Онлайн чтение книги Червь Уроборос
XII. Коштра Пиврарха

О путешествии лордов Демонланда по Морне Моруне, откуда узрели они Зимиамвийские горы, также виденные в прошлом Гро; и об увиденных ими чудесах, пережитых опасностях и совершенных деяниях в попытке покорить Коштру Пиврарху, единственную из всех гор на земле, что взирает сверху вниз на Коштру Белорн, и никому не дано взобраться на Коштру Белорн, сначала не посмотрев на нее сверху вниз.

Теперь следует сказать о том, как лорд Юсс и лорд Брандох Даэй, потеряв своих товарищей в тумане и будучи совершенно не в состоянии их найти, дождались, пока звуки сражения затихнут вдали, вытерли свои окровавленные мечи и вложили их в ножны, а затем быстрым шагом направились на восток. Из их отряда с ними остался лишь Миварш. Его губы были несколько поджаты, обнажая зубы, но в остальном он держался гордо, словно приговоренный к смертной казни на пути к эшафоту. День за днем они шли, то при ясной погоде, то в туман или мокрый снег, по неизменной пустыне, где не было никаких ориентиров, кроме ленивой речонки, или небольшой возвышенности, или пруда, или груды камней, которые были настолько незначительны, что терялись из виду уже на расстоянии полумили. Каждый последующий день походил на предыдущий. И страх постоянно следовал за ними по пятам, или поджидал рядом, когда они останавливались на ночлег: шум крыльев на ветру, угрожающая тишина солнечного дня и доносившиеся из темной пустоты звуки, похожие на клацанье зубов. И вот, на двенадцатый день они достигли Морны Моруны и остановились на равнине в скорбных сумерках вблизи небольшого молчаливого круглого замка на Омпреннском Обрыве.

От их ног утесы обрывались отвесно вниз. Странно это было — стоять на замерзшей кромке Моруны, словно на краю мира, взирать на летнюю страну на юге и вдыхать слабый летний аромат цветущих деревьев и усыпанных цветами гор. Перед ними простиралась необъятная страна, покрытая ковром исполинских деревьев, среди которых виднелся серебристый изгиб Бхавинана, несшего напоенные одиночеством гор воды к неведомому морю. За рекой синели дремучие леса, взбиравшиеся на вершины холмов, за которыми неясно угадывались заостренные очертания еще более высоких гор. Демоны напрягали зрение, силясь проникнуть сквозь таинственную завесу за этими предгорьями, но великие горные пики скрывались от их любопытных взоров, словно прекрасные леди, и они не смогли рассмотреть вечные снега.

Морна Моруна выглядела, словно склеп, в котором покоилось что-то некогда прекрасное. Стены были опалены огнем. Красивая галерея главного зала, отделанная деревом, вся обгорела и частично обрушилась, и в дырах торчали почерневшие концы поддерживавших ее балок. Среди разломанных и изъеденных червями резных кресел и скамей гнили обрывки узорчатых гобеленов, в которых теперь копошились жуки и пауки. О некогда прекрасных и изящных картинах теперь напоминали лишь цветные пятна и неясные линии на стенах, за две сотни лет отсыревших и покрывшихся плесенью, да превратившиеся в мумию останки давно и безвременно усопшей королевской дочери. Пять дней и пять ночей жили в Морне Моруне Демоны и Миварш, которые настолько привыкли к недобрым предзнаменованиям и чудесам, что придавали им значения не более, чем смотрящий в окно человек ласточкам. Глухой ночью можно было увидеть огни и кружащие в лунном свете тусклые образы; в безлунные же и беззвездные ночи им слышались стоны и бессвязное бормотание. Видения навещали их в их ложах и носились в небесах, и бесплотные и невидимые пальцы вцеплялись в Юсса, когда он выходил созерцать ночь.

Небо на юге было постоянно затянуто облаками и туманом, и лишь предгорья великих хребтов виднелись за Бхавинаном. Но вечером за шесть дней до Йоля[69]Йоль — языческий праздник зимнего солнцеворота., а это было девятнадцатого декабря, когда Бетельгейзе в полночь стоит в зените, с северо-запада подул ветер, то приносивший мокрый снег, то разгонявший тучи. Когда они вышли на утес, уже смеркалось. Леса лежали в синих тенях надвигающейся ночи; река тускло мерцала серебром; очертания поросших лесом вершин вдали перемежались со столбами и грядами неустанно клубившегося в вышине синего тумана. Внезапно в тучах образовался разрыв, и над лесистыми холмами проглянуло бледное ясное небо. Юсс затаил дыхание, видя приоткрывших свои завесы нерушимых исполинов, сиявших в прозрачном воздухе: отдаленных, огромных и одиноких, словно создания недосягаемых небес, состоящие лишь из ветра и огня, слишком чистые, чтобы содержать какую-либо толику низменных элементов земли или воды. Казалось, розовый свет заката застыл в кристалле, из которого они были высечены, чтобы навечно остаться стоять неизменно средь буйства рожденных землею туманов и неспокойных небес над ними. Разрыв в облаках расширился на восток и запад, открывая другие пики и пылающие в закате снега. И простершаяся на юг радуга рассекала этот вид сияющим мечом.

Неподвижные, словно ястребы, взирали Юсс и Брандох Даэй со своего высокого утеса на вожделенные вершины.

Юсс проговорил, запинаясь, словно во сне:

— Этот чудесный аромат, этот порывистый ветер, сама скала, на которой мы стоим, — все это мне знакомо. Не прошло и ночи с нашего отплытия из Обзорной Гавани, чтобы не видел я эти горы в сновидениях, узнавая их по именам.

— Кто сказал тебе их имена? — спросил лорд Брандох Даэй.

— Мой сон, — ответил Юсс. — Впервые увидел я его на своем собственном ложе в Гейлинге, вернувшись от тебя домой в прошлом июне. А все сновидения, что привидятся там, — истинны.

И еще сказал он:

— Видишь темную долину, глубоко врезающуюся в горную цепь, там, где предгорья расступаются, открывая взору сами горы от вершины до подножия? Посмотри на те угрюмые утесы за ближним кряжем, испещренные паутиной исполинских занесенных снегом расселин, что устремляются в небо бастионами каменных башен. Это великий хребет Коштры Пиврархи, а высочайший из этих шпилей — ее таинственная вершина.

Пока он говорил, его глаза блуждали вдоль очертаний восточного кряжа, где подобные нисходящим с небес темным богам горы образовывали парапет над покровами принесенных лавинами снегов. Он замолк, обратив взор к пылавшему в лучах заката соседнему пику на востоке от ущелья, чьи обрывистые утесы вздымались к грациозной заснеженной вершине, что изяществом линий была подобна девичьей щеке, чистотой — росе, а красотой — мечте.

Они наблюдали, как закатные лучи на склонах гор тускнеют, оставляя после себя лишь бледные оттенки смерти и тишины.

— Если сон твой, — промолвил Брандох Даэй, — зовет тебя спуститься с этого Обрыва, пересечь Бхавинан по этим лесам и холмам, преодолеть лиги льда и застывших скал, отделяющие нас от основного хребта, а затем найти дорогу к снегам на вершине Коштры Белорн, то такое и впрямь может привидеться лишь во сне.

— Мне был явлен весь путь, — сказал Юсс, — вплоть до скал у самого подножия великого северного контрфорса Коштры Пиврархи, которую должен покорить всякий, кто хочет попасть на Коштру Белорн. Но дальше этих скал не забирались даже сновидения. Прежде чем день угаснет, я покажу тебе, где мы перевалим через ближний кряж, — и он указал туда, где от изрытого снежного поля, что круто поднималось к седловине, сползал меж мрачных склонов ледник. К востоку от него возвышались два белоснежных пика, а к западу — вытянутая и похожая на крепость гора с отвесными склонами, приземистая и темная на фоне нависавших над ней утесов Коштры Пиврархи.

— Долина Зиа, что спускается к Бхавинану, — сказал Юсс. — Туда и лежит наш путь: к тому темному бастиону, что наречен Тетрахнампфом.

* * *

Наутро лорд Брандох Даэй подошел к Миваршу Фазу и сказал:

— Сегодня нам нужно спуститься с Омпреннского Обрыва. Я бы ни за что не оставил тебя в Моруне, но спуск по этой стене — нелегкое дело. Ты скалолаз?

— Я, — ответил тот, — был рожден в высокогорной долине Пераршин у истоков реки Бейрун, что в Импланде. Мальчишки там выучиваются лазать по горам раньше, чем ходить. Спуск не пугает меня, как и эти горы. Но земли внизу неизведанны и ужасны, и множество отвратительных созданий обитает там, различные призраки и пожиратели людей. О заморские дьяволы, разве этого мало? Давайте вернемся назад, и, если Боги уберегут наши жизни, мы навеки прославимся, побывав в Морне Моруне и вернувшись живыми обратно.

Но Юсс промолвил в ответ:

— О Миварш Фаз, знай, что не ради славы отправились мы в это путешествие. Величие наше и без того осеняет весь мир подобно огромному кедру, простирающему над садом свою тень; и предприятие это, сколь бы грандиозно оно ни было, добавит к нашей славе столько же, сколько добавило бы к этим лесам Бхавинана еще одно посаженное там дерево. Но случилось так, что великий король Витчланда, занявшийся во тьме своего королевского замка Карсё такими колдовскими искусствами и магическими заклинаниями, каких мир доселе не знал, наслал на нас лихо, унесшее моего брата, лорда Голдри Блусско, который столь же дорог мне, как и моя собственная душа. И Они, что покрыты тайной, посредством сна указали мне искать вестей о моем дорогом брате на Коштре Белорн. Потому, о Миварш, ты можешь идти с нами, если захочешь, если же нет — что ж, тогда прощай. Ибо ничто кроме смерти моей не остановит меня на пути туда.

И Миварш, подумав, что даже быть пожранным горными мантикорами вместе с этими двумя лордами — более легкая судьба, чем остаться наедине со всем тем, что ему было известно о Моруне, обвязался веревкой и, препоручив себя заботе своих богов, последовал за Брандохом Даэй по выветрившимся склонам, по камням и замерзшей почве к началу ущелья, ведшего вниз.

Несмотря на то, что отправились они в путь рано, было уже за полдень, когда они спустились с утеса. Опасаясь падающих камней, они выбрались из ущелья сначала на восточный контрфорс, а затем, когда тот стал слишком отвесным, вернулись на западную стену. Через час-два ущелье сузилось и сошло на нет, и, глядя оттуда меж своих ног, Брандох Даэй увидел, как в нескольких длинах копья под ним гладкие плиты, словно срезанные ножом, терялись из виду за краем скалы и взгляд сразу обращался к похожему на мох мерцающему ковру древесных крон, отделенных от них невидимой воздушной пропастью. Тогда, чуть отдохнув, они вернулись по ущелью немного вверх, выбрались на скальный склон, откуда сделали рискованный траверс к новому ущелью к западу от первого, и, наконец, скатившись по обширной осыпи, оказались на мягкой и нежной траве у подножия холма.

Крохотные цветы горной горечавки росли у их ног, а перед ними, словно море, простирался непроходимый лес. Вдали высились вершины Зиа: белоснежные фронтоны Исларгина, указывавший в небо тонкий темный палец Тетрахнампф нан Тшарка, что нависал над Зийским Перевалом, и торчавший над долиной к западу от него массивный бастион Тетрахнампф нан Тсурма. Более высокие горы были по большей части скрыты за этим ближним хребтом, но Коштра Белорн по-прежнему возвышалась над Перевалом. Словно смотрящая из своего окна в высокой башне королева озирала она эти дремлющие в полуденном свете зеленые леса, и чело ее было прекрасно, словно звезда. За их спинами обзор ограничивали уступы и нагромождения огромных усеянных трещинами контрфорсов, вздымавшиеся от края листвы и водоемов к невидимым холодным равнинам Моруны.

* * *

Той ночью они спали на холмике под звездами, а на следующий день, спускаясь к лесам, набрели в сумерках на опушку на берегу полноводного Бхавинана. Трава была мягка, как подушка — на ней могли бы танцевать эльфы. Другой берег в полумиле от них зарос серебристыми березами, что спускались к самой воде, стройные, словно горные нимфы. Их ветви мерцали в сумеречном свете, а их отражения колыхались в глубинах могучей реки. В небесной вышине день еще окрашивал слабым теплым светом очертания исполинских гор, а на западе у верховий реки над деревьями показалась юная луна. К востоку от опушки поднималась от речного берега небольшая поросшая деревьями возвышенность размером не крупнее дома, а в склоне ее была пещера.

— Как тебе здесь? — спросил Юсс. — Наверняка мы не найдем ничего лучше этого места, чтобы жить тут, пока не растают снега и мы не сможем двигаться дальше. Ибо, хоть в этой блаженной долине и царит круглый год лето, но в горах сейчас зима, и до прихода весны было бы безумием продолжать наше путешествие.

— Чтож, тогда побудем пока пастухами, — сказал Брандох Даэй. — Ты будешь играть мне на дудке, я же стану отплясывать так, что даже дриады останутся не у дел. А Миварш будет богом с козлиными копытами, которому придется за ними гоняться, ибо, по правде говоря, деревенские девицы давно мне наскучили. О, что за жизнь! Но прежде, чем мы предадимся ей, подумай, о Юсс, вот о чем: время бежит, и мир не стоит на месте. Что случится в Демонланде до наступления лета, когда мы вернемся домой?

— Тяжело у меня на сердце и из-за моего брата Спитфайра, — промолвил Юсс. — О, что за дурацкая буря и дурацкие задержки!

— Довольно напрасных жалоб, — сказал лорд Брандох Даэй. — Ради тебя и твоего брата отправился я в это путешествие, и, как тебе известно, ни разу не случалось такого, чтобы я протянул свою руку и не взял то, что намеревался, и не воплотил в жизнь свои замыслы.

И они устроили себе жилье в этой пещере возле бурливого Бхавинана. У этой самой пещеры праздновали они Йоль, и был этот праздник самым странным в их жизни: сидели они не как прежде, на высоких тронах из рубина и опала, а на поросших мхом берегах, где дремали ромашки и ползучий тимьян; свет им давали не зачарованные карбункулы величественного приемного зала в Гейлинге, а колеблющееся пламя питаемого валежником костра, что освещал не чудесные увенчанные чудовищами колонны, а могучие стволы спящих буков. И вместо усыпанного сияющими самоцветами золотого полога в Гейлинге, изображавшего небосвод, над ними простиралось небо волшебной летней ночи, в котором великие зимние звезды и созвездия — Орион, Сириус и Малый Пес — сверкали в зените, уступая свои привычные пути по южному небу Канопусу и чужим звездам юга. Когда начали перешептываться деревья, был это не скрипучий зимний голос голых ветвей, но шепот листвы и жужжащих в благоуханном воздухе жуков. Кусты были покрыты белоснежными цветами, а не инеем, а неясные белые пятна под деревьями были не снегом, а дикими лилиями и ветреницами, спавшими в ночи.

На это празднество явились все лесные создания, ибо им, никогда не встречавшим человека лицом к лицу, страх был неведом. Маленькие древесные обезьянки, попугаи, синицы, лазоревки, крапивники, тихие лемуры с круглыми глазами, кролики, барсуки, сони, пестрые белки, речные бобры, аисты, вороны, дрофы, вомбаты, и коата с детенышем у груди — все они пришли посмотреть на путников. И не только они, но и свирепые звери из лесов и джунглей: дикий буйвол, волк, когтистый тигр, медведь, огнеглазый единорог, слон и полные величия лев с львицей, привлеченные костром, явились на эту тихую поляну.

— Похоже, нынче вечером у нас в лесу собрание, — сказал лорд Брандох Даэй. — Очень мило. Но будь готов бросить в них пару головней, если им вздумается напасть. Весьма вероятно, что многие из этих зверей не слишком знакомы с придворными церемониями.

Юсс ответил:

— Во имя своей любви ко мне, не делай ничего такого. На всей этой земле Бхавинана лежит проклятье, и любой, будь то человек или зверь, кто совершит в этой земле убийство или любое иное насилие, будет в тот же миг уничтожен и навеки сметен с лица земли. Потому-то, когда мы спустились с Омпреннского Обрыва, я и забрал у Миварша его лук со стрелами, чтобы он не убил для нас какую-нибудь дичь и не накликал на себя что-нибудь похуже.

Миварш не слушал его, но сидел, весь трясясь, завидев крокодила, что неуклюже вполз на берег. Вдруг он завопил от ужаса:

— Спасите! Бежим! Отдайте мне мое оружие! Было мне предсказано знахаркой, что когда-нибудь меня пожрет змей-кокадрилл!

Услышав это, звери взволнованно отпрянули, и крокодил, напуганный воплями Миварша и его резкими движениями, распахнул свои крохотные глазки и, переваливаясь, со всех ног кинулся обратно к воде.

* * *

В этом месте лорд Юсс, лорд Брандох Даэй и Миварш Фаз оставались в течение четырех месяцев. Они не испытывали нужды в мясе и питье, ибо лесные создания, обнаружив, что они настроены мирно, делились с ними своими запасами. К тому же, незадолго до окончания года с юга прилетел стриж, севший на грудь Юссу и сказавший:

— Питомица Богов, благородная королева Софонисба, проведала о вашем приходе. И, зная, что оба вы могучие и отважные воины, послала она меня поприветствовать вас.

Юсс сказал:

— О маленький стриж, мы хотели бы увидеться с твоей королевой лицом к лицу и поблагодарить ее.

— Вы сможете поблагодарить ее, — ответила птица, — на Коштре Белорн.

Брандох Даэй произнес:

— Так мы и сделаем. Лишь туда устремлены все наши помыслы.

— Подтверждением вашим словам — ваше могущество, — сказал стриж, — И знайте, что проще покорить себе силой оружия весь мир, нежели взобраться на эту гору.

— Крылья твои слишком слабы, чтобы поднять меня, а то я бы их позаимствовал, — сказал Брандох Даэй.

Но стриж ответил:

— Даже орел, что взмывает к солнцу, не может достичь вершины Коштры Белорн. Ничья нога не ступит на нее, кроме тех благословенных, кому Боги многие века назад даровали на то свое дозволение. И продлится это до тех пор, пока не явятся те, кого терпеливо ожидали все эти годы: люди, красотой и могуществом подобные Богам, которые, полагаясь лишь на собственные силы, без помощи магического искусства доберутся до ее безмолвных снегов.

Брандох Даэй рассмеялся.

— Орел не может? — воскликнул он. — А как же ты, крохотная птаха?

— Не может ни один из имеющих ноги, — сказал стриж. — У меня их нет.

Лорд Брандох Даэй нежно взял его в свои руки и поднял высоко над собой, глядя на горы на юге. Качавшиеся на берегах Бхавинана березы не казались более изящными, чем он, а отдаленные горные утесы более неукротимыми.

— Лети к своей королеве, — сказал он, — и передай, что говорил ты у Бхавинана с лордом Юссом и лордом Брандохом Даэй из Демонланда. Скажи ей, что мы — те, кому было предопределено явиться сюда, те, кто, полагаясь лишь на собственные силы, еще до того, как весну сменит лето, поднимутся к ней на Коштру Белорн отблагодарить ее за ее любезные приветствия.

И вот, когда настал апрель, солнце на своем пути по небесам почти покинуло знак Овна и вступило в знак Тельца, а все реки и ручьи вздулись, напоенные тающими высокогорными снегами, наполняя могучую реку, мчавшуюся в своих берегах, словно сулой, лорд Юсс промолвил:

— Вот и настало благоприятное время пересечь поток Бхавинан и направиться в горы.

— Охотно, — ответил лорд Брандох Даэй. — Но как будем мы пересекать его: вброд, вплавь, или отрастив крылья? Для меня, много раз переплывавшего Громовой Фьорд, чтобы разжечь аппетит перед завтраком, пересечь эту реку — дело невеликое, сколь бы быстра она ни была. Но с нашими доспехами, оружием и прочими вещами все уже не так просто.

— Неужто напрасно подружились мы с теми, кто населяет здешние леса? — сказал Юсс. — По первой просьбе крокодил перевезет нас через Бхавинан.

— Худое это создание, — сказал Миварш, — и жестоко ненавидит меня.

— Тогда тебе придется остаться здесь, — сказал Брандох Даэй. — Да не бойся, я отправлюсь с тобой. Это создание может перенести нас обоих разом и не пойти ко дну.

— Знахарка предсказала мне, — ответил Миварш, — что змей этого вида станет моей погибелью. Но будь по-вашему.

Они подозвали свистом крокодила; и первым на спине этого змея через Бхавинан переехал лорд Юсс вместе со всеми своими вещами и оружием, и сошел на берег в нескольких сотнях шагов вниз по течению, ибо оно было очень сильно; затем крокодил вернулся на северный берег за лордом Брандохом Даэй и Миваршем Фазом и подобным же образом перевез их через реку. Миварш храбрился, но расположился настолько близко к хвосту, насколько это было возможно, перебирая в своей сумке особые травы, что служат средством против змей, и шевеля губами в отчаянных мольбах к своим богам. Достигнув берега, они поблагодарили крокодила, попрощались с ним и без промедления пустились в путь через лес. И Миварш, словно освобожденный из темницы, легким шагом шел впереди, распевая и щелкая пальцами.

Три или четыре дня они блуждали в предгорьях, а затем остановились на сорок дней в долине Зиа, над ущельями. Здесь долина расширяется, образуя амфитеатр с плоским дном, который со всех сторон обрамляют устремленные в небо тонкие известковые скалы. Высоко на юге, меж крутых серых морен, сморщенный, словно какой-то выживший в первозданном хаосе древний дракон, простирает в долину свой хобот ледник Зиа. Здесь в ледяных пещерах берет начало бурливая река, и в брызгах ее в ясный день висят радуги. С ледника дует пронизывающий ветер, и горные цветы и кусты пьют солнечный свет.

Здесь они собрали большой запас пищи. И каждое утро они вставали до рассвета и отправлялись взбираться по горам, упражняясь перед восхождением на более высокие пики. Так они исследовали все отроги Тетрахнампфа и Исларгина, и сами эти пики, скалистые вершины невысокого хребта Нуаннер, откуда открывался вид на Бхавинан, заснеженные пики к востоку от Исларгина: Авсек, Киюрмсур, Мирсу, Биршнаргин и высочайший в этой цепи, Борх Мехефтарск со всеми его гребнями, остановились на неделю на моренах ледника Мехефтарск над высокогорной долиной Фоаны, а также побывали на западе на доломитовых горах Бурдьязаршры и великой стене Шилака.

От этих упражнений мышцы их уподобились стальным канатам, сами же они стали выносливыми, как горные медведи, а поступь сделалась столь же тверда, как у горных козлов. И на девятый день мая они пересекли Зийский Перевал и разбили лагерь на скалах у южной стены Тетрахнампф нан Тшарка. Словно окровавленное, солнце в безоблачном небе зашло за горизонт. Впереди и по обе стороны от них простирались молчаливые синие снега. Воздух на этих высокогорных снежных полях был обжигающе холоден. Примерно в лиге к югу чашу ледника окаймляли очертания черных утесов. За этой черной стеной, в двадцати милях от них, в опаловых небесах возвышались Коштра Белорн и Коштра Пиврарха.

За ужином в угасающем свете дня Юсс сказал:

— Стена, которую вы видите, зовется Барьерами Эмшира. И, хотя за ними и лежит прямой путь на Коштру Пиврарху, путь этот нехорош, и мы по нему не пойдем. Ибо, во-первых, этот барьер до сих пор оставался неприступным, и одни лишь полубоги безуспешно пытались покорить его.

— Я не стану дожидаться твоего второго довода, — сказал Брандох Даэй. — До сих пор мы поступали по-твоему, и теперь настал твой черед уступить мне, пойдя завтра со мной и показав, что для нас с тобой такие барьеры — что клуб дыма, если они стоят на пути между нами и нашей целью.

— Если бы дело было лишь в этом, — ответил Юсс, — то я не стал бы тебе перечить. Но если мы выберем эту дорогу, то нам придется столкнуться не только с безжизненными скалами. Видишь место, где Барьеры заканчиваются у вон той чудовищной пирамиды в нагромождении утесов и нависающих глетчеров, что закрывает нам обзор на востоке? Люди зовут ее Менксур, но в небесах у нее более страшное название: Эла Мантиссера, то бишь Логово Мантикор. О Брандох Даэй, я взберусь с тобой на любой утес, который ты выберешь, и буду сражаться с тобой против самых ужасающих чудовищ, что когда-либо населяли берега потоков Тартара[70]Тартар — в древнегреческой мифологии темная бездна, находящаяся под царством мертвых Аидом.. Но затевать и то и другое одновременно было бы безрассудно и глупо.

Но Брандох Даэй засмеялся и ответил ему:

— Не могу я уподобить тебя никому, о Юсс, кроме воробья-верблюда. Которому говорят «Лети», а он отвечает «Не могу, ибо я верблюд», а когда приказывают «Вези», отзывается «Не могу, ибо я птица».

— Долго еще будешь меня подстрекать? — произнес Юсс.

— Да, — сказал Брандох Даэй, — если будешь упрямиться.

— Хочешь ссоры? — спросил Юсс.

— Ты же меня знаешь, — ответил Брандох Даэй.

— Хорошо, — сказал Юсс. — План твой оказывался правильным и спасал нас однажды, другие же девять раз был он неверен, и лишь мой план спасал тебя от несчастья. Если беда настигнет нас, то случится это только из-за твоего своенравия.

После этого они закутались в свои плащи и уснули.

На следующий день они проснулись затемно и пустились в путь на юг по покрытому настом после морозной ночи снегу. Перед ними чернели Барьеры, до которых, казалось, было рукой подать, но звездный свет скрадывал размеры и расстояния, делавшиеся очевидными лишь после долгой ходьбы; сколько бы они ни шли, каменная стена, казалось, не становилась ни ближе, ни больше. Дважды или трижды они спускались в долины или переваливали через гребень ледника, и на рассвете остановились у голой стены, холодной и суровой, преграждавшей им путь на юг. На стене не было видно ни одного выступа, который был бы достаточно велик, чтобы на нем скопился снег.

Они сделали привал и поели, изучая простершуюся перед ними стену. И ничего хорошего ее вид не обещал. Выбирая, откуда лучше начать подъем, они, наконец, нашли одно место на расстоянии менее мили от западного плеча Элы Мантиссеры, где ледник взбирался чуть повыше. Здесь утес возвышался всего на четыре или пять сотен футов, но выглядел достаточно гладким и труднопроходимым. Тем не менее, это было наиболее подходящее место.

Долгое время они не могли подступиться к этой стене, но наконец Брандох Даэй, стоя на плечах у Юсса, нашарил выступ, которого не было видно снизу, и с огромным трудом вскарабкался по скале на высоту примерно ста футов над ними. Затем, надежно устроившись на уступе, достаточно широком, чтобы вместить шестерых или семерых, он легко втянул туда на веревке Юсса, а за ним и Миварша. Это короткое восхождение стоило им полутора часов.

— Северо-восточный контрфорс Иллстога — что жидкая каша по сравнению с этим, — промолвил лорд Юсс.

— Впереди еще труднее, — сказал лорд Брандох Даэй, опираясь на отвесную стену, сцепив руки за головой и болтая ногами над бездной. — К твоему сведению, Юсс: еще раз по такому склону первым я не пошел бы за все богатства Импланда.

— Раскаялся и хочешь вернуться? — спросил Юсс.

— Только если ты будешь спускаться последним, — ответил тот. — Если же нет, то я охотно рискну. Если дальше окажется хуже, я становлюсь атеистом.

Держась за скалу правой рукой, лорд Юсс вытянулся, осматривая стену вокруг и над ними. Мгновение он висел так, а затем вернулся на место. Его массивные челюсти были сжаты, а под его черными усами свирепо поблескивали зубы, словно зарница меж темным небом и морем в грозовую ночь. Его ноздри расширились, как у заслышавшего сигнал к битве боевого коня, его глаза метали фиолетовые молнии, все его тело напряглось, будто натянутая тетива. Он схватился за свой острый меч и со скрежетом и звоном вытащил его из ножен.

Брандох Даэй вскочил на ноги и выхватил свой меч, подарок Зелдорния.

— Что случилось? — воскликнул он. — Ты выглядишь устрашающе. Так выглядел ты, надевая свой шлем, когда наши суда скользили на запад к Проливу Картадзы, а судьбы Демонланда и всего остального мира были в твоих руках.

— Здесь мало места, чтобы размахнуться, — сказал Юсс и опять выглянул на восток и вверх.

Брандох Даэй посмотрел через его плечо. Миварш взял свой лук и наложил стрелу на тетиву.

— Оно учуяло нас по запаху, — сказал Брандох Даэй.

Перескакивая над головокружительной пропастью с выступа на выступ, как обезьяна прыгает с ветки на ветку, чудовище приближалось. Формой туловища оно напоминало льва тускло-красного цвета, но было крупнее и выше, а на спине, как у дикобраза, топорщились иглы. Лицо его было человеческим — если, конечно, что-либо столь ужасное можно считать принадлежащим человеку, — с выпученными глазами, низким морщинистым лбом, слоновьими ушами, каким-то куцым и убогим подобием львиной гривы, огромными угловатыми челюстями, и коричневыми клыками с пятнами засохшей крови в ощеренной пасти. Оно направлялось прямо к уступу, и, когда они были уже готовы к отпору, вдруг взвилось в воздух на высоту человеческого роста и приземлилось на уступе между Юссом и Брандохом Даэй прежде, чем они поняли, что происходит. Брандох Даэй обрушил на него могучий удар и отсек его скорпионий хвост, но оно, оцарапав Юссу плечо, опрокинуло Миварша и, подобно льву, ринулось на Брандоха Даэй, и тот, оступившись на узком выступе скалы, сорвался с утеса спиной вперед и упал в снег сотней футов ниже.

Чудовище свесилось со скалы, намереваясь отправиться следом и покончить с ним, но Юсс нанес ему удар в заднюю часть, срубив плоть с бедренной кости, и меч лязгнул о бронзовые когти его лапы. Со страшным воплем оно повернулось к Юссу, став на дыбы, словно лошадь; и было оно на три головы выше самого высокого человека, а грудь его была шириной с медвежью. Юсс задохнулся в его зловонном дыхании, и стало ему дурно, но все же мощным и плавным движением он полоснул его по брюху, выпустив наружу кишки. Он снова рубанул по нему, но промахнулся, и его меч, встретившись со скалой, разлетелся на куски. И когда зловонный хищник бросился на него, рыча, будто тысяча львов, Юсс схватил его, пригнувшись и запустив руки в его внутренности, чтобы попытаться вырвать какие-либо жизненно важные органы. Он держал его так близко, что тот не мог дотянуться до него своими смертоносными зубами; однако, когтями рассек его плоть от левого колена до лодыжки, и обрушился на него, вдавив его в камни и пытаясь сокрушить его грудную клетку. И несмотря на ужасную боль и мучения, почти задохнувшись в чудовищной вони его дыхания, крови и потрохов, вывалившихся на его лицо и грудь, Юсс продолжал сражаться с этим свирепым и мерзким людоедом. Раз за разом погружал он правую руку с зажатой в ней рукоятью своего сломанного меча глубоко в брюхо чудовища, пока не отыскал его сердце и не рассек его, словно лимон, перерезая и разрывая все связанные с ним крупные сосуды, пока кровь не хлынула на него ручьем. Словно гусеница, чудовище свернулось и снова выпрямилось в предсмертных конвульсиях, а затем скатилось с уступа и рухнуло рядом с Брандохом Даэй, окрашивая своей кровью девственно чистый снег: омерзительнейшее из живых существ рядом с прекраснейшим из них. И росшие на спине чудовища иглы то втягивались, то появлялись обратно, будто жало только что раздавленной осы. Оно упало не прямо в снег, как волею небес посчастливилось Брандоху Даэй, но ударилось недалеко от подножия о скальный выступ, выпустивший ему мозги. Так оно и валялось в своей крови, обратив оскаленную пасть к небесам.

Юсс, словно мертвый, лежал ничком на узком выступе скалы. Миварш спас его, схватив за ногу и втянув в безопасное место, когда чудовище упало. Он являл собой ужасное зрелище, с головы до ног перепачканный кровью своей и чудовища. Миварш перевязал его раны и как мог заботливо уложил его спиной к стене, а затем долгое время смотрел вниз со скалы, чтобы убедиться, что чудовище действительно мертво.

Он пристально вглядывался вниз, пока его глаза не заслезились от напряжения, а чудовище все не шевелилось. Тогда Миварш пал ниц и громко вознес такую молитву:

— О Шлимфли, Шламфи и Шебамри, боги отца моего и отцов моего отца, смилуйтесь над своим дитем, если, как я горячо верую, могущество ваше простирается до этой дальней и запретной страны от самого Импланда, где я, дитя ваше, всегда поклонялся вам в ваших священных местах, и учил сыновей своих и дочерей чтить ваши священные имена, и по наущению звезд, как в стародавние времена, построил в своем доме алтарь, и принес в жертву своего седьмого сына, и намеревался на нем же принести в жертву и седьмую дочь в смирении и праведности пред вашей священной волей, но не смог совершить этого, ибо не удостоили вы меня седьмой дочерью, но лишь шестью. Потому заклинаю вас, ради ваших священных имен, дайте сил моим рукам, чтобы благополучно спустить этого моего спутника вниз на веревке, а затем опустите меня с этой скалы в целости и сохранности. Каким бы ни был он дьяволом и неверным, о, спасите его жизнь, спасите жизни их обоих. Ибо уверен я, что, если эти двое не выживут, то дитя ваше никогда не возвратится, но умрет от голода в этой дальней стране, как поденка, что живет лишь один день.

Так молился Миварш. И возможно, высокие боги были тронуты его простодушием, когда он так тщетно взывал о помощи к своим идолам; а возможно, не входило в их замыслы, чтобы этих лордов Демонланда постигла столь злая и безвременная кончина, и они невоспетыми канули в безвестие. Как бы то ни было, Миварш поднялся и обвязал лорда Юсса веревкой, соорудив у него под подмышками хитроумный узел, который бы при спуске не затянулся и не раздавил ему грудь и ребра, и с большим трудом опустил его к подножию утеса. Затем Миварш сам отправился по этой опасной стене, и, хотя много раз ему казалось, что настала его погибель, но искусство скалолазания, подкрепленное холодной неизбежностью, наконец, позволило ему спуститься вниз. Там он немедля принялся помогать своим спутникам, которые с тяжелыми стонами пришли в себя. Очнувшись, лорд Юсс применил свое искусство врачевания и на себе и на лорде Брандохе Даэй, так что вскоре оба смогли встать на ноги, хотя и были несколько скованны в движениях, утомлены и боролись с тошнотой. Шел уже третий час пополудни.

Пока они отдыхали, лорд Юсс заговорил, глядя на то место, где лежала в своей крови чудовищная мантикора:

— Нужно сказать о тебе, о Брандох Даэй, что сегодня совершил ты и наихудший и наилучший поступки. Наихудшим было то, когда ты в упрямстве своем настоял на этом восхождении, которое чуть не закончилось гибелью и для меня, и для тебя. Наилучшим же было то, как ты отрубил ее хвост. Это было замыслом или случайностью?

— Ну, — ответил тот, — я никогда не был таким уж неумехой, чтобы напускать на себя излишнюю важность. Он подвернулся мне под меч, да и не нравилось мне, как он болтается. А что в нем такого?

— Жала на ее хвосте, — ответил Юсс, — было достаточно, чтобы уничтожить любого из нас, даже царапни оно лишь наш мизинец.

— Ты говоришь, как по книге, — сказал Брандох Даэй. — Иначе я вряд ли признал бы в тебе своего благородного друга, ибо вымазан ты в крови, как буйвол в грязи. Не серчай на меня, но я рад, что ветер не дует от тебя ко мне.

Юсс рассмеялся.

— Если ты не слишком щепетилен, — промолвил он, — то отправляйся к чудовищу и тоже обрызгай себя кровью из его потрохов. Нет, я не шучу, это необходимо. Враги не только человеку, но и друг другу, они бродят каждое само по себе и так ненавидят всех своих сородичей, живых или мертвых, что нет для них в мире ничего более отвратительного, чем кровь своих сородичей, одного запаха которой они боятся, как бешеная собака боится воды. И запах этот стоек. Поэтому мы после этой стычки находимся от них в полной безопасности.

Той ночью они стали лагерем у подножия отрога Авсека, а на заре двинулись в путь на восток по длинной долине. Весь день они слышали рев мантикор на безжизненных склонах Элы Мантиссеры, которая теперь казалась не пирамидой, а протяженной грядой, замыкавшей долину с юга. Идти было нелегко, а они еще не оправились полностью. День почти закончился, когда за восточными склонами Элы они достигли места, где белые воды реки, вдоль которой они следовали, с гулом встречались с черным потоком, мчавшимся с юго-запада. Ниже по течению река по широкой долине устремлялась на восток, в поросшие деревьями низины. В месте слияния рек между рукавами высился обрамленный скалами зеленый холм, будто осколок другой, более отрадной страны, каким-то образом переживший эпоху разорения.

— И сюда, — промолвил Юсс, — приводили меня мои сны. И даже если перевал, где этот поток разделяется на несколько водопадов чуть выше слияния рукавов, окажется нелегким, думаю я, это наш единственный выбор.

И, пока не смерклось, они миновали этот опасный перевал над водопадами и уснули на зеленом холме.

Холм этот Юсс назвал Дроздовым Гнездом в честь разбудившего их на следующее утро дрозда, распевавшего в избитом ветрами небольшом кусте боярышника, что рос среди скал. Необычно звучала эта неприхотливая песня на холодных склонах горы, под недобрыми вершинами Элы, у самой границы тех зачарованных снегов, что окружают Коштру Белорн.

С Дроздового Гнезда самые высокие горы были не видны, как и из той узкой, прямой и круто поднимавшейся вверх долины, где струился черноводный поток и где пролегал теперь их путь. Хаотичные уступы и контрфорсы закрывали обзор. Они продвигались по высокому левому берегу над водопадами, борясь с налетавшими из-за утесов порывами ветра; рев воды закладывал уши, а глаза застилала несомая ветром водяная пыль. И Миварш следовал за ними. Они шли молча, ибо путь круто поднимался вверх, а при таком ветре и таком шуме потоков пришлось бы кричать во весь голос, чтобы быть услышанным. Совершенно бесплодна была эта долина и казалась мрачной и жуткой, как могли бы выглядеть адские долины Пирифлегетона и Ахерона[71]Пирифлегетон, Ахерон — в древнегреческой мифологии реки в Аиде. Через Ахерон Харон перевозит души умерших.. Им не встретилось ни одного живого существа, кроме парившего временами в вышине орла и силуэта чудовища, показавшегося однажды из пещеры в склоне горы. Оно замерло, подняв свое отвратительное плоское человечье лицо и разглядывая путников налитыми кровью огромными, словно блюдца, сверкающими глазами, но, почуяв кровь своего сородича, сорвалось с места и скрылось среди утесов.

Так они шли в течение трех часов и вдруг, обогнув склон холма, очутились у выхода из этой долины на краю плоскогорья. Там они узрели вид, что затмил бы собой все земные красоты, а хвалители его были бы ошеломлены его великолепием. Обрамленная горными утесами, укрытая пологом синих небес, перед ними возвышалась Коштра Пиврарха. Столь громадна была она, что даже отсюда, с шестимильного расстояния, ее нельзя было увидеть целиком, и, словно озирая обширный пейзаж, приходилось переводить взгляд от массивного черного подножия, круто поднимавшегося вверх от ледников, вдоль ее обширного склона, где в слепящем сверкании покрытых льдом утесов и заполненных снегом расселин контрфорс громоздился на контрфорсе, а скала на скале, к неприступным высотам, где, будто грозно устремленные ввысь копья, небеса рассекали белые зубья вершинного гребня. Она заполняла собой четверть неба справа налево, от выглядывавшего из-за ее западного плеча изящного пика Айлинона до загораживавших обзор заснеженных склонов Ялхи на востоке, скрывавших Коштру Белорн.

Этим вечером они разбили лагерь на левой морене Верхнего Ледника Темарма. Просвечивающие, словно газ женской вуали, длинные и легкие полосы облаков, устремлялись от горных шпилей на восток, и это означало, что в вышине буйствует неистовый ветер.

Юсс сказал:

— Воздух прозрачен, словно стекло. Это не предвещает хорошей погоды.

— Что ж, подождем, если потребуется, — сказал Брандох Даэй. — Жажда подвига столь громко взывает ко мне с тех ледяных пиков, что, единожды их узрев, я охотнее умру, чем покину их непокоренными. Но тебе дивлюсь я, о Юсс. Тебе было сказано искать вестей на Коштре Белорн, а ее достичь было бы, несомненно, легче, чем Коштры Пиврархи, обойдя Ялхи по снеговым полям и тем самым избегнув ее огромных западных утесов.

— В Импланде есть пословица, — ответил Юсс, — «Берегись высокой жены». Точно так же падет проклятие на каждого, кто попытается одолеть Коштру Белорн, сперва не взглянув на нее сверху, и сделавшего это смерть постигнет прежде, чем он добьется своего. И лишь с одного места на земле может человек взглянуть сверху на Коштру Белорн — это и есть тот доселе непокоренный ледяной зубец, на котором тлеют последние лучи солнца. Ибо это самый высокий пик Коштры Пиврархи. И высочайшая вершина в мире.

С минуту они молчали. Затем Юсс заговорил:

— Как скалолаз, ты всегда был величайшим среди нас. Какой путь к вершине кажется тебе наилучшим?

— О Юсс, — промолвил Брандох Даэй, — на льду и снегу ты превосходишь меня. Потому посоветуй мне ты. Для собственного развлечения я бы уже давно избрал взойти к седловине меж двумя горами, а оттуда повернуть на запад к восточному хребту Пиврархи.

— Весьма страшно на вид это восхождение, — сказал Юсс, — а равно и наиболее сложно, и по обеим причинам я готов был спорить, что это и будет твоим выбором. Эта седловина зовется Вратами Зимиамвии. Она, как и примыкающий к ней ледник Коштры, находится под властью предсказания, о котором я тебе сказал. Смерть поджидала бы нас, отважься мы подняться туда, не взглянув сверху на Коштру Белорн. Когда же это будет сделано, заклятье перестанет на нас действовать, и впредь лишь наши собственные силы, умение и мужество потребуются, чтобы осуществить все, что нам захочется.

— Ну, тогда великий северный контрфорс, — воскликнул Брандох Даэй. — Так она не увидит нас во время восхождения, пока мы не окажемся на самом верхнем зубце, не посмотрим на нее и не подчиним ее своей воле.

Затем они поужинали и легли спать. Но среди утесов всю ночь выл ветер, а наутро горы скрыла из виду пелена мокрого снега. Буря бушевала весь день, и во время затишья они свернули лагерь и вновь спустились к Дроздовому Гнезду, где провели девять дней и девять ночей на ветру, под дождем и сыплющимся градом.

На десятый день непогода утихла. Они направились вверх по склону, пересекли ледник и приютились в пещере у подножия великого северного контрфорса Коштры Пиврархи. На рассвете Юсс и Брандох Даэй вышли, чтобы осмотреть окрестности. Они пересекли горловину задушенной снегом долины, круто поднимавшейся к главному хребту меж Ашниланом на западе и Коштрой Пиврархой на востоке, обогнули подножие Айлинона и взобрались с запада на заснеженный перевал примерно в трех тысячах футов по гребню этой горы, откуда могли осмотреть контрфорс и избрать направление своей попытки восхождения.

— До вершины два дня подъема, — сказал лорд Брандох Даэй. — Если ночью на склоне мы не замерзнем насмерть, иных препятствий я не опасаюсь. То черное ребро, что вздымается на милю над нашим лагерем, доведет нас до самого гребня контрфорса, достигнув его над огромной скалой у его северного края. Если скалы там подобны тем, на которых мы поставили лагерь, — твердые, как алмаз, и грубые, как губка, — то подвести нас сможет лишь собственная небрежность. Сколько живу, никогда не видел столь удобных для скалолазания камней.

— Хорошо, — сказал Юсс.

— Далее, — продолжал Брандох Даэй, — я мог бы везти тебя на колеснице вплоть до первого крупного уступа гребня. Его нам придется обойти, иначе дальше мы не продвинемся. Отсюда он выглядит достаточно неприятно из-за нависающих скал. Если они покрыты льдом, это будет та еще работа. Дальше я ничего не могу предсказывать, о Юсс, ибо ничего не видно как следует, помимо того, что гребень весь усеян расселинами и башнями. Как мы их преодолеем, еще только предстоит узнать. Слишком высоко и слишком далеко, чтобы говорить наверняка. Скажу лишь одно: туда, куда мы направимся, шли мы и до сих пор. И за этим гребнем, если туда вообще ведет хоть одна дорога, находится путь к вершине горы, намереваясь взобраться на которую, мы пересекли весь мир.

На следующий день, как только начало светать, все трое поднялись и направились на юг по хрустящим снегам. У подножия ледника, спускавшегося от седловины с высоты около пяти тысяч футов, где главный хребет понижается перед Ашниланом и Коштрой Пиврархой, они связались друг с другом веревкой. Еще до того, как самые яркие звезды померкли в утреннем свете, они уже пробивались сквозь лабиринт башен и разломов ледопада. Вскоре свет нового дня затопил снеговые поля Верхнего Ледника Темарма, окрашивая их в зеленый, шафрановый и нежно-розовый цвета. Далеко на севере, направо от белого купола Эмшира, рдели снега Исларгина. На северо-востоке обзор закрывала Эла Мантиссера. Контрфорс, ограничивавший с востока их долину, погрузил ее в синюю тень, уподобив ее летнему морю. В вышине по другую сторону хребта на великих пиках-близнецах Айлинона и Ашнилана, пробужденных теплыми лучами от морозного ночного безмолвия, время от времени рокотали лавины и падающие камни.

По ледопаду во главе шел Юсс, ведя их то вдоль высоких гребней, по обе стороны обрывавшихся в безмерные глубины, то по самым кромкам этих пропастей, мимо оснований ледяных башен. Башни эти, высотою в пять раз превосходившие человеческий рост, одни прямоугольные, другие заостренные, третьи — рассыпавшиеся или погребенные в обломках своих соседок, нависали над ними, словно готовые обрушиться и завалить скалолазов и навеки погрести их кости здесь, в этом зелено-голубом царстве мороза и безмолвия, где осколки льда глухо позвякивали, когда Юсс вырубал ступени топором Миварша, пробиваясь вперед. Наконец, уклон стал более пологим, они вышли на нетронутую поверхность ледника, и, перейдя огромный разлом между ледником и склоном горы по снежному мосту, за два часа до полудня достигли основания скального ребра, которое осматривали с Айлинона.

Теперь пришел черед вести их Брандоху Даэй. Медленно и без передышек взбирались они лицом к скале, ибо оказалась она столь твердой и монолитной, что выступы были малы и редки, а утесы круты. То здесь, то там им удавалось подняться вверх по расщелине, но в основном их путь лежал по небольшим трещинам и отвесным скальным стенам. Такое испытание силы и выносливости могли бы вынести лишь немногие, да и те недолго; однако, стена эта была лишь трехсот футов в высоту. К полудню они добрались до гребня и устроились отдыхать на камнях, слишком изможденные, чтобы разговаривать, глядя вдоль сглаженных лавинами склонов Коштры Пиврархи на нависавший карнизом парапет, что упирался в западные утесы Коштры Белорн.

На некоторое расстояние хребет контрфорса был широким и плоским. Затем он внезапно сужался до ширины лошадиной спины и вздымался в небеса более чем на две тысячи футов. Брандох Даэй вышел вперед и взобрался на несколько футов по утесу. Над ним нависал выступ, гладкий и без опор. Он попытался еще раз, и еще, а затем спустился вниз со словами:

— Без крыльев не выйдет.

Затем он направился налево. Здесь в вышине громоздились нависающие ледники, и, пока он смотрел, по склону прокатилась лавина ледяных глыб. Тогда он пошел направо, и здесь скалы поднимались почти отвесно, а покатые уступы были усыпаны каменным крошевом и скользки от снега и льда. Уйдя совсем недалеко, он вернулся и сказал:

— О Юсс, двинемся прямо — и нам придется лететь, ибо ухватиться там не за что; или пойдем на восток и станем увертываться от лавин; или же на запад, где все рыхло и скользко, и оступиться будет для нас погибелью?

После обсуждения они, наконец, решили избрать восточный путь. Нелегко было обогнуть выпирающий угол башни, ибо немного было там опор для рук и ног, а скалы внизу были словно срезаны, так что сорвавшемуся оттуда камню или человеку предстояло разом пролететь три или четыре тысячи футов до ледника Коштры и разбиться там. Широкие выступы за углом позволили им продвинуться вдоль стены башни, которая теперь выгибалась вовнутрь, обращаясь к югу. Высоко над их головами, ослепительно белые на фоне небесной синевы, торчали изломанные края ледяных глыб и осколков, а с каждого уступа свисали сверкающие сосульки размером больше человека. Это был вид неземной красоты, но им он доставлял немного радости, ибо они как никогда в жизни торопились, чтобы избежать опасности быть сметенными лавиной льда.

Внезапно над ними раздался звук, подобный щелчку гигантского хлыста, и, глядя вверх, они увидели заслонившую небо темную массу, распускавшуюся, словно цветок, и рассыпавшуюся на сотни осколков. Демоны и Миварш замерли на месте и вжались в утесы, но укрытия там почти не было. Воздух наполнился свистом камней, проносившихся вниз, будто возвращающиеся в преисподнюю дьяволы, и грохотом, когда они сталкивались со скалами и раскалывались на куски. Раскаты эхо отдавались среди утесов, и тело горы, казалось, корчится под ударами бича. Когда все закончилось, Миварш стонал от боли в левом запястье, поврежденном камнем. Другие остались невредимы.

Юсс сказал Брандоху Даэй:

— Назад, сколь бы ни было это тебе не по душе.

Они двинулись назад, и по склону пронеслась лавина льда, которая уничтожила бы их, если бы они продолжили подъем.

— Неверно ты обо мне судишь, — сказал Брандох Даэй со смехом. — Дай мне случай, когда моя жизнь зависит лишь от моей собственной силы и мощи; тогда опасность — что пища и питье для меня, и ничто не обратит меня назад. Но здесь, на этом проклятом утесе, по выступам которого легко ходить только калеке, мы — лишь игрушки в руках судьбы. И было бы полным безрассудством задержаться там мгновением дольше.

— Два пути осталось нам, — сказал Юсс. — Повернуть назад и навеки покрыть себя позором, или попытаться пройти на западе.

— И это станет погибелью для любого, кроме нас с тобой, — сказал Брандох Даэй. — А если и нашей погибелью тоже — что ж, мы уснем крепко.

— Миварш, — сказал Юсс, — не обязан участвовать в этом предприятии. Он храбро следовал за нами, и храбро оставался нашим другом. Но сейчас нам предстоит такой переход, что я глубоко сомневаюсь, будет ли ему опаснее для жизни остаться одному, нежели пойти с нами.

Но Миварш сделал мужественное лицо. Он не промолвил ни слова, лишь кивал головой, словно говоря: «Вперед».

— Сначала я стану твоим лекарем, — сказал Юсс и перевязал запястье Миварша.

И поскольку день уже заканчивался, они стали лагерем у подножия этой огромной башни в надежде на следующий день достичь невидимой оттуда вершины Коштры Пиврархи в шести тысячах футов над ними.

* * *

На следующее утро, когда было уже достаточно светло для скалолазания, они отправились в путь. За два часа восхождения не было ни одного мгновения, когда им не грозила бы немедленная смерть. Они не были связаны, ибо, оступившись на этих скользких камнях, один утащил бы за собой к погибели целую дюжину. Выступы были покаты и завалены щебнем и грязью. Мягкий красноватый камень крошился под руками; обломки падали на ледник далеко внизу. То вниз, то вверх, то в обход прокладывали они свой путь, огибая основание огромной скалы, и наконец по осыпающейся расселине добрались невредимыми до гребня над нею.

Пока они взбирались по скалам, легкие белые облачка, собиравшиеся утром в верхних ущельях Айлинона, выросли в громадную черную массу, скрывшую все горы на западе. Длинные полосы облаков тянулись от нее меж горами, переплетаясь и устремляясь ввысь, вздымаясь и опадая, словно море в час прилива, и наконец достигли гребня, где стояли Демоны, окутав их покровом тумана, в складках которого таился холодный ветер, и в разгар дня погрузив все вокруг во тьму. Они остановились, не видя скал перед собой. Завыв среди растрескавшихся утесов, поднялся ветер. Налетел мелкий и колючий снег. Туча приподнялась и вновь опустилась, словно осенявшая их своими крыльями гигантская птица. Кругом сверкали молнии, вырывавшиеся из ее недр. За ними неотступно грохотал гром, и его раскаты отдавались эхо среди отдаленных утесов. Их покрытое снегом оружие пылало шипящим голубым огнем: Юсс посоветовал не держать его в руках и положить рядом, дабы не погибнуть. Скрючившись во впадине в снегу между скал гребня Коштры Пиврархи, лорд Юсс, лорд Брандох Даэй и Миварш Фаз переждали эту ужасную ночь. Они не знали, когда наступила настоящая ночь, ибо буря принесла с собой темноту задолго до заката солнца. Они не могли заснуть из-за слепящего снега, ледяного дождя, вспышек и грома, и неистовых ветров, свистевших в трещинах и, казалось, сотрясавших гору до основания. Они почти замерзли и желали лишь смерти, что принесла бы им избавление от этого адского буйства.

День занялся тусклым серым светом, и буря стихла. Изможденный, Юсс поднялся на ноги, не в силах заговорить. Миварш произнес:

— Вы-то дьяволы, но себе дивлюсь я. Ибо я всю жизнь прожил возле снежных гор, и многих знал я, кого застигли в снегах ночь и непогода. И немало погибло от холода. Я говорю лишь о тех, кого нашли. Многих не нашли, ибо их поглотили духи.

При этих словах лорд Брандох Даэй расхохотался и сказал:

— О Миварш, похоже, ты просто неблагодарная собака. Посмотри на того, кто своей отвагой и выносливостью ко всем лишениям превосходит меня настолько же, насколько я превосхожу тебя. Но из нас троих он устал больше всех. Хочешь знать, почему? Я тебе расскажу. Всю ночь он сражался с холодом, пытаясь не только себя, но и нас с тобой уберечь от мороза. И, будь уверен, лишь это и спасло твою шкуру.

К тому времени туман немного рассеялся, и они могли видеть гребень на сотню шагов вперед: один неясный и нематериальный зубец на фоне другого, еще более неясного. В тумане зубцы казались просто чудовищными, приближаясь размерами к горным вершинам.

Они связались веревкой и продолжили путь, взбираясь на скалы, огибая их то с одной, то с другой стороны, останавливаясь на выступах скалы, которые казались отрезанными от всей остальной земли, одни в море движущегося тумана, или спускаясь в глубокую расселину, на другой стороне которой вздымалась глухая стена, а слева и справа зияла пропасть. Скалы были прочными и надежными, как и те, по которым они начинали взбираться от ледника. Но продвигались они медленно, ибо подъем был сложным и опасным из-за покрывавшего камни свежего снега и льда.

Днем ветер стих, и все было спокойно, когда они, наконец, остановились перед твердым ледяным гребнем, что круто вздымался перед ними, словно лезвие меча. Восточная его сторона слева от них была почти отвесной и обрывалась в невидимую бездну. Западный склон, чуть менее крутой, был укрыт ровной белой пеленой замерзшего снега; затем его заволокли тучи.

Брандох Даэй остановился на последнем тупом зубце у подножия ледяного хребта.

— Остальное — твое, — прокричал он лорду Юссу. — Думаю, никому, кроме тебя, не следует ступать на нее первым, ибо это твоя гора.

— Без тебя я бы ни за что сюда не добрался, — ответил Юсс. — И не годится мне присваивать себе славу первым ступить на вершину, если большая часть успеха твоя. Иди первым.

— Не пойду, — сказал лорд Брандох Даэй. — Да и это не так.

Тогда Юсс пошел вперед, вырубая своим топором огромные ступени вдоль западного склона хребта, а лорд Брандох Даэй и Миварш Фаз следовали за ним.

Внезапно из невидимых небесных пространств налетел ветер и разорвал туман, словно обветшавшие одежды. В просветах сверкнули копья солнечного света. Солнечные земли виднелись на юге, в невообразимой дали, за гребнем исполинской стены, что поднималась по другую сторону бездны, за нагромождением черных скал, испещренным тысячей заполненных искрящимся снегом трещин, и увенчанным, словно зубцами, рядом слепивших глаза своим великолепием диких горных пиков — изящных шпилей вершинного гребня Коштры Пиврархи. Столь долго бывшие для Демонов недоступными как небеса, лежали они теперь у их ног. Лишь пик, на который они взбирались, теперь столь близкий и отчетливо видимый, все еще вздымался над ними, обнажая на северо-востоке утес с нависавшим над ним снежным карнизом. Юсс заметил этот карниз и снова принялся вырубать ступени, и через полчаса после того, как тучи разошлись, стоял на этой доселе непокоренной вершине, а у ног его лежал весь мир.

* * *

Они спустились на несколько футов по южному склону и уселись на камни. Прекрасное усыпанное островами озеро лежало в обрамлении лесов и скалистых холмов у начала глубокой долины, что спускалась от Врат Зимиамвии. Невдалеке, на западе, возвышались Айлинон и Ашнилан, а между ними виднелась изящная белая вершина Акры Гарш. Дальше гора следовала за горой, подобно волнам в море.

Юсс смотрел на юг, туда, где подернутая туманной дымкой страна холм за холмом простиралась в синеющие дали, пока не сливалась в них с небесами.

— Мы с тобой, — промолвил он, — первые из сынов человеческих, что при жизни видят сказочную страну Зимиамвию. Как ты думаешь, правда ли то, что говорят нам об этой блаженной земле ученые: будто бы ноге смертного не дано ступить туда, и населяют ее лишь благословенные души усопших, что оставили нас, несмотря на все свое земное величие и совершенные ими при жизни славные дела; тех, что ценили земную жизнь, ее радость и великолепие, но в то же время поступали справедливо и не были ни трусами, ни угнетателями?

— Кто знает? — сказал Брандох Даэй, опираясь подбородком на руку и глядя на юг, словно во сне. — Кто может утверждать, будто знает?

Некоторое время они молчали. Затем Юсс заговорил:

— Если мы с тобой когда-нибудь придем сюда, о друг мой, будем ли мы помнить Демонланд?

И когда тот не ответил ему, Юсс продолжил:

— Я бы охотнее плавал по Лунному Пруду под звездами летней ночи, нежели был королем всей страны Зимиамвии. И охотнее наблюдал бы я за восходом на Скарфе, чем проживал свои дни в блаженстве на острове на этом заколдованном озере Равари, у подножия Коштры Белорн.

Облачный полог, что все еще цеплялся за восточные вершины, теперь был изорван в клочья, и Коштра Белорн, словно невеста, стояла пред ними в двух или трех милях к востоку, в косых лучах садящегося солнца. На ее исполинских утесах не было видно ни единой голой скалы: все они были укрыты ослепительным снежным покровом. Еще прекраснее и изящнее прежнего казался ее грациозный силуэт. Юсс и Брандох Даэй поднялись на ноги, будто приветствуя великую королеву. В молчании взирали они на нее несколько минут.

Затем Брандох Даэй произнес:

— Узри свою невесту, о Юсс.