Онлайн чтение книги Червь Уроборос
VII. Гости короля в Карсё

О двух пиршественных залах замка Карсё, старом и новом; и о приеме, оказанном королем Горайсом XII в одном зале лорду Юссу и лорду Брандоху Даэй, а в другом принцу Ла Файризу; и об их уходе, когда пир закончился.

Над Карсё забрезжило утро нового дня. Утомленные ночной битвой обитатели замка долго оставались в постелях, и у стен его ничто не шевелилось, пока солнце не поднялось высоко. Но ближе к полудню из замка вышел отряд, посланный королем Горайсом собирать трофеи. Они собрали тела павших, сложили их всех — Витчей, Демонов и Гоблинов — на правом берегу реки Друймы в полумиле ниже по течению от Карсё в одну могилу, и воздвигли над ними высокий курган.

Солнце уже палило немилосердно, но терраса у западной стены дворца оставалась в тени. Там было прохладно, спокойно и тихо, на этой вымощенной красной яшмой террасе; в стыках между камнями росли костенец, фенхель, бледные поганки, четырехкрыльник и терпкий луносемянник.

На внешнем краю террасы в ряд были посажены кусты туи, приземистые и округлые, как спящие сони, перемежаемые зарослями аконита. На многие сотни футов с севера на юг тянулась эта терраса, и с каждого конца вниз, к внутреннему дворику и укрепленным стенам, вели лестницы из черного мрамора.

У западной стены дворца стояли массивные скамьи из зеленой яшмы с разноцветными бархатными подушками. На ближайшей к Железной Башне скамье удобно устроилась женщина, евшая вафли со сливками и айвовый пирог, принесенные ей на завтрак служанкой на тарелках из белого золота. Высока была эта женщина и стройна, и красота жила в ней, как солнечный свет живет в бурой опавшей листве и серо-зеленых стволах букового леса ранней весной. Ее рыжеватые волосы были собраны вокруг головы и заколоты большими серебряными булавками, головки которых были инкрустированы анахитскими алмазами. Ее платье из серебристой ткани было украшено черным шелковым шнуром и крохотными лунными камнями; поверх него она носила мантию из узорчатого атласа цвета крыла вяхиря, расшитую серебряной нитью. Белокожа была она и грациозна, словно антилопа. Глаза ее были зеленые с яркими золотыми искорками. Она изящно ела пирог и вафли, временами отпивая из резного янтарного кубка прохладное белое вино из погребов Карсё, а девушка, сидевшая у ее ног, играла на семиструнной лютне и пела сладкозвучным голосом такую песню:

— Хватит, — промолвила леди, — Голос твой нынче утром слишком резок. Не видишь ли ты кого-либо, кто мог бы рассказать мне о произошедшем прошлой ночью? Или же все уподобились моему спящему супругу, что лежит, окутанный дремотой, будто вдохнул аромат всех маков из всех садов на земле?

— Вот кто-то идет, — ответила девица.

— Это лорд Гро, — сказала леди, — Он может все мне рассказать. Хотя было бы и впрямь удивительно, если бы он участвовал в сражении прошлой ночью.

С северного края террасы показался лорд Гро, облаченный в мантию из серо-коричневого бархата с серебристым кружевным воротничком, расшитым золотом. Его длинная черная курчавая борода была умащена флердоранжем и ангеликой. Они поприветствовали друг друга, и, велев своим служанкам отойти в сторону, леди промолвила:

— Господин мой, я жажду новостей. Поведайте мне обо всем, что произошло после заката. Ибо я спала крепко, покуда лучи утреннего солнца не заглянули в окна моих покоев, и тогда пробудилась я ото сна, в котором горны трубили боевую тревогу и факелы пылали в ночи. И в покоях моих и взаправду были факелы, освещавшие моему супругу путь к нашему ложу, и он не ответил мне ни слова, но сразу уснул в полном измождении. На нем есть несколько царапин, но в остальном он невредим. Я не стала будить его, ибо сон исцеляет; кроме того, очень не по нраву ему, когда его будят. Но прислуга, как водится, болтает об удивительных вещах: будто бы великое войско из Демонланда высадилось в Тенемосе и было разбито наголову моим супругом и Коринием, а Голдри Блусско убит в единоборстве с королем. Или будто бы Юсс навел чары на Лакса и весь наш флот, и они, ведомые Юссом и прочими Демонами, словно предатели, обратились против этой земли; и все погибли, кроме Лакса и Голдри Блусско, а тех в оковах привели в Карсё, помешанных и изрыгающих пену; Кориний же умер от ран, поразив в поединке Брандоха Даэй. Или же мелют полный вздор, — тут ее зеленые глаза недобро сверкнули, — будто бы это мой брат поднял мятеж, дабы вырвать Пиксиланд из-под власти Горайса, и с этой целью объединился с Гасларком, и армия их побеждена, а оба они взяты пленниками.

Гро рассмеялся и сказал:

— Истина и вправду принимает множество странных обличий, летая на метле по королевским дворцам, о госпожа моя Презмира. Но отчасти она явила вам свое настоящее лицо, ибо истинно вы решили, что меж сумерками и рассветом случилось событие, которое могло потрясти весь мир, и что мощь Витчланда расцвела пышным цветом и достигла невиданного доселе триумфа.

— Напыщенны слова ваши, господин мой, — промолвила леди. — Замешаны ли здесь Демоны?

— Да, госпожа, — ответил он.

— И они побеждены? Убиты?

— Убиты все, кроме Юсса и Брандоха Даэй, которых взяли в плен, — сказал Гро.

— Это сделал мой супруг? — спросила она.

— В основном да, я полагаю, — ответил Гро. — Хотя Кориний, как обычно, претендует на большую часть славы.

— Он претендует на слишком многое, — сказала Презмира. — В сражении участвовали только Демоны?

Угадав ее мысли, Гро усмехнулся и ответил:

— Госпожа, были еще и Витчи.

— Господин мой Гро, — воскликнула она, — не следует вам издеваться надо мной. Вы мой друг. Вы знаете, что мой брат горделив и гневлив. Вы знаете, что не по душе ему подчиняться Витчланду. Вы знаете, что уже много дней минуло с того срока, когда он должен был принести королю его ежегодную дань.

Гро взглянул на леди Презмиру и его большие воловьи глаза смягчились.

— Несомненно, я ваш друг, госпожа моя, — произнес он. — Если уж говорить правду, то вы и ваш муж, вероятно, единственные настоящие друзья, что есть у меня в водянистом Витчланде; вы двое и король: но кто полагается на благосклонность королей? Ах, госпожа, в ночной битве не было никого из Пиксиланда. Так что пусть душа ваша пребудет в покое. Я же был вынужден улыбаться, стоя на крепостной стене подле короля, пока Кориний и наши солдаты собирали кровавую жатву среди четырех или пяти сотен моих соотечественников.

Презмира на мгновение затаила дыхание, затем вымолвила:

— Гасларк?

— Судя по всему, основные силы были его, — ответил лорд Гро. — Кориний похваляется, будто убил его, и несомненно то, что он поверг его наземь. Но меня тайно уведомили, что сегодня утром его не нашли среди убитых.

— Господин мой, — сказала она, — моя жажда новостей утолена, тогда как вы голодны. Кто-нибудь, принесите мяса и вина господину Гро, — и две девицы убежали и вскоре вернулись с кубком игристого золотого вина и блюдом миног в гипокрасе[46]Общеупотребительное название в прежние времена ликеров домашнего приготовления, также соус из такого ликера.. Тогда Гро уселся на яшмовую скамью и за трапезой подробно изложил леди Презмире события минувшей ночи.

Когда он закончил, она промолвила:

— Как король поступил с этими двоими, лордом Юссом и лордом Брандохом Даэй?

— Он заключил их в старом пиршественном зале в Железной Башне, — ответил Гро. — Жаль, что супруг ваш спит так долго, и потому не явился на совет, где Корс и Кориний при поддержке ваших пасынков и сыновей Корса подстрекали короля обойтись с этими лордами Демонланда непотребным образом. Справедливо двустишие, что предостерегает нас:

а также небезопасно для меня, и мало пользы принесло бы мне, если бы я в открытую выступил против них. Кориний постоянно норовит бросить мне в лицо очередную колкость, потому что я Гоблин. Слово же Корунда в их советах имеет вес, также как рука его имеет вес в битве.

Пока Гро говорил, на террасе появился лорд Корунд, велев принести легкого вина, чтобы промочить горло. Наполняя его кубок, Презмира сказала:

— Порицают тебя передо мной, господин мой, за то, что ты остался в постели, когда тебе надлежало советоваться с королем касательно наших врагов, взятых в плен минувшей ночью.

Корунд сел на скамью возле своей супруги и пригубил вина.

— Если это все, госпожа моя, — промолвил он, — то невеликое бремя лежит на моей совести. Ибо нет ничего более разумного, чем снести им головы, и тем самым положить всему этому достойный и счастливый конец.

— Отнюдь не так решил король, — ответил Гро. — По его приказу лорда Юсса и лорда Брандоха Даэй приволокли пред его очи. «Добро пожаловать в Карсё», — сказал он им с издевкой, — «Пока вы мои гости, стол ваш не будет знать недостатка в яствах, пусть и пришли вы незваными». После этих слов он велел тащить их в старый пиршественный зал. И приказал кузнецам вбить в стену огромные железные скобы, на которых он и распял Демонов, приковав их за запястья и лодыжки железными кандалами. Затем король велел накрыть у их ног стол, будто для пира, чтобы вид и запах причиняли им муки. И позвал он нас туда на совет, дабы мы могли потешить его тщеславие и поглумиться над ними.

— Великий король скорее должен быть подобен псу, что умерщвляет быстро, нежели коту, который забавляется и играет со своей добычей, — промолвила Презмира.

— Истинно, безопаснее умертвить их, — сказал Корунд, поднимаясь на ноги, — И мне было бы нелишне перемолвиться словечком с королем.

— О чем? — спросила Презмира.

— Тот, кто долго спит, — ответил Корунд, глядя на нее с усмешкой, — иногда приносит новости той, что встает вовремя, дабы посидеть на западной террасе. И пришел я сюда сказать тебе, что только что узрел через восточное окно наших покоев едущего к Карсё из Пиксиланда по Королевскому Тракту…

— Ла Файриза? — подхватила она.

— Глаза мои достаточно остры и зорки, — промолвил Корунд, — но вряд ли бы я поклялся, что вижу своего брата с расстояния в три мили. Что же до твоего, то я оставляю клясться тебе.

— Кто же еще может ехать по Королевскому Тракту из Пиксиланда кроме Ла Файриза?! — воскликнула Презмира.

— На это, госпожа моя, пусть тебе ответит Эхо, — ответил Корунд. — И вспоминается мне, что принц и мой шурин хранит память о былых долгах. А также то, что никому он не обязан так, как Юссу, спасшему его от смерти шесть зим назад в Импланде Мор. Поэтому, если Ла Файриз разделит наше веселье нынче вечером, то королю необходимо приказать этим болтунам помалкивать насчет приема, который мы оказали этим лордам в старом пиршественном зале, да и вообще насчет участия Демонланда в этом сражении.

— Пойдем, — сказала Презмира, — Я пойду с тобой.

Они нашли короля и его лордов в самом высоком месте крепостной стены, над прибрежными воротами. Он смотрел на восток, где за низкими пологими холмами лежал Пиксиланд. Но когда Корунд начал излагать королю свои соображения, тот прервал его:

— Ты стареешь, о Корунд, и, как никчемный торгаш, приносишь свой товар на рынок, когда тот уже закрывается. Я уже позаботился об этом, строго наказав своим людям не упоминать ни о чем из происшедшего прошлой ночью, кроме того, что Гоблины напали на Карсё, были разбиты и с большими потерями загнаны мною в море. Тот, кто словом или знаком выдаст Ла Файризу, что в нападении участвовали Демоны, или что эти мои противники веселятся теперь у меня в старом пиршественном зале, лишится жизни.

— Это правильно, о король, — сказал Корунд.

— Главный военачальник, сколько у нас людей? — спросил король, и Кориний ответил: — Семьдесят и еще трое погибли, остальные большей частью ранены, в том числе и я, на время ставший одноруким. Я бы не взялся найти для вас в Карсё, о король, и пятидесяти здоровых солдат.

— Господин мой Корунд, — сказал король, — ты всегда видел на целую лигу дальше самых зорких из нас, будь то молодые или старые. Сколько людей видишь ты в той кавалькаде?

Корунд оперся на парапет и прикрыл глаза от солнца своей широкой, словно копченая пикша, ладонью, покрытой с тыльной стороны редким желтым волосом, похожим на волоски на шкуре молодого слона.

— Он едет с шестью десятками конников, о король. Может, одним или двумя больше; но прокляните меня, если у него меньше шестидесяти всадников.

Король выругался сквозь зубы.

— Проклятая судьба принесла его сюда теперь, когда все мои войска далеко, а у меня осталось слишком мало сил, чтобы усмирить его, если он начнет мне докучать. Пусть один из твоих сыновей, о Корунд, садится в седло и скачет на юг в Зорн и Пермио, где соберет несколько десятков солдат из пастухов и крестьян так быстро, как только сможет. Это приказ.

* * *

Ла Файриз и его воины обменялись с хозяевами приветствиями, дань была уплачена, и для них были выделены спальные покои, а день уже клонился к вечеру. И все собрались в юго-восточном крыле дворца в огромном пиршественном зале, построенном Горайсом XI, когда тот взошел на престол; и далеко он превосходил своими роскошью и величием старый зал, где томились в заточении лорд Юсс и лорд Брандох Даэй. Было в нем семь равновеликих стен из темно-зеленой яшмы с кроваво-красными крапинами. В каждом из семи углов стояла кариатида из массивной глыбы черного змеевика в виде трехглавого великана, склонявшегося под весом чудовищного краба, высеченного из того же камня. Могучие клешни этих семи крабов поддерживали свод крыши, отполированный и покрытый выполненными в темных и дымчатых тонах, под стать мрачному великолепию этого зала, изображениями битв, охоты и поединков. Под окнами на стенах поблескивало охотничье и военное оружие; на двух же глухих стенах были прибиты черепа и кости всех тех воинов, что боролись в свое время с королем Горайсом XI, прежде чем тот в недобрый час ответил на вызов Голдри Блусско. В углу напротив двери стоял длинный стол, а за ним резная скамья; вдоль стен были поставлены два еще более длинных стола со скамьями возле них, доходившие почти до дверей и образовывавшие с первым столом прямоугольник. У центра стола, что справа от дверей, стоял трон из старого кипарисового дерева, большой и красивый, с расшитыми золотом подушками из черного бархата. У стола напротив стоял другой трон, пониже, и подушки на нем были расшиты серебром. В пространстве между столами стояли в ряд пять тяжелых железных жаровен с ножками в форме орлиных когтей, а за скамьями по обе стороны — девять больших подставок для факелов, дабы освещать зал с приходом ночи; еще семь были помещены вровень со стенами и на равных расстояниях друг от друга за поперечной скамьей. Пол был вымощен сливочно-белым стеатитом с сочными коричневыми и черными прожилками и вкраплениями пурпурного и алого. Покоившиеся на огромных козлах столы были вытесаны из тусклого полированного камня, усыпанного крохотными, будто атомы, золотыми искрами.

Женщины сидели на поперечной скамье; в самом центре восседала леди Презмира, превосходившая остальных красотой и величием, как Венера превосходит меньшие планеты ночного небосвода. Зенамбрия, жена герцога Корса, сидела по левую руку от нее, а по правую — Шрива, дочь Корса, необычайно миловидная для такого отца. На скамье повыше, что направо от дверей, по обе стороны от трона короля сидели лорды Витчланда, облаченные в парадные одеяния, а пиксиландцы расположились напротив них на скамье пониже. Трон для Ла Файриза был помещен отдельно у низкой скамьи. На столах были расставлены огромные тарелки и блюда из золота, серебра и расписного фарфора, полные деликатесов. Арфы и волынки заиграли оглушительную музыку, и гости поднялись на ноги, а сверкающие двери отворились, и король Горайс, сопровождаемый своим гостем, принцем, вступил в зал.

В своем величии король шествовал, будто черный орел, окидывающий взором землю с высокой горы. Воротник, рукава и подол его кольчуги из черного металла были окаймлены тусклыми золотыми пластинами, усыпанными гиацинтами и черными опалами. Его черные рейтузы были подвязаны отделанными алмазами полосами тюленьей кожи. На большом пальце его левой руки сверкал массивный золотой перстень, изображавший пожирающего собственный хвост червя Уробороса; голова червя была сделана из рубина персикового цвета величиной с воробьиное яйцо. Его мантия была соткана из кожи черных кобр, сшитых вместе золотой нитью; подкладка же была из усыпанного золотой пылью черного шелка. На его челе тяжело возлежала железная корона Витчланда, клешни крабов на ней тянулись вверх, словно рога, а самоцветы сияли всеми цветами радуги, как лучи Сириуса морозной и ветреной святочной ночью.

Принц Ла Файриз шел в мантии из тонкого черного шелка, украшенной золотыми блестками, а рубаха под ней была из дорогого узорчатого шелка, выкрашенного в пурпурный оттенок цветков сон-травы. Золотой венец на его голове украшали два инкрустированных самоцветами и финифтью и покрытых драгоценными металлами крыла из медных пластин изысканной чеканки в форме крыльев олеандрового бражника. Он был плотен, силен и крепко сложен, хотя и несколько ниже среднего роста, с кудрявыми рыжими волосами, широким и румяным гладко выбритым лицом и высоким носом с широкими ноздрями, а его глаза под кустистыми рыжими бровями, того же цвета морской волны и столь же жгучие, как у его сестры, сверкали, подобно львиным.

Когда король сел на свой трон, Корунд и Кориний — на места по левую и правую руку от него, пожалованные им в честь их великих ратных подвигов, а Ла Файриз — на трон у низкой скамьи напротив короля, вокруг столов засуетились рабы, расставляя блюда с маринованными угрями и устрицами в раковинах, трубачами[48]Трубач (Buccinum undatum) — вид съедобного моллюска., улитками и сердцевидками[49]Сердцевидка (Cardium edule) — вид съедобного моллюска., поджаренными на оливковом масле и плавающими в красном или белом гипокрасе. И пирующие не замедлили наброситься на эти лакомства, в то время как виночерпий подносил к каждому громадную чашу чеканного золота, наполненную игристым вином цвета желтого яхонта, с шестью золотыми ковшами, чьи рукоятки покоились в шести углублениях в форме полумесяцев, вырезанных по краю этой огромной чаши. Каждому гостю надлежало, когда чаша подносилась к нему, наполнить ковшом свой кубок и выпить во славу Витчланда и его правителей.

С некоторой завистью поглядывал Кориний на принца, а затем прошептал на ухо сидевшему возле него Хемингу, сыну Корунда:

— Истинно то, что Ла Файриз больше всех любит кичиться всем касающимся обмундирования и богатых одежд. Посмотри, как смехотворен он и несдержан в своем стремлении уподобиться демонландцам, со всеми этими драгоценностями, в которых он щеголяет. А с каким обезьяньим нахальством расселся он за столом! Но этот увалень до сих пор жив лишь с нашего позволения, и, как я вижу, не забыл он притащить с собой в Витчланд плату за то, чтобы наша рука не свернула ему шею.

Вот внесли круглые блюда с карпами, сардинами и омарами, а затем изобилие мясных кушаний: зажаренный целиком жирный козленок с горошком на огромном серебряном блюде, мясные пироги, тарелки с телячьими языками и «сладким мясом»[50]Сладкое мясо — телячья грудная или зобная железа., молочные крольчата в студне, ежи, испеченные в собственных шкурах, свиные потроха, карбонад[51]Карбонад — жареная или запеченная свиная вырезка., требуха и пирожки из соней. Босые рабы постоянно приносили эти и другие лакомства, и теперь, когда голод немного притупился, а сердца были согреты вином, разговор пошел оживленнее.

— Что нового в Витчланде? — спросил Ла Файриз.

— Самое новое, о чем я слышал, — ответил король, — это смерть Гасларка, — и король поведал о ночной битве, откровенно и честно рассказав о численности войск, времени и обо всем произошедшем; однако никто не смог бы догадаться из его повествования, что в этой битве принимали какое-либо участие демонландцы.

— Странно то, что он вот так напал на вас, — промолвил Ла Файриз. — Враг мог бы заподозрить за этим какой-то повод.

— Наше величие, — надменно глядя на него, ответил Кориний, — есть лампа, которая сожгла и других мотыльков, помимо него. Я отнюдь не считаю это странным.

— И впрямь странно было бы, будь это кто-либо, кроме Гасларка, — сказала Презмира. — Но для него ни одна его внезапная прихоть не была чересчур безумной, и под властью своих причуд он, словно чертополоховый пух, отправился бы штурмовать сами небеса.

— Мыльный пузырь, госпожа моя: яркие краски снаружи и лишь воздух внутри. Знавал я таких, — произнес Кориний, все еще не сводя своего нарочито высокомерного взгляда с принца.

Взгляд Презмиры метнулся к нему.

— О господин мой Кориний, — сказала она, — молю тебя, прежде чем приписывать пышные одеяния глупости, сначала смени свой собственный стиль, дабы, глядя на тебя, мы не усомнились в твоих же принципах — или в твоей мудрости.

Кориний осушил свой кубок и рассмеялся. Щеки и выбритый подбородок его красивого надменного лица немного покраснели, ибо действительно никого не было в том зале, кто был бы облачен богаче него. Его широкую грудь обтягивал украшенный серебряными пластинами камзол из недубленой оленьей шкуры. Также на нем были золотой воротник, отделанный смарагдами, и длинный плащ из небесно-голубой парчи, подбитый серебряной тканью. На его левой руке было тяжелое золотое запястье, а на голове — венок из тамуса и паслена.

— Он быстро напивается, а час еще ранний, — прошептал Гро на ухо Корунду. — Это предвещает неприятности, ибо, когда он пьянеет, опрометчивость обычно идет у него след в след за грубостью.

Корунд проворчал что-то в знак согласия, а вслух сказал:

— Любых вершин мог бы достичь Гасларк, если бы не это его безрассудство. Не было ничего более жалкого, чем его великое нашествие на Импланд десятилетней давности, когда он, возомнив вдруг, будто ему предстоит покорить весь Импланд и стать величайшим королем всего мира, нанял Зелдорния, Гелтерания и Ялканая Фоста…

— Трех самых выдающихся полководцев на земле, — произнес Ла Файриз.

— Истинно так, — продолжил Корунд. — Он нанял их, дал им корабли, и солдат, и лошадей, и такое количество боевых орудий, какого не видывали уже более ста лет, и послал их — куда? В богатые и плодородные земли Бештрии? Нет. В Демонланд? Отнюдь. К нам, в Витчланд, куда он, рискнув всем, сунулся с одной двадцатой частью тех сил, что у него были, и был повержен? Нет! В эту проклятую глухомань Верхнего Импланда, безлесного, безводного, где нет ни одной живой души, которая бы платила ему дань, подчини он эти земли себе, — никого, кроме кочующих племен диких Импов, у которых больше вшей на теле, чем денег в кошельке, могу вас заверить. Или он хотел стать королем духов воздуха, призраков и хоб-трашей[52]Хоб-траши (hob-thrushes) — в англ. фольклоре духи, привязанные к определенной местности., которых нашел в этой пустыне?

— Бесспорно то, что в Моруне водится семнадцать видов духов, — проговорил Корс настолько громко и неожиданно, что все обернулись к нему. — Огненные духи, духи воздуха, сухопутные духи, если можно так выразиться, а также водяные духи и подземные духи. Семнадцать различных видов хоб-трашей и несколько видов духов, и если бы я был в настроении, то мог бы перечислить наизусть их все.

Необычайно серьезно было широкое лицо Корса с мешками под наливающимися кровью глазами, с отвислыми щеками, толстой верхней губой и щетинистыми седыми усами и бакенбардами. Он ел — в основном для того, чтобы вызвать жажду, — маринованные оливки, каперсы, соленый миндаль, анчоусы, сардину копченую и жареную с горчицей и теперь ожидал соленое говяжье филе, чтобы сдобрить им дальнейшие возлияния.

Леди Зенамбрия спросила:

— Знает ли кто-либо наверняка, какая судьба постигла Ялканая, Гелтерания и Зелдорния и их армии?

— Я как будто бы слышала, — сказала Презмира, — будто блуждающие огни заманили их в гиперборейские края, где они стали королями.

— Не иначе, сорока на хвосте принесла, — сказал Ла Файриз. — Когда я шесть лет назад ехал через Импланд Мор, мне довелось услышать о них много сумасбродных историй, но ни одна не заслуживает доверия.

Вот слуги внесли на огромном золотом блюде филе с луком-шалотом. Слуг было четверо — столь тяжело было блюдо и кушанье на нем. При виде него в тусклых глазах Корса сверкнул огонек, а Корунд поднялся на ноги с полным кубком и Витчи закричали:

— Песню о филе, о Корунд!

Огромный, будто буйвол, возвышался Корунд в своей красновато-коричневой шелковой рубахе, опоясанный отделанным золотом широким ремнем из крокодильей кожи. С его плеч ниспадал плащ из волчьей шкуры мехом вовнутрь, снаружи выдубленный и расшитый пурпурным шелком. Дневной свет почти угас, и факелы отблескивали сквозь поднимающийся над кушаньями пар на его обрамленной густыми седыми кудрями лысой голове, в его острых серых глазах и на его длинной и густой бороде.

— Подпевайте мне, господа! — воскликнул он. — И того, кто не поддержит меня в припеве, я не желаю больше знать.

И он запел песню о филе голосом, что звучностью своей был подобен гонгу, а они ревели припев вместе с ним, заставляя звенеть тарелки на столах:

Когда филе было разрезано, а кубки наполнены заново, король отдал приказ:

— Позвать сюда моего карлика, и пускай он кривляется перед нами.

Гримасничая и корча рожи, в зал вошел карлик, одетый в куртку-безрукавку из мокадо[54]Мокадо — вид ткани, подделка под бархат. в желто-красную полоску. Его длинный и вялый хвост волочился по полу следом за ним.

— Чересчур этот карлик фиглярничает, — сказал Ла Файриз.

— Попридержи язык, принц, — ответил Кориний. — Неужели не знаешь, как он хорош? Он был чрезвычайным послом достославного короля Горайса XI к лорду Юссу и прочим демонландским лордам в Гейлинге. И это еще была величайшая любезность с нашей стороны — отправить к ним этого дурня послом.

Карлик кривлялся перед ними к вящему удовольствию лордов Витчланда и их гостей, если не считать его шутку над Коринием и принцем, которых он назвал двумя павлинами, столь подобными друг другу в своих нарядах, что невозможно отличить одного от другого. Эта шутка несколько рассердила их обоих.

Сердце короля смягчилось под действием вина, и он сказал Гро:

— Веселись, Гро, и не сомневайся, я выполню данное мною слово и сделаю тебя королем в Зайё Закуло.

— Повелитель, я ваш навеки, — ответил Гро. — Но, думается мне, не гожусь я в короли. Думаю, мне всегда лучше удавалось распоряжаться удачей других людей, нежели своей собственной.

При этом герцог Корс, развалившийся на столе в полудреме, выкрикнул громким и хриплым голосом:

— Поджарь меня черти, если то, что ты говоришь, — не истина! Если твоя удача ускользает от тебя, к чему суетиться? Дайте мне еще вина, наполните до краев. Ха! Ха! Опрокинем! Ха! Ха! Витчланд! Когда же наденете вы корону Демонланда, о король?

— Что это значит, Корс? — произнес король. — Ты пьян?

Но Ла Файриз сказал:

— На островах Фолиот вы связали себя могучими клятвами в мире с Демонами, и навеки отреклись от претензий на Демонланд. Надеялся я, что ваша вражда окончена.

— Так и есть, — ответил король.

Корс тихонько хихикнул.

— Хорошо говорите, очень хорошо, о король, очень хорошо, Ла Файриз, — сказал он. — Наша вражда окончена. Дальше некуда. Ибо, взгляните-ка, Демонланд — это спелый фрукт, готовый вот так же упасть мне в рот, — с этими словами он, откинувшись назад, широко открыл рот, держа за одну лапку овсянку[55]Овсянка (Emberiza citrinella) — мелкая птица., приготовленную в собственном соку. Тушка птицы выскользнула из его пальцев и шлепнулась ему на щеку, затем на грудь, и, наконец, на пол, забрызгав подливой его бронзовую кольчугу и рукава его бледно-зеленой рубахи.

Кориний разразился хохотом, но Ла Файриз побагровел от гнева и, хмурясь, произнес:

— Опьянение, господин мой, смешит только рабов.

— Тогда сиди и помалкивай, принц, — сказал Кориний, — покуда мы не обсуждаем твои собственные качества. Что же до меня, то я смеюсь над своими мыслями, а они вполне достойны.

Но Корс вытер лицо и принялся распевать:

После этого Корс опять тяжело осел на стол. Карлик же, чьи шутки все до сих пор принимали благосклонно, даже когда сами становились их мишенью, подпрыгнул на месте и выкрикнул:

— Слушайте! Чудо! Эта колбаса поет. Подать сюда два блюда, рабы! Вы забыли положить ее на тарелку. В одну просто не влезло столько воловьей крови и сала. Скорее, режьте ее, покуда кожура не лопнула.

— Я сам сейчас тебя разрежу, подлец, — взревел Корс, вскакивая на ноги, и, схватив карлика одной рукой за запястье, другой с размаху ударил его по уху. Карлик взвизгнул, прокусил Корсу до кости большой палец, так что тот ослабил хватку, и под радостный смех гостей выбежал из зала.

— Так глупость бежит перед мудростью, каковая заключена в вине, — промолвил король. — Ночь только началась; принести мне ботарго[57]Ботарго — блюдо из икры тунца или кефали., и икры, и хлеба. Пей, принц. Густое, словно мед, красное трамнийское вино побуждает душу к божественной философии. Сколь ничтожно тщеславие! Оно было бичом Гасларка, все предприятия которого, каковы бы ни были их размах и важность, окончились вот так, ничем. А что думаешь ты, Гро, ведь ты мыслитель?

— Увы бедному Гасларку, — сказал Гро. — Даже если бы он взялся за ум, и даже если бы, против всяких ожиданий, ему удалось победить нас, то и тогда он был бы ничуть не ближе к своей заветной цели, нежели изначально. Ибо встарь в Зайё Закуло у него были еда и питье, сады и богатства, музыканты и прекрасная жена, а дни его проходили в сладкой неге и довольстве. Но, в конце концов, какой бы путь мы ни выбирали, всем нам предстоит уснуть и погрузиться в пучины забвения, коих нелегко избегнуть. Сухие и увядшие листья лавра или кипариса, да щепотка пыли. Ничего более не остается.

— С печалью на челе говорю я это, — сказал король. — Мудрым считаю я того, кто пребывает в покое, как Алый Фолиот, и не искушает богов чрезмерным тщеславием, ведущим к собственному краху.

Ла Файриз откинулся на спинку своего трона, опираясь локтями на его высокие подлокотники и расслабленно свесив кисти рук по обе его стороны. Не опуская головы, он с недоверчивой улыбкой прислушивался к словам короля Горайса.

— Необычайную доброту обрел король в кубке, — сказал Гро на ухо Корунду.

— Думаю, мы с тобой единственные, кто еще не пьян, — шепотом ответил Корунд. — Причиной этому то, что ты пьешь в меру, и это хорошо; меня же хранит трезвым этот аметист на моем поясе, так что я никогда не проявляю чрезмерности в питье.

— Любишь ты насмехаться, о король, — произнес Ла Файриз. — Что до меня, то голова моя была бы подобна этой дыне, если бы я был настолько туп, чтобы поддаться тщеславию.

— Если бы не был ты нашим благородным гостем, — ответил Кориний, — то я назвал бы это высказывание достойным мелкого человека. Витчланд не занимается бахвальством, но может позволить себе говорить с достоинством и смирением, как говорил наш король и повелитель. Чванятся и кулдыкают индюки; не таков орел, что распоряжается всем миром.

— Жаль мне тебя, — воскликнул принц, — если эта ничтожная победа так вскружила тебе голову. Над Гоблинами!

Кориний нахмурился. Корс хихикнул и пробормотал себе под нос, но так, что его услышали все:

— Гоблины, ничего не скажешь! Ерунда, кабы там были только они. Вот именно, кабы это были только они.

Лицо короля напоминало ужасную черную тучу. Женщины затаили дыхание. Но Корс, пребывавший в блаженном неведении насчет собирающейся грозы, принялся вяло распевать под унылый мотив, отстукивая ритм по столу своим кубком:

Затем он громко икнул и умолк.

Разговоры замерли. Оробев, лорды Витчланда старались не смотреть в глаза королю. Но Презмира заговорила, и музыка ее голоса пролилась, словно освежающий ливень.

— Песня господина моего Корса, — сказала она, — подала мне надежду получить ответ на философский вопрос, но, как вы видите, Вакх забрал на время его душу в элизий, и, боюсь, из его уст сегодня мы не услышим ни истины, ни мудрости. Вопрос же мой был таков: правда ли то, что все земные животные имеют сородичей в море? Господин мой Кориний, или ты, мой благородный брат, можете ли вы разрешить мои сомнения?

— Что ж, так оно и впрямь считается, госпожа моя, — ответил Ла Файриз. — Можно привести множество хороших примеров: таких как морская лягушка, морская лисица, морская собака, морской конек, морской лев, морской котик. И слышал я, будто варвары Эзамосии питаются кушаньем из морских мышей, размолотых и истолченных в ступе вместе с мясом зверя по имени bos marinus [59]Bos marinus (лат.) — «морской бык»., приправленным солью и чесноком.

— Фу! Скорее расскажите о чем-нибудь другом, — воскликнула леди Шрива, — пока я в своем воображении не отведала этого омерзительного мяса. Пожалуйста, дайте мне вон тех золотых персиков и солнечного изюма вместо противоядия.

— Лорд Гро расскажет тебе лучше, чем я, — сказал Ла Файриз. — Что до меня, то, хоть я и хорошего мнения о естествознании, но изучать его мне недосуг. Мне часто приходилось охотиться на барсука, но никогда не задумывался я над вопросом, которым задаются ученые: действительно ли у него лапы с одной стороны короче, чем с другой. Не знаю я также, сколько глаз у миноги, будь то девять или два, хотя съел я миног немало.

— О брат мой, — улыбнулась Презмира, — Боюсь, ты чересчур надышался пыли ратных полей и подвигов, чтобы интересоваться этими тонкими материями. Но есть ли под водой птицы, господин мой Гро?

— В реках — несомненно, — ответствовал Гро, — хотя это лишь воздушные птицы, опустившиеся передохнуть. Во Внешнем Импланде я сам находил их, впавших в зимнюю спячку, на дне озер и рек, по две, клюв к клюву, крыло к крылу. Но весной они вновь оживают, и леса постепенно наполняются их пением. Что до моря, то существуют настоящие морские кукушки, морские дрозды, морские воробьи и многие другие.

— Это очень странно, — сказала Зенамбрия.

Корс запел:

Презмира повернулась к Корунду и сказала:

— Разве не было между вами, господин мой, забавного спора насчет жабы и паука? Ты настаивал, что один из них отравит другого своим ядом, а господин мой Гро — что все будет наоборот.

— Именно так и было, госпожа, — промолвил Корунд, — И спор все еще не разрешен.

Корс пропел:

и снова нахохлился и замолчал.

— Мой король и повелитель, — воскликнула Презмира, — Заклинаю вас приказать положить конец этому противоречию между двумя вашими приближенными, пока оно не переросло в опасную ссору. Пусть им не откладывая дадут жабу, о король, и пауков, дабы они могли провести над ними опыт перед всей честной компанией.

При этих словах все засмеялись, а король отдал приказ рабу, который вскоре принес жирных пауков числом семь, заключенных вместе с жабой под хрустальным бокалом, и поставил все это перед королем. Все стали внимательно наблюдать.

— Ставлю два бочонка бледного пермийского вина против пучка редиски, — сказал Корунд, — что победа достанется паукам. Смотрите, как легко они уселись ей на голову и ползают по всему ее телу.

— Идет, — сказал Гро.

— Ты проиграешь свое пари, Корунд, — сказал король. — Пауки не причиняют вреда этой жабе; она сидит так тихо из хитрости, заставляя их забыть об осторожности, чтобы подпустить их ближе и проглотить.

Пока они наблюдали за схваткой, внесли фрукты: айву, миндаль, гранаты и фисташковые орехи, и новые чаши и бочки вина, в том числе хрустальный графин с вином персикового цвета, заложенного много лет назад в виноградниках Кротеринга, что простираются к морю на юг от замка лорда Брандоха Даэй.

Кориний сделал большой глоток и выкрикнул:

— Отличный напиток это вино из Кротеринга! Говорят, этим летом оно будет дешево.

Ла Файриз метнул на него быстрый взгляд, а король, заметив это, сказал Коринию на ухо:

— Может, образумишься? Пусть гордыня твоя не заставляет тебя думать, будто ты не поплатишься, как самый ничтожный из моих рабов, если по твоей вине этот принц вынюхает наши секреты.

Час был уже поздний, и женщины одна за другой желали спокойной ночи и уходили, ведомые к дверям своих покоев рабами с факелами. Вскоре, когда все они удалились, Корунд воскликнул:

— Черт побери всех этих пауков! Твоя жаба уже проглотила одного.

— Еще двух, — сказал Гро. — Твоя теория рушится, о Корунд. Она сожрала двух одним махом, еще четверо осталось.

Лорд Кориний, чье лицо пылало от выпитого, поднял свой кубок и крикнул, глядя принцу прямо в глаза:

— Обрати внимание, Ла Файриз, это знак и пророчество. Сначала одного, потом двух одним махом, а скоро, как я думаю, и четверых оставшихся. Не боишься оказаться пауком, когда грянет битва?

— Совсем из ума выжил, Кориний? — тихо спросил король. Его голос дрожал от гнева.

— Он самый остроумный обжора из всех, с кем мне доводилось беседовать, — сказал Ла Файриз. — Но вот не могу понять, какого черта он имеет в виду.

— Такого, — ответил Кориний, что мигом сделает серьезной твою самодовольную рожу. Я имею в виду наших исконных врагов, низменных демонландских ублюдков. Первый — Голдри, сдутый незнамо куда королевской насланью…

— Будь ты проклят! — воскликнул король, — Что за пьяная чепуха?

Но принц Ла Файриз побагровел и сказал:

— Так вот что кроется за этими экивоками: вы собрались войной на Демонланд? Не рассчитывайте на мою помощь в этом.

— Спать хуже из-за этого не будем, — отозвался Кориний. — Наши уста достаточно велики, чтобы проглотить такую крошку от марципана, как ты, если станешь досаждать.

— Твои уста достаточно велики, чтобы выболтать все самые секретные сведения нам на посмешище, — сказал Ла Файриз. — Будь я королем, я бы располосовал твою кожу за твой пьяный лепет и чванство.

— Оскорбление! — закричал лорд Кориний, вскакивая. — Я не потерпел бы оскорблений и от небесных богов. Подай мне мой меч, мальчишка! Я сделаю бештрийскую вышивку из его кишок.

— Мир, во имя ваших жизней! — прогремел король, в то время как Корунд подошел к Коринию, а Гро к принцу, чтобы успокоить их. — Кориний ранен в запястье и не может сражаться; рассудок его также помутился из-за раны.

— Так исцели же его от тех порезов, что нанесли ему Гоблины, и я оскоплю его, — сказал принц.

— Гоблины?! — взревел Кориний. — Знай же, мерзавец, что эту рану нанес мне лучший мечник в мире. Если бы это ты стоял передо мной, я бы порубил тебя на куски, хоть ты и так уже скопец.

Но король поднялся на ноги во всем своем величии и произнес:

— Тишина, во имя ваших жизней!

Глаза его сверкали в гневе.

— Ни твоя пылкая юность и бурлящая кровь, ни вино, что ты влил в свою ненасытную утробу, не смягчат моего неудовольствия тобою, Кориний. Наказание я отложу до завтра. А тебе, Ла Файриз, следовало бы вести себя в моих залах поскромнее. Чересчур дерзким было послание о твоем прибытии нынче утром, доставленное мне твоим герольдом, и слишком оно попахивало приветствием равного равному, и дань была названа даром, хотя она, как и ты, и все твое княжество принадлежит мне по праву, и я могу поступать с ним, как мне заблагорассудится. Но я примирился с этим — и, думаю, поступил неразумно, ибо дерзость твоя, подпитываемая моей терпимостью, за столом расцвела пышным цветом, и ты взялся бросаться оскорблениями и скандалить в моих залах. Утихомирься, или гнев мой обрушит громы и молнии на твою голову.

— Прибереги свое недовольство и свои угрозы для своих неучтивых рабов, о король, — вымолвил Ла Файриз в ответ, — ибо меня они не пугают: я презрительно смеюсь над ними. Не собираюсь я и отвечать на твои клеветнические слова, ибо хорошо тебе известно о моей давней дружбе с твоим домом, о король, и с Витчландом, а также то, какими узами я связан с лордом Корундом, которому я отдал в жены свою сестру. Если мне неохота, как раболепному слуге, превозносить твой сюзеренитет, то тебе нечего брюзжать, ибо дань твоя тебе уплачена, и уплачена сполна. Но я связан узами дружбы с Демонландом, весь мир это знает, и ты скорее заставишь сойти со своих орбит и сражаться за тебя против Демонов светила небесные, нежели меня. Коринию же, который тут похваляется, я скажу, что Демонланд всегда был слишком крепким орешком для вас, Витчей. Голдри Блусско и Брандох Даэй вам это показали. Мой тебе совет, о король, примирись с Демонландом. Мои доводы: во-первых, у тебя нет законных оснований враждовать с ними; далее (и это должно повлиять на тебя больше), если ты будешь упорствовать в борьбе с ними, это приведет к краху и тебя, и весь Витчланд.

Король прикусил пальцы в неимоверном гневе, и некоторое время в зале стояла тишина. Лишь Корунд сказал королю на ухо:

— Господин, ради всего святого, проглотите свою царственную ярость. Вы сможете выпороть его, когда вернется мой сын Хакмон; покуда же он превосходит нас числом, а ваши собственные люди так одурманены вином, что, поверьте мне, если дойдет до схватки, я не дам за наши шансы и пареной репы.

Глубоко обеспокоен был Корунд, ибо хорошо он знал, сколь высоко ценила его жена мир между Ла Файризом и Витчами.

В этот момент Корс, в самое неподходящее время очнувшийся от забытья, разбуженный громкими голосами и движением, запел:

Между тем вино, сварливость и королевские упреки разожгли в Коринии огонь бездумной и неистовой злобы, в котором все увещевания о благоразумии и предусмотрительности таяли, словно воск в печи, и он громко выкрикнул:

— Не хочешь ли взглянуть на наших пленников в старом пиршественном зале, принц, и убедиться, какой ты болван?

— Каких пленников? — воскликнул принц, вскакивая на ноги. — Фурии ада! Я устал от этих туманных намеков и хочу знать всю правду.

— Зачем ты так бушуешь? — промолвил король. — Парень пьян. Хватит безумств.

— Меня так просто не проведешь. Я желаю знать правду, — настаивал Ла Файриз.

— И ты ее узнаешь, — сказал Кориний. — Вот она: мы, Витчи, — воины получше, чем ты и твои Пикси с цыплячьими сердцами или проклятые Демоны. Ни к чему больше это скрывать. Мы арестовали двоих из их выводка и приколотили их к стене в старом пиршественном зале, как крестьяне приколачивают к амбарной двери ласок и хорьков. Там они и останутся, покуда не сдохнут: Юсс и Брандох Даэй.

— О, какая низкая ложь! — сказал король. — Я прикажу порубить тебя на куски.

Но Кориний ответил:

— Я берегу вашу честь, о король. Незачем нам больше притворяться перед этими Пикси.

— За это ты умрешь, — промолвил король. — И это ложь.

На некоторое время воцарилась мертвая тишина. Наконец, принц медленно сел. Его лицо было бело и искажено, и он медленно и тихо произнес, обращаясь к королю:

— О король, за то, что я был с вами слишком резок, простите меня. И если я упустил какой-то из видов проявления лояльности вам, то знайте, что не в моей это крови — предаваться подобным церемониям, но никогда я не испытывал недостатка дружелюбия к вам, и не подвергал сомнению ваше верховенство. Все, чего бы вы ни потребовали от меня, будь то церемонии, или иные проявления верности, я с радостью исполню, если это не опорочит мою честь. И меч мой готов служить вам против всех ваших врагов, кроме Демонланда. Но теперь, о король, башня нашей дружбы шатается, она готова рухнуть и разлететься на куски. Известно вам, о король, как и всем лордам Витчланда, что мои кости уже шесть лет как белели бы в Импланде Море, если бы лорд Юсс не спас меня от диких Импов под предводительством Факс Фай Фаза, который четыре месяца осаждал меня с моим крохотным воинством в Лиде Нангуне. Моя дружба будет принадлежать вам, о король, если вы выдадите мне моих друзей.

Но король ответил:

— У меня нет твоих друзей.

— Тогда покажите мне старый пиршественный зал, — сказал принц.

— Скоро покажу, — ответил король.

— Я хочу увидеть его сейчас, — сказал принц и поднялся с места.

— Я не стану больше притворяться перед тобой, — сказал король. — Я и впрямь очень ценю тебя. Но когда ты просишь меня выдать тебе Юсса и Брандоха Даэй, то это то, чего тебе не получить за весь твой Пиксиланд и всю кровь твоего сердца. Это мои злейшие враги. Откуда тебе знать, ценой каких усилий и опасностей я, наконец, заполучил их в свои руки. И пусть надежды твои не заставят тебя усомниться в моих словах, когда я поклянусь тебе, что Юсс и Брандох Даэй сгниют и умрут в тюрьме.

И никакими кроткими речами, никакими предложениями богатств, огромных выгод и поддержки в мире и войне не мог Ла Файриз поколебать решение короля. И сказал король:

— Утихни, Ла Файриз, или ты меня разозлишь. Они должны сгнить.

И увидев, что учтивыми словами ему короля не убедить, принц Ла Файриз схватил свой прекрасный хрустальный кубок в форме яйца с тремя золотыми зубцами вместо ножек, прикрепленными посередине к украшенному топазами золотому кольцу, и швырнул его в короля Горайса, так что кубок ударил того по лбу, и хрусталь от удара рассыпался вдребезги, а из головы короля хлынула кровь, и он рухнул без чувств.

В пиршественном зале поднялся шум. Опередив всех, Корунд выхватил свой обоюдоострый меч и вскочил на стол с криком:

— Взгляни на короля, Гро! Вот до чего доводит бражничество!

Вслед за ним за оружие схватились его сыновья, и Галланд, и прочие Витчи; точно так же поступили Ла Файриз и его люди, и в большом зале Карсё началась битва. Кориний, который теперь мог держать оружие только в левой руке, тем не менее, доблестно рванулся вперед, в атаке обрушивая на принца поток оскорблений. Но испарения необузданных возлияний, что довели его до безумия, сделали его ноги ватными и лишили их привычного проворства. Поскользнувшись в луже пролитого вина, он рухнул всем весом на спину, ударившись головой о полированную поверхность стола. А Корс, почти лишившийся дара речи и отупевший после выпитого, взметнул вверх свой кубок и проревел, хотя даже ребенку было бы понятно, что идет нешуточное сражение:

— Пьянство полезнее для тела, чем лекарства! Пей вечно, и никогда не умрешь!

Крича эти слова, он получил прямо в лицо телячьей тушей, брошенной в него Элароном, начальником охраны принца, повалился на Кориния, словно боров, и остался лежать без движения и без чувств. Потом столы были перевернуты, и начался обмен ударами и ранениями; и превосходство вскоре оказалось отнюдь не на стороне Витчей. Ибо, хотя Пикси и не были столь же великими воителями, как витчландцы, им сослужило добрую службу то, что они были почти трезвы, а их враги после продолжительной попойки шатались и покачивались, словно бочки, полные вина. Не слишком помог и аметист Корунда, в жилах которого струилось вино, затруднявшее дыхание и делавшее его удары слабее и медлительнее, чем ему было свойственно.

Из любви к своей сестре Презмире и из своей преданности Витчланду принц наказал своим людям лишь подавить Витчей, по возможности никого не убивая, и под страхом смерти запретил причинять какой-либо вред лорду Корунду. И когда они, наконец, добились победы, Ла Файриз проследил, чтобы его люди взяли винные бочки и щедро окатили Корунда и его людей, пока остальные держали мечи у их горла, так что те под действием вина изнутри и снаружи вскоре лишились чувств. Затем они забаррикадировали просторные двери зала скамьями, столешницами и тяжелыми дубовыми козлами, и Ла Файриз поручил Эларону удерживать двери вместе с большинством воинов и выставить стражу у каждого окна, чтобы никто не мог выбраться из зала.

Сам же принц взял факелы и с шестью своими людьми отправился в старый пиршественный зал, где одолел охрану, выломал двери и остановился перед прикованными к стене лордом Юссом и лордом Брандохом Даэй. Их ослепил свет факелов, но лорд Брандох Даэй поприветствовал принца, и его насмешливый, высокомерный и ленивый голос звучал лишь чуть глуховато, несмотря на голод, долгое бодрствование и думы о приключившейся с ними беде.

— Ла Файриз! — сказал он, — Наконец-то мрак расступился. А я думал, эти лживые хорьки, выросшие в болотной грязи, эти витчландские выродки возвращаются сюда глумиться и насмехаться над нами.

Ла Файриз рассказал им, что произошло, а также добавил:

— Время уходит. Я освобожу вас на том условии, что вы тотчас уедете со мной из Карсё и не станете нынче ночью мстить Витчам.

Юсс согласился с этим, а Брандох Даэй рассмеялся:

— Принц, я так люблю тебя, что не смог бы отказать тебе ни в чем, даже если бы ты попросил меня сбрить полбороды и ходить в бумазее[63]Имеется в виду, ходить в одежде низшего сословия. вплоть до страдной поры, спать в одежде и по семь часов в день рассуждать о благочестивых глупостях с собачонкой моей госпожи. Этой ночью мы всецело в твоем распоряжении. Лишь в одном пойди нам навстречу: яства эти слишком хороши, чтобы мы не отведали их после столь долгого созерцания. Было бы невежливо оставить все как есть.

Цепи были сбиты с них, и он проглотил огромный ломоть индейки, а также трех перепелок, что были выпотрошены и поданы в студне; Юсс же съел дюжину яиц ржанки и холодную куропатку. Лорд Брандох Даэй сказал:

— Прошу тебя, когда ешь яйца, кроши скорлупки, Юсс, иначе какой-нибудь колдун может наколоть или нацарапать на них твое имя и тем самым нанести тебе вред.

Затем, налив себе чашу вина, он залпом опорожнил ее и, наполняя ее вновь, промолвил:

— Будь я проклят, если это не мое собственное кротерингское вино! Видали ли вы хозяина любезнее, чем Горайс?

И он выпил вторую чашу за лорда Юсса со словами:

— В следующий раз мы выпьем в Карсё, когда король Витчланда и все его лорды будут убиты.

После этого они взяли свое оружие, что лежало на столе, сложенное там им на муку Витчами, не предполагавшими, что те заполучат его назад. И радостно было у них на сердце, хотя движения их и были несколько скованны, когда они выходили с Ла Файризом из этого пиршественного зала.

Когда они вышли во двор, Юсс заговорил:

— Честь удержала бы нас, даже не будь уговора, который ты заключил с нами, Ла Файриз. Ибо великим стыдом было бы для нас напасть на лордов Витчланда, когда они были пьяны и неспособны биться с нами на равных. Но прежде чем мы уйдем из Карсё, позволь нам обыскать эту крепость в поисках моего родича Голдри Блусско, ибо лишь ради него и в надежде найти его здесь отправились мы в это путешествие.

— Если вы не прикоснетесь ни к чему и ни к кому, кроме Голдри, буде найдете его, то я согласен, — промолвил принц.

Найдя ключи, они обыскали весь Карсё, даже те ужасные покои, где король творил колдовство, а также подвалы и склепы под рекой. Но поиски не принесли плодов.

Когда они стояли во дворе при свете факелов, на балкон вышла разбуженная шумом поисков леди Презмира в своей ночной рубашке. Она казалась бесплотной, словно облако в благоуханной ночи: облако, омытое дыханием еще не взошедшей луны.

— Что за новости? — сказала она. — Демоны во дворе, да еще и на свободе?

— Успокойся, дорогая моя, — сказал принц. — Твой муж в безопасности, да, полагаю, и все остальные; лишь у короля рассечен лоб, о чем я сожалею, хотя он, несомненно, вскоре будет излечен. Сейчас все они лежат в пиршественном зале, слишком сонные и уставшие от пира, чтобы добраться до своих покоев.

— Страхи мои воплотились! — воскликнула Презмира. — Ты рассорился с Витчландом?

— О том не могу судить, — ответил он. — Завтра скажи им, что действовал я не из ненависти, но лишь под давлением обстоятельств. Ибо не такой я трус и подлец, чтобы оставить своих друзей в заточении, если в моих силах освободить их.

— Тебе нужно скорее уезжать из Карсё, — сказала Презмира, — сей же миг. Мой пасынок Хакмон, отправленный собирать силы, дабы устрашить тебя, если потребуется, едет сейчас с юга с огромным войском. Кони твои отдохнули, и у тебя будет большая фора перед королевскими людьми, если они погонятся за тобой. Если не хочешь, чтобы между нами пролегла река крови, изыди.

— Тогда удачи тебе, сестра. И не сомневайся, эта размолвка между мной и Витчландом скоро будет улажена и забыта.

Так сказал принц, веселым голосом, но опечаленный в глубине души. Ибо хорошо он знал, что король никогда не простит ему этого удара, как и кражи его добычи. Она же печально промолвила:

— Удачи, брат мой. И сердце мое говорит мне, что мы никогда больше не свидимся. Вызволив из темницы этих двоих, ты выкопал два корня мандрагоры, которые принесут горе и смерть тебе, мне и всему Витчланду.

Принц промолчал, но лорд Юсс поклонился Презмире со словами:

— Госпожа моя, это находится во власти судьбы. Но не думай, что мы бросим брата твоего без поддержки, пока дыхание и жизнь теплятся в нас. После этой ночи враги его — наши враги.

— Клянешься ли ты? — спросила она.

— Госпожа моя, клянусь в этом и тебе и ему, — ответил он.

Леди Презмира печально удалилась в свои покои. Вскоре она услышала цоканье копыт их коней на мосту и, выглянув в окно, увидела, как они скачут по Королевскому Тракту, еле различимому в медном свете ущербной луны, восходящей над Пиксиландом. Так она сидела у окна Корундовой спальни, вглядываясь в ночь еще долгое время после того, как ее брат со своими людьми, а также лорды Демонланда, скрылись из виду, и стук копыт перестал отдаваться эхо на дороге. Через некоторое время с юга снова раздалось цоканье и шум приближающегося большого войска, и она поняла, что это молодой Хакмон возвращается из Пермио.