Глава IV

Онлайн чтение книги Что посеешь
Глава IV

В один прекрасный день Петр Батурин стоял на площадке у дверей своей квартиры и раздумывал — не подняться ли ему на этаж повыше и не заглянуть ли к профессору Орликову, благо тот приглашал? Наконец, обругав себя трусом и слабаком, он решительно пошел наверх. У самых дверей профессорской квартиры мужественный Петр Батурин вспотел и сердце у него заекало. За дверью раздавались довольно громкие и разнообразные голоса, но их покрывал могучий бас Вениамина Вениаминовича. Он рокотал сердито, и Петр Батурин обрадовался, что можно сегодня не заходить.

Он повернулся, и в это время распахнувшаяся дверь толкнула его в спину так, что он отлетел на другой конец площадки. Из квартиры вылетели взъерошенные Котька из 6-го «а» и второй Наташин брат Волька, четвероклассник. Дверь за ними тут же захлопнулась.

— Жуть! — сказал Котька, почесывая затылок. — Восемь баллов, не меньше.

— Девять, — возразил Волька.

— Что это вы? — спросил Петр.

— А, Батура. Здорово! — сказал Котька. — Ты чего тут торчишь?

— Да я… — замялся Батурин, — так, вообще…

— Он к Наташке, — пропищал Волька и хихикнул.

— Ну да, — недоверчиво сказал Котька. — Чего это вдруг?

— А он в нее влюбился, — на этот раз басом сказал Волька. — Я знаю.

Батурин от неожиданности икнул, бедняга. Котька во все глаза уставился на него, и рот у него расползся до ушей.

— Да ты не стесняйся, — сказал он и с уважением посмотрел на своего младшего братца. — Раз Волька сказал, значит, точно. Он все знает. Иди, она дома.

Батурин собрался с мыслями и принял гордый вид.

— И вовсе я не к ней, а к Вениамину Вениаминовичу.

— К бате?! — слегка удивился Котька. — А зачем он тебе?

— Мое дело, — сурово сказал Батурин.

— Ну, давай, — согласился Котька. — Раз дело, иди. — Он засмеялся. — У него как раз настроение подходящее.

Он быстро нажал кнопку звонка, а сам, притянув к себе Вольку, прижался в угол. Батурин ничего не успел предпринять, так как дверь открылась молниеносно, как будто кто-то специально стоял за ней и ждал звонка.

— Вам кого, молодой человек? — спросила маленькая сухонькая старушка, не то тетя Пуся, не то тетя Гуся.

— Я… мне… можно… — забормотал Петр.

— Ему Наташку, — пропищал из угла Волька. — Он в нее… м-мм… — он замычал, так как добрый Котька зажал ему рот.

— Пожалуйста, — вежливо сказала тетя Пуся или Гуся.

Она посмотрела куда-то внутрь квартиры и прислушалась. Там было тихо.

— Проводите, — она широко раскрыла перед Батуриным дверь, а сама вышла на площадку и сказала Вольке и Котьке громким шепотом: — Вы еще здесь? Учтите, я снимаю с себя всякую ответственность.

Котька и Волька молча, но стремительно посыпались вниз по лестнице.

— Так вы к Наташе, юноша? — спросила тетя Пуся.

— Да я, вообще-то… — замямлил Батурин, но в это самое время в переднюю вышла, «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты», старшая дочь профессора Орликова, студентка Нина.



— Что это за славный мальчик? — спросило мимолетное виденье.

— Понятия не имею, — сказала тетя Пуся. — Он требует Наташу.

— Вовсе я не требую! — возмутился Батурин.

— Как вас зовут? — ласково спросила прекрасная студентка Нина.

— Петр, — откашлявшись, сказал Батурин. — Я…

— Очень приятно, — Нина приоткрыла дверь в комнату справа, позвала: — Натали! Я пошла. К тебе пришел славный, милый, приятный и очень воспитанный мальчик по имени Петруччио.

И она исчезла, а Петр, как истукан, остался стоять в передней. «Вот влип, окаянная сила! — думал он со злостью. — Как бы смыться?» На цыпочках он направился к выходу, но был остановлен удивленным возгласом:

— Батурин?!

Ах, Петр Батурин, Петр Батурин, куда девались ваши мужество, гордость и прочие положительные качества? Как дрожащей цыпленок, как мокрая курица, как жалкий червяк, предстали вы пред ясными очами Натальи Орликовой. Уши горят, во рту пересохло, колени трясутся и язык прилип к гортани — слова не вымолвить. Фу, какое жалкое зрелище!

Он молчал.

— Ты ко мне? — спросила Наташа и засмеялась. — Вот сюрприз! Раз пришел, так заходи. — И она втянула его в комнату, сказав при этом кому-то, кто стоял у окна: — Подумайте, са-а-ам Батурин собственной персоной! Легок на помине.

«Будь что будет», — устало подумал Батурин и поднял голову. У окна стояла девушка с веснушками и пушистым хвостиком на затылке, Алена Братусь. Только этого и не хватало Петру Батурину. Пропал он, бедняга. Заклюют.

— А знаешь, — весело сказала Алена Братусь Наташе. — Это даже хорошо, что он пришел. Вот мы с ним и посоветуемся.

— С ним? — слегка презрительно переспросила Наташа. — Как же с ним советоваться, когда ему на всех наплевать.

— Почему наплевать? — проглотив слюну, спросил Батурин. — И почему на всех?

— А как же? — горячо сказала Наташа. — Всем хамишь и воображаешь о себе невесть что. Не так?

— Не так, — твердо сказал Батурин. — А если вы считаете, что так, то и разговаривать нам не о чем. И вообще, я не к вам пришел, а к Вениамину Вениаминовичу.

И Батурин решительно направился к двери.

— Ах, ты к папе… — сказала Наташа, и Батурину показалось, что она разочарована и даже обижена вроде.

«Ага, — подумал он, — ты и верно решила, что я к тебе. Дудки!»

— Да, — сказал он железно, — я к профессору.

— Ну и пожалуйста, — сказала Наташа и отошла к окну.

В прихожей послышалась слоновья поступь, в дверь постучали, и профессорский бас спросил:

— Можно?

— А-а! О-о! — сказал профессор, увидев Петра. — Здравствуйте, юный Кулибин, Фультон и Эдисон. Р-р-рад вас видеть. Как ваши дела? И как вас принял дед Веретей? Почему вы так долго не появлялись? И отчего у вас ошпаренный вид? А-а, понимаю. Эти девицы, наверно, вас за что-нибудь шпыняют. Меня тоже мои дамы не понимают и шпыняют.

— Тебя пошпыняешь, — засмеялась Наташа.

— Не говори, — сокрушенно сказал профессор Орликов, — тетка Пуся и тетка Гуся — эти две змеи, две гиены, две волчицы и две львицы — сказали, что будут запирать меня в ванной, если я буду тиранить своих бедных детей. Это я тир-р-ран? — зарычал профессор. — Я, котор-р-ый…

Дверь открылась, и в комнате появились тетя Пуся и тетя Гуся.

— Опять вы рычите, профессор? — строго спросила тетя Гуся.

— Чем провинились перед вами эти дети? — так же строго спросила тетя Пуся.

Боком протискиваясь к двери, профессор крикнул:

— За мной, Кулибин! Мы мужчины, и у нас свои дела. Сейчас мы запрем этих свирепых волчиц в ванную и будем держать их там на хлебе и воде.

Старушки выскочили в переднюю.

Батурин вопросительно посмотрел на Наташу.

— Иди, — сказала она довольно дружелюбно.

— Только… — сказала Алена, — когда кончишь свои дела, приходи к нам. Ладно?

— Лады, — сказал Батурин и вышел.

Тети Пуси и тети Гуси в передней уже не было, а профессор поджидал Петра. Они пошли в его кабинет, уселись в кресла друг против друга.

— Вы и правда их в ванную заперли? — спросил Петр.

Профессор Орликов с любопытством посмотрел на него и серьезно кивнул.

— А как же, — сказал он, — с ними иначе нельзя.

— Что вы?! — испугался Батурин. — Они же старенькие.

Он встал.

— Куда? — спросил профессор.

— Я их выпущу, — решительно сказал Петр.

— Сиди! — рявкнул профессор. — Сиди, Дон-Кихот Ламанчский, заступник оскорбленных и униженных, благородный д’Артаньян — сиди!

От неожиданности отважный Петр Батурин плюхнулся обратно в кресло.

— А-а, — сказал он. — Вы, наверное, шутили. Да?

— Догадался, — буркнул профессор. — У тебя, что же, чувства юмора нет?

— Е-есть, — не очень уверенно сказал Батурин. — Только…

— Никаких «только», — сурово сказал профессор.

— А зачем вы меня звали, Вениамин Вениаминович? — спросил Петр.

— Видишь ли, — воодушевился профессор, — пришла мне в голову одна идея. Вернее, это ты подсказал мне одну идею…

— Я?! — удивился Петр.

— Ага, — сказал профессор. — Ты. Но сначала я хочу тебя кое о чем расспросить. Только откровенно.

— Пожалуйста, — сказал Батурин.

— Вопрос первый: знаешь ли ты, что делает твой отец?

— То есть как, что делает? Работает, что ли, кем?

— Это-то ты, наверно, знаешь. А вот как работает и что именно делает?

— Н-ну, работает хорошо. На городской Доске почета его фото есть. А что делает? Токарь он.

— Так. А что конкретно твой отец делает, ты не знаешь.

— Почему не знаю? Детали… разные делает.

— Какие?

— Н-ну, эти… как их…

— Не знаешь, — удовлетворенно сказал Вениамин Вениаминович. — Вопрос второй: сколько на нашем заводе профессий? И какие ты знаешь?

— Токарь, слесарь, фрезеровщик, — начал Петр, загибая пальцы, — сверлиль… сверловщик… сварщик… э-э-э… монтер, м-м-м… этот… как его, ага, фрезеровщик…

— Говорил уже.

— Н-ну, потом… э-э… сталь который выпускает… потом… м…

— Не знаешь.

Петр пожал плечами.

— Вопрос третий, — продолжал профессор, — кем работает твоя мама?

— Она, — бодро начал Батурин и запнулся, — она… это… она, ну в общем…

— Не знаешь! — жестко сказал профессор Орликов.

Петр опустил голову — его прямо в жар бросило.

— Остальные вопросы я тебе задавать не буду. Бессмысленно. Вот ты мне тогда в машине сказал, что хочешь быть рабочим. И мне это очень понравилось. Оказывается, ты это сказал из пижонства. И это мне не нравится. Молчи! Возиться с железом и инструментами в твоем возрасте дело хорошее. Но ты вот что мне скажи: что-нибудь путное ты уже сделал или только собираешься?

Петр поднял голову и начал лихорадочно перебирать в памяти, что же он все-таки уже сделал. И — о ужас! — оказалось ровным счетом ничего. Пшик. Только гениальные планы строил и собирал всякий хлам. И он опять опустил голову.

— Значит, — сказал профессор, — мать не зря твой металлолом выкинула, а я, значит, зря отвез его к золотому деду Веретею! Так, что ли?

Петр отчаянно замотал головой.

— Не понял, — сказал профессор, — зря или не зря?

— Не зря, — выдавил Петр.

— Ну, ладно, — сказал профессор и посмотрел на часы, — считай, что этот разговор у нас предварительный. А сейчас иди к девчонкам, да не очень-то позволяй себя шпынять. Ступай и на меня не обижайся. Я человек прямой. Впрочем, я слышал, что ты тоже ужас какой прямой человек.

Профессор встал, пожал ему руку. И Батурин вышел за дверь кабинета.

Наталья была одна.

— Досталось? — спросила она сочувственно.

— Вот еще, — сердито буркнул Батурин.

— Ничего, — примирительно сказала Наташа, — ты не обращай внимания. Он сегодня с утра бушует. А так — он добрый. Не бойся.

— А я и не боюсь, — гордо сказал Петр.

— И правильно, — улыбнувшись, сказала Наташа. — Знаешь что, пойдем на реку сходим. Погода мировая — последние денечки.

— П-п-пойдем, — сказал П. Батурин, удивленный чуть не до потери сознания.

На пути их оказался Кешка, по прозвищу Фикус. Они его не заметили, а жаль, так как это будет иметь последствия. Дело в том, что Фикус, прячась за углами домов, в подъездах и за деревьями, крался за ними, как ищейка. Что ему было надо, этому коварному Фикусу?

Батурин с Наташей не видели его и шли, каждый думая о своем. Наташа временами искоса посматривала на довольно-таки мрачного Петра и слегка чему-то улыбалась. И когда Батурин замечал эту ее странную улыбочку, он принимал совсем уж суровый вид, а сам не знал — радоваться ли ему или огорчаться. Мысли у него разбегались в разные стороны, и он находился в состоянии какой-то невесомости.

Но, в конце концов, погода была действительно прекрасной. Город раскрывался перед ними новыми белыми домами, в окнах которых сверкало солнце, скверами и парками с могучими соснами, кедрами и лиственницами, сооружениями из бетона, стекла и стали, новыми корпусами заводов, высоченными башенными кранами строек, широкими спусками к реке и всем, что есть в молодом городе, где все жители одновременно и старожилы и новоселы.

И какой парень, особенно если он из 6-го «б», гвардейского и непромокаемого, да в такой погожий денек, идя по такому молодому и веселому городу, да еще если рядом с ним идет та самая… какой парень будет долго мусолить всякие переживания? И он уже не шел, а парил. Он все-таки был оптимистом, этот Петр Батурин, он верил, что все будет хорошо.

— Ура! — громко сказал он.

— Что? — удивленно спросила Наташа. — Почему «ура»?

— Просто «ура»! — сказал Петр и засмеялся. — Слушай, а о чем вы с Аленой хотели говорить со мной?

— Да так… — уклончиво сказала Наташа, — сейчас, пожалуй, не нужно.

— Ты что, мне не доверяешь? — обиженно сказал Батурин.

Наташа посмотрела на него сбоку и фыркнула.

— Да ладно тебе. Тоже мне — красная девица. Так и быть, кое-что я тебе скажу. Тебя ребята, в общем-то, уважают.

Батурин скромно опустил голову и тут же почувствовал, что он начинает расти и надуваться. И когда он дорос до верхушки самой высокой сосны, Наташа сказала:

— Только ты, пожалуйста, не воображай. Можно и без тебя обойтись. Надулся как индюк.

Шлепнувшись с верхушки самой высокой сосны, Батурин сразу превратился в обыкновенного Батурина со всеми его недостатками.

— Коли говорить — говори, — проворчал он. — А коли нет, так — до свидания.

— Хорошо, Петя, — сказала Наташа, посерьезнев. — Вот что. Алене надо помочь. Она очень хорошая и очень хочет с нами подружиться. Как Боря. А наши гаврики… Сам знаешь, какие они.

— Она, вроде, и верно ничего девчонка, — задумчиво сказал Батурин. — Вот тогда хоть и обиделась, но не рассердилась. Можно помочь.

— А как? — спросила Наташа.

Батурин наморщил лоб и стал усиленно думать, но с ходу у него ничего не получалось. Он махнул рукой и бодро сказал:

— Ладно. Я подумаю и тебе скажу. Идет?

— Идет, — сказала Наташа, — я тоже подумаю. Только это надо делать быстрее, потому что Олимпиада сказала Алене, что ее заберут от нас, а нам дадут Гришку Голубенцева, знаешь, очкарик такой из десятого «а».

— Дудки! — сказал Петр Батурин жестко. — Не пройдет.

Он уже хотел разразиться одной из своих речей, так как чувствовал себя в ударе, но почему-то не разразился, а сам прихлопнул вовремя рот и немного удивился этому. «Ишь ты, — подумал он, — эта девчонка на меня, кажется, здорово влияет…»

Некоторое время они молча шли к реке. Неподалеку от хаты деда Веретея они сели на старую перевернутую лодку. По реке плыл большой белый пароход. Солнце уже почти село, и только его последние красноватые лучи освещали верхушки сосен.

Коварному Фикусу надоело прятаться за соснами, и он, коварно усмехаясь, ушел домой. Надо прямо сказать, что смотался он вовремя, потому что состояние невесомости достигло у Петра Батурина невероятных пределов, и он…

И он… Он… поцеловал Наташу в щеку. В упругую прохладную щеку, пахнущую как-то по-особенному…

На том берегу реки вдруг вспыхнул костер. Как будто на тлеющие угли плеснули бензином. Огромное пламя взметнулось ввысь, заиграло сверкающей дрожащей дорожкой по черной реке, упало, а потом поднялось снова — смелое и веселое. А Наташина рука, которую он держал в своей руке, стала жесткой и резко высвободилась. И мужественный Петр Батурин испугался.

— Не сердись, — попросил он. — Ну, хочешь… хочешь, я реку переплыву?

Наташа ничего не ответила. Она встала и, вздернув круглый свой подбородок, ушла, даже не обернувшись.

«Ну вот, — уныло подумал Батурин, — придется плыть». И он нехотя стал раздеваться. Потом засунул барахлишко под старую лодку и медленно пошел к воде, ругая свой характер.

Страсть как не хотелось плыть. И вода, наверно, холодная! Плыви теперь, а она даже и не увидит.

Он зашел в воду чуть выше колен, и вода показалась ему совсем ледяной и, не решаясь сразу нырнуть, он стал, как это делают старички, побрызгивать на себя ладошкой. А потом разозлился и с маху кинулся в воду. Он вынырнул и оказался прямо на сверкающей золотисто-красной дорожке. Вода обтекала его мягкими струями и уже была совсем теплой и ласковой. Он плыл спокойным брассом, и пламя костра вдалеке плясало и манило его своими оранжевыми веселыми руками.


Читать далее

Вадим Григорьевич Фролов. Что посеешь
Глава I 21.10.13
Глава II 21.10.13
Глава III 21.10.13
Глава IV 21.10.13
Глава V 21.10.13
Глава VI 21.10.13
Глава VII 21.10.13
Глава VIII 21.10.13
Глава IX 21.10.13
Глава X 21.10.13
Что-то вроде эпилога 21.10.13
Глава IV

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть