Онлайн чтение книги Чозения
VII. УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ ПРО ДИКОГО КОТА, КОТОРЫЙ ДАЛ МАХУ

На дне огромной пади еще лежала предрассветная мгла, и только самые вершины высоких гор бронзовели в первых лучах солнца.

Там кудрявились леса, там чуть не каждая веточка была видна — такой прозрачный был здесь воздух. А в котловине стоял зеленый мрак, пронизанный гуманно-золотистым отсветом зари.

Северин вышел из дома в одних трусах и побрел по росе к Тигровой. Было холодно, но это был не тот холод, что хватает в ледяные объятия, а тот, что заставляет глубоко дышать, двигаться, чувствовать себя молодым и здоровым, тот, в котором, кажется, мерзнул бы и мерзнул.

Высоко-высоко золотилось солнце на вершинах. Тигровая струилась по камешкам, синела и серебрилась на них, отдавала прозрачной ясностью в глубоких ямах. Каждая песчинка на дне была видна: вода казалась более прозрачной, чем воздух. И в ней ходили пестрые небольшие мальмы — форели, как их называли здесь. Была их тьма-тьмущая.

Широкая круглая спина мелькнула под водой. Рыбина длиною примерно в метр шла к истокам реки, борясь с течением. Он догадался, что это отправляется на нерест сима. Ей было удобно заходить сейчас в реку. Вода после шторма и прилива поднялась.

Будрис выбрал место, где, как ему казалось, будет по шею, прыгнул в воду и… захлебнулся от неожиданности. Здесь было метра два с половиной, если не больше. А казалось — ну, метр семьдесят. Обманывала чистота воды. Тогда он выбрался на мелководье и долго стоял, ощущая, как кристальный холод крадется в грудь и живот. Стоял и смотрел, как наливаются золотом горы, как золотая лава все быстрее сползает с вершин в падь.

…Директор был в канцелярии, она же лаборатория, расположенной в маленьком, комнаты на три, домике.

— Рано.

— Да и вы рано, — сказал Будрис.

— Я не рано. Я еще — поздно.

Лицо его действительно было помято малость. Но все же по нему не было видно, что проведена бессонная ночь. Коричнево-румяный загар, открытая улыбка.

— Пошли.

Зашли в лабораторию. И здесь Северин слегка обалдел. Дело было не в том, что повсюду лежали гербарии, что на полках шкафов белели черепа крупных животных и скелеты мелких, что кругом висели шкуры, что колбы и реторты громоздились на столах в каком-то неизвестном ему порядке. Было иное.

Лаборантка взвешивала на обычных, магазинных весах дикого кота. Кот был стройный, очень длинноногий, с пушистым и коротким хвостом. На маленькой головке два небольших кровавых пятнышка. Остекленело глядят зеленые глаза, свирепо оскалена пасть.

Шкура у кота была очень красивой. Дымчато-рыжая, немного в сизоватую охру, и вся в темно-серых и бурых, лоснящихся больших пятнах. На хвосте почти черные кольца. Кот никак не хотел помещаться в чашке весов, не хотел лежать: то нога свешивалась, то голова, то соскальзывал толстенный зад. Наконец кота все-таки поместили: лежал клубочком, только лапы свисали.

— Это за что же вы его?

Морщинки у глаз директора увеличились.

— Надо же учить. Чем питается в эту пору, какой хабитус?

Кот настороженно смотрел на Будриса.

— Э-эх, котик, как же это ты маху дал!

— Жалеете? Это хорошо, — сказал директор. — Оставайтесь у нас, а? Работу дадим. Очень нужны люди, которые жалеют живое.

Лаборантка клала гири с абсолютно безразличным выражением лица. Будто не зверя взвешивала, и килограмм сухого киселя отпускала.

— Вы, Нина, прежде чем браться за работу, вытащили бы у него клещей. Набрал полные уши, бродяга, — сказал Денисов.

— Хорошо, — сказала Нина. — Я пинцетом.

— Нужны люди, которые жалеют, — сказал Северин. — Ну, а вы?

Директор посмотрел на него с любопытством.

— Ради жалости иногда приходится и убивать. Чтобы знать про зверей все: что едят, что любят, кого и когда от них надо оберегать. Мы — хозяева. Может, мы и не имеем на это права, но так сложилось. Этого не изменишь. И мы должны научиться быть разумными хозяевами. Вот и приходится отнимать у некоторых жизнь, чтобы знать, чтобы потом уже ни у кого не отнимать, а, наоборот, помогать каждому существу… Чтобы жили остальные. Вот как.

— Ну, этому уже ничего не поможет.

— Для утешения, чтобы не очень скорбели, скажу, что эта ласковая киса ловит и губит даже молодых косулят, зайцев, рыбу.

— Не может быть.

— Я вам говорю. И вы лучше не на наш разумный гуманизм нажимайте, а на тех, кто отравляет озера, реки, леса, не сегодня-завтра испоганит океаны. Мы — все для внуков, хотя руки у нас подчас бывают в крови. У тех — все для кармана и брюха, а руки чистенькие… — Помолчал. — Я вот теперь многих ни за что не убью. До конца знаю вред и пользу каждого. «Гадкую» тигровую змею не убью. Тигра не убивал никогда, даже когда можно было. Много кого еще не убью. А вот харзу — непальскую куницу — и секунды не поколеблюсь.

— Восемь килограмм сто пятьдесят грамм, — сказала Нина.

— Ну, восемь килограмм мне не надо, — довольно неудачно сострил Будрис, — а сто пятьдесят — могу.

На его удивление, они засмеялись. И он понял, что здесь людские отношения просто очищены от всех условностей, что здесь радуются каждому человеку, и важно здесь не то — удачная шутка или нет, а само намерение беззлобно пошутить.

— Это когда вернетесь, — сказал Денисов. — Правда, Нина?

— А что ж, — улыбнулась она, и Северин вдруг заметил, что она очень хорошенькая.

Денисов повел Будриса в свой кабинет — закуток. Здесь тоже были шкафы. Пока Северин рассматривал в баночках белесые, похожие на петрушку и на человека корни женьшеня, Денисов что-то писал.

— Вот. Пропуск. «Предлагаю егерям оказывать содействие на всей территории заповедника». Самое главное для вас — это. Кордоны у нас в основном на хребтах. Вон там — первый. Через двадцать километров второй. — Он показал в окно. — Там горы синеют. Это Черный хребет. На нем три кордона. И здесь, на левом хребте, четыре. Можете у егеря брать коня. Даже если хозяев в доме нет. От первого доедете до второго. Там смените коня, и на подменном — до третьего. Ну и так далее.

— А как же хозяин?..

— Поставите лошадь в конюшню. Рано или поздно егерь с первого кордона придет на второй и возьмет свое. Или егерь со второго сам пригонит.

— Я лучше пешком.

— Верхом не умеете?

— Умею. Но лучше пешком.

— Что ж, правильно. Увидите больше. А ходите вы хорошо. Видел, как спускались с хребта. Не ломитесь. Беззвучно, как зверь. Так можно все увидеть. Для таких людей лес живет. Охотник?

— Есть немного.

— А говорите — «кот».

— Кот дал маху. И все же кота жаль.

— Иначе вы не были бы человеком… Компас есть?

— Думаю, он здесь не понадобится.

— Почему?

— Вот ориентиры. — Северин показал на вершины гор. — Хребет слева, хребет справа, хребет впереди. За спиной нет гор. Море. От левого до правого хребта километров десять. От моря до хребта впереди километров сорок-пятьдесят. Не заблудишься.

— А за хребтами?

— А мне там пока нечего делать. И здесь интересного достаточно.

Глаза у Денисова блестели.

— Слушайте, вы мне все больше нравитесь. Охотник, умеете видеть, умеете ходить, умеете соображать и взвешивать все, зверей жалеете, можете побеждать страх и брезгливость даже к змеям. Дом и деньги будут, жену найдете. А главное, очень… очень будет интересно.

— Я подумаю, — неожиданно для самого себя сказал Будрис. — У меня совсем другое занятие… очень важное… мне поздно, пожалуй, ломать жизнь. Но приятно думать, что я могу остаться.

— Хороший ответ. Ну, а теперь я вам объясню дорогу. Карта… Тьфу, дьявол, где же карта? Ну все равно. Здесь очень просто. Я начерчу. Видите, действительно за спиной море. Заповедник — это наша падь, три хребта и то, что за ними. Слева — хребет Яростной Воды, справа — хребет Санлин, или Мангу. Знаете, что такое по-маньчжурски Санлинчжичжу? Это «владыка гор и лесов» — тигр. А впереди — Черный хребет. Почти весь заповедник — долина Тигровой: около устья, на левом берегу ее, — наша база. Денисов рисовал по памяти. И фигурки там и сям изображал.

— С хребта Санлин текут только две речки. Изюбров Ключ, почти из-под кордона Старого Оленя, и Охотничий Ключ, у вашей избушки. Он нарисовал избушку, приткнувшуюся к истокам Тигровой.

— Но вы пойдете левобережьем. Под хребтом Яростной Воды. Там старая тропа хунхузов. Потом — почтовая. Мы ею пользуемся. Тут будут ключи, речки. Их много. Горский Ключ. Первый Золотой, Кабаний, Мертвый или Сухой, второй Золотой.

— Почему Золотой?

— Там когда-то пришлые китайцы золото мыли. Немного. За лето намоет четверть фунта — ему и достаточно… Потом Подкрестовый, потому что плывет из-под Крестовой горы. Увидите. Высоченная, черная. Потом будет Ключ Бурелома, Яром, Поперечный. А дальше пойдет Черный хребет и по нему старая, забытая почтовая дорога. От Буреломного до хребта — настоящие джунгли… Лианники, виноград, глушь, дебри. Вы туда не идите. Сразу за вторым Золотым Ключом переходите Тигровую, он и будет — домик. Над Охотничьим Ключом. Они там.

Ставил на хребтах кружочки с флажками.

— Это кордоны. Там можете взять лошадь. Ну, вот и все. Только… будьте осторожны.

Пристально посмотрел на Будриса.

— Записывайте, что увидите. Свежий глаз — это хорошо…

Еще что… Ага, за вами может увязаться собака. Особенно этот бандюга Амур. Так если нужен — берите. Он будет верным. Собаки у нас знают: человеку нужно помогать. А будет мешать — скажите: «Домой». Они приучены слушаться с первого слова.

— А зачем Амуру идти за мной?

— Гулять хочет. Это ж все равно как ребенка на ярмарку взять. Бежит себе и носом читает… Стр-рашно интересно! Ну и человека оставлять не хочется… Что еще? — Денисов подумал немного и вдруг полез в шкаф. Достал оттуда винтовку и пять патронов. — Закон нарушаю, но… Баловаться не будете, солидный человек, однако, к сожалению, может понадобиться, чтобы пугануть кого-нибудь. Только учтите, выстрел у нас — ЧП, чрезвычайное происшествие. А выстрел в зверя…

— Сам знаю. И вы меня знаете. А что такое?

— Леопард, — неохотно сказал Денисов. — Как здесь говорят, «барс».

— Так что, разве их здесь нет? Никогда не было?

— Всегда есть. Семья или две. От трех до восьми «кисок». Знакомые Наши. Смирный народ. Ну, косуль едят, иногда кабанов, мелочь разную. Человека боятся. Совсем безопасный для человека зверь. Как увидит — сразу стрекача.

— Так зачем ружье?

— Уже несколько недель происходит удивительное… Еще один появился. Какой-то сумасшедший… Несколько раз нападал на скотину возле самой базы… Обычно же они только в верховьях Тигровой ходят, запаха жилья как огня боятся. Так что вы поберегитесь. Днем не нападет. А ночью не отходите от огня. Черт его знает, что ему в глупую голову придет! Чужой. Может, с хребтов пришел, а может, из Китая. Непуганый. Обнаглел. Голодный, возможно. — Встал: — Ладно, дружище. Ступайте. Разберетесь?

— Разберусь. Спасибо за все.

— Простите, что не провожаю. Работы столько — сплю по два часа.

— Ну и я не маленький, чтобы меня за ручку вести.

Они пожали друг другу руки. Затем Северин вышел из дома и пошагал к Тигровой. Рюкзак и ружье приятно оттягивали плечи. Мелодично позвякивали в кармане патроны.