Онлайн чтение книги Червь Уроборос
XXIV. Король в Кротеринге

Как Кориний задумал завести себе королеву Демонланда и устроил для этого свадебный пир; а также поучительный пример того, как для возлюбленных Богами помощники и утешители находятся даже в стане врага.

Тем же вечером Кориний приказал готовить пиршество в Лунных Покоях примерно для четырех десятков его главнейших людей. Мероприятие это было пышное и величественное, и, полагая, будто теперь ему удастся утолить свою страсть к леди Мевриан, он через одного из своих дворян передал ей приглашение на пир. Она же наказала учтиво ответить ему, что все в замке было в его распоряжении, но сама она очень устала и более всего желает покоя и отдыха этой ночью, на что он громко расхохотался и сказал:

— Совершенно неуместное желание, которое, к тому же, отдает притворством, ибо ей хорошо известно, чего этой ночью желаю я. Передайте ей направляться к нам тотчас же, или я сам ее приведу.

В ответ на это послание она вскоре явилась сама, вся облаченная в траурный черный цвет, в платье и тесном корсаже из легкого черного шелка и тафты и с ожерельем из тускло сверкающих сапфиров на шее. Голову она держала весьма горделиво. Обрамленное завитой и заплетенной массой ее полночно-черных волос, лицо ее выглядело очень бледным, но невозмутимым и бесстрашным.

При ее появлении все поднялись, чтобы поприветствовать ее, а Кориний промолвил:

— Госпожа, быстро же ты передумала, хотя поначалу утверждала, что никогда не отдашь мне Кротеринг.

— Так быстро, как могла, господин мой, — сказала она, — ибо поняла я, что ошибалась.

С минуту он хранил молчание, сальным и сластолюбивым взором осматривая ее прекрасную фигуру. Затем он сказал:

— Ты хотела уберечь своих друзей?

Она ответила:

— Да.

— На твоем собственном положении, — сказал Кориний, — это не сказалось ни на йоту. Да будут мне свидетелями всеведущие Боги, от которых ничего не скрыть, я желаю тебе лишь добра.

— Господин мой, — сказала она, — Радостно слышать мне эти обнадеживающие слова. И знай, что добро для меня — моя свобода, а не условия, поставленные мне кем бы то ни было.

На что он, уже изрядно захмелев, отвечал со всем дружелюбием, какое только мог изобразить на лице:

— В этом я не сомневаюсь, но нынче вечером, госпожа моя, тебе лучше принять эти условия, ту высочайшую честь, доселе невиданную, что я окажу тебе: быть королевой Демонланда.

Она поблагодарила его со всей возможной учтивостью, но сказала, что предпочтет отказаться от этого, несомненно, высокого титула.

— Почему? — спросил он. — Это, что, слишком мало для тебя? Или, что более вероятно, ты насмехаешься надо мной?

Она промолвила:

— Господин мой, не подобает мне, наследнице многих поколений воинов, услаждать свои думы показным величием, которое покинуло меня. Но прошу тебя не забывать вот что: величие Демонов всегда было выше простой королевской власти, и, словно дневное око, взирало на королей свысока. И, говорю тебе, тот предлагаемый мне тобою титул королевы — лишь довесок, который ни к чему мне, сестре того, кто высек ту надпись над воротами, и в справедливости ее все вы убедились бы, будь он здесь, чтобы выйти вам навстречу.

Кориний сказал:

— Воистину, кое-кто в своем хвастовстве переплюнул весь мир, но я и прежде относился к ним, как к лакеям. Сапог мой познал в Карсё такие места, госпожа моя, упоминанием о которых я не стану терзать твое сердце, — но, заметив вспыхнувший в глазах Мевриан жгучий огонь презрительного гнева, продолжил: — Прошу прощения, несравненная госпожа, это было некстати. Я не хочу пачкать нашу новую дружбу воспоминаниями об… Эй, там! Кресло для королевы подле меня.

Но Мевриан заставила их поставить его у дальнего конца стола и села там, промолвив:

— Молю тебя, господин мой Кориний, возьми назад эти слова. Ты знаешь, как они мне не по душе.

Минуту он молча смотрел на нее, наклонившись через стол. Его губы приоткрылись, и меж ними часто и быстро вырывалось дыхание.

— Что ж, — сказал он, — сиди там, если тебе так больше нравится, госпожа моя, и доставляй мне удовольствие по частям. В прошлом году между нами лежал весь мир, в этом году — горы, вчера — стены Кротеринга, сейчас — лишь ширина стола, а еще до исхода ночи — не более, чем…

Гро увидел во взгляде леди Мевриан выражение глаз загнанного оленя. Она сказала:

— Это речи, понимать которые я не обучена, господин мой.

— Я тебя обучу, — ответил Кориний, его лицо пылало. — Любящие живут любовью. Клянусь Сатаной, я люблю тебя, как если бы ты была сердцем в моем собственном теле.

— Господин мой Кориний, — сказала она, — мы, северные женщины, не имеем вкуса к подобным манерам, как бы ни превозносили их в водянистом Витчланде. Если хочешь завоевать мою дружбу, окажи мне за это услугу, притом тогда, когда я этого попрошу. А это не застольный разговор.

— Ну что же, — сказал он, — тогда по рукам. Я с радостью сделаю это, и кое-что еще более приятное в придачу, в твоих собственных покоях. Но я и надеяться не смел, что ты поддашься мне столь скоро. Неужто все так просто?

В великой досаде и гневе леди Мевриан встала из-за стола. Кориний несколько неуверенно вскочил на ноги. При всем его росте столь высока она была, что смотрела ему прямо в глаза. А он, как рыщущий в ночи зверь, которому внезапно ткнули в морду ярким факелом, оцепенел под этим взглядом, и все его члены будто застыли. Он угрюмо произнес:

— Госпожа моя, я солдат. Воистину, не на комплиментах зиждется моя любовь. В том, что я нетерпелив, вини свою красоту, но не меня. Прошу тебя, сядь.

Но Мевриан ответила:

— Язык твой, господин мой, чересчур бесстыден и груб. Если желаешь, приходи ко мне завтра, но я хочу, чтобы ты знал: лишь терпение и учтивость помогут тебе со мной.

Она повернулась к дверям. Он, как будто с этим движением чары ее взгляда распались, громко крикнул своим людям остановить ее. Но никто не шевельнулся. Тогда он, словно не в состоянии сдержать свои необузданные желания, перевернул скамью и стол в страстном стремлении схватить ее, и так вышло, что он споткнулся и растянулся на полу. И прежде, чем он поднялся на ноги, леди Мевриан покинула зал.

Он тяжело поднялся, изрыгая из уст грязный поток грубой и непотребной брани, так, что Лаксу, помогавшему ему встать, пришлось пожурить его:

— Господин мой, не опускайся до скотского состояния. Разве уже сняли мы доспехи в этом вновь завоеванном королевстве, старые повелители которого, пусть и разгромлены в битве, но не взяты в плен и не убиты, и, вероятнее всего, готовятся бросить против нас новые силы? И в такой гуще дел ты хочешь предаться соблазнам любви?

— Именно! — ответил тот. — И не такому никчемному простофиле как ты перечить мне в этом. Спроси-ка у своей шаловливой малютки Шривы, когда вернешься домой, чтобы жениться на ней, не превосхожу ли я тебя в способности удовлетворить женщину. Уж ей-то есть, что тебе порассказать! Не лезь, когда не просят, в дела, недоступные таким как ты.

Гро и сыновья Корунда были поблизости и слышали эти слова. Лорд Лакс заставил себя рассмеяться. Он повернулся к Гро и сказал:

— Военачальник перепил вина.

Заметив, что лицо Лакса, несмотря на всю его напускную небрежность, залилось краской до самых ушей, Гро мягко ответил ему:

— Это верно, господин мой. Но истина в вине.

Кориний, сочтя, что еще слишком рано и пир только начался, приказал выставить стражу во всех коридорах, ведших к покоям Мевриан, дабы она не могла выскользнуть оттуда, пока он не явится к ней. Затем он распорядился продолжать празднество.

Роскошных яств и вин было полно, и витчландские лорды вновь уселись, готовые продолжать пир. Лакс тихо сказал Гро:

— Я хорошо знаю, что тебе очень не по душе все происходящее. Пусть тебе будет предельно ясно, что, если ты сочтешь уместным сыграть с ним шутку и выкрасть у него эту леди, я не стану этому препятствовать.

— В колоде карт, — промолвил Гро, — валеты подчиняются королям. Было бы не так уж плохо, если бы и мы так поступили. Недавно пташка напела мне, что у тебя была с ним ссора.

— Не стоит тебе так думать, — ответил Лакс. — Мне есть, чем крыть, ведь очевидно, что ты сам влюблен в эту леди.

Гро сказал:

— Ты приписываешь мне сладкое безрассудство, которое совершенно чуждо моей натуре, ибо, будучи серьезным ученым, я, даже если и занимался в прошлом подобными забавами, давно их избегаю. Мне просто кажется, что нехорошо будет, если она достанется ему против ее воли. Ты знаешь его как грубого солдафона, не говоря уж о его распутствах с прочими женщинами.

— Тьфу! — сказал Лакс. — Пускай бы себе разевал на меня свою пасть, пускай бы был близок с этой леди. Но благоразумнее было бы избавиться от нее. Я не хочу быть замешанным в этом. В остальном я всячески тебя поддержу. Если он все лето проваляется здесь в любовной праздности, то король вполне справедливо сможет обвинить нас в том, что в день охоты мы раскормили его лучшего сокола и тем самым упустили добычу.

— Понятно, — произнес Гро, улыбаясь про себя. — Ты — человек трезвых суждений и в первую очередь заботишься о Витчланде. И это одновременно и справедливо и уместно.

Пир продолжался, сопровождаемый неумеренностью в еде и вине. Служанки Мевриан, которые против своей воли были вынуждены прислуживать за столом, ставили перед пирующими все новые блюда и наливали им золотые, темно-желтые и рубиново-красные вина в кубки из жадеита, хрусталя и чеканного золота. Воздух в прекрасных покоях был пропитан ароматом яств и винным дыханием пирующих, так что свет опаловых светильников стал медным, и каждый светильник окружал ореол медных лучей, подобных лучам пылающего в тумане факела. Громко лязгали кубки и звенело стекло, когда Витчи в опьянении швыряли на пол бесценные кувшины, разбивая их вдребезги. Среди оглушительного смеха и песен слышались поющие женские голоса, хотя они почти тонули в шуме. Ибо они заставили кротерингских служанок Мевриан петь и танцевать перед ними, сколь бы печально ни было у них на сердце. Да и к иным развлечениям помимо пения и танца пытались при каждом удобном случае принудить их некоторые чернобородые гуляки, но все это они делали тайком и за спиной своего военачальника. Ибо велик был его гнев, павший на тех, кто необдуманно резвился на его глазах, намереваясь преуспеть в тех сферах, где их повелитель все еще постился.

Через некоторое время сидевший возле Гро Хеминг зашептал тому на ухо:

— Дурен этот пир.

— А мне думается, пир вполне неплохой, — сказал Гро.

— Хотел бы я увидеть иной его исход, — сказал Хеминг, — нежели тот, которого он желает. А ты как думаешь?

— Едва ли я могу его винить, — ответил Гро. — Эта леди прекрасна.

— Но разве этот человек не омерзительнейшая скотина? И разве можно позволить ему исполнить свои похотливые намерения над столь прелестной женщиной.

— Что мне за дело до этого? — сказал Гро.

— То же, что и мне, — сказал Хеминг.

— Тебе это не по душе? — спросил Гро.

— Ты мужчина или нет? — сказал Хеминг. — Черт возьми, да она ненавидит его, как саму Атропос[90]Атропос — в древнегреч. мифологии одна из Мойр, перерезавшая ножницами нить человеческой жизни.!

Гро взглянул ему прямо в глаза пристальным изучающим взглядом. Затем он прошептал, склонившись над изюмом, который перебирал:

— Если таковы твои мысли, это хорошо.

И тихим голосом, время от времени прерываясь на громкий разговор или шутку, чтобы не показалось, что они секретничают, он четко и обстоятельно поведал Хемингу, что тому надлежит делать, открыв ему и то, что уязвленный ревностью Лакс также находится с ними в сговоре.

— Твой брат Карго лучше всех подходит для этого. Ростом он примерно с нее и пока безбород по причине своей юности. Иди и отыщи его. Передай ему слово в слово все то, о чем мы с тобой говорили. Кориний относится ко мне слишком подозрительно, чтобы нынче вечером спустить с меня глаз. Потому вам, сыновьям Корунда, и достанется выполнить эту задачу; я же, оставшись подле него, возможно, смогу удержать его здесь, в зале, пока все не будет сделано. Иди же, и пусть вам сопутствуют мудрость и стремительность.

* * *

Леди Мевриан, удалившись в свои собственные покои в южной башне, уселась у восточного окна, смотревшего через сады и озеро, через заливы Стропардона и темные холмы Эстмарка, на величественные горные цепи, что нависали вдали над Мосдалом, Мюркдалом, Темноречьем и внутренним морем Ущельным. Последние отблески дня еще не угасли на высочайших пиках: на Железном Клюве, на мрачной стене Скарты и на отдаленной двойной вершине Дины, что виднелась за невысоким хребтом Мосдала в ложбине Невердальского Горла. За ними по небосклону катилась колесница тихой Ночи: священной Ночи, матери Богов, матери сна, ласковой покровительницы всех живущих в поле пташек и зверьков и изможденных сердец, но также и мать внебрачных детей, испугов, изнасилований и ночных убийств.

Мевриан сидела там, пока все вокруг не скрыла темнота, а небо не замерцало звездным светом, ибо оставался еще час до восхода луны. И она молилась леди Артемиде, называя ее тайными именами:

— Богиня и дева непорочная и святая, триединая Богиня на небесах и божественная Охотница на земле, чье жилище в скрытых бессолнечных местах под землей озирает обширные владения мертвых, спаси и сохрани меня, свою служанку.

Она повернула на пальце кольцо и начала рассматривать его камень в сгущающемся мраке. Это был хризопраз, который прячется на свету и становится видимым в темноте, похожий ночью на язык пламени, а в дневное время бледно-желтый. И вот он замерцал изнутри, будто тысяча золотых искр заплясала и закружилась в камне.

Пока она размышляла, как правильнее истолковать это внезапное и непривычное сияние в хризопразе, появилась одна из ее служанок, принесшая свечи и сказавшая:

— Двое витчландских лордов хотят поговорить с вашей светлостью наедине.

— Двое? — переспросила Мевриан. — Это успокаивает. Кто они?

— Ваше высочество, они высокие и худощавые. Темны их намерения. Они ведут себя сдержанно, словно мыши, и трезвы, что весьма похвально.

Мевриан спросила:

— Это лорд Гро? Есть среди них такой, с большой черной курчавой и обильно надушенной бородой?

— Ваше высочество, я не заметила, чтобы кто-либо из них носил бороду, — ответила женщина, — И имен их я также не знаю.

— Что ж, — промолвила Мевриан, — впусти их. А сама вместе со своими товарками останься со мной, пока я принимаю их.

Все было сделано, как она велела. И в покои вошли двое сыновей Корунда.

Они уважительно поприветствовали ее, и Хеминг произнес:

— Дело наше, милостивейшая госпожа, предназначено лишь для твоих ушей, если тебе будет угодно.

Мевриан приказала своим служанкам:

— Заприте двери и ждите в передней. А теперь, господа мои… — сказала она и замолкла в ожидании.

Она сидела боком в оконном проеме, меж светом и тьмой. В сиянии освещавших комнату хрустальных светильников ее волосы казались темнее, чем сама ночная темнота снаружи. Изгиб ее покоившихся на коленях белых рук был подобен молодому месяцу, нарождающемуся в лучах заката. Легкий южный ветерок принес издалека, из-за полей и виноградников, шепот моря, что даже в тихую погоду неустанно вздымается среди гротов Стропардона. Казалось, облекшие Демонланд море и ночь задохнулись от возмущения тем, что Кориний, уже считавший себя безраздельным властелином предмета своих желаний, задумал совершить в Кротеринге этой ночью.

Братья стояли в замешательстве перед такой необыкновенной красотой. Хеминг глубоко вдохнул и заговорил:

— Госпожа моя, сколь бы невысоким ни было твое мнение о нас, витчландцах, прошу тебя, будь уверена, что я и мой родич пришли к тебе сейчас с чистым сердцем, чтобы оказать тебе услугу.

— Принцы, — промолвила она, — Едва ли вы могли бы винить меня, если бы я в вас усомнилась. Но, поскольку дни мои прошли не среди предателей и плутов, но среди тех, чьи руки чисты, а поступки открыты, то даже после того, что я вынесла этим вечером, сердце мое не поверит, будто в Витчланде не осталось учтивости. Разве не впустила я Кориния, открыв ему свои ворота, твердо веря, что он окажется королем, а не ненасытным волком?

Тогда Хеминг сказал:

— Можешь ли ты носить доспехи, госпожа моя? Ты примерно одного роста с моим братом. Если ты будешь в латах, то я проведу тебя мимо стражи, и выпитое ими вино будет твоим союзником. Я приготовил коня. Прикинувшись моим братом, ты можешь нынче вечером выбраться из замка и уехать прочь. Но в своем истинном обличье ты ни за что не сможешь покинуть эту обитель, ибо он поставил стражу, вознамерившись во что бы то ни стало явиться этой ночью к тебе в твои покои, госпожа моя.

Из пиршественного зала доносился шум неистового празднества. Мевриан слышала обрывки распеваемой Коринием непристойной песни. Будто ощущая некую грозившую ей бедой темную силу, что, хоть и не осознаваемая ею, тем не менее, заставляла холодеть ее кровь и трепетать сердце, взирала она на братьев. Наконец, она промолвила:

— Это был ваш план?

Хеминг ответил:

— Это лорд Гро составил этот хитроумный план. Но Кориний, который никогда ему не доверял, особенно когда выпьет лишнего, удерживает его при себе.

Тут Карго снял свои доспехи и Мевриан, приказав служанкам взять эти и прочие вещи, сразу удалилась в дальние покои, чтобы переодеться.

Хеминг сказал своему брату:

— Тебе нужно будет вести себя очень осмотрительно и выбраться отсюда так, чтобы тебя не заметили. Будь я на твоем месте, я бы не устоял перед соблазном подшутить над ним, дождавшись его прихода, и проверить, сможешь ли ты столь же хорошо сыграть роль поддельной Мевриан, как она — поддельного Карго.

— Тебе, — промолвил Карго, — легко смеяться и веселиться, ибо это ты провожаешь ее. И ставлю свою голову против репы, ты намерен попытаться лишить Кориния того блаженства, что он уготовил себе на ночь, и заполучить ее себе.

— Ты впал в гнуснейшее заблуждение, — ответил Хеминг. — Может ли язык мой пойти наперекор моему сердцу и сказать, будто я не люблю эту леди? Да ты сложи вместе ее красоту и мою юность, как же может быть иначе? Но столь пылко люблю я ее, что скорее учиню насилие над звездой небесной, чем потребую от нее чего-либо, кроме подлинных чувств.

Карго ответил:

— Что сказал своему старшему брату мудрый маленький мальчик? «Раз тебе достался пирог, я обойдусь крошками». Когда вы уйдете и все стихнет, а я останусь здесь, среди служанок, мне придется нелегко, но кое-чему я их научу, прежде чем отойти ко сну.

Тут открылась дверь в дальние покои и к ним вышла леди Мевриан в доспехах и шлеме. Она сказала:

— Нелегко изображать хромого перед калекой. Думаете, в темноте это сойдет, господа мои?

Они ответили, что все великолепно и выше всяких похвал.

— Я благодарю тебя, принц Карго, — произнесла она, протянув руку. Он молча поклонился и поцеловал ее. — Эти латы, — сказала она, — будут мне подарком на память от благородного врага. Однажды я хотела бы назвать тебя своим другом, ибо таковым ты показал себя этой ночью.

После этого, попрощавшись с юным Карго, она и его брат вышли из покоев через переднюю на сумрачную лестницу, где стояли на страже солдаты Кориния. Они не были чересчур внимательны после своих возлияний (ибо больше народу утонуло в кувшине, чем в океане), и, видя двоих, идущих вместе и лязгающих доспехами, и узнав голос Хеминга, ответившего на оклик, не усомнились, что перед ними сыновья Корунда, возвращающиеся на пир.

Так они легко миновали стражников. Но когда они шли по высокому коридору мимо Лунных Покоев, двери внезапно распахнулись настежь и оттуда появились факельщики и менестрели, шедшие по двое, словно на параде. Гремели кимвалы, флейты и тамбурины, и коридор наполнился сверканием факелов и шумом. В гуще процессии шагал лорд Кориний. Его сияющее лицо было красным от прилившей к нему крови, наполнившей подобные веревкам жилы на его мощной шее и руках. С выбившихся из-под пасленового венца густых кудрей капал пот. Было ясно, что после сильного удара по голове, нанесенного ему в этот день Астаром он не в состоянии много пить. Он шел между Гро и Лаксом, тяжело опираясь на локоть то одного, то другого, и размахивая правой рукой в такт свадебной песне.

Мевриан прошептала Хемингу:

— Если хотим остаться в живых, нужно держаться как ни в чем ни бывало.

Они посторонились, надеясь остаться незамеченными, ибо отступать или прятаться было уже поздно. Но Кориний, устремив на них свой взор, остановился и окликнул их, схватив каждого за руку и выкрикнув:

— Хеминг, ты пьян! Карго, ты пьян, милый мальчик! Что за безрассудство напиваться так, как вы, да при тех красотках, что я вам дал. Что, по-вашему, я им скажу, когда они завтра явятся ко мне с жалобами, что им пришлось всю ночь сидеть, держа на коленях голову храпящего пьяницы?

Хорошо игравшая свою роль Мевриан все это время тяжело опиралась на Хеминга, повесив голову.

Хеминг не сумел придумать ничего более подходящего, чем:

— Воистину, Кориний, мы трезвы.

— Ты врешь, — сказал Кориний. — Отрицание всегда было признаком опьянения. Посмотрите, господа мои, я не отрицаю, что пьян. И это признак того, что я пьян… то есть, признак того, что я трезв. Но настал час для других дел, нежели обсуждение этих высоких материй. Вперед!

С этими словами он тяжело навалился на Гро и (словно движимый неким незримым предчувствием, что шептало ему о строящихся кознях, и, вкупе с выпитым им вином, заставляло его подозревать предательство повсюду, но не у себя под носом) схватил того за руку и выговорил:

— Тебе лучше оставаться подле меня, Гоблин. Любовь моя к тебе весьма умеренна, и я буду держать тебя за уши, чтобы ты ненароком не цапнул меня и не шнырял тут вокруг.

Так, удачно избежав опасности, Хеминг и Мевриан со всей благоразумной поспешностью и без каких-либо неприятностей или помех добрались до лошадей и проехали через главные ворота меж мраморных гиппогрифов, чьи могучие фигуры выделялись в низких лучах восходящей луны. В молчании они миновали сады и пастбища, а оттуда направились к дремучим лесам, пустив лошадей галопом по податливому дерну. Они ехали столь быстро, что воздух безветренной апрельской ночи ураганом хлестал их лица. Топот копыт и мелькание деревьев по сторонам накладывались на стук крови в висках юного Хеминга, возбужденного этой ночной скачкой и присутствием скакавшей подле него леди. Но в душе Мевриан, ехавшей по этим лесным тропам и залитым лунным светом опушкам, все это, вкупе с ночью и неподвижными звездами, звучало неземной музыкой, и на сердце у нее внезапно воцарились удивительное спокойствие и твердая уверенность, что с великими переменами в мире слава не покинет Демонланд, и неприятели их лишь ненадолго присвоили себе место ее дорогого брата в Кротеринге.

Они натянули поводья на прогалине у обширного плеса. На дальнем берегу, темнея в лунном свете, поднимались сосновые леса. Мевриан въехала на небольшой бугор, что возвышался над водой, и обратила взор к Кротерингу. Лишь ее привычному и любящему взгляду мог быть доступен он, лежавший во многих милях к востоку от них, смутно различимый в тусклом и мягком сиянии луны. Так она сидела некоторое время, взирая на золотой Кротеринг, пока ее лошадь тихо щипала траву, а Хеминг подле нее молчал, глядя лишь на нее.

Наконец, обернувшись и встретившись с его взглядом, она сказала:

— Принц Хеминг, отсюда на север мимо фьорда пролегает тайная тропа, затем сухой путь через болото, брод и высокогорная проезжая дорога, ведущая в Вестмарк. Отсюда я доберусь до любого места в Демонланде даже вслепую. И здесь мы попрощаемся. Язык мой — плохой оратор. Но я вспоминаю слова поэта, который сказал:

Обернись эта война — в чем я твердо убеждена — великой победой моих родичей или же победой Горайса, не забуду я того благородства, что явил ты мне этой ночью.

Но Хеминг, продолжая созерцать ее, не промолвил ни слова.

Она спросила:

— Как дела у королевы, твоей мачехи? Семь лет назад была я в Норваспе на свадебном пиру лорда Корунда и стояла на свадьбе возле нее. Она по-прежнему столь же прекрасна?

Он отвечал:

— Госпожа моя, как июнь делает совершенной золотую розу, так растет с годами и ее красота.

— Мы с нею подруги детства, — сказала Мевриан. — Она старше меня на два года. Она все так же своенравна?

— Госпожа моя, она королева, — промолвил Хеминг, пристально глядя на Мевриан. Ее лицо было полуобернуто к нему, сладкие уста приоткрыты, ясный взор обращен на восток, залитый лунным сиянием, а линии ее тела подобны дремлющей в полночь у зачарованного озера лилии. С пересохшим горлом он выговорил:

— Госпожа, доселе не думал я, что живет на земле женщина прекраснее ее.

При этих словах любовь ветром взметнулась в нем и тенью затмила его рассудок. Подобно тому, кто, будучи несмел и нерешителен, слишком долго не поднимал задвижку на двери к своему сердцу, он обхватил ее руками. Щека ее под его поцелуем была мягка, но ужасно холодна; глаза ее походили на глаза пойманной в сети дикой птицы. И облекавшие ее тело доспехи его брата не были бы столь же безжизненны и тверды под его рукой, как эта податливая щека пред его любовью, этот чужой взгляд. Он проговорил, словно ошеломленный какой-то неожиданной случайностью:

— Ты не любишь меня?

Мевриан покачала головой, мягко отстраняя его.

Как гаснет летом пожар на сухой вересковой пустоши, так угасло и пламя его страсти, оставив после себя лишь тлеющее опустошение презрения и мрачного гнева: гнева на себя и на судьбу. Тихим и пристыженным голосом он произнес:

— Прошу простить меня, госпожа моя.

Мевриан сказала:

— Да пошлют тебе Боги спокойную ночь, принц. Будь добр к Кротерингу. Я оставила там худого управителя.

С этими словами она натянула поводья и повернула свою лошадь на запад, к фьорду. Мгновение Хеминг наблюдал за ней, голова его кружилась. Затем, вонзив шпоры в бока коня, так, что тот встал на дыбы и прянул вперед, он во весь опор помчался обратно, на восток, через леса Кротеринга.