нему в обществе подруги и племянницы. У мадам Томпсон в Бате почти не было знакомых, если не считать нескольких дам ее возраста и привычек: в людные аристократические места они не ходили. Так что Диане пришлось удовлетвориться компанией двух пожилых дам, которые увлеченно сплетничали, – но она находила их разговоры на редкость скучными.

С тайной тоской она наблюдала за светской жизнью. Знаменитый красавчик Нэш рисовался перед дамами, отвешивая галантные поклоны. Он всегда был безупречно одет и, несмотря на стремительно приближавшиеся старость и тучность, оставался безраздельным властителем Бата. Она видела роскошных, ярко разукрашенных дам в чудовищных кринолинах и со столь причудливо завитыми и напудренными прическами, что они были просто смешны, когда семенили рядом со своими кавалерами. Она видела стареющих щеголей в кафтанах, подбитых ватой, скрывающей тщедушные плечи, с заштукатуренными морщинами. Она видела молодых повес, приехавших поправить здоровье, аристократов и простых сельских дворян – все они проходили перед ее глазами.

Кое-кто из молодых сердцеедов пытался на нее глазеть, но она ответила таким возмущенным взглядом ясных глаз, что ей больше не осмеливались досаждать, да и мало кто обычно обращал внимания на неизвестную и просто одетую девушку.

Тут-то на сцене и появился его милость герцог Эндоверский.

Он привлек внимание Дианы, как только вошел в павильон: черный мотылек среди пестрых бабочек. Одним взглядом обведя собравшихся, он сразу заметил ее. Каким-то образом (потом она так и не смогла вспомнить, как именно) он представился тетке и завоевал ее расположение своим любезным обращением и светскостью. Мадам Томпсон, никогда не бывавшая в Ассамблее, не могла признать Дьявола Бельмануара в простом мистере Эверарде, представившемся им.

Как он признался сестре, Диана осталась холодна. В герцоге было что-то отталкивающее, несмотря на гипнотические свойства его личности. Он не ошибся, сказав, что Диана его боится; она нервничала, страх родил любопытство. Заинтригованная, она уже ждала его ежедневного появления в павильоне со смесью волнения и тревоги. Она часто наблюдала, как он идет по комнате, кланяясь направо и налево с присущей ему дерзостью, и ликовала, зная, что он направляется прямо к ней и что размалеванные красотки, строившие ему глазки и приглашавшие подойти к ним, не могут изменить этого направления. Она наслаждалась ощущением власти и улыбалась мистеру Эверарду, подавая руку для поцелуя, и благосклонно разрешая сесть рядом с собой. Он указывал ей всех городских знаменитостей и рассказывал о каждом тщательно подобранные и еще более тщательно отредактированные истории. Обнаружив, что мистер Эверард интересный и достаточно безобидный собеседник, она несколько раскрылась, позволив ему разглядеть свою причудливую натуру, в которой смех соседствовал со слезами.

Его милость герцог Эндоверский увидел достаточно, чтобы угадать нетронутые глубины ее души, и стал вести себя как влюбленный. Диана инстинктивно отпрянула, воздвигнув между ними стену сдержанности. Ее встревожили не слова герцога, а его манера: было что-то неуловимое в его мурлыкающем, отчего-то пугающем голосе, что заставляло ее сердце тревожно колотиться, а виски – болеть. Сначала она тяготилась утренними прогулками, а потом стала их избегать. То у нее разболелась голова, то сбилась нога, то ей хотелось закончить сложную вышивку… Наконец тетка, прекрасно знавшая, насколько Диана не любит рукоделье и как редко болеет, открыто спросила, почему она больше не хочет идти гулять.

В это время они находились в комнате Дианы: девушка сидела перед зеркалом, расчесывая волосы на ночь. Услышав прямой вопрос тетки, она замешкалась, сделав вид, что запутала гребешок в волосах и теперь поглощена его высвобождением. Облако волнистых волос почти скрыло лицо, но мисс Бетти заметила, как дрожат ее пальцы, и повторила вопрос. И Диана призналась во всем: мистер Эверард несносен, его ухаживания противны, его присутствие отвратительно мистрис Ди. Она боится его, боится его гадких зеленых глаз и тихого голоса. Она жалеет, что приехала в Бат, а еще сильнее – что встретилась с ним. Он смотрит на нее так, словно… словно… Ах, она просто его ненавидит!

Мисс Бетти ужаснулась.

– Не может быть! Я-то думала, он – приятный джентльмен, а он тем временем досаждает моей бедняжке Ди, негодник! Знаю я таких, милочка, и скажу ему все, что по этому поводу думаю!

– Ах, нет, нет! – взмолилась Диана. – Не надо, тетушка! Он не сказал ничего, на что я могла бы обидеться… дело только в его манере держаться и… и так смотреть на меня! Право, право, не надо!

– Успокойся, девочка. Конечно, я ничего не скажу. Но меня страшно разозлило, что моя бедная овечка так из-за него страдает. Я просто готова глаза ему выцарапать! Да, милочка, готова! Слава Богу, на следующей неделе мы уезжаем!

– Да, – вздохнула Диана, – и я очень рада, хотя мадам Томпсон такая милая! Но все-таки не по себе, когда рядом нет мужчины.

– Ты совершенно права, душенька. Нам следовало настоять, чтобы твой отец остался с нами, – а мы позволили ему вернуться к его затхлым старым томам. Обещаю тебе, в другой раз я так не сглуплю. Но мы можем больше не ходить в Ассамблею.

– Я могу не ходить, – мягко поправила ее Диана, – но вы с мадам Томпсон, конечно, будете ходить туда и дальше.

– Сказать по правде, милочка, – призналась мисс Бетти, – я буду рада предлогу остаться дома. Конечно, это нехорошо с моей стороны, но Эстер так изменилась, пока мы не виделись. Она вечно толкует о проповедях и благотворительности.

Заплетая роскошные волосы в длинную косу, Диана заразительно расхохоталась.

– Ах, тетечка, – правда, скучно? А я все удивлялась, как это вы терпите? Она так серьезна, бедняжка!

– Ну, – терпимо заметила мисс Бетти, – Эстер Томпсон приходилось в жизни нелегко, очень нелегко. И у меня серьезные сомнения относительно этого ее Джорджа. Никчемный юнец, судя по всему. Может, нехорошо так говорить, но до чего же я буду рада снова оказаться дома!

Она встала и взяла свечу.

– Право же, в Бате совсем не так весело, как обещали.

Диана проводила ее до двери.

– Совсем не весело, если не имеешь друзей. Но в прошлом году, когда с нами были мои кузены и папа снял на сезон дом на Северном променаде, все было очень приятно. Жаль, что с нами были не вы, а эта противная тетка Дженнифер!

Она тепло поцеловала тетку и посветила ей, пока та шла по коридору в свою комнату. Потом вернулась к себе и закрыла дверь, устало зевнув.

Примерно в это же время его милость герцог Эн-доверский входил в уже переполненную комнату для карт в доме милорда Эйвона на Катарин-Плейс, и был встречен фамильярными возгласами.

– Ого, Бельмануар!

– Где же дама, Дьявол?

Он хладнокровно прошел в круг света огромной люстры и встал под ней. Бриллиантовый орден на его груди горел и мигал, как живой. Бриллианты в галстуке и перстнях искрились при каждом движении, так что казалось, будто он припудрен радужными камнями. Как обычно, герцог был в черном, но среди присутствующих не удалось бы найти более роскошного и внушительного наряда, чем его соболиный атлас, густо расшитый серебром, и сверкающий жилет. Серебряное кружево окружало его шею и пышными манжетами падало на кисти рук. Вопреки моде, предписывавшей лишь черный бант в волосах, на нем были серебряные ленты, резко выделявшиеся на фоне ненапудренных волос.

Подняв лорнет, он осмотрел комнату с высокомерным удивлением. Лорд Эйвон, откинувшийся на спинку кресла, погрозил ему пальцем:

– Бельмануар, Бельмануар, мы ее видели и заявляем, что она слишком хороша для тебя.

– Да, мы решили, что и нам причитаетша доля улыбок шимпатичной ошобы, – произнес шепелявый голос, и его милость обернулся к женоподобному щеголю, виконту Фодерингему, подошедшему сзади. На том был атлас цвета само и желтый бархат. Но широкие полы кафтана топорщились, и на высоких каблуках можно было только семенить.

Трейси отвесил глубокий поклон.

– Ну вам, конечно, достанется ваша доля ее улыбок, если она этого пожелает, – промурлыкал он, и поднявшийся хохот заставил повесу покраснеть до ушей и поспешно стушеваться.

Именно он в свое время пытался заговорить с Дианой, и присутствовавший при этом заядлый сплетник Уилл Стапли поведал историю этой неудачи по крайней мере шестерым, а те немедленно пересказали ее другим, наслаждаясь тем, что виконт получил решительный отпор.

– Как это сказал Селвин? – протянул сэр Грегори Маркем, тасовавший карты за столом лорда Эйвона. Девнант бросил на него вопросительный взгляд:

– Джордж? О Бельмануаре? Когда?

– А, как-то в клубе Уайта… Точно не помню. Там был Джек Чомли, он должен знать, и Горри Уолпол. Он говорил о Дьяволе и его возлюбленных – в целом, довольно точно.

Чомли поднял взгляд:

– Кто-то назвал мое имя?

– Да. Что Джордж говорил о Бельмануаре, тогда, у Уайта?

– Тогда?.. А, помню. Да просто кусочек старого гекзаметра, обыгравший его имя: Est bellum bellis bellum bellare puellis [2]Прекрасно воевать за прекрасных дев (лат.). . Он решил, что это был бы подходящий девиз для герцогского дома.

Тут снова поднялся общий смех. Среди шума Маркем спросил:

– Кто она, Трейси?

Его милость повернулся:

– Кто? – лениво спросил он.

Лорд Эйвон расхохотался:

– А, бросьте, Бельмануар, это не пройдет! Право, не пройдет! Кто она, выкладывайте!

– Да, Бельмануар, кто эта черноволосая красавица и где вы ее откопали? – воскликнул Том Уайлдинг, пробиваясь вперед с рюмкой в одной руке и бутылкой портвейна – в другой. – Я-то думал, что вы очарованы Синтией Ивенс!

Мгновение у Трейси был недоумевающий вид, потом его будто осенило:

– Ивенс? А, да! Бойкая вдовушка из Кенсингтона, так ведь? Вспомнил.

– Он забыл! – воскликнул Эйвон, разражаясь хохотом, заслышав который мистер Нэш не раз содрогался и закрывал свои высочайшие очи. – Вы меня в гроб вгоните, Дьявол. Клянусь, вгоните!

– О, надеюсь, что нет. Благодарю вас, Уайлдинг.

Он принял протянутую Томом рюмку и пригубил ее.

– Но вы не ответили! – напомнил Фортескью от другого стола, ловко сдавая карты. – Надо думать, «руки прочь»?

– Конечно, – ответил герцог. – Так всегда бывает, Фрэнк, вы ведь знаете.

– К моему прискорбию! – со смехом отозвался тот и потер правую руку, словно припоминая какую-то рану. – Неплохо вы меня проткнули, Трейси.

– Неловко, Фрэнк, неловко. Можно было и не затягивать.

Виконт, бывший на поединке секундантом, добродушно хихикнул.

– Шмотреть было приятно, клянушь чештью. Жа-кончили жа пару щекунд, Эйвон! Даю шлово.

– Вы что же– бились с Дьяволом, Фрэнк? Чго это на вас нашло?

– Наверное, сбрендил больше обычного, – отозвался Фортескью своим негромким, мечтательным голосом, – и встрял между Трейси и француженкой-певичкой. Он возразил – очень вежливо, – и мы выяснили отношения в Гайд-парке.

– Именно так, черт возьми! – воскликнул его партнер, лорд Фолмут. – Да ведь я же и был секундантом Дьявола! Но этому уж сколько лет!

– Два года, – кивнул Фортескью, – но я, как видите, не забыл.

– Боже, а я забыл! А ведь ничего смешнее не видал: вы были разъярены, а Дьявол – абсолютно спокоен. Вы никогда не были хорошим фехтовальщиком, Фрэнк, но в то утро парировали так плохо, что я думал – Дьявол вас продырявит. А он вместо этого аккуратненько так поцарапал вам правую руку и, провалиться мне на этом месте, – вы чуть не лопнули от смеха! А потом мы все отправились завтракать, Фрэнк, и какие довольные! Боже, да! Вот это был поединок!

– Да, забавный, – признал Трейси, стоя рядом с Фортескью. – Бросьте играть, Фрэнк.

Фортескью кинул карты на стол рубашкой вверх.

– Черт вас побери, Трейси, вы принесли мне неудачу, – сказал он без всякой досады. – Пока вы не появились, шли вполне приличные карты.

– Бельмануар, штавлю швою гнедую против вашего нового шерого, – прошепелявил виконт, подходя к столу со стаканчиком с костями.

– Чтоб я лопнул, так не годится! – крикнул Уайлдинг. – Не соглашайтесь, Дьявол! Вы видели это животное?

Партия закончилась, и картежники были готовы перейти на кости.

– Положитесь на удачу, Бельмануар, и соглашайтесь! – посоветовал Притчард, обожавший рисковать чужим имуществом, но крепко державшийся за свое.

– Да, соглашайтесь, – поддержал его Фолмут.

– Не надо, – сказал Фортескью.

– Конечно, соглашусь, – безмятежно ответил его милость. – Мой серый против вашей гнедой. Считаем лучший из трех бросков. Вы начинаете?

Виконт небрежно тряхнул стаканчик. Выпали две тройки и двойка.

Положив руку на плечо Фортескью и поставив ногу на перекладину стула, Трейси наклонился и кинул на стол кости. Он опередил виконта на пять очков. Следующий кон выиграл Фодерингем, но последний – опять его милость.

– Черт побери! – громко, жизнерадостно сказал виконт. – Поштавьте твоего шерого против моего Ужаша!

– Гром и молния, Фодерингем! Вы и его проиграете! – предостерегающе воскликнул Неттлфолд. – Не ставьте Ужас.

– Чушь! Принимаете штавку, Бельмануар?

– Конечно, – ответил герцог и бросил кости.

– О, если у вас настроение играть, я сражусь с вами на право попытать счастье с темноволосой красавицей! – крикнул ему через комнату Маркем.

– А что поставите вы? – спросил Фортескью.

– О, что он пожелает!

Виконт бросил и проиграл. Его милость выиграл и второй кон.

– Похоже, мне везет, – заметил он. – Я поставлю красавицу против ваших имений, Маркем.

Сэр Грегори со смехом покачал головой.

– Ну, нет! Оставьте ее себе!

– Я так и поступлю, мой милый. Она не в вашем вкусе. Я даже не вполне уверен, в моем ли.

Вытащив табакерку, он протянул ее хозяину дома. Остальные, увидев, что их насмешки не достигли цели, заговорили о другом.

За вечер его милость выиграл три тысячи гиней: две в карты и одну в кости, проиграл своего великолепного серого и снова отыграл его у Уайлдинга, которому тот достался. Он ушел в три утра вместе с Фортескью: оба были совершенно трезвы, хотя герцог выпил немалое количество бургундского, а пунша столько, сколько другому не выпить без серьезных последствий.

Когда лорд Эйвон закрыл за ними дверь, Трейси повернулся к своему другу:

– Пройдемся, Фрэнк?

– Раз нам по пути – конечно, – ответил тот, беря герцога под руку. – По Брок-Стрит и через Серкус будет короче.

Некоторое время они шли молча. Минуя стоявшего у дверей лакея, Фортескью добродушно пожелал ему доброй ночи и получил порядком подпитой ответ. Герцог не сказал ничего. Фрэнк внимательно вгляделся в его лицо.

– Вам сегодня везло, Трейси.

– Немного. Я надеялся, что смогу целиком вернуть проигрыши прошлой недели.

– Наверное, у вас долги?

– Похоже на то.

– Большие?

– Милый мой, я понятия не имею – и не хочу! Пожалуйста, не надо проповеди!

– Не будет. По этому поводу я уже сказал все, что мог.

– И не раз.

– Да, много раз. И это на вас не оказало никакого действия – словно я и не говорил.

– Еще меньшее.

– Наверное. Мне жаль, что вы такой – ведь где-то в вас таится доброе, Трейси.

– Что за причудливая логика привела вас к этому умозаключению?

– Ну, – со смехом сказал Фортескью, – в самых плохих людях, как правило, остается что-то хорошее. Этим и руководствуюсь, ну и вашим добрым отношением ко мне.

– Было бы интересно узнать, когда это я был к вам добр – если не считать того раза, когда мне пришлось научить вас не соваться в мои дела.

– Я не имел в виду того случая, – последовал сухой ответ. – Я расцениваю его иначе. Я говорил о благих намерениях.

– Сильнее, чем этими словами, себя не осудишь, – спокойно заметил его милость. – Но мы отклонились от темы. Когда я был к вам добр?

– Вы прекрасно знаете. Когда вытащили меня из этой отвратительной долговой ямы.

– Теперь вспомнил. Да, это действительно был добрый поступок. Интересно, почему я его совершил?

– Вот и я хотел бы знать.

– Надо полагать, я испытывал к вам некую приязнь. Определенно, я не сделал бы такого больше ни для кого.

– Даже для собственного брата! – резко сказал Фрэнк.

Они пересекли Серкус и шли теперь по Гей-Стрит.

– Для него в последнюю очередь, – флегматично отозвался герцог. – Вы вспомнили трагедию, которую разыграл Эндрю? Забавно, правда?

– Несомненно, такою вы ее и увидели.

– Да. И хотел растянуть удовольствие, но мой досточтимый зять пришел на помощь этому юному глупцу.

– А вы бы ему помогли?

– Боюсь, что в конце концов помог бы.

– По-моему, у вас что-то с головой! – воскликнул Фортескью. – Я не могу понять вашего странного поведения.

– Мы, Бельмануары все полусумасшедшие, – нежно отозвался Трейси, – но, боюсь, что я – так просто «средоточие зла».

– Я отказываюсь в это верить! Вы показали, что можете быть другим! Вы же не пытаетесь отыграть у меня все мое имущество – так почему же вы так поступаете со всеми юными неудачниками?

– Видите ли, ваше имущество столь невелико…– попытался оправдаться герцог.

– И не издевайтесь надо мной так отвратительно! Почему?

– Потому что мне почти никогда этого не хотелось. Вы мне нравитесь.

– Гром и молния! Но вам же должен нравиться кто-то еще, кроме меня!

– Что-то не припомню. Да и то, не сказать, чтоб боготворил землю, по которой вы ступаете. Но мысли о моих братьях вызывают у меня отвращение. Я любил немало женщин и, несомненно, буду любить еще многих…

– Нет, Трейси, – прервал его Фортескью, – вы никогда в жизни не любили женщины. Это бы могло вас спасти. Я говорю не о плотской страсти, которой вы предаетесь, а о настоящей любви. Ради Бога, Бель-мануар, ведите пристойную жизнь!

– Пожалуйста, не расстраивайтесь, Фрэнк. Я этого не стою.

– Я считаю, что стоите. Я не могу не думать, что если бы вас любили в детстве… Ваша мать…

– Вы когда-нибудь видели мою мать? – лениво осведомился его милость.

– Нет. Но…

– А сестру мою видели?

– Э-э… да…

– В ярости?

– Право, я…

– Потому что если вы видели ее, вы видели и мою мать. Только она была еще в десять раз более несдержанной. Право, милая компания собиралась у нас дома!

– Я понимаю.

– Боже! Да вы уж не жалеете ли меня? – презрительно воскликнул Трейси.

– Жалею. Это нахальство с моей стороны?

– Милый мой Фрэнк, когда я начну себя жалеть, тогда и вам можно будет. А пока…

– Когда придет этот день, я вас больше жалеть не буду.

– Очень глубокомысленно, Фрэнк! По-вашему, я окажусь на пути к возрождению? Премилое заблуждение. К счастью, этот счастливый момент еще не настал и, думаю, вообще не настанет. Похоже, мы пришли.

Они оказались у дома, где остановился Фортескью. Повернувшись, он схватил своего друга за плечи:

– Трейси! Бросьте эту вашу безумную жизнь! Бросьте женщин и вино, и чрезмерный азарт! Поверьте мне: когда-нибудь вы зайдете слишком далеко и погубите себя!

Герцог высвободился.

– Мне чрезвычайно не нравится, когда меня хватают на улице! – пожаловался он. – Наверное, у вас по-прежнему благие намерения. Старайтесь справиться с этой слабостью.

– Интересно, вы хоть догадываетесь, насколько оскорбителен ваш тон, Бельмануар? – твердо спросил Фортескью.

– Естественно. Иначе я не сумел бы так его отточить. Но я вам благодарен за добрый совет. Уверен, что вы не обидетесь, если я ему не последую. Я предпочитаю кривую дорожку.

– Видимо, – вздохнул его друг. – Раз вы не желаете встать на узкий и прямой путь, мне остается только надеяться, что вы глубоко и искренне полюбите, и что ваша дама спасет вас.

– Я сообщу вам, если это случится, – пообещал его милость. – А теперь спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – на его низкий поклон Фрэнк ответил отрывистым кивком. – Увидимся завтра… а точнее, сегодня утром… в банях.

– Довлеет дневи злоба его, – с улыбкой ответил герцог. – Спите спокойно, Фрэнк!

Он насмешливо махнул рукой в знак прощания и перешел улицу, направляясь к своему дому, находившемуся как раз напротив.

– И, полагаю, вы будете спать спокойно, как если бы совесть ваша была чиста и вы не приложили все силы, чтобы разрушить привязанность единственного друга, – горько сказал Фрэнк в темноту. – Проклятье, Трейси, какой же вы негодяй! – Он поднялся по ступеням к парадной двери и засунул ключ в скважину. На противоположной стороне улицы хлопнула дверь, и он оглянулся. – Бедняга Дьявол! – проговорил он. – О, бедняга Дьявол!